Читать книгу: «На той стороне. Сборник рассказов»

Шрифт:

ISBN 978-5-4498-6360-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Семь-я

Мама (первый в жизни стих, жаль, про папу ничего)

Мама – что это такое?
Ну и странный же вопрос!
Знает, кто такая мама,
Даже тот, кто не дорос.

С рождения перед глазами
Мелькает доброе лицо.
В кровать всегда уложит мама
И скажет: «Солнышко мое!».

А слово первое какое
Ты с удивлением сказал?
А кто поддерживал тебя,
Когда ты на ноги вставал?

Хоть плакал в детстве, хоть болел,
Хоть ты ходил гулять,
Хоть спал, хоть пил, хоть что-то ел,
Но рядом была мать.

Вот школа. Осень на дворе.
Идешь ты в первый класс.
И с мамой робко к детворе
Подходишь ты, смеясь.

Вот и экзамен выпускной,
Последний в школе бал.
А мать стоит рядом с тобой,
Хоть ты взрослее стал.

Уж восемнадцать лет. Вперед
Зовет тебя гудок.
Жизнь будет у тебя не мед
И преподаст урок.

А мать? Что будет делать мать
Не менее двух лет?
В подушку плакать и взывать
Бога помочь тебе.

Придя из армии домой,
Ты скажешь, не тая,
Любимой маме и родной:
«Как я люблю тебя!»

Ведь только мать идет с тобой
Всю жизнь. Упал – поднимет.
И никогда, и ни за что
Она тебя не кинет.

1999 г.

Волшебный апельсин

Каждое событие влечёт за собой другое. Это понятно. Каждое событие для того и происходит, чтобы повлечь за собой другое, не произвольное, а определённое. Это спорно. Но случается. Случай – не бессмысленная вещь. Случай сам выбирает, с кем и когда случиться. Я в это верю, во всяком случае.

До сессии у меня не было никаких хлопот. Без хлопот я прилежно отмалчивался на каждом семинаре, уже понимая, что они меня ждут – хлопоты. Жизнь шла нескучно. Оставив активную учёбу на сессию, я всё время посвятил чтению, газетному футболу, тренажёрке и другим преходящим занятиям. Я отошёл от 506-й комнаты. Первые два курса я там зависал каждый день после учёбы в уютной женской компании (и поесть можно, и в компьютер поиграть, и душевное общение там же – именно душевное, ничего лишнего я сюда не вкладываю). Но на третьем курсе случилась неприязнь новой соседки Марины – она чуть ли не открыто сказала, что я мозолю им глаза. А также характер одноклассницы Насти начал слишком часто меняться. Она и с парнем в это время рассталась, и с новым повстречалась. В общем, дорога в 506-ю была навсегда забыта, и первый семестр получился довольно новым.

Я так и не сблизился с Шижиром (Чижиром – я точно не знал, как его зовут). Он остался монголом, но не соседом. Вялено-варёная конина, которой он как-то угостил меня, отбила вкус к мясу на месяц. Кумыс я даже не пытался пробовать: ни молоко не люблю, ни алкоголь. То ли дело макароны с кетчупом каждый день… Язык Шижир знал плохо. Поэтому двум разным культурам перемешаться в 505-й комнате было не суждено. Но парень он всё равно добрый.

Перед сессией меня больше всего волновал курсовик (по уголовному праву – по любимой коррупции, которую я ещё не раз возьму в темы), но я не суетился, хоть и понимал, что времени нет совсем и вовсе.

В один из последних подготовительных дней я шёл за книжкой для курсовика в самую дальнюю библиотеку универа. В этой части я давно не бывал. Про себя думал, что давно не видел Таню, и надо как-нибудь осмелиться к ней сходить. Ну предложил ты ей руку и сердце в виде дружбы, ну отказалась она, человек-то всё-таки хороший, что бы Настя ни болтала.

