Читать книгу: «Смерть на Кикладах. Сборник детективов №4», страница 5

– Вы хотите сказать, – сумел вклиниться воспрянувший духом Антонидис, – когда вы его вчера встретили после ужина, у него в руках были две бутылки вина, красного и белого, и они уже были открыты? Софья, переведите, это очень важно!

– Ну да, – недоуменно кивнула Аделаида Павловна, выслушав управляющую. – Я же говорю, початые! Красного и белого, так и есть. Видно, что часть уже отпили, хоть и немного. Он их еще так за горлышки держал, чтобы не расплескать и вот так большими пальцами зажимал.

Она показала, как именно юрист держал бутылки, вытянув вперед руки, сжатые в кулаки.

– Ясно, – сказал полицейский, что-то лихорадочно записывая в свой блокнот. – А что она может сказать про других директоров? И были ли у убитого враги? Кто мог желать ему зла?

Аделаида Павловна хмыкнула.

– А чего не могу? Конечно, могу. Про всех все скажу. Истомин Петька – алкоголик. Жалко его, трудяга был всю жизнь, руки золотые. Говорят, еще рабочим в СМУ¹⁹ начинал, потом мастером стал. Это потом они уже вдвоем с Литвиновым и организовали «Зодиак». У того амбиций побольше было, он в генеральные полез с самого начала. А Петька пахал, света божьего не видя. На его горбу Литвинов и озолотился. Все у Петьки было: жена, дочка – до той аварии злосчастной. То ли он заснул за рулем ночью, то ли уставший был, но от встречного автобуса увернуться не сумел. Девять месяцев по больницам, сам весь ломаный-переломанный. А жена с дочкой прямо там, на месте… Их даже без него хоронили, он только потом на могилки пришел, когда смог ходить. Двое суток у могилок просидел, пока друзья не увезли. Да и что сидеть: ни жены, ни дочки уже ведь не вернуть… Очень, говорят, любил их. С того момента стал пить, раньше-то за ним не водилось. Пытался снова все начать, женщину найти хорошую, да по клубам и ресторанам разве такую найдешь? Вон, подцепил вертихвостку! Эта Ирка – глаза бесстыжие! На шее у него сидит, то одно ей подавай, то другое. А сама шашни крутит, никого не пропускает! Тут иду с обеда, слышу смех и возня какая-то в садике у вас, пригляделась: батюшки святы! Ирка с этим, как его, молодым, из механиков. Шалава она шалава и есть! И что Петька в ней нашел!

Аделаида Павловна снова промочила горло, одним большим глотком допив воду из бутылки.

– А что вы можете сказать про Василенко? Про коммерческого директора? – по просьбе Антонидиса озвучила вопрос управляющая.

Аделаида Павловна словно споткнулась. Она снова взяла в руку бутылку, словно собираясь из нее выпить, но бутылка была пуста. Старший инспектор внимательно за ней наблюдал.

Аделаида отчего-то занервничала, стала теребить свою брошь из искусственного янтаря. Потом все-таки ответила, но немногословно и будто нехотя.

– Про Руслана так скажу – самый порядочный из всех. Пришел в «Зодиак» еще до меня, лет десять назад. До коммерческого дорос, долю в компании получил. Женат на хорошей женщине. Ничего плохого не знаю, зря наговаривать не буду.

– Так кто все-таки хотел желать убитому зла?

– Да кому он был нужен? – снова прорвало Аделаиду Павловну. – Сашка-то? Да я же говорю, он целыми сутками работал: все документы какие-то готовил. Помню, зашла как-то в его кабинет убраться, а он спит на тахте. А вокруг бумаги разбросаны по полу: листы, листы. Все исчеркано. Стала подбирать с полу, да на стол аккуратно складывать. Думала, может выбросить что ненужное, заглянула, а там все про какое-то или «слияние», или «поглощение», или передачу акций, – ничего в этом не понимаю! Так ничего выбрасывать не стала, все сложила аккуратными стопками ему на рабочий стол. Он так и не проснулся. Утром, правда, сильно меня ругал, мол, я ему два разных документа перепутала. Мол, ходил к директорам с докладом, а листы не те оказались. Получил нагоняй. Подумаешь, велика важность!

– Кого вы подозреваете в возможном покушении на него? – из последних сил задал вопрос старший инспектор.

