Читать книгу: «№ 3», страница 19
Глава двадцатая
Суббота, седьмое октября все того же года.
– Как спалось? – поинтересовался у Аси за завтраком.
– Ужасно, – ответила та, – Снилась мерзость какая-то.
– Что конкретно? – стало мне любопытно.
– Такое невозможно словами передать. Это словно абстрактные образы какие-то и крайне неприятные. Нет, не могу такое рассказать, уж извини.
– Даже в общих чертах не сможешь?
– Ох, – вздохнула она, задумалась на некоторое время, – В общих чертах, мне приснилась какая-то веревка, выходящая из моего тела куда-то в неизвестном направлении. За дальний конец ее кто-то тянет, однако середина этой веревки проходит здесь и здесь ее кто-то придерживает и… …иногда, когда снится какая-то чушь, именно во сне она воспринимается, как нечто логичное, бывает у тебя такое?
– Мне только такое и снится, – признался я.
– Вот, тогда ты меня понимаешь.
– Каково тебе без интернета почти две недели? – решил я перевести разговор на другую тему.
– На удивление, нормально, – ответила Ася, – Испытываю некоторый дефицит информации, но вчера, например, пока тебя ждала у Трофимовны, новости по телику посмотрела – и уже стало легче.
– Ну и что там в мире нынче происходит?
– Ничего сверхинтересного, у нас тут гораздо круче…
Я Асе зачем-то поведал, с некой даже гордостью, что в моем детстве и отрочестве ни то, что интернета и мобильников не было, так даже стационарные телефоны имелись не в каждой квартире…
Я стоял возле дома, курил, наблюдал, задрав голову, как пара воронов, издавая свои гортанные «кра-кра», гоняла какую-то более мелкую птицу размером с голубя; та уступала воронам в скорости, но, совершая более сложные и резкие маневры, не позволяла им добраться до себя…
– Эй, Серега! – окликнул меня Степка, – Подойди-ка сюда.
Подошел, поздоровались. Степка был трезв, стрельнул сигарету, прикурил, сразу же спросил:
– Слушай, чего ты время все тянешь? Ты же практически все понял! Езжайте к ней – да и дело с концом. Она все знает, пояснит, что и куда…
– Ты, вообще, о чем? – сделал я непонимающий вид.
– Ты знаешь о чем, – улыбнулся Степан, обнажив свои ровные желтые зубы, – И знаешь, о ком: о той, которую ты боишься. В принципе, правильно делаешь. И, кстати, верно поступил, что не поспешил. Спешка в таких делах ни к чему. Тут нужно было самому во всем разобраться, хотя бы в общих чертах, иначе ничего могло бы и не выйти. Но сейчас самое время…
Он замолчал, уставился на дом, глаза его расширились, налились кровью.
«Сейчас еще инсульт его тут хватит», – испугался я, но напрасно.
– Заметил, как в доме все расшевелились, да? – заговорил он снова, глядя поверх меня, будто впав в какой-то транс, – Это все не просто так. Некоторые, кто не совсем забыл, что он есть, чувствуют и знают, что вы помочь им сможете. И вам они помочь со своей стороны пытаются. Один так с самого начала ведет тебя, чуть ли не за руку, даже и сейчас он тут, рядом где-то. Он совсем еще свежак, даже сорока дней не прошло, свободно перемещаться право имеет. Остальные такого права лишены: либо тут постоянно быть должны, либо по хлипким ниточкам к самым родным людям, местам и предметам на короткое время могут перескочить. Но со временем и эти ниточки истончаются, связи рвутся…
Он опять замолчал, застыл секунд на пять, потом словно очнулся от своего транса, резко дернулся, начал тереть глаза руками, охать, и так еще секунд двадцать. Наконец, вернулся в нормальное состояние.