Наш Нархоз не такой крупный универ, как иркутский политех – тот раза в 2 больше. Но и не из карликов. Несколько разностилевых зданий, сшитых между собой переходами. От трёх до девяти этажей. Сотни аудиторий, десятки факультетов. И тысячи студентов. И до этого мы с Таней не виделись ни в универе, ни в общаге три месяца. Но несмотря на это, была лёгкая уверенность, что Таня попадётся по дороге. И когда возвращался обратно из библиотеки, действительно услышал: «Привет, Серёжка!». «Привет!» – я смутился, в итоге приветствие вышло сдержанно холодным. Она спросила, откуда я иду. Я ответил. Она пригласила меня поболтать. Я кивнул. Я спросил, как у неё новая соседка. Она поморщилась. На прощанье попытался подарить улыбку подобрее, но вышло так же неудачно. Однако вздохнул я всё же облегчённо, потому что появился повод к ней зайти. Никакого эгоизма к ней не было – время – хороший хирург, – но человек она хороший, заряжающий, поэтому я ещё раз облегчённо вздохнул.

На выходных я попытался написать курсовик (а в выходные я всегда возвращался в отчий дом в Черемхово – ел, спал, рубился в Фифу и писал курсовики. И ни фига не помогал по дому, хотя особо и нечем было). В понедельник пришёл к Тане. Говорили про жизнь, которая протекла за три месяца невидения. У меня есть состояние, при котором я не могу контролировать выражение лица. Я и так не умею его контролировать, но есть минуты, когда лицо начинает дёргаться, абсолютно выходя из подчинения. Человек что-то рассказывает, я его внимательно слушаю, гляжу на него и иногда не выдерживаю пристального взгляда и чувствую, что лицо начинает искажаться. Началось это недавно. Один из случаев очень чётко помню – Танин День рождения, когда её соседка начала выпытывать, что для меня значит Таня. Тогда тоже наступил этот стопор, я силился улыбнуться, но губы стягивались, стремились стать частью испуганного выражения. В тот понедельничный вечер произошло то же. После такого всегда тянет сбежать в одиночество.

На следующий день Таня обещала зайти, взять книжку, которую я ей прорекламировал («Евангелие от Иисуса» Жозе Сарамаго – как ни странно – от религии там только название и декорации). Шижира в комнате не было, но был второй сосед Рома. Рома переехал со мной в 505-ю из 507-й после конфликта с психбольным Андреем. Фабула: на первом курсе в февральский вечер одна непомытая ложка стоила разбитого носа Ромы, через неделю разбитого окна, перевёрнутой мебели, подложного заявления об ограблении и моего ничем не оправданного хождения в наручниках по всему универу в сопровождении двух бандюковатых оперов. Одна грязная ложка. С неё всегда всё начинается. Но кончилось всё хорошо и правильно.

Когда Таня приходила ко мне, я всегда замечал интерес Ромы к ней, как и положено ром-бабнику, за глаза я так его и называл. Когда Таня приходила, я старался молчать, не только потому, что она тоже находила какую-то пользу в беседе с Ромой, но и потому, что в своей комнате я говорил всегда нагло, грубо и местами пошло. Хотя подозреваю, что всю наглость, грубость и пошлость замечал только я.

* * *

На выходных таки написал курсовик. Поехал в Иркутск с расчётом остаться до последнего экзамена – делов на две недели.

Зачёты сдал без трудностей. Курсовик по коррупции защитил на «пять», благо задобрили училку соком. Я против коррупции в каком бы то ни было проявлении, но являюсь её частью, и никуда от этого пока не деться.

Первый экзамен по конституционному праву и ещё чего-то там должен был случиться в воскресенье. Билеты дали только в пятницу. В субботу я начал исправно готовиться – с вдохновением, всё понимая и запоминая. Пришёл чересчур, полностью, не совсем и совсем малость готовым (по разным вопросам по-разному). Но готовым. Вошёл одним из первых. Билет выпал не самый удачный. Второй вопрос я знал хорошо. А первый так себе, но знал. Была лёгкая уверенность, что вытяну на четвёрку. Первый вопрос сдал с горем пополам, второй сдал. Вижу – препод ставит оценку. Суркова Ирина Сергеевна. Не любила она свой предмет – видно было – ходила важная всегда, тем самым пыталась компенсировать проблему с дикцией. Предмет объясняла скучно, почти с тетрадки. А ещё была женой местного профессора. Вижу – ставит оценку – пять. Ого – пятёрку за заваленный первый вопрос! Адреналин радости парой капель попадает в кровь. Смотрю – рядом приписывает ноль и букву «б». Это же 50 баллов – тройка то есть! Опомнился поздно, попросил о пересдаче, она не захотела исправлять на двойку.