– Да до чего ж он бестолковый, этот ваш инспектор, милочка! – возмущенно тряхнула головой Караваева. – Я же ему сказала уже три раза, что никому Сашка не был нужен, не было у него врагов в «Зодиаке». Я бы знала, я там каждый день кручусь с утра до вечера. Он же у директоров тоже вроде обслуги был, хоть внешне, вроде, как в друзьях. А на самом деле – принеси, подай! Литвинов его шпынял вечно, даже кличку ему придумал «Лысый». Взрослому-то парню разве не обидно? Но Литвинову было плевать. Ему вообще на все и на всех плевать. Мерзавец, говорю же, как есть мерзавец! Сашка сильно по этому поводу переживал, только виду не показывал. Боялся работу потерять, говорил: «Кто, мол, Ада, за меня мою ипотеку платить будет? Пушкин?»

– Пушкин – это тоже работник «Зодиака»? – поинтересовался совершенно запутавшийся Антонидис.

– Нет, нет, – улыбнулась Софья. – Пушкин – это наше все! Это великий русский поэт, это поговорка такая, я вам потом объясню!

Антонидис, отчаявшись понять, перешел к другой теме.

– Скажите, а когда вы встретили Клименко вчера, вы заметили откуда именно он шел? Может быть, он выходил из какого-то номера?

– Так мы когда на галерею спустились с верхней террасы по левой стороне, так и пошли. У нас номера шестой и седьмой, а у него – второй. Вот навстречу нам и попался, считай, на середине пути. А уж откуда шел, не знаю. Он не сказал, а я не спрашивала. Ладно, пора мне.

Аделаида Павловна встала, уперев руки в бока, и свысока посмотрела на замученного старшего инспектора.

– Все, что хотела сказать, я сказала. А вы думайте! Ехали отдыхать к вам сюда, а вон поди ж ты! Кто ж знал, что все так обернется? Вы полиция – вы и разбирайтесь! И что это за отпуск такой, я вас спрашиваю? А? Может мне кто-нибудь хоть что-нибудь объяснить?

Не дождавшись ответа, Караваева презрительно хмыкнула и вышла из номера с гордо поднятой головой с видом человека, исполнившего свой гражданский долг.

Теодорос Антонидис в полном изнеможении, откинулся на спинку стула, прикрыл глаза и покачал головой. Управляющая виллой посмотрела на него с искренним сочувствием.

Часть шестая

Иногда, идя назад, ты идешь вперед.

Из к/ф «Лабиринт»

– Ну вот, как-то так, – эффектно встряхивая копной рыжих волос, сказала Софья, выключая диктофон, лежавший на скатерти. – Сами видите, что от этих разговоров толку немного.

Было раннее утро, и солнце, вставшее над горизонтом, еще не успело раскалить каменный лабиринт Хоры, но уже заливало ярким светом и сад, едва просохший от утренней росы, и террасы, и номера виллы, окна которых выходили на восток. На круглых белых часах, висевших на стене, большая стрелка застыла рядом с цифрой семь.

Смолев и Манн сидели за большим овальным столом в гостиной на хозяйской половине.

Все время, пока расположившаяся напротив управляющая рассказывала им, как прошел допрос свидетелей, и прокручивала запись на электронном диктофоне в тех местах, где, по ее мнению, прозвучало хоть что-то стоящее, Алекс и генерал спокойно и размеренно завтракали, не перебивая и не задавая никаких вопросов, внимательно слушая запись и комментарии к ней. Лишь в самом конце Смолев вдруг нарушил молчание, попросил отмотать запись допроса назад и запустить снова воспроизведение с того момента, как в восьмом номере оказалась Аделаида Павловна Караваева.

Молчаливым кивком генерал подтвердил просьбу Алекса. Они так внимательно слушали этот отрывок, что даже забыли про кофе, дымившийся в кружках.