– Ладно, Серый, – произнес он, – Спасибо за сигарету, пойду…
Я вернулся в дом, застал Асю подметающей пол. Уселся за стол, так чтоб ее было видно, принялся наблюдать и любоваться. Наконец, она смела последнюю пыль-грязь в совок, опорожнила его на улице, вернулась.
– Сережа, так ты решился Татьяне звонить? – спросила она меня.
– Да, решился. Сегодня позвоню.
– Вот и отлично, – обрадовалась Ася, – А то, получается, мы уже все тут облазили, всех бабусь опросили по два раза, и с Иваном Моисеевичем поговорили, и с Александрой Витальевной… Я уже, честно говоря, и не знаю какие дальше действия предпринимать. Но вижу, что ты что-то знаешь, так? Признавайся.
– Возможно знаю, – дал я расплывчатый ответ, – По крайней мере, некоторое представление имею о том, что здесь произошло.
– Поделился бы со мною.
– Нет, пока не время. Тем более, я думаю, что ты и сама все понимаешь, не хуже меня…
***
После обеда принялся исполнять свое обещание: набрал номер Татьяны, нажал вызов и… тут же сброс. Уставился на экран смартфона, понимая, что не могу позвонить, даже руки одеревенели как будто бы: снова возник этот дурацкий страх перед общением, я впал в ступор. Ася же внимательно следила за мной.
– Ну, что такое? – спросила она, видя мое состояние, – Почему не звонишь?
Ничего не ответив, я снова нажал «вызов», тут же, незаметно, сбросил, телефон приложил к уху. Подождал секунд десять.
– Не отвечает, позже наберу, если сама не перезвонит, – произнес я, убирая телефон в сторонку.
– Ну-ну, если перезвонит, – проворчала Ася, видимо что-то заподозрила.
Прошло минут пятнадцать.
– Еще раз набирай, – обратилась она ко мне строго, – Только сразу телефон на громкую связь ставь, чтоб я тоже слышала.
Ну, делать нечего: взял телефон, нажал на последний набранный номер, на кнопку громкой связи, звук задрал до максимума, пошли длинные гудки. Один, второй, третий, четв… Сбросил.
– Опять не отвечает, – заявил я, стыдливо взглянул на возмущенную Асю.
– Так, а что же ты так быстро сбрасываешь-то?! – негодовала она, – Таня даже до телефона добежать не успела, если он не возле нее лежал!
– Ну почему же? – принялся я оправдываться, – Если она слышала и ничем занята не была, то успела бы ответить…
– Даже если и занята, то что? Как будто бы ты на звонки никогда не отвечаешь, когда что-то делаешь.
– А вдруг она чем-то сверхважным занимается? Например, приворотное зелье варит, или в куклу Вуду иголкой тыкает,… или кота вешает? В таких случаях нельзя отвлекаться, поверь мне, я знаю о чем говорю…
Загудел мой телефон – Татьяна перезванивала. Я замер.
– Ну, чего ждешь? – выдернула меня из ступора Ася, – Отвечай, громкую связь не забудь…
– Ало, – принял я вызов.
Положил мобильник перед собой на стол, Ася тут же села напротив меня, навострив уши.
– Здравствуйте, звонили? – услышал я неторопливый, жеманный голос на том конце.
– Так точно. Извините, я правильно попал? Вы Татьяна, да? – зачем-то начал я уточнять, хотя никаких сомнений не было, что это именно она.
– Да, чем могу быть полезна? – с нотками некой игривости в голосе поинтересовалась Таня. Я догадался, что она меня узнала.
– Вас Сергей беспокоит. Журналист. Мне Петрович передавал, что у вас имеется для меня какая-то важная информация.
– Да, конечно… важная информация имеется, – ответила она протяжно, с придыханием; как мне представлялось всегда, с такой же интонацией работницы услуг секса по телефону говорят своим клиентам: «Сейчас я медленно снимаю с себя… ОЗК218…».
– Ну вот и… – начал мямлить я.