Вышел – ничего не чувствую, ничего не слышу, не понимаю, даже голос монотонный – ничего. Первая тройка за три года, а если считать школу, то намного больше. Заваленная сессия и ноль рублей стипендии на следующий семестр.

Пошёл выбирать подарки родным в торговый центр – запланировал заранее, что ж теперь откладывать, тем более дома Рома с подружкой – попросил раньше двух часов не возвращаться. Походил по ТЦ. Настроение паршивое, ничего дельного и дешёвого насчёт подарков в голову не пришло. На одной витрине выбирал карманные радиоприёмники маме и вдруг увидел себя в телевизоре, который был подключён к камере. Это было неожиданно, поэтому я успел застать себя с тем выражением лица, которое висело до того, как я узнал себя. И оно мне вообще не понравилось, потому что заметнее всего на лице выступала еле заметная улыбка. Именно так – еле заметная улыбка была заметнее всего. Настроение паршивое, а я улыбаюсь! Такое зрелище вовсе отбило желание подарков. Выходя подумал: ещё бы на гопников нарваться, и день выдастся самый что ни на есть… Гопников и в Иркутске, и тем более рядом с ТЦ хватало. За два курса трижды повезло с ними пообщаться, один раз очень неудачно. Поэтому их я ненавидел больше всего.

До общаги пошёл пешком. Вообще решил, что экономить буду. Без стипендии. Но за билетами Русского лото в киоск сходил. Подумал, раз так не повезло с учёбой, значит, должно повезти с деньгами. Выбрал два билета на один и два на другой новогодние тиражи. Себе не взял. Решил отказаться от всех азартных игр разом. Продавщица пожелала: «Выигрывайте, молодой человек!». Мне понравилось это напутствие, мысленно я её поблагодарил ещё раз, и появилась лёгкая уверенность.

Таня обещала зайти в воскресенье, но не зашла. Следующим экзаменом была политология. Дядька очень интересный и видом всегда задумчивый и несчастный – Юрий Петрович Вахрушев. Готовиться начал сразу после завала. В понедельник пошёл с утра в общаговскую библиотеку. Читалось плохо. Часто отвлекался, один раз даже не зря. В коридоре по телефону заговорил знакомый голос. Я вышел, спросил у Тани, где была вчера, почему не зашла. Она начала извиняться, рассказала про испорченное ничем настроение. Была где-то. Спорила с кем-то о чём-то. Этот кто-то сказал плохое что-то, и настроение испортилось. А потом она сказала, что начинает ненавидеть себя из-за неведомого мною в ней ехидства и злорадства, вечно присутствующих при общении с другими. Ещё поболтали о том-сём в её комнате и разбежались. То есть я разбежался, а она осталась в комнате, а я разбежался. Разошёлся. Пошёл. В библиотеку. Читалось опять плохо. Взял «Футбол» – вот и «нет» азартным играм! С горем пополам всё выучил (и в футболе тоже).

Была лёгкая уверенность, но пропала сразу после того, как Юрий Петрович выгнал меня из аудитории и велел прийти со своей группой (очень уж хотелось мне сдать экзамен пораньше). Позже я всё равно к нему сунулся, но видимо, первое впечатление оказалось неважным, и он решил меня загрузить. В итоге – тройка. Самое интересное, что я помог сидящей за соседней партой Козловой Наташе, и она получила пятёрку. А себе вот не помог.

Что-то было не так. От троек я был всегда далёк, не считая седьмого класса, когда целую четверть меня валили по истории не только учительница, но и собственные одноклассники («а спросите Ленского – у него очень хорошее сочинение!» – а я забыл напрочь про него и не сделал – в результате двойка, которую так и не удалось в четверти положительно перекрыть). Но Юрий Петрович дал мне шанс.