– Совершенно вздорная тетка, – едва дождавшись, пока закончится запись, весело произнесла Софья. – Была у меня в Питере соседка по лестничной клетке – так один в один! Дядя Саша, да ты ее помнишь! Глафира Петровна! Ну, помнишь ведь? Из шестнадцатой? Никому не давала рта раскрыть, вечно: «Бу-бу-бу!..» Все про то, как лучше в советское время всем жилось, и о том, какая нынче молодежь плохая, что пенсионеров не уважает! Кругом, мол, алкоголики и тунеядцы, наркоманы и проститутки! Она сама в Питер приехала из Ленобласти, из какого-то поселка рядом с Пикалево. Платья носила такие же, в такой яркий «боевой» раскрас, что в глазах рябило. Никого не слушала, всех перебивала. В ларьке на «Северном» рынке торговала, пока его не снесли. С тех пор еще злее стала. Вот так и Аделаида слова не давала вставить старшему инспектору. А я, глядя на нее, все думала, кого же Ада мне напоминает? Антонидис, бедолага, с ней замучился – это надо было видеть! Наговорила нам с три короба, а по сути – почти ничего…

Смолев покачал головой, переглянувшись с Манном. Генерал снисходительно улыбнулся.

– Что-то не так? – удивленно спросила Софья, переводя взгляд с одного на другого. – Я не права?

– Ты понимаешь, Рыжая, – медленно подбирая слова, проговорил Алекс. – Допрос или даже просто беседа со следователем для любого обычного человека – всегда сильный стресс. Даже если он ни в чем не виноват. Как правило, люди либо ведут себя тихо, нервничают, стараются поскорее закончить эту неприятную для них процедуру, либо – наоборот, впадают в сильные эмоции: раздражаются, злятся, иногда паникуют. В этом смысле, как раз реакция Литвинова была совершенно естественной: у него были агрессия, злость, раздражение. Характер у него такой, да и не привык генеральный директор холдинга отвечать на неприятные вопросы, скорее привык сам их задавать. Василенко тоже был вполне естественен в своем желании поскорее увильнуть. А вот что значило это выступление Караваевой в формате «стэндап»,²⁰ нам еще предстоит разобраться.

– Да ладно, дядя Саша, – недоверчиво покрутила головой управляющая. – Просто деревенская тетка, не слишком образованная: «что вижу, то пою!» Таким только дай трибуну, – они голосить могут часами!

– Деревенская и не слишком образованная? – переспросил Смолев и недоверчиво хмыкнул. – Интересные для необразованной женщины у нее проскакивали словечки: «террариум единомышленников», «абориген» или «амбиции», например. Или «слияние и поглощение». Это в какой же деревне у нас так разговаривают? А потом, ты хочешь мне сказать, что, подбирая с пола разбросанные бумажки в кабинете юриста несколько месяцев назад, она, лишь бросив взгляд на сложный юридический документ, прочла эти два слова и запомнила их сразу? Чтобы вот так вчера с ходу и без запинки озвучить Антонидису? Сомнительно мне что-то. Вероятнее всего, было так: она детально изучила документ. Не вяжется это как-то с образом «деревенской тетки», хоть она и усиленно на этот образ работает: «супостат», «милочка», «шашни», «батюшки святы». Сдается мне, что она гораздо умнее и образованнее, чем кажется. А из образа вышла потому что ты переводила на английский, и Антонидис все равно бы не оценил, вот она и расслабилась немного. Она же не знала, что ты ее по моей просьбе будешь записывать на диктофон, а мы прослушивать будем. Здесь она прокололась… Караваева вчера пришла сказать старшему инспектору что-то очень важное, и она это сказала. Вопрос в том, понял ли старший инспектор, и правильно ли мы услышали…

– А ведь ты прав, дядя Саша, – немного подумав, согласилась Софья. – Я сразу не обратила внимания и еще вчера устала очень с непривычки: давно переводчицей не работала. Что тогда все это значит?

– Все верно, – подтвердил генерал, встав из-за стола и хлопнув Смолева по плечу. – Запрошу-ка я прямо сейчас у коллег в Санкт-Петербурге на всех ваших гостей подробную справку. И на эту мадам тоже. А что все это значит – пока не ясно… Ясно одно: она наводит нас на очевидную версию убийства юриста с мотивом и возможностью.

– Какую версию? – изумилась Софья, крутя головой и переводя взгляд с Манна на Смолева. – Но, дядя Витя… Дядя Саша! Она же ничего такого не сказала!

