Читать книгу: «Моряки», страница 5
– Право на борт!.. Малый ход вперед!
На поверхности лодка приводилась в действие бензиновым мотором. И Калюжный вздрогнул от первой вспышки его, прислушиваясь, как тарахтит поршень в цилиндре.
Лодка дрогнула и пошла вперед, рассекая воду своим острым, как у сигары, носом…
– Полный ход!.. – скомандовал Калюжный и облегченно вздохнул.
Мотор захлопал сильнее. Было слышно, как быстро вращающиеся винты за кормой вздымают пену… Калюжный сидел и смотрел, как, от быстрого хода, лодка зарывается в волны; как набегают они на борта ее, обдавая солеными брызгами, сидящих на мостике, офицеров.
Выйдя за мыс Эгершельд, лейтенант приказал открыть входной шок и спустился в лодку вместе с мичманом. После этого входное отверстие плотно закрыли, надвинули на него непроницаемую переборку, перевели ход лодки с бензинного мотора на электрический, и стали опускаться на глубину…
Калюжный стоял перед матовой доской, в которую перископ отражал поверхность моря. В соседнем помещении находились рулевые, и лейтенант отдавал им приказания через разговорную трубку. В такую же трубку он командовал в отделение спуска и подъема, которым заведовал мичман Ахлестышев.
В лодке тускло горели электрические лампочки. Лейтенант приказал наполнить балластные цистерны водой и его взор впился в манометр, показывающий глубину, в метрах.
– Пять метров!.. десять!..
Он посмотрел на матовую доску: с нее исчезло изображение берегов и моря, и было только одно темное, колышущееся пятно…
«Опустились»… – тревожно подумал Калюжный и снова посмотрел на манометр: тот показывал двадцать метров.
Лейтенант остановил спуск и повел лодку на этой глубине. Затем приказал выкачивать воду из балластных цистерн и следил, как лодка поднималась наверх, и как, на матовом стекле, темное пятно постепенно таяло и вдруг сменилось смутными абрисами бегущих куда-то далеких берегов…
VII
В начале июня «Аспазия» получила приказание нести караульную службу у мыса Поспелого. Дежурство это было очередное, продолжалось целую неделю, и обязанность лодки заключалась в том, чтобы следить за неприятельскими миноносцами, которые могли прорваться во Владивосток. Идти нужно было в местность совершенно пустынную и стоять у берегов, на которых не только нет никакого жилья, но даже нет вблизи и растительности. Предстояла неприятная и тоскливая неделя, с сидением только на консервах, с полной отрезанностью от остального мира.
Калюжному эта командировка отчасти улыбалась: он решил заняться на свободе маневрами с лодкой.
Готовились к этому походу чуть ли ни неделю. Накупили всевозможных консервов, взяли запас бензина, зарядили энергией электрические аккумуляторы. Наконец, пошли, пришли к месту назначения и сменили лодку «Свирель», кончившую дежурство.
Первые дни прошли в маневрах и в изучении местности. Лодка маневрировала прекрасно, никаких дефектов в ней не замечалось, и Калюжный был своим новым положением очень доволен. Спали все внутри лодки, причем все, поочередно держали вахту. Лейтенант, чтобы не утруждать мичмана, отдал ему дневное дежурство, и мичман чередовался с квартирмейстером, а себе Калюжный оставил ночь. Впрочем, иначе и не могло быть, ибо Калюжный понимал ту ответственность, которая была возложена на «Аспазию»: стоило только одному неприятельскому миноносцу пробраться незаметно в «Золотой Рог», как им наверно были бы взорваны и «Родина» и «Перун».