Вечером я опять пошёл к Тане. Потом готовился. А на следующий день Таня позвонила и позвала в кино. Развеяться, отвлечься от суеты-сессии. Я посомневался-поломался, и конечно, согласился. До этого несколько раз ходил с ней в кино. Матрица-2-3, Властелин колец-3, теперь вот комедия какая-то. После «Властелина…» я как раз и решился на ту несуразицу. Всю дорогу решался, перед самыми дверями общаги выдавил в слова, но в итоге пожалел.

В этот раз согласиться-то я согласился, а потом всё шёл в наш кинотеатр «Художественный» и думал: чего это она позвала? Конечно, не из-за эгоизма, она говорила, что ей «не нужны серьёзные отношения». Просто хотелось отдохнуть-развеяться? А я как компания, которую легко уговорить? Из жалости или чего-то более точного? Может, об этом я и думал по пути, но в самом холле кинотеатра я уже думал о неприязни к общественным местам. Одному в ожидании Тани было неинтересно, неловко. Я изучал окружающих. Казалось, каждый видит не только моё смущение, но и знает, кого конкретно я жду.

Вот стоит компания парней. Не люблю таких. Что-то злобное от них всегда исходит. Вот прошли несколько. Походка наигранна, взгляд вызывающий, лицо надменное. Сразу веет презрением и ложью. Вот стоит ещё куча. Базарят о чём-то. Кожанки, казачки-остроносы, джинсы, походка размеренная, амплитуда колебания тела крутая. Соответствие стереотипу реального пацана – 100%. И базар. Придраться просто так к человеку. Показать, кто здесь хозяин, унизить. Чаще всего за реальным пацаном кроется слабый человек, ничего не могущий вне братвы. Способ решения любой проблемы – загрузить, задавить, развести. Если не поможет, применить силу. Не свою. Он трус. Толпой задавить. Я плохо понимал эту кашу, но видел: от них всегда исходит нелюбовь к слабым, лохам.

Наконец-то пришла и Таня, прогнав мои дрянные мысли. Пошли на фильм – разместились на соседних креслах с подлокотниками-подстаканниками. Я вспомнил, что одним из вариантов моего тогдашнего признания было молча положить руку на руку. Но я это считал за наглость несусветную, а самым рациональным видел только слова. Наверно, зря. Фильм был необычный, жёсткий, про игру и любовь – «Влюбись в меня, если осмелишься». Хороший, но больше я его никогда не смотрел. На обратном пути мы общались только про впечатления от фильма и прочую чушь. Никаких реальных иллюзий я и не испытывал.

* * *

На следующий день повторный экзамен. Может, Юрий Петрович вспомнил прошлое, может, вредность какая-то, но четвёрки я не заслужил и во второй раз. На просьбу пересдать он тихо возмутился, сказал, что шансов у меня мало. После моего ухода он, говорят, ещё ворчал.

Я сдался. Решил поехать домой. Достало всё. Практического смысла, на самом деле, в этой четвёрке не было. Стипендию не вернуть. Но четвёрка от такого грамотного препода была важна мне лично. Или не важна? Зачем я упираюсь? Потому что мне дают шанс, и я беру?

В это время я уже сидел в корейской маршрутке, а она стояла в пробке, а пробка торчала на улице Карла Маркса, которая находилась далековато от вокзала. А времени оставалось меньше, чем впритык. Иркутск не хотел меня отпускать. Не хотел и не отпустил. Опоздал на электричку я на жалкие секунды. Обратно шёл уже с чётким подозрением: это судьба. Что только хотел преподнести мне Иркутск, я не понимал. Как минимум, он преподнёс дальнюю прогулку от вокзала до общаги: через Ангарский мост и проплывающие под ним одинокие льдины в чуть заметном дымке. По уютной улице Степана Разина с белыми деревьями и трамвайными путями. Затем через замёрзшие фонтаны и стадион «Труд», ТЮЗ и филармонию. Верх по улице Седова мимо старых бревенчатых домиков, рядом с которыми скоро вырастут домики новые, образовав чужой сто тридцатый квартал. По всегда шустрым ступеням к музтеатру, через парк – бывшее Иерусалимское кладбище – к улице Советской. Мой любимый пеший маршрут, начиная с курса второго. Но больше нравилось ходить утром на учёбу в обратном направлении. Первый курс я болтался в тесных трамваях-троллейбусах, но это было дорого. Социальный проездной мне положен не был, а подделывать дешёвый школьный я перестал после первой же встречи с внимательным кондуктором. Поэтому выход был найден в экономии на проезде. Закончилось же всё любовью к продолжительным пешим прогулкам.