– Она дала понять, Рыжая, что Литвинов – подонок и мерзавец. Совершенно разложившийся морально человек, у которого нет ничего святого. Это раз! – Смолев, верный привычке все раскладывать по полочкам, стал разгибать пальцы на правой руке. – Что он с легкостью готов перешагнуть как через собственную жену, так и через коллег по работе. Это два! Что до того, как его отравили, юрист по заданию босса готовил важные документы, касавшиеся «слияния и поглощения», другими словами, возможной продажи компании, и делал это в секрете, поскольку, когда он перепутал по вине Караваевой – не исключено, что она сделала это с умыслом – несколько страниц, ему крепко влетело от Литвинова, который вероятнее всего не хотел, чтобы эта тема всплыла. Это три! Вот и мотив.

– Это точно, – подтвердил генерал, вернувшийся за общий стол с айпадом. Он быстро отправил сообщение по электронной почте и сидел, прихлебывая остывший кофе из большой кружки. – Классика жанра: «он слишком много знал»! И мог проболтаться. Или хотел проболтаться. Или угрожал, что проболтается!.. Понимаешь, девочка, о чем я?

– Шантаж? – подхватила Софья, весело блестя глазами. – Так все тогда понятно! Получается, что он шантажировал своего босса, что расскажет про его планы продажи компании остальным директорам, и тот его убил! Так вот оно, в чем дело! Надо сказать Антонидису, чтобы он поскорее арестовал Литвинова! И дело раскрыто!

Смолев аж поперхнулся остывшим кофе, пролив его на скатерть и едва не загубив свою белоснежную сорочку.

– Я тебе скажу! – беззлобно погрозил он кулаком своей управляющей после того, как вытер губы и подбородок бумажной салфеткой. – С ума сошла? Доведете вы меня до инфаркта на пару с этим «Мегрэ»! Ты что, Антонидиса первый день знаешь? Старший инспектор, конечно, парень добросовестный, но увлекающийся и подверженный фантазиям. Он сначала арестует, потом будет искать доказательства. Знаем, уже проходили! А надо все делать наоборот. Поэтому будем помогать ему по мере сил.

– Да, я заметила, что он мало понимает в происходящем, – по-прежнему весело хихикнула Софья. – Русская душа для него – потемки! С Пушкиным – вы же слышали – было очень смешно. Он решил, что Пушкин – работник «Зодиака»! Странно, я думала, что все знают, кто такой Пушкин!

Генерал в свою очередь насмешливо хмыкнул и, выбив дробь пальцами по столешнице, спросил, лукаво блестя глазами:

– А ты, красна девица, получается, знаешь, кто такой Пушкин? И все-все про него знаешь?

– Дядя Витя, – несколько растерянно произнесла управляющая, – конечно, знаю! Великий русский поэт и писатель, друг декабристов, погиб на дуэли с Дантесом, защищая честь жены… И про жизнь с Натали, и про ссылку на Кавказ и в Михайловское. И про любовь к Анне Керн, как можно этого не знать?! Пушкин – это наше все! Его в школе проходят еще в начальных классах! «У Лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том…» Потом, я же из Питера! Я на Богатырский проспект к бабушке ездила в гости каждые выходные, там до места дуэли на Черной речке пешком три минуты!

Генерал подмигнул Смолеву. Тот улыбнулся, он уже понял. Генерал сейчас удивит Рыжую. Но это всего лишь эмоциональная разрядка после прослушивания записей. Где черти носят Антонидиса? Уже должен был появиться, теперь им точно есть что обсудить.

– А что, девочка, если я тебе скажу, что Александр Сергеевич Пушкин вовсе не был убит на дуэли Жоржем Дантесом, своим близким другом и родственником? Что, если «дуэли» никакой вовсе не было, а была инсценировка? Что, если он прожил жизнь долгую, творческую, написав еще массу гениальных произведений, пусть и не в России, а в другой стране, и не на русском, а на другом – практически родном для себя – французском языке? И звали его после «дуэли» и «липовых» похорон уже не Александр Пушкин, а Александр Дюма? И знаменитые «Три мушкетера», «Граф Монте-Кристо», «Графиня де Монсоро», «Сорок пять» и еще сто тысяч страниц гениальных произведений написал именно он, Пушкин Александр Сергеевич? А? Как тебе такой поворот? Что молчишь?