– Почему же вы так долго мне позвонить не решались? – изобразив обиженность, спросила Татьяна.
– Извините, уж очень много дел тут на месте было, – стал я оправдываться, – Времени не находил…
– Понятно, – прервала она меня резко, с раздражением в голосе, – А сейчас нашлось, значит, время, да?
– Ну да, немного свободнее сейчас…
– Это хорошо, – вновь она меня прервала, уже смягчаясь, – Сегодня я не готова, а завтра, пожалуйста, приезжайте. Я вам адрес сейчас продиктую…
Она надиктовала адрес, кратко пояснила, как ехать.
– В котором часу вам будет удобно нас принять? – уточнил я.
– Приезжай часам к одиннадцати утра.
«Когда это мы на «ты» перейти успели?» – возмутился я мысленно.
– Но я же буду не один, а с напарницей, – предупредил я.
– Так… – задумалась Татьяна, сделала долгую паузу, затем продолжила с нескрываемым презрением в голосе, – Я так понимаю, она сейчас нас тоже слышит, да?..
Я промолчал. Не дождавшись моего ответа, она продолжила:
– Это крайне нежелательно, но ладно. Завтра к одиннадцати жду вас у себя.
И Татьяна положила трубку, даже не попрощавшись.
– Теперь понимаешь одну из причин, по которой я ей так долго не хотел звонить? – задал я Асе вопрос.
– Понимаю, но она вполне может что-то знать такого, чего никто не знает, – ответила Ася, – Ты же не забывай, что Татьяна приходится внучкой Тишке.
– Да, однозначно, – согласился я, – Даже и не сомневаюсь, что она что-то знает. Непонятно только, почему она испытывает такую неприязнь к тебе?
– Ну что тут непонятного? – искренне удивилась Ася, – Это самая обыкновенная женская ревность…
***
Еще даже не стемнело на улице, когда я начал замечать боковым зрением мелькающие тени. Изо всех сил старался на них не реагировать, однако получалось плохо. Усилился кисло-сладкий запах, что-то начало шуршать и греметь на чердаке. А когда наступили сумерки, в дверь опять раздался страшный грохот; в это же время лампочка на секунды три ярче вспыхнула – и звонко лопнула, разлетевшись на мелкие осколки. Хорошо, что у нас другая имелась – старая, но нужно было к машине за каким-нибудь инструментом сходить, чтоб освободить патрон от старого цоколя. Сходили вместе, вернулись, я, вырубив на всякий случай пробки, при помощи пасатижей выкрутил старый цоколь, вкрутил другую лампочку, все включил – все работало.
«Интересно, а куда вся мошкара, что здесь летала, делась? – задумался я, – Неужели передохла вся? А может, в зимнюю спячку, или на юг с перелетными птицами…»
Размышления мои прервал громкий стон в районе лавки, затем снова тени, силуэты замельтешили по сторонам, вновь грохот раздался на чердаке, затем металлическая кровать заскрипела отсутствующими пружинами. Ася меня обняла со спины, я чувствовал, как она дрожала, ее буквально трясло.
Минут пять все продолжалось, потом неожиданно стало тихо как в вакууме.
– Надо стекло смести, – прошептала Ася, – И пошли в палатку – там я безопаснее себя чувствую.
«Я тоже», – признался сам себе…
Было действительно тихо: ни цикады, ни мыши, ни насекомые – все словно вымерли. Ася лежала у меня на груди, плакала, дрожала. Очень быстро и моя майка, и хлопковая рубашка, надетая поверх нее, пропитались ее слезами насквозь. Меня также придавила невыносимая тоска, к горлу подступил ком, я с огромным трудом сдерживался, чтоб тоже не заплакать.