Через день я всё же пошёл на третью попытку. Особо не готовился. И не волновался. И всё-таки вытянул на четвёрку. Хотя Ю. П. сомневался, что мне поставить, а я несколько раз нервно хихикнул, пока он сомневался. Видимо, всё же гуманизм и нежелание добивать мои нервы победили. После я решил попытать удачу – напроситься на пересдачу первого экзамена. Однако Ирина Сергеевна была важна и непреклонна.

После универа я с лёгкой душой варил себе сухой суп (так я всегда называл суп-уху) и предвкушал новогодние каникулы, редкие в моей студенческой жизни котлеты с картошкой и подливом, и бесчисленные конфеты, конечно. И вдруг нежданно по портьере, тишину шагами меря, как будущность вошла Таня. Руки за спиной. А там он – подарок. Апельсин. Таня сказала, что он волшебный и исполнит любое моё желание. Я постыдился. Подарка для неё у меня не было, даже встречного фрукта. Сухой суп дарить не решился, так и попрощался пустыми словами «С Новым годом!». А потом пришло озарение – билет Русского лото. «Выигрывайте, молодой человек!». Я ещё посмотрел немного на пьяных монголов в комнате – явление очень редкое – и пошёл к ней.

Робкий стук. Удивление. «Ты-то меня поздравила, а я нет». Ненужные «Так, под рукой был билет, я и решил…». Секундное пересечение взглядов. «А если выиграю?» – «Так для этого и дарю». И всё это сопровождает заворожительный её хохоток. Прощание…

Видимо, за этим Иркутск и не отпускал меня. Может быть, он хотел научить меня настойчивости. Но уроки настойчивости я до сих пор понимаю в собственном смысле.

* * *

Потом Таня выиграла миллион. Или не выиграла. Или выиграла, но не миллион. Не буду врать. Ведь если скажу, что Таня выиграла, то совру. А если скажу, что не выиграла, значит и апельсин был неволшебный. А он-то как раз волшебный, я проверял. Но это другая, более поздняя история.

Одно знаю точно, в следующем году все мы – и Таня, и Рома, и даже Шижир – пошли совершенно разными дорогами, которые пересеклись на мгновение лишь однажды. Ровно через год я опять получил тройку за экзамен, и опять от Сурковой. Шёл, расплющенный, по коридорам. Сначала навстречу попался Шижир, мы друг другу кивнули молча. Затем я увидел Таню, успел пожаловаться ей на тройку, как вдруг ещё и Рома свалился в эту точку пространства. Мы перекинулись парой событий, пару раз пошутили, пару раз улыбнулись и разошлись уж точно навсегда. Рома в бизнес к своему отцу, Таня в Москву и в стюардессы, а я… ну вы знаете. Или скоро узнаете, если захотите.

06.01.2005, 13.04.2020

День медика

Еще бы чуть-чуть, пара каких-нибудь деньков, – и Матвейка был бы Рак. Он был бы похож на меня, как будто игрушечное отражение в игрушечном зеркале. Похож во всем. Такой же голубоглазый, с веснушками, кудряшками-завитушками, ушками-«намакушками». Но Матвейка – Близнец. Тоже мой, игрушечный близнец. Потому что похож на меня. Те же глазки, веснушки, кудряшки и ушки. Но как у Близнеца. Не как у Рака. Вы верите в гороскоп? И я нет. Все эти «луны в Тельце», «венеры в Близнеце» – всё это слишком заковыристо, если не вникать, а если вникнуть – еще заковыристее. И несмотря на это, мне было приятно осознавать, что вот по тому самому, потустороннему, заковыристому гороскопу, в который я не верю, но, на всякий случай, издали наблюдаю, по нему самому Матвейка будет, как и я, – Рак… Пара каких-нибудь деньков. И не каких-нибудь, а вполне определенных: часть девятнадцатого, и полностью двадцатое. Но – чего нет – того нет. Матвейка теперь навсегда станет моим игрушечным Близнецом. А когда я состарюсь, то стану его игрушечным Раком…