Наверху мыса Поспелого находился электрический прожектор. Такой же прожектор помещался на другой стороне пролива – на Русском острове. И, едва над заливом Петра Великого спускалась ночь, – снопы лучей этих прожекторов, как белые огненные мечи, пересекали друг друга, делая на воде громадное световое пятно. И, сидя на мостике своей лодки и смотря на это пятно, Калюжный с тревогой посматривал вдаль. Ему казалось, что из темной дали, к границе этой светлой полосы, подкрадываются какие-то неясные тени. Тогда мозг лейтенанта начинал усиленно и тревожно работать, и воображение создавало картину пробирающегося во Владивосток, неприятельского миноносца… Лейтенант судорожно хватался за бинокль, напрягая все свое зрение, готовый каждую минуту поднять тревогу и ринуться навстречу дерзкому врагу. Убеждаясь же, что это – галлюцинация, опускал руку с биноклем и облегченно вздыхал. Но сердце, долго после этого, продолжало усиленно биться…
А то, иногда ночная птица, проносилась с резким криком близ лодки. И этот крик, увеличенный напряженными нервами лейтенанта, казался ему торжествующим криком врага, прорвавшего линию охраны. Лейтенант холодел от ужаса, вскакивал со своего сиденья и перегибался за перила мостика, впиваясь слухом в ночную тьму. Но бывали у Калюжного и минуты истинного, художественного наслаждения. Было это в хорошие дни, когда солнце застывало на голубом небе, и перед глазами открывалась широкая даль, такого же голубого, как и небо, моря…
Лейтенант особенно любил встречать грядущий день. Его вахта оканчивалась в шесть утра, но уже в начале третьего часа ночи, когда ночная тьма убегала за горы, и небо постепенно бледнело, Калюжный прятал в футляр бинокль, и лучи прожекторов казались ему жалкими и ненужными.
Он любил наблюдать, как розовел впереди горизонт; как ближайшие берега сбрасывали с себя, понемногу, пелену неясности, как вырисовывались прибрежные камни… Видел он, как по воде пробегал легкий, предрассветный ветерок, целовал нежно сонную поверхность ее, и шумел в камнях, здороваясь с берегом…
До конца дежурства осталось всего два дня. Калюжный решил еще раз спуститься в глубину. После обеденного отдыха он пошел в залив, проделал несколько маневров с учебными минами и стал опускаться.
Теперь уже у него не было той робости, как в первый раз, когда «Аспазия» начала плавание. Он совершенно спокойно смотрел на манометр и только, когда тот показал глубину в тридцать метров, прекратил спуск и дал лодке ход.
Заработал мотор, захлопали за кормой винты, но лодка не трогалась с места. Это сейчас же лейтенант понял, хотя ему крикнули об этом и из машинного отделения.
Калюжный дал задний ход. Ничего не вышло: лодка стояла на том же месте, в этом не было сомнения.
К нему в помещение вбежал Ахлестышев.
– Мы стоим на одном месте!.. – крикнул он, и лейтенант видел, как глаза мичмана растерянно забегали.
Калюжный взял себя в руки и ответил спокойно:
– Знаю! Очевидно, винты соскочили, или поломались! Мы сейчас поднимемся наверх. Прикажите выкачать из цистерн балласт!
Мичман ушел, несколько успокоенный, и Калюжный вскоре услышал, как из цистерн выгоняется, сжатым воздухом, вода… Выждал время, которое полагается для выкачки, и взглянул на матовую доску. На ней было все то же темное, как ночь, пятно… Тогда лейтенант бросил тревожный взгляд на манометр глубины…
И, чуть не вскрикнул от ужаса: манометр показывал все ту же глубину в тридцать метров!..
Вбежал опять Ахлестышев. На этот раз, лицо его было перекошено ужасом.
И он сказал лейтенанту глухим, подавленным от волнения голосом:
– Лейтенант, мы погибли!.. Цистерны пусты, а… а лодка все на той же глубине!..
Вошел квартирмейстер и доложил то же самое. И все трое решили, что лодка попала в расщелину подводной скалы, или за что-нибудь зацепилась.
В командирском помещении, тускло освещенном небольшими электрическими лампочками, стояли друг против друга три человеческих фигуры, и на лицах их была написана растерянность…
Положение было ужасное, и все трое отлично сознавали. Они знали, что необходимый для дыхания воздух, когда лодка находится под водою, вырабатывался химическим путем, и его могло хватить только на два часа. И если через два часа лодка не поднимется на поверхность, – всей команде грозит мучительная смерть от задушения.
И в извилины мозга этих трех людей, спаянных теперь одной общей мыслью о спасении, вползло беспощадное сознание, ясное и неопровержимое: «Спасения не может быть… Они погибли».
И это сознание, подтверждаемое тем, что лодка находится вдали от человеческой помощи, что никто даже не видел, как «Аспазия», опустилась, – погребальным колоколом звучало в их мозгу и парализовала желание бороться.
Несколько мгновений молча и тревожно друг на друга смотрели. А затем начали придумывать способы выйти из этого положения.
Калюжный задумался, и решительно сказал:
– Попробуем раскачать лодку!
Квартирмейстер понял, что от него требуется, и ушел в помещение команды. И когда вошел к матросам, те сумрачно стояли на своих местах. Но, увидя вошедшего, очнулись, и в глазах их зажглась смутная надежда…