Постепенно Ася стала успокаиваться, расслабляться, засыпать. Наконец, она окончательно погрузилась в сон, засопела, тихонечко постанывая. И я начал проваливаться в дрему…
Обнаружил себя стоящим в центре дома. Вокруг было много людей, каждый занимался своими делами, все выглядело беспорядочно и неестественно. Откуда-то материализовался Борис. «Ну вот, – заговорил он, – Почти все. Она многое прояснит. Но ты и так все уже понял. Дело за малым. Напомню, что место обозначено нами же. Ты сам поймешь, что дальше делать. Не забудь крест. Спасибо за все. Пожалуйста, не держи на нее потом зла». Борис отвернулся, пошел в сторону лавки. Я проследовал за ним, но меня остановил курчавый молодой человек со смуглой кожей, схватил меня за плечи, начал тряски, громко спрашивая: «Ну как?! Скоро уже, да? Скоро?!..». Вырваться я не мог, хоть и попытался. Откуда-то появилась улыбающаяся Динара, в упор глядя мне в глаза, плавно последовала в мою сторону. Кучерявый смугляк продолжал меня трясти, Динара медленно приближалась, улыбка не спадала с ее губ, при этом, в карих монголоидных глазах блестели слезы; она обошла меня вокруг, я уже не мог ее видеть, так как шею словно парализовало, голова не ворочалась; ощутил, как Динара приблизилась вплотную ко мне, с правой стороны; меня обдало холодом и кисло-сладким ароматом женских духо́в, в правое ухо словно задуло сквозняком, а потом, в это самое ухо, вонзился ее пронзительный вопль: «Сергей!..»
Глава двадцать первая
– Сергей! Что с тобой?! Проснись!.. – Ася трясла меня и била по щекам, от этого я словно вывалился откуда-то в реальный мир.
– Кто… Что… Что… Стоп!.. В чем дело?! – закричал я, протестуя, толком ничего не понимая.
– Фу, ну ты меня и напугал, – вздохнула Ася, отпустив меня, – Что с тобой случилось?
Я прислушался к своему телу: болела голова, ноги, горло, ощущался легкий озноб, правое ухо оглохло, словно чихнул или высморкался неудачно.
– А что такое? – ответил я вопросом на вопрос, вздрагивая от озноба.
– Ты вдруг начал сильно стонать, а потом трястись, – пояснила она, – Я уж испугалась, что у тебя приступ эпилепсии. Что это было?
– Не знаю, – ответил я, – Приснился кошмар… Который час?
– Полседьмого, давай уже вставать – какой тут сон?..
Таким вот необычным образом началось воскресенье восьмого октября семнадцатого года.
Натощак я покурил, выпил две таблетки аспирина, запил кофе, заел бутербродами. Уже через десять минут меня кинуло в пот, в голове прояснилось.
– А что тебе такое приснилось? – поинтересовалась Ася, видимо поняла, что я почувствовал себя лучше.
– Приснились твой отец, твоя мама, Тишка и все-все-все, – признался я.
– Бр-р-р! – передернуло Асю, – А при каких обстоятельствах?
– Все в доме были, встречали меня, радовались, обнимали, – начал я ерунду плести зачем-то, – Целовали, на руках качали.
– Серьезно?! – удивилась Ася, побледнев.
– Почти, – дал я неопределенный ответ, встал, накинул куртку, пошел опять курить…
Дозаправил машину из канистры, на всякий случай проверил уровень масла, осмотрел колеса, так как уже абсолютно не сомневался, что если не в тот день, то на следующий, нам предстоял отъезд. Вернулся в дом, оглядел все вокруг, прикидывая про себя, сколько времени могут занять сборы. Ася в это время заканчивала наносить макияж. На ней уже было надето то самое платье (то есть, костюм), в котором она сюда приехала.
– Пиджак твой весь печным дымом пропитался, – сообщила Ася, – Но поскольку ты куришь – ничего страшного, она не заметит; тем более, она тоже курит. Свой костюмчик я туалетной водой побрызгала, будет нормально. Немного все помялось, правда…
– Ты так готовишься, будто мы в ресторан на банкет идти собрались, – проворчал я.