В гостиной повисла немая пауза. Совершенно ошеломленная Софья переводила изумленный взгляд с широко улыбавшегося генерала на своего патрона – хозяина виллы, который тоже улыбался, но самыми краешками губ.

– Дядя Саша, – произнесла она наконец умоляюще, – это шутка такая, да? Вы же оба не всерьез?

– Понимаешь, Рыжая, – сказал Смолев задумчиво. – В истории есть такие моменты, когда слишком большое количество совпадений дает возможность выдвигать гипотезы, порой совсем фантастические… И иногда все совсем не так, как кажется на первый взгляд.

– И… И у вас есть доказательства? – тоненько спросила Софья, запинаясь и глядя во все глаза на генерала Интерпола. – Что Пушкин и Дюма – одно и то же лицо? Но как? Почему? Зачем? Кому это было нужно?

В этот момент в дверь постучали. Судя по неуверенному стуку, это был старший инспектор уголовной полиции Наксоса.

– Входите, Теодорос, там открыто! – переходя на английский, громко произнес Смолев и, повернувшись к Софье, сказал снова по-русски: – Рыжая, давай мы так поступим: сначала разберемся с делами, а потом – я обещаю – мы в деталях обсудим с тобой эту гипотезу, идет? А сейчас иди, помоги Катерине. Как она, кстати, пришла в себя?

– Да, – вставая, подтвердила Софья. – Ей уже гораздо лучше. Хорошо, я буду на «мостике», звоните, если что.

И она направилась к выходу.

– Доброе утро, старший инспектор! – по-английски поприветствовала управляющая входившего полицейского. – Завтрак накрыт и ждет вас!

– Спасибо, спасибо большое, – ответил Антонидис, теребя платок в руках. – И огромное спасибо за вашу помощь в качестве переводчицы, надеюсь, я смогу рассчитывать на вас сегодня, ведь нам снова придется…

– Разумеется, – тепло улыбнулась Софья и покинула хозяйскую гостиную.

Генерал и владелец виллы доброжелательно встретили гостя, и Смолев пригласил полицейского за стол.

– Благодарю вас, Алекс, – отказался от еды Антонидис, – я уже позавтракал. С пяти утра на ногах. А вот от кофе, спасибо, не откажусь. Я так понимаю, что София уже рассказала вам о нашей вчерашней беседе со свидетелями?

– Да, – просто ответил генерал Интерпола, не вдаваясь в детали. – Рассказала. Хотелось бы услышать ваши соображения, старший инспектор.

Алекс налил полицейскому дымящийся ароматный кофе в большую кружку и поставил перед ним.

Тот благодарно кивнул и добавил в напиток два кусочка сахара, захватив их щипцами из большой хрустальной сахарницы, стоявшей на столе. Сделал два больших глотка, достал из кармана свежий платок, вытер им повлажневший лоб, и вынув из кармана записную книжку, положил ее перед собой.

Смолев и Манн терпеливо ждали, допивая свой кофе.

– Господа, могу сказать следующее, – начал Антонидис, листая свои записи. – Совершенно очевидно для меня, что это умышленное убийство. Пока у меня есть две рабочих версии, которые я отрабатываю. Первая: юриста «Зодиака» целенаправленно отравили, чтобы заставить его скрыть секретную информацию, которой он располагал в силу своих служебных полномочий. Из показаний госпожи Караваевой мне стало ясно, что единственной причиной его смерти могла стать именно работа, отнимавшая все его время. Ни семьи, ни друзей, – никаких-либо других интересов на стороне у него просто не было. Напрашивается вывод, что убитый незадолго до своей смерти получил в свое распоряжение важную информацию, которой – возможно – захотел воспользоваться в корыстных целях. И ему таким образом заткнули рот!

– Вы подозреваете кого-то конкретно? – поинтересовался Смолев.

– Думаю, что в этом случае, – медленно произнес старший инспектор, подыскивая обтекаемую формулировку, – возникают вопросы к руководителю «Зодиака», и здесь я бы хотел просить вашей помощи, господин генерал. Боюсь, что в беседе со мной он не будет откровенен, а вы сможете найти с ним общий язык, тем более что вы в вашем статусе сможете ему убедительно намекнуть, что заезд может не состояться. Я имею в виду, если он откажется говорить, разумеется…

– Хорошо, – пожал плечами генерал. – В любом случае, этого разговора не избежать. Что-то это дело мне нравится все меньше и меньше… А вторая рабочая версия?

