Читать книгу: «Борька», страница 2
«Пойти разве к Авдотье Семеновне? – мучительно думал Борька, ежась от холода и сырости, – сказать… ну, что бы сказать?.. Да сказать просто, что выгнали из дома! Врать нельзя… вранье может напортить!»
Но вспомнил, что Авдотья Семеновна, перед выездом, поссорилась с мачехой, и в первый момент ему показалось, что из-за этого его не пустят. А затем пришел к выводу, что это еще лучше, и что Авдотья Семеновна, в пику мачехе, примет его и обогреет.
Борька встал и быстро пошел с бульвара. Идти пришлось минут двадцать, переходя улицы и прижимаясь к домам, где ветер был меньшей силы.
У дома, где жила Авдотья Семеновна, он простоял минут десять перед закрытыми воротами, все не решаясь позвонить. Ему казалось, что дворник не впустит его, такого мокрого и холодного, пришедшего в позднюю пору в незнакомый дом… На беду Борька забыл и фамилию Авдотьи Семеновны, а это было необходимо, на случай, если дворник спросит…
«Что же делать?!. Что же делать?!. – чуть не плакал Борька, стоя перед чугунной решеткой, – как ее, Боже… да как же ее фамилия?!»
Сплошными хлопьями шел мокрый снег, залепляя глаза, проникая за ворот куртки. И съежившийся от холода и волнения, с приподнятыми плечами и засунутыми в рукава руками, юноша походил на странную ночную птицу, прилетевшую неизвестно откуда и зачем на пустынную панель тротуара.
Мозг усиленно и безалаберно работал, мысли перескакивали с одной фамилии к другой.
Наконец, вспомнил и чуть не подпрыгнул от радости:
– Любарская!..
Сразу стало радостно на душе, исчезли все страхи и сомнения, и рука уверенно потянулась к звонку.
Дворник долго не появлялся. Пришлось звонить несколько раз, пока под аркой ворот не вырисовалась темная фигура с набросанным на плечи тулупом. Борька затаил дыхание, ожидая каких-нибудь вопросов, а полусонный дворник гремел ключом и затвором… Наконец, пропустил беспрепятственно, и Борька быстро шмыгнул в темноту двора.
К несчастью, Борька не помнил подъезда, в котором жила Авдотья Семеновна… А в большом флигеле, перед которым стоял юноша, было четыре подъезда, совершенно одинаковых, с узкими, кривыми каменными лестницами. Борька помнил только, что Любарские жили во втором этаже, но номера квартиры не знал. Пришлось идти наугад, что Борька и сделал, войдя в первый же подъезд слева. На площадке второго этажа, узенькой и квадратной, как табуретка, Борька ощупью добрался до одной из квартирных дверей и стукнул в нее согнутым пальцем.
Ответа не было. Снова постучал. Опять ничего.
Было до жуткости тихо и темно кругом, будто на дне глубокого колодца. Неясно вырисовывалось окно на лестнице, за которым была мокрая ночь, а здесь было теплее, и у Борьки родилась уже мысль не разыскивать дальше Авдотью Семеновну, а, опустившись прямо на каменную площадку, забиться куда-нибудь в угол, свернуться калачиком и заснуть. И, просто для очистки совести, юноша постучал еще раз, немного сильнее.
За дверью раздался шорох, топот босых ног и женский заспанный голос, показавшийся Борьке знакомым. Но еще не уверенный, что за дверью именно Авдотья Семеновна, Борька, запинаясь, спросил:
– Госпожа Любарская… здесь живет?
– Здесь! А вы кто?
Борька назвал себя. Авдотья Семеновна переспросила еще раза два и открыла.
II
Толстая лохматая женщина, с накинутым на плечи одеялом, стояла перед Борькой, и он, при слабом свете керосиновой лампочки, горевшей на столе, с трудом узнал в ней Авдотью Семеновну. Та тоже не сразу узнала юношу, а затем села на кровать, запахнулась одеялом и стала расспрашивать.
В комнате, с одним окном, печка занимала большую половину. На другой помещались: деревянная кровать, сундук с тюфяком и подушкой в ситцевой наволочке, стол да табурет, на который Борька и присел. Здесь была нищета, проглядывавшая и в обстановке, и в тряпье, висевшем на стене, и в немытых тарелках, около которых шмыгали испуганно тараканы. Но было тепло, от печки несло запахом какого-то варева, а за окном была эта ужасная, полная темноты, ночь…
Борька все рассказал Авдотье Семеновне… Та слушала и, очевидно, соболезновала юноше… Укоризненно качала головой и ругала мачеху:
– Ах, стерва!.. Вот стерва!..
Когда Борька окончил свою печальную повесть, Авдотья Семеновна встала.
– Куда же я тебя, милый, приткну?.. Сам видишь, как живем!.. Сегодня-то, конечно, уж переспи как-нибудь, благо муж в участке дежурит! А на завтра нужно что-нибудь придумать… есть-то… хочешь?
– Очень!
Авдотья Семеновна остановилась посреди комнаты, сбросив с плеч одеяло и оставшись в одной рубашке…
– Что бы тебе дать?.. Есть у меня картошка, да холодная… Будешь?
И пошла к печке…
– Ты уж на меня не смотри! – крикнула она, разыскивая что-то, – одеваться некогда, да и незачем! Ты еще ребенок!
Борька смутился.
– Пожалуйста, не беспокойтесь! Наоборот: я должен извиняться – поднял вас ночью!
– Ничего, ничего… Погоди, кажется, что-то еще есть!
Она долго копалась в духовке, гремя кастрюльками. Наконец, принесла на стол чугунок с холодной картошкой в мундире и обгрызок вареного мяса…