– Давай, зануда, одевайся уже, хватит возмущаться…
***
Дом Татьяны нашли сразу, к тому же, еще издалека увидели «буханку» Петровича – дополнительный ориентир.
Домик ухоженный, небольшой, непримечательный; в палисаднике доцветало пять-шесть огромных кустов хризантем и еще каких-то неизвестных мне цветов; двор был аккуратный, имелась беседка, обвитая чем-то вроде плюща, уже частично сбросившим свою листву; к входу в дом вела дорожка, аккуратно выложенная тротуарной плиткой; металлическая дверь, кнопка звонка – Ася первой на нее нажала.
Через десять секунд дверь распахнулась, на пороге стояла Татьяна.
На мгновение я растерялся, когда увидел ее: длинные черные, слегка вьющиеся волосы были распущены, огромные черные глаза, подчеркнутые тенями; излишне короткое черное платье с чрезмерно глубоким декольте подчеркивало и не сильно скрывало пышный бюст и сравнительно тонкую талию, плотно обтягивало широкие бедра; темные колготки в мелкую сеточку и туфли на шпильках, визуально еще больше удлиняли и без того длиннющие ноги с мясистыми ляжками. Честно говоря, Татьяна была похожа на актрису в образе из какого-то старого винтажного порно.
«Ох уж этот готический сельский гламур!» – успела мысль пробежаться в голове.
– Здравствуй, Сергей, – сладострастным голосом обратилась она ко мне, через паузу, словно дала мне время осмотреть ее с ног до головы, – Какой же ты, оказывается, пунктуальный – минута в минуту. Приятно с тобой иметь дело. Проходи, пожалуйста.
Я что-то промычал нечленораздельное, переглянулся с Асей, остался стоять на месте.
– Чего застыл? Заходи-заходи! – Еще раз пригласила она меня, затем бросила небрежным тоном Асе: – И ты тоже.
Мы молча проследовали за ней.
– Вот здесь разувайтесь, – произнесла она в прихожей, кивнула на коврик перед следующей дверью, – Для тебя, Сергей, здесь тапочки я подготовила.
Ася не пошевелилась, а я рефлекторно, было, присел на корточки, уже взялся за шнурок, потянул за него, он частично развязался; Татьяна в это время очень приблизилась к моему лицу, так, что если бы я посмотрел вверх, то увидел бы ее нижнее белье, при условии, что оно на ней имелось. Вдруг я почувствовал подвох и догадался о ее намерении унизить Асю. Появилась злость, при этом растерянность и смущение никуда не исчезли, просто включился мой защитный механизм – я вновь зашнуровал ботинок, выпрямился, нагло и громко произнес:
– Раз уж хозяйка в туфлях, то пускай и гости в обуви останутся. Не волнуй… тесь… ся,… по какашкам мы не ходили, но все равно ноги о коврик старательно вытрем.
Появилось еще труднопреодолимое желание дотронуться указательным пальцев до кончика ее носа и сказать «би-бип» – еле сдержался.
Татьяна сделала глубокий вдох, потом медленно выдохнула, затем все-таки открыла дверь в основную часть дома, пригласила жестом внутрь. Оказались на кухне, не слишком большой, неплохо обставленной. Повела дальше, шла впереди, не спеша, покачивая задницей.
В гостиной, украшенной мерзкими, отштампованными на пластике пейзажами и натюрмортами в кучерявых золотистых рамах, с окнами, увешанными тяжелыми бордовыми шторами с бахромой и ламбрекенами, стояла стенка-горка, небольшой плоский телевизор, симпатичное старое трюмо, два кресла и диванчик с пестрой обивкой.
– Присаживайся, пожалуйста, – пригласила меня Танюша, сама первая плюхнулась на диван, закинула ногу на ногу. Я заметил, что на ней были не колготки, а чулки.