– Вторая рабочая версия, – повторил полицейский, зачем-то шаря в кармане своего пиджака, – вторая версия…

– Ну, не томите, старший инспектор, – пробасил Манн, выбивая пальцами нетерпеливую дробь по столешнице. – Что там у вас?

– Вы нашли пробки? – догадался Смолев по довольному лицу полицейского.

Антонидис наконец достал небольшой сверток или, вернее, комок салфеток, положил на скатерть и развернул.

На столе оказались две небольшие винные пробки со следами от штопора.

– Да, – подтвердил он с сияющим видом, – мне удалось… Вернее, я с самого утра опросил еще раз горничных и выяснил, что в день, когда случилось убийство, убираясь в номерах, горничная Алики только в одном номере не обнаружила бутылок из-под вина, но почему-то нашла в блюдце на столе использованные винные пробки! Причем, свежие. Она положила их в карман передника, а потом просто забыла про них. Сказала, что это вылетело у нее из головы.

– Естественно, вылетело. Ничего удивительного. Бедная девочка. После того, как вы потащили ее зачем-то на допрос в полицейский участок, неудивительно, что она забыла про эти пробки! – хмыкнул Манн, подливая себе еще кофе. – Дальше, старший инспектор.

– Она забыла про них потому, что они были найдены совсем в другом номере, – полуутвердительно поинтересовался Смолев, – так, Теодорос? Не в том, где произошло убийство? Так в каком же номере она обнаружила пробки, но не обнаружила пустых бутылок? Может, вы уже озвучите этот ключевой факт? Мы с генералом в нетерпении.

– Пробки были найдены в пятом номере, – сверившись с записями, сказал старший инспектор. – Там проживают супруги Истомины.

Какое-то время Смолев и Манн молча «переваривали» новость.

Первым молчание нарушил владелец виллы.

– Поздравляю, старший инспектор! Что касается проживающих в пятом номере, если быть до конца точным, не совсем так, – сообщил Смолев. – Ирина Астафьева официально не жена Петру Истомину. Гражданский брак. Любовница, сожительница. Называйте, как хотите.

– Вы считаете, это может быть важно? – удивленно посмотрел старший инспектор на Смолева, достал ручку и что-то пометил в своем блокноте.

Смолеву был знаком этот взгляд: так Антонидис иногда смотрел на того, кто дальше продвинулся в расследовании по делу, – удивленно, с долей ревности и восхищения.

– Все может быть, все может быть, – задумчиво подтвердил генерал. – Что же в таком случае мы имеем? Получается, это из пятого номера после ужина вышел юрист, держа в каждой руке по бутылке вина и столкнулся на галерее с Караваевыми? Они живут в шестом и седьмом, убитый проживал во втором. Встретились они где-то посередине галереи. Все складывается. Как Истомин объясняет этот факт? Или вы с ним еще сегодня не общались? Ах, да! – вспомнил что-то генерал, взглянув на часы, показывавшие половину восьмого утра. – Он же вчера был в стельку… Думаю, раньше обеда не придет в себя.

– К сожалению, – подтвердил старший инспектор. – А госпожа Астафьева должна прийти ко мне на беседу к одиннадцати утра, боюсь, она тоже все еще спит, и я не решился их беспокоить, тем более что еще нет заключения экспертизы по пробкам. Я уже вызвал экспертов в лабораторию и сам отправлюсь туда же. Думаю, что к разговору с Астафьевой у меня уже будет заключение. И тогда я смогу точнее сформулировать вторую рабочую версию.

– Отлично, – кивнул генерал. – Не забудьте, как будет готово заключение экспертов, прислать мне его по электронной почте. Будем ждать с нетерпением.

Антонидис уже десять минут как ушел, а Смолев с Манном все сидели за столом, погрузившись в размышления.

Наконец генерал нарушил затянувшуюся паузу:

– Что ты обо всем этом думаешь, Саша, в свете последней находки нашего общего друга?

– Сам знаешь, – пожал плечами Алекс. – Все скажет экспертиза. Если пробки чисты, то яд скорее всего попал в вино уже после того, как бутылки были открыты. Если в пробках найдут следы анилина, то, значит, вино было отравлено до того, как его откупорили. А из этого следует, что кто-то каким-то образом проткнул пробки и ввел яд заранее. Сделать это можно с помощью медицинского шприца, с достаточно длинной и прочной иглой.