Медики – хорошие люди. Они борются за нашу жизнь. Есть плохие медики, есть хорошие. Плохие медики борются плохо, хорошие – хорошо. Но все они борются за нашу жизнь. И успехов с неудачами у каждого из них примерно поровну. Потому что борются за одно и то же и одними и теми же средствами. Те медики были хорошими. И людьми (по определению), и работниками. Не зря они трудились в лучшем роддоме области. Мама Матвейки хотела рожать в местном роддоме, но там тоже трудились хорошие медики, и они разглядели в небольшом обвитии плода пуповиной большие осложнения, поэтому мама на долгие недели поселилась в лучшем, но чужом роддоме.

У каждого человека есть свой профессиональный праздник, кем бы он не работал. Даже у безработного есть свой профессиональный праздник. И у медика тоже. Жизнь стала бы идеальной, если бы каждому трудящемуся и не только подарили один выходной день на свой профессиональный праздник. Но тогда бы пришлось запретить в День медика болеть, а в День милиции – пакостить? А что пришлось бы запретить в День безработного?.. Да, жизнь по всем параметрам далека от идеала.

Медики – хорошие люди. Но они не виноваты, что родились в такой вот бесшабашной России. Они не виноваты, что пьют, ведь они редко пьют – только по праздникам. Они не виноваты, что профессиональный праздник не сделали всеобщим выходным – для медицинских работников и их пациентов. И уж тем более они не виноваты, что в этот день кто-то маленький и беззащитный собирается появиться на свет и немного озадачить их в такой светлый и нужный праздник.

Но они ведь медики. Они могут немного передвинуть появление маленького и беззащитного. Чуть-чуть пораньше – на здоровье это никак не скажется. Он уже доношен, он уже готов. Ему осталось только сообщить о своей готовности маме. Почему бы медикам не помочь ему дотянуться до этого звоночка? Кто от этого может пострадать? И правильно – никто! От этого все только выиграют: и мама, чуть-чуть пораньше освободившаяся от ноши, и маленький, сделающий чуть больше глотков свежего, чистого воздуха (он ведь с каждой минутой все грязнее в этом промышленном мире), и, конечно же, сами медики, окунувшиеся в профессиональное веселье на столько же мгновений раньше.

Капелька стимулянта, и мама уже готова: схватки запущены. Молодая девушка-врач обходит палаты одну за другой. На одинаковых кроватях, под одинаковыми одеялами лежат пациентки в одинаковых пижамах. Только в их одинаковых тумбочках переливаются разные разноцветные пакеты с одинаковыми зелеными яблоками и диетическими продуктами, принесенными заботливыми родными. Только в одинаковых взглядах ожидания приятных материнских хлопот чуть глубже читаются разные, романтические и обыденные, и может, даже стыдливые воспоминания об обстоятельствах, которые повлияли на место настоящего пребывания. Кроме одной мамы, состояние остальных пациенток не предвещает тяжёлых выходных. Да и эта мама уже ничего подобного не предвещает. Схватки начались. Она уже постанывает шепотом. Несколько часов, и можно вздохнуть спокойно. Вот что значит опыт! Девушка-врач никогда бы до этого не додумалась. Стимулянт ведь вводят, если только роды проходят тяжело. А почему бы не сделать роды заранее легкими, ну или хотя бы уменьшить нежелательную вероятность? Опыт значит много. Старших время от времени надо слушать.