– Мы постоим, наверное, – ответил я, обменявшись взглядами с Асей.
– Долго стоять придется, усаживайтесь уже, к вам двоим обращаюсь.
Послушались, расселись по разным креслам, Татьяна осталась на диване одна.
– Так, премногоуважаемая Татьяна, – обратился я к ней, – И зачем же ты нас пригласила?
– Тебя пригласила, – словно выплюнула она, – Тебя и никого больше. Но раз это все и ее касается, то ладно. В конце концов, третий в беседе не всегда лишний; да и не только в беседе иногда…
– К делу, пожалуйста, – подала голос Ася, с демонстративной вальяжностью скинув свои туфли и усевшись с ногами в кресло, подобрав их под себя.
– Уверена, Сергей, что тебе уже с большего известна история старика и его дочери, – начала она, даже не взглянув на Асю, – И я знаю, что ты уже понял, в чем причина происходящего. Признаюсь честно, если бы ты пришел ко мне сразу, то я бы не вдавалась в подробности, а просто четко и доходчиво объяснила, почему тебе не следует влезать во все эти дела, что это может быть чревато, и что, в общем-то, твоя подруга не стоит такого риска.
– Так, с этого места поподробнее, – вновь вклинилась Ася, сменив позу.
– Понимаешь ли, Сергей, – продолжила Татьяна, в который раз демонстративно игнорируя Асю, – Подруга твоя втянула тебя в крайне опасное для жизни мероприятие. В первую очередь, для твоей жизни, а ее жизнь и так на волоске висит. Грубо говоря, она уже не жилец. И ведь прекрасно понимает, что пользуясь твоим содействием, практически обрекает тебя разделить ее же участь. Это, я считаю, эгоизм в высшей степени его проявления…
«Ох, кто бы говорил, – промелькнула мысль, – Сколько раз ты вдова? Может хватит уже мужиков совращать, а?»
– Про мою личную жизнь, я уверена, Василий Петрович тебе поведал во всех подробностях. Поверь мне: у меня совсем другая ситуация, я специально в гроб никого не загоняла… если он того не заслуживал, – ответила она мне на мое мысленное замечание, – А ты такой участи точно не заслуживаешь нисколько. И вряд ли кто-то вообще ее заслуживает, поскольку это значительно страшнее обычной смерти. Хотя нет, кое-кто этого по-настоящему удостоился по праву: те, которые заварили все это, а именно тварь, оговорившая старика и его дочь из чувства мести, и четыре урода, изнасиловавших, а затем убивших невинную девку. Но про это позже, вернемся непосредственно к тебе и твоей п… подруге. Клянусь, если бы она одна сюда приехала, я бы сама ей во всем помогала, несмотря на то, что шансов снять это все практически нет. Но я хотя бы примерно знаю что к чему и как это сделать таким образом, чтобы самому не угодить в путы проклятья… Увы, она с собой притащила тебя, ни во что до этого не верившего, наивного, несчастного, ни в чем неповинного дурачка. И еще около недели назад, ты мог отсюда уехать без каких-либо последствий. Пускай бы она тут одна сражалась с неизбежным, а ты бы остался жив, и умер либо от старости, либо тогда, когда сам бы этого захотел. Но уже поздно: ты запутался в паутине проклятья настолько, что, скорее всего, именно ты будешь следующим, а не она…
– Хорошо, это все понятно, – на этот раз я влез в Татьянин монолог, – Я все это делал добровольно, никто меня не принуждал. Оставим это. Ты, пожалуйста, расскажи-ка, что здесь произошло, я вижу, что тебе откуда-то это хорошо известно.
– Да, известно, – призналась Таня, сделала театральную паузу, затем продолжила: – Про то, как и за что оклеветали отца Анисима и его дочь Дарью, ты неплохо осведомлен. Вот только вряд ли тебе известно, что кроме травли со стороны сверстников, несправедливого