– Сомнительно мне что-то… – покачал головой генерал.

– Сложновато, согласен, – пробки достаточно плотные – трудно, но можно. Просто навыки обращения со шприцами для этого требуются. Хотя бы минимальные. Иначе можно с непривычки сломать иглу, разлить содержимое шприца, – да мало ли! И даже пораниться.

– Согласен, – мотнул головой Манн. – Минимальные навыки… Как, например, у медсестры-недоучки. Что там сказала Караваева про Астафьеву? Незаконченное медицинское училище в Пензе?

– Какой смысл ей травить юриста? – покачав головой, после паузы заметил Смолев. – Нет, тут что-то другое. Травить своего сожителя, Истомина, ей тоже нет никакого резона: он ее содержит и закрывает регулярно глаза на ее загулы. Истомин ей не муж, – умерев, наследства не оставит. И она прекрасно знает, что именно из спиртного пьет, а чего не пьет ее сожитель. Думаю, отсюда и слова убитого, сказанные им незадолго перед смертью. Про халяву. Думаю, что Истомин под хмельком широким жестом просто-напросто отдал бутылки с вином юристу. Подарил. Мол, все равно я это не пью. Сам-то он, как я помню из разговора в таверне, пьет исключительно виски и коньяк, предпочтительно коллекционные.

– Губа не дура у бывшего простого инженера СМУ… Ясно. Будем ждать экспертизы и того момента, когда Истомин придет в себя настолько, что сможет дать показания, – подытожил Манн. – Кстати, по происхождению яда, ты же собирался переговорить с механиками. Сложилось?

– Вчера не успел, – отрицательно покачал головой Смолев. – А сегодня даже рад этому. С кем-то из них Астафьева водит шашни. Пока все не ясно до конца, – не спугнуть бы. Если убийца, зная об этой связи, решил их подставить, – это одно, а если механик действительно причастен, – совсем другое.

– Добро! – сказал генерал, поднимаясь из-за стола и потягиваясь. – Засиделись мы с тобой. Может, на море? Окунемся? Мои все равно еще часик точно будут спать. Давай? А то вернусь в Афины и буду локти кусать!

Только Смолев собирался сказать генералу, что готов отправиться с ним на пляж, как в этот момент в дверь требовательно постучали.

Манн вопросительно посмотрел на Алекса. Тот недоуменно пожал плечами.

Из-за двери были слышны голоса. Особенно выделялся женский: «Толя, ты только не нервничай, не нервничай, мы сейчас все скажем!»

Смолев вздохнул: «Караваева!»

– Ну все, погнали наши городских, – ухмыльнулся генерал. – Впусти, послушаем, что у нее на этот раз припасено. Интересный все-таки персонаж! Интересно, в какую игру она играет?.. Запускай! А я пока включу диктофон.

В гостиную вошли трое: супруги Караваевы и запыхавшаяся управляющая, которая едва успела в последний момент нагнать их у дверей хозяйского дома.

Аделаида Павловна имела вид человека, оскорбленного в лучших чувствах. Она подталкивала перед собой своего супруга Анатолия Петровича. Видно было, что «врач экспедиции» был явно чем-то расстроен.

– Слушаю вас, Аделаида Павловна, – произнес Смолев, выйдя навстречу гостям и жестом показывая раздосадованной Софье, что все в порядке и он сам разберется. – Чем могу быть вам полезен в столь ранний час?

– Мы хотим заявить о краже! – громко произнесла Караваева. – Моего мужа обокрали! Прямо у вас в гостинице! Куда же это годится?

Смолев перевел вопросительный взгляд на Караваева. Тот потерянно кивнул и развел руками.

– Что у вас пропало, Анатолий Петрович? – спросил Алекс участливо, внимательно за ним наблюдая.

Заметно сконфуженный врач едва успел открыть рот, как жена его опередила.

– У него украли целую упаковку шприцев! Из саквояжа! Импортных, между прочим! – громогласно заявила она, приняв позу оскорбленного достоинства, закинув голову и подбоченясь. – Куда это годится, дорогие мои, я вас спрашиваю?