Коллеги тем временем закончили нарезать салат в эмалированный тазик-тарелку, разложили всю закуску на столе. Они торопятся, они боятся пропустить этот важный вечер накануне. «Вечер накануне» – он по важности своей немногим уступает самому празднику. На целую ночь ординаторская превращается в палату для банкета. Девушка-врач торопится осмотреть оставшихся пациенток, вот прошла мимо по коридору бабушка-санитарка, неуловимым кивком головы поманившая девушку туда. Следом за ней пронесся знакомый праздничный запах салата из тазика. «И не терпится же им! Вот дождались бы эту роженицу, а потом уже начинали бы», – думает девушка. Но пропускать хотя бы один весёлый миг не хочется. Напоследок по пути в ординаторскую девушка заглядывает к этой маме. Стон мамы уже стало слышно из-за двери. Схватки в полном разгаре. Они еще пару часов будут идти… «Лежите, мама, лежите. Хотя, впрочем, если вам неудобно, если вам больно и невыносимо лежать, можете сесть, можете встать на колени, как вам удобно. Сейчас медицина прогрессивная. Рожайте, где хотите. На этот зверский стол даже не обязательно залезать. Можно рожать даже на полу. А я сейчас приду. Кричите, если что. А то что больно, так это нормально, крепитесь, мама, крепитесь. Скоро всё кончится». И девушка-врач уходит, у нее теперь есть пара относительно спокойных часов, которые будут держать её в относительно спокойном напряжении.

А мама остаётся наедине с маленьким, который молча плачет и просится наружу всё сильнее и сильнее. Просьбы эти отдаются снаружи волнением живота, которое с каждой минутой усиливается, как шторм в море. Ему уже неприятно находиться в этой жидкости, в ней появилось что-то чужое, что-то изгоняющее маленького за ставшие родными стены. Он стучится громче и чаще, он плачет пронзительнее, но его неслышно и слёзок его не видно. Даже если бы стенки его дома были прозрачными, слёзок его никто бы не увидел, они сразу же смешиваются с водами. И плача его через воды никто не услышит. «Мама! – кричит маленький: – Мама, забери скорее меня к себе, мама!». Одна мама шёпотом переговаривается с ним. Одна мама его понимает и успокаивает: «Ничего, маленький, ничего, потерпи, врач сказал: ещё несколько часов, и мы будем вместе».

Но маленький и не думал ждать, пока эти вечные несколько часов пройдут. Ему очень не понравился стимулянт. Мама стояла на коленях на полу, мама корчилась от боли, мама кричала, но в ординаторской на её крики отзывались только весёлым и равнодушным к её боли смехом да звоном рюмок. Маленький подождал ещё немного вечности, выгадал удобный момент, пока мама находилась невысоко от пола, и выскочил из неё. И всё-таки он был слишком маленьким, тем более выскочил головой вперед, поэтому сразу ударился о холодный, каменный, не чищенный с утра пол. Ударился и впервые закричал так, что стало слышно всем. Первый вздох не удался, он пришелся как раз на момент удара, и стал очень болезненным. И сразу же появились первые слёзки, слезки чуждости и испуга, к которым тут же подплыли капельки боли. Так маленький появился и превратился в Матвейку. Мама тоже кричала и плакала, звала на помощь медиков и плакала от боли за себя и за Матвейку. И вместе они докричались, наконец, до того веселья.

Матвейка оказался сильным маленьким человеком. После таких тяжёлых родов ему пришлось два дня лежать в барокамере без материнского молока на одной глюкозе. В последующие дни каждые несколько минут его крохотные ручки вздрагивали, поднимались вверх и медленно опускались, словно в его таких же крохотных, почти несуществующих снах из раза в раз повторялось то падение, и он пытался хоть как-то смягчить удар о пол своими ручками. Но он достойно все пережил. Теперь он мой игрушечный близнец…

Вы верите в гороскоп? И я нет, но я верю Экзюпери. Я читал его Матвейке, когда тот еще спал в животе у мамы. Я знал, что Экзюпери знает толк в этой жизни, и Матвейку, может быть, научит. «У каждого человека свои звёзды. Одним – тем, кто странствует, – они указывают путь. Для других это просто маленькие огоньки. Для учёных они – как задача, которую надо решать. Но у тебя будут звёзды, каких нет ни у кого. Только у тебя будут звёзды, которые умеют смеяться!». Смейся, Матвейка, вместе с этими звёздами, но никогда не торопись жить и не пускай в свою жизнь никакие стимулянты. Никогда! Помни, Матвейка – всему своё время…