Читать книгу: «Барнаул-517», страница 5
– Когда из столицы, Василий Михайлович, какими судьбами? Тоже рад вас видеть! Извините Премудрую крысу, как был шелкопёром любопытным до всяческих известий, так им и останусь навсегда, а где еще новости городские узнавать, как не на базаре? Здравствуйте всем, граждане!
Внутри кабриолета разместился еще и владелец пароходства «Мельникова и сын», лицо Казанскому давно известное – солидный человек на пятом десятке лет в отличном европейском костюме и шляпе итальянского фасона, надвинутой до бровей, глядящий с дружелюбной улыбкой. Вершинин тут же не преминул вставить:
– Представлять друг другу вас не буду, ибо Крысу Премудрую Онуфрия, в миру гражданина Казанского, все в Барнауле знают, а судовладельца Мельникова Александра Виссарионовича, владельца судов, барж, верфей, пароходов, тем паче. Двигайтесь гражданин Мельников, двигайтесь, новая власть в лице самого секретаря Комитета общественного порядка славного града Барнаула к нам в коляску влезла. Это вам уже не какой-нибудь газетчик, это величина! Власти следует уважать. Кучер, гони сначала ко мне. Господа, есть важный разговор, Порфирий Алексеевич, вы не беспокойтесь, докладчиком буду не я, потому надолго не задержу, но без стопки коньку, извините, не отпущу, а после на этой же коляске доставим к дражайшей супруге в целости и сохранности. Вот у гражданина Мельникова есть к городским властям насущные вопросы… быть или не быть? А главное, други мои, новости поступили, не терпящие малейших отлагательства в их рассмотрении… Некий гость нашего города хочет сообщить необычайно важное известие для барнаульских властей, коими вы, Порфирий Алексеевич, в силу жизненных обстоятельств ныне являетесь. Сделать это он просит негласно. Впрочем, и у меня найдутся для вас интересные сообщения из столицы. Я же, господа, как вы знаете, состоял в Исполнительном Комитете Государственной Думы по созданию Временного правительства. Теперь являюсь комиссаром Временного Комитета Госдумы и Временного правительства одновременно. О, боже, в каких только комитетах ни состою! Мой дед, простой русский крестьянин из Вятской губернии, верно, перевернулся в могиле, кабы узнал о таких ужасных новостях. Счел государственным преступником, узурпатором власти и проклял. Прости мя, Господи, грешника! Формируем в столице новую власть вот этими самими руками, царскую семью перевозил из Ставки Главного командования в ссылку, вернее сказать, из Могилева в Царское село. Лично состоял при них сопровождающим, то бишь, ответственным конвоиром с комиссарскими полномочиями при побеге расстрелять. И это во время войны! От своей фракции трудовиков в министры юстиции друга Керенского пропихнули, а он далеко пойдет, черт его побери…
– Если городовой не остановит.
– В том-то и дело, что, слава богу, не остановит! Порешили мы полицию царскую расформировать и на фронт, в окопы, создаем народную милицию по всей нашей необъятной матушке России, и в новую милицию старым кадрам ход запрещен, только самым лучшим и то в виде исключения. Да вы ведь знаете… сами правители местные…
Видно было, что Вершинин несказанно рад встрече со старым приятелем, тормошил его и так, и этак, сдувал невидимые пылинки с пальто, беззастенчиво производил разбор продуктов в сумках: «Тэк-с, молока бутыль двухлитровая, сметана, творог… коровы стало быть не держим? Ну и ладно… а вот и яйца, ну как не стыдно, Порфирий Алексеевич, уж курочек держать в своем доме – это так просто. Выговор вам по хозяйственной части определяю, строгий выговор-с от комиссара Временного правительства! Нет, ну право, стыдно. А помните сами рассказывали, что даже ректор вашего любимого Томского университета держал своих куриц в подвале главного корпуса? Ха-ха-ха! А действительный статский советник был генерал, в вашем практически нынешнем звании, и ничего, не стыдился! Да-с, а начальник учебного округа тоже завел куриц, там же, в том же подвале и подвинул, так сказать, ректоров курятник на пару метров, и как они поссорились на этом деле, из-за курятников! Ха-ха-ха! Да, да, помню-помню, как вы показывали в лицах, точно, сначала кухарки их рассорились, а затем и генералы наши статские!
– Времени нет совершенно, ни на корову, ни на куриц, Василий Михайлович, да и места тоже.
– Так заведите, голубчик мой, кухарку, пусть она по хозяйству вашему все успевает, хотите, уступлю вам свою Авдотью?
– Спасибо, не нужно.
– Ну вот, здравствуйте вам, сразу и не надо ему ничего! Скупердяй! Чистый Плюшкин! Что значит не надо, когда, наоборот, очень даже надобно? Скажу по секрету: чудо-кухарка, другой такой во всем Барнауле не сыщешь! Цены ей нет! Все знает, где что лежит, и абсолютно все умеет и по домашнему хозяйству, и по огородному! Чего не спросишь приготовить, ей про то блюдо известно вплоть до приправ, и без всякого рецепта изготовит вам так, что пальчики оближете, хоть беф-строганоф с подливкой из белых грибов, хоть отварной картошечки на сливочном масле с укропчиком и лучком! Под белую рыбку в духовке запеченную. Ах, братцы, вот приедем, я обязательно ее попрошу что-нибудь этакое для нас по-быстрому устроить, я из ресторана в дом блюд никогда не заказываю, ресторан ваш против моей Авдотьи – тьфу просто – мокрое место! Наплевать и растереть!
– Василий Михайлович, к сожалению, мне надо домой, жена и дочка ждут с базара. Обед пора готовить.
– Удивительная история, – дорогой Порфирий Алексеевич. – Я бы даже сказал: удивительнейшая с нами произошла. Вот посмотрите, Александр Виссарионович, на нас, я до десятого года был обыкновенным купчиком, хозяином магазинчика головных уборов, абсолютно ничего не значащим, с двумя классами образования. Да, всего два, третьего осилить было не дано папенькой, пришлось в лавке сидеть. Но книг у нас имелось множество, скажу я вам, огромная библиотека папенькина, и вся в моем распоряжении. Феномен для простого крестьянина Вятской губернии? По чести скажем не совсем простого, а торгующего крестьянина. Сейчас я те книги уже в Питер отправил: все пять тысяч томов. Так вот, сидя в лавке, перечитал я в упоении всю папенькину библиотеку, и настолько проникся светлыми идеями народного образования, пользы книжной для человеческого развития, что стал участвовать в работе просветительского Общества Штильке. А потом, под руководством Константина Васильевича Штильке, замыслил свою собственную типографию создать, дабы газеты печатать, книги выпускать. И ведь все получилось и с типографией, и газетой «Жизнь Алтая». Стал я ее учредителем и владельцем, а Порфирий Алексеевич, с его Томским университетом, – главным редактором.
– Не сразу главным редактором, да вы и магазин за собой сохранили, Василий Михайлович… и даже прейскурант кратно расширили…
– Конечно, сохранил, как в наши дни прожить без магазина? И вы не сразу в редакторы выбились, главным редактором-то был писатель земли сибирской Гребенщиков, но он больше в разъездах пропадал по Алтаю, по Сибири, по всей стране разъезжал, зато какие блестящие очерки нам поставлял из Москвы и Питера о столичной народной жизни… Сейчас на германском фронте санитарным поездом руководит, рассказы пишет, а мы их публикуем! Реальные военные истории от нашего фронтового корреспондента! Да, не сразу Москва строилась, но всегда мы с демократических позиций к газетному делу подходили, как только могли, боролись с царским самодержавием, всесилием и самодурством чиновничества, бедностью и беззащитностью рабочего люда и крестьянства. И штрафовали газету не раз, и Порфирий Алексеевич не однажды сиживал двухнедельный срок в тюрьме за острый материал, и газета во все времена была убыточной, но что в результате? Ах, Порфиша, дай я тебя поцелую, ты, брат, такой у меня молодец!
– Право, не стоит.
– Нет, ты уж извини, поцелую недобритую морду! Ты, братец, благодаря своей блестящей публицистической критике, фельетонам, стихотворным воззваниям к свободе народной стал любимцем не только просвещенной местной публики, а и простых барнаульских мастеровых, шубников, пимокатов! Крестьяне тоже оценили твое знание сельскохозяйственной кооперации, журнал твой «Сибирский крестьянин» пользуется великим спросом на селе в виду очевидной пользы. Потому народ выбрал тебя в гласные Думы, далее глашатаем Февральской революции назвал, когда ты в Думе произнес свою знаменитую пламенную речь, объявив свержение царизма, а ныне стал гражданин Казанский народным предствителем во главе новой Думы – Народного собрания Барнаула. Учитывая пост секретаря исполнительной власти в Комитете общественного порядка, именно ты на сегодняшний день глава города. Окороков что? Он делец от кооперации, от него раздоры, от тебя – просветительство!
– Захвалил, Василий Михайлович! Был бы толк…
– Вот именно, а он есть! Я на Всероссийском уровне тоже принимал непосредственное участие в Февральской революции, помогал, как мог, своей Думской Трудовой фракции и нашему руководителю Александру Федоровичу Керенскому в тяжкую ночь сначала неповиновения царю, потом восстания солдатского, вошел во Временный комитет Госдумы по организации Временного правительства, являлся уполномоченным комиссаром его. Самого премьера князя Львова согласовывал и голосовал, хороши шутки!
Так что все не зря! Это замечательно, друг Порфирий, Премудрая ты моя Крыса, дай я тебя еще обниму от избытка чувств. Как многое сделано буквально за два месяца в России и здесь, в нашем родном Барнауле, и сколько еще предстоит сделать!
– Это верно, дел кругом – море-океан. А мы на берегу пока стоим, вроде малых детей, ни черта не зная, за что браться!
– Перво-наперво бегать по базарам брось, не боярское это дело. И дом тебе пора приобрести в центре, на Московском проспекте, поприличней, как истинному главе города. Ты пойми, гостей принимать придется в любом случае, от этого никуда не деться хоть при самодержавии, хоть при республике.
– Вполне у меня приличный дом.
– Ну да, в три окошка в улицу, с завалинкой и палисадником. Помню-с: трехсотрублевая трухлявая завалюшка, которую ты приобрел на мой кредит, для того, чтобы пройти имущественный ценз выборщиков в городскую думу. А до этого вообще скитался по квартирам. Стал домовладельцем, появилась возможность избирать и быть избранным, милости просим – в гласные Думы. Но теперь другой уровень, и дом должен быть другой. А ты знаешь, что? Ты, брат, купи мой особняк, дешево продам: возвращаться надобно в столицу, там я себе квартиру уже присмотрел прямо на Невском проспекте, тоже полагается иметь по статусу собственность.
– И не подумаю даже, меня и мою небольшую семью вполне устраивает наш домик. С завалинкой и палисадником. Без коровы, куриц, собаки, кухарки, кучера и дворника тоже без.
– Ну, ты, брат, скупердяй! Не ожидал, никак не ожидал! Боже мой, ни выезда своего, ни кухарки. Нет, я, конечно, подозревал прежде, но не представлял, до какой степени ты скупердяй, братец! Страхолюдное убожество, нищета и убожество при таких-то деньжищах. Скупой рыцарь, ей богу! Бери пример с меня: покупаю в центре столицы квартиру на весь этаж. Даже не буду говорить сколько комнат, приедешь в гости – увидишь. Остановишься у меня, и никаких гостиниц!
– Большому кораблю – большое плавание. Вы, Василий Михайлович, по сути, член правительства новой России. Вам верно положено иметь приемную, а у меня приемная на службе, в Думе… то бишь, Народном собрании. И к тому же сегодня я председатель, а завтра возьмут не выберут и все… обратно извольте шелкоперить!
– Тем более, голубчик мой. Тем более, нужно ковать железо, пока горячо. Вот посмотри, я продаю отличный дом, нестарый, всего десять лет ему, ты знаешь, никаких скрытых пороков нет. Библиотеку папашину уже отправил багажным вагоном в Питер, обстановку кабинета тоже перевез, извини, привык очень, зато всю остальную мебель оставляю тебе. Не возьму за нее ни копейки! По братски отдаю! Как в 1914 году был оценен дом с каменным полуподвалом в 10 тысяч, столько я теперь за него и прошу, в добавок со всей мебелью отдаю. Э, да что там, выезд тоже оставлю и кухарку в придачу, отличнейшая кухарка Авдотья, ну, да я уже говорил, кажется. Особняк с конюшней, погребом, баней всего за десять тысяч рублей. Я тебе и кредит помогу взять под божеский процент.
– Нет, кредит – ни в коем случае!
– Самое время, голубчик, самое время! Да скажите ему, Александр Виссарионович, что теперь, пока он практически городской голова, любой банкир сочтет за честь выдать кредит, хотя бы и вовсе без процента!
– Это совершенно верно. Без сомнения. Реклама первостатейная для любого банка городского голову у себя кредитовать.
– Вот, слушай, что тебе умнейший деловой человек говорит! А когда не выберут тебя, допустим, через два месяца делегатом в Учредительное собрание от твоей партии социал-демократов, слишком низкое к ней доверие, вот тогда уже и кредит будет не получить, даже оставаясь главой Народного собрания! Лови, брат, момент! Удача в политике – архи-изменчивая дама, уверяю тебя!
– Слишком роскошный особняк, я к такому не привык.
– Чудак-человек, привыкнешь за неделю. К хорошему быстро привыкают! Нет, ты просто счастья своего не понимаешь. Поддержи, Александр Виссарионович, я устал уговаривать, скажи, хорош ведь дом? Стоит усадьба десяти тысяч?
– Дом хорош, сказать нечего. Я бы и пятнадцать дал, когда своего бы не было.
– Вот! Слушай делового человека: полуподвал светлый, каменный, с преогромной кухней и помещениями для прислуги, ему сноса еще сто лет не будет, крыша под железом, гостиная большая, с английским камином, столовая того больше, кабинет, две хозяйские спальни, будуар… На дворе конюшня, современный бетонный погреб… так что по рукам ударим?
– Спасибо, Василий Михайлович, слишком роскошно для такого простого человека как я.
– Эх, не ценишь ты себя, Порфиша! Но помни: потом локти кусать будешь, да поздно!
Мельников перекрестился на храм:
– Господи, прости нас, грешных! Далеко пошли, Василий Михайлович, из вятских крестьян да прямиком в государственные деятели, чувствуется в вас достойный продолжатель дела Василия Штильке, того времени, когда в Барнауле он еще возглавлял Общество попечения начального образования, а вы ходили у него в товарищах. Самого царя с царицей и семейством сопровождаете в ссылку. Это ж надо, до чего дожили! Но объясните мне, темному, почему ныне в свете европейского просвещенности Госдума бывшего нашего императора, русского царя, под арест в Царское село засадила, а не отпустило на все четыре стороны в Европу, ну хотя бы к двоюродному братцу-королю в Англию, к примеру?
– Была такая идея, судари мои, и сам бывший монарх деликатно просился на выезд к кузину Георгу, и сначала английский король вроде бы согласился принять, но затем их министерство иностранных ответило такой телеграммой, что я ее запомнил наизусть: «Британское правительство не может посоветовать Его Величеству оказать гостеприимство людям, чьи симпатии к Германии более чем хорошо известны». А? Каково было Николаю прочесть такую бумажку? Дали посмотреть, жалко что ли…
– Память хорошая?
– На память никогда не жаловался… Но тут скорее другое. Благодаря этой телеграмме, я нынче вошел в историю государства Российского, как представитель новой государственной власти, сопровождающий бывшего монарха Николая и его семейство к месту ссылки. Вот если бы Николая повезли в Лондон, к братцу Жоржу, то поехал бы другой человек, скорее всего Керенский, министр юстиции. В Европу все-таки ехать. И в Англии его за спасение «нашего кузина» посвятили бы в рыцари. Вы себе представить не можете, как он об этом мечтал. Ну, а по России с царственным семейством мотаться, согласитесь, – миссия не слишком-то выигрышная, но для меня – это самое почетное поручение в жизни.
Мельников вздохнул с печалью:
– Не простили злопамятные англичане Романовых, ведь в самом начале войны Николай забрал из английских банков все свои сбережения в 2 миллиона фунтов на покупку санитарных поездов и госпиталей для русской армии. И хотя все оборудование заказывал тоже в Англии, чертовы финансисты припомнили русскому царю это «свинство», английская же аристократия целиком и полностью зависит от английской банковской системы, тут даже родство царствующих особ не спасает.
– Насчет немецких симпатий британцы правы. Тот же премьер наш немчура Штюрмер сумел братцев рассорить, затребовав в случае победы в войне у Антанты отдать Босфор и Константинополь. Те сквозь зубы пообещали, деваться им было некуда, но судя по настрою западной печати, ясно, что при любом раскладе России в победителях не бывать.
– Василий Михайлович, вы что, не верите в победу русского оружия?
– Повидали бы вы нашу нынешнюю российскую столицу, милейший Порфирий Алексеевич, я уверен, ваша вера тоже бы сильно покачнулась. Русские рабочие ушли на фронт, на заводах одни чухонцы, которые ежедневно бастуют. А чего стоят десять запасных латышских полков, которые отказались воевать с германцем и жируют в Петрограде на белых хлебах, якобы охраняя покой и порядок в столице. А на самом деле создали у себя солдатские комитеты, изгнали русских офицеров. Добавьте к этому литовские дивизии, всего получится большевистское кодло в 170 тысяч штыков. Все жители от мала до велика зовут их засадными полками, в том смысле, что это немецкая засада, что ударит нам в спину при малейшем прорыве немцев в Курляндию с Эстляндией. Кайзер обещал всем этим курляндцам-остзейцам создание независимых государств, и ныне они просто ждут своего часа сдать Петроград немцам. С отречением государя ситуация только обострилась, ведь присягали-то они ему, а не Временному правительству. Да и у нас внутри страны существуют силы, имеющие на эти засадные полки гораздо больше влияния, чем Временное правительство. Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов, к примеру, который создал в каждом воинском подразделении революционные комитеты и влияет на солдат, как хочет!
– Что делать… революция… – усмехнулся Казанский, – все мы теперь в каких-нибудь комитетах состоим. Комиссарим понемногу…
– Понимаю вашу иронию, Порфирий Алексеевич, ведь теперь вы, наконец-то, определились со своими политическими взглядами, и снова попали в крепкие объятия РСДРП. Так вот, именно ваши коллеги социал-демократы да эсеры правят бал сегодня в Питерском Совете, и миссия их вызывает массу вопросов…
– Позвольте некоторым образом возразить: ваш однопартиец, трудовик Керенский, занимает высокий пост является заместителя председателя Петроградского Совета! Мы здесь центральную прессу тоже читаем и за новостями из столиц следим не меньше, чем за фронтовыми сводками.
– Эта была острейшая необходимость, вынужденная мера, давшая Госдуме хоть какую-то надежду вернуть управляемость гарнизоном.
– Старое доброе правило: если революцию нельзя подавить, ее надо возглавить? Не так ли?
– По крайней мере надо попытаться пресечь крайние варианты развития событий, дабы потом не выбирать из двух зол.
– Так вы их оба выбрали уже!
Глава 5
Экипаж с городским и общероссийским начальством подкатил к известному в городе вершининскому особняку, расписные в старо-русском стиле ворота тотчас отворил бородатый дворник и коляска въехала во двор, за ним ворота закрылись.
– Я только на минуту, – обеспокоился Казанский. – К чему во двор завез, пусть бы у парадного крыльца экипаж подождал.
– Ничего, ничего, милейший Порфирий Алексеевич, не испортятся ваши продукты, а вот мы их в ледник пока опустим. Эй, Авдотья! Прими у гражданина Казанского сумки, да поставь на лед, а мы покуда чайку-с попьем. Прошу, граждане в дом! Господин Казанский, вы вперед, как самый важный в Думе городской, пардон, в Народном собрании человек, по старым чинам звание статский советник не ниже, эх, жаль, чины нынче не в моде: я бы тайным советником числился, не менее! Прошу, граждане, прошу.
Кучер соскочил с козел, неторопливо направился следом за всеми.
Порфирий Алексеевич передал груз экономке Авдотье, рослой женщине с решительным выражением лица и крепкими, мужских размеров руками:
– Лед-то еще остался в леднике? Али опилки одни мокрые по такой жаре?
– Знамо дело, имеется в наличии лед, а потому что в самые Крещенские морозы был напилен на матушке Оби. Каждый кусок – серебро в пуд весом. – Авдотья и говорила почти мужским басом.
Вершинин подтвердил:
– Знатный лед у нас, синий, крещенский, такой под слоем опилок в погребе до июля не растает, будьте спокойны. Таких ледников в городе раз-два и обчелся! Холодно там, как в Арктике на Земле Николая 2. Граждане, внимание, у нас открылась государственная проблема! Что нам делать с островами Николая 2? Как считаете?
Казанский снял шляпу, повесил на вешалку, поправил ладонью коротко стриженую шевелюру.
– Дела… Вот ведь что странно, открыли величайшие острова, какого размера уже сто лет не открывали, назвали в честь императора Земля Николая 2, в пику Земле Франца Иосифа, а он, государь наш, возьми да отрекись от власти, причем воюя именно с Францем Иосифом! Чудны дела твои, Господи! Есть у меня предчувствие, что как сторож Народного дома в марте сего года снял со стены и вынес вон из зала портрет императора Николая Второго, так скоро и Землю Его имени переименуют в какую-нибудь Северную Землю.
– А Землю Франца Иосифа, думаете не переименуют, если Австро-Венгрия рухнет?
– Ну, нет, землю Франца Иосифа – ни под каким видом не тронут, даже если Габсбурги и падут. Европа не позволит свои династии шельмовать. Прошу сразу в кабинет, нам туда чай с закусками подадут.
– Я ненадолго, – еще раз напомнил Казанский.
Почему-то следом за честной компанией в дом вошел и кучер, привезший граждан. Он сбросил армяк с войлочной шляпой – поярком в угол, оказавшись щеголеватым человеком лет тридцати пяти в современном костюме и штиблетах, острый взгляд карих глаз смеясь пробежал по удивленным лицам гостей.
– Само собой, сударь, самой собой. Позвольте представить вам гражданина Титова. Вот сейчас гражданин Титов прочитает нам свой доклад и, пожалуйста, – по домам. Вы олицетворяете и народную думскую городскую власть и комитетскую, я комиссар Временного правительства с чрезвычайными полномочиями, и нам хотят сделать доклад, уведомить о грядущих, как я понимаю, барнаульских бедах. О коих мы, как всегда, ни сном, ни духом…
– Здравствуйте, господа! Не обессудьте, я здесь по чрезвычайным обстоятельствам, – объяснился приятным баритоном бывший кучер.
– Прошу, граждане, в гостиную, рассаживайтесь, кому где удобно, вот сигары, коньяк. – Вершинин обернулся к двери и громко крикнул: – Авдотья, подай нам закуски под коньяк. – Позвольте вам представить сегодняшнего докладчика: жандармский ротмистр железнодорожной полиции Федор Сергеевич Титов, любить и жаловать не прошу, но выслушать его, пожалуй, стоит. А то он предвещает нашему родному Барнаулу какие-то страсти-ужасти и намедни слезно просил провести личную секретную встречу с местной городской властью. А кто есть нынче власть в городе, как не вы, гражданин Казанский Порфирий Алексеевич?
– Пришел-таки на нашу социалистическую улицу праздник, – с удовлетворением констатировал Казанский, – жандармские крысы ушли в глубокое подполье, откуда иногда вылезают с нижайшей просьбой поговорить. Не скрою: до чрезвычайности приятно, доставили удовольствие господа-товарищи. Хотя, здраво рассуждая, мне, как члену РСДРП и Комитета общественного порядка города, следует вас, голубчик, немедленно арестовать и посадить в кутузку, где прежде вы наших товарищей парили без веника. И Василий Михайлович, думается, мне в этом поможет.
– Вряд ли у вас, милейший Порфирий Алексеевич, это получится даже на пару с Василием Михайловичем…
– Отчего же не получится, мы вон еще купца первой гильдии Мельникова пригласим. У нас в Барнауле нынче купцы ого-го какие смелые: даже сам начальник воинского гарнизона полковник Шевандров был арестован простыми гражданами, то бишь, торговыми людьми, а уж какой здоровяк был полковник, не голос – иерехонская труба, вы против него, извините за выражение, как австрийский хлыст против русской дубины… К тому у нас есть все основания: приказом Временного правительства, Отдельный корпус жандармов расформирован, жандармское полицейское управление железной дороги, в том числе, офицеры оных учреждений должны отправиться на фронт…
– Ну что ж, арестуйте, господа, и отправляете, куда хотите… только прошу сначала слово молвить, не откажите в последней просьбе.
– Это извольте, только надолго прошу не задерживать, уж извините, дома ждут. И господами нас не называйте, время господ, их слуг и рабов кончилось, хотя и товарищами тоже не надо.
– Хорошо, по имени-отчеству, надеюсь, не возбраняется? А знаете ли вы, уважаемый Порфирий Алексеевич, что по образовательной среде мы с вами однокашники: вы тоже учились сперва в Томском технологическом институте, за листовки были исключены, но впоследствии все же окончили Томский университет юристом, а я выпускник вашей первой альма-матер, Томского технологического, инженер. Служил на транспорте, в жандармском полицейском управлении железной дороги, где прошел весь курс практики от паровозного кочегара до машиниста и начальника станции. Наш подотдел новый, больше по технической части спроектирован, чем по сыскной, в задачи входит предупредительная борьба с бомбистами и прочими злоумышленниками на железной дороге, главная задача – так организовать движение на дороге, чтобы диверсии и террор стали невозможными. Что в этом плохого, извините, не понимаю. Зачем было разгонять охранную систему железной дороги? Слава богу, люди в эту новую структуру тоже свежие пришли, не очень известные со стороны, потому в момент февральского переворота сумели сохранить архивы от чужих глаз, вывести своих сотрудников и агентуру из-под удара революционеров, особенно имевших зуб на силовые органы террористов-эсэров.
– Вот оно как. Об этой голове гидры царизма мы вовремя не подумали.
– Спасибо на добром слове. Кстати, я был негласно прикомандирован сопровождать члена Государственной думы и чрезвычайного комиссара Временного правительства Василия Михайловича Вершинина на перегоне от Ново-Николаевска до Барнаула. Это входит в мои обычные служебные обязанности. Расположился в вагоне по соседству, затем познакомился лично, представился и в личной беседе изложил свои не очень приятные для Барнаула новости. Гражданин Вершинин, в свою очередь, согласился свести меня с городским начальством для решения этих насущных вопросов. И вот я перед вами, граждане начальники города: не велите казнить, велите слово молвить.
Мельников поднялся с места, принял от кухарки поднос с закусками:
– Сограждане дорогие, я все понимаю: у вас тут сложные государственные вопросы намечаются на повестке дня, какие-то секретные донесения, я бы к ним не хотел иметь касательства, поэтому прошу выслушать сперва меня. Порфирий Алексеевич, вы, как городская наша власть и вы, Василий Михайлович, представитель новой власти всероссийской, объясните, Христа ради, пароходо-владельцу неразумному – как мне нынче быть и что делать?
– Сакраментальный вопрос, голубчик. Попахивает революционером Чернышевским, а ваш рассказ будет не слишком длинен, уважаемый Александр Виссарионович? Описания снов Веры Павловны, случаем, не последует?
– Изложу предельно кратко.
– Ну что, сограждане, дадим первое слово гражданину Мельникову для доклада «Что делать?» Кто за? Отлично, прошу Александр Виссарионович, излагайте свою тему.
– Господа, всем вам прекрасно известно, что мы с моей матерью, Евдокией Ивановной Мельниковой, и младшим братом Николаем, находящимся в данный момент на фронте, являемся совладельцами в высшей степени благополучного пароходства, головная контора которого расположена в Томске, конторы имеются в Ново-Николаевске, здесь, в Барнауле, Бийске, там же располагаются крупные складские помещения и причалы компании. В Бобровском Затоне выстроена Судостроительная верфь. Пароходство имеет в наличии 10 двухпалубных пароходов американского типа, с паровыми двигателями от 200 до 500 лошадиных сил, кои предназначены для пассажирских и грузовых перевозок. К ним в придачу имеем 10 барж для перевозки габаритных, в том числе насыпных грузов. В прошлом году общий доход пароходства составил более миллиона рублей, а чистый доход превысил триста тысяч. Перевезено 6 миллионов пудов груза, в том числе более двух миллионов военных заказов…
– Уважаемый пароходо-владелец, – Казанский достал карманные часы, открыл крышечку и постучал ногтем по стеклу циферблата, – мы отлично осведомлены о достижениях вашего замечательного предприятия и его истории. Не стоит здесь излишне самовосхваляться, время дорого.
– Извините, Порфирий Алексеевич, это для нового в нашем городе человека, для Федора Сергеевича, пояснил вкратце, о чем идет речь.
– Да, я как томич прекрасно знаком с Пароходством Мельниковой, уважаемый Александр Виссарионович, и признаюсь, слышал только хорошее о точности выполнения расписания рейсов, уровне обслуживания пассажиров, но сам лично пользовался редко, имея прямое отношение к железной дороге и даже бесплатный служебный проезд.
– О, это конечно. Ваше мнение для меня крайне важно. Мы стараемся всегда вовремя производить профилактические ремонты, дабы иметь возможность самым строжайшим образом выполнять расписание рейсов. Для публики в салоне каждого парохода у нас имеется библиотека и пианино, к первоочередным услугам так же относится буфет, прекрасная кухня, электрическое освещение кают и помещений, паровое отопление всех классов в холодное время года….
– Александр Виссарионович! Я лишу вас права голоса!
– Простите, Порфирий Алексеевич, извините… В революционном 1905 году, вы, господа состояли в прямой оппозиции к власти и не только приветствовали стачки, демонстрации, но и сами участвовали в них. Ну, Порфирий Алексеевич, как уже упоминалось, будучи студентом Томского технологического института, разбрасывал листовки в городском театре с призывам к антиправительственной демонстрации, за что пострадал, я считаю излишне… С ним я в те времена личного касательства не имел, а вот с членом стачечного комитета приказчиков города Барнаула Василием Михайловичем сталкивался нос к носу на забастовке в нашей пароходной компании. Вы, Василий Михайлович, как двуликий Янус были: с одной стороны сам купец, не издатель еще, но продавец галантерейных и шляпных товаров, даже благотворитель, товарищ Штильке в «Обществе попечения начального образования», а с другой, обратной – стачечник-революционер. Но помнится тогда приказчики да кладовщики наши бастовали отдельно от плавсостава, требовали конкретно для себя повышения оплаты труда. А матросы, механики и капитаны кораблей их не поддержали. И даже побили маленько наших приказчиков, за то, что навигацию срывают и другим заработка не дают. В любом случае денежные вопросы мы тогда утрясли с вами миром. История, конечно, неприятная, но по сравнению с сегодняшней – просто мелочи жизни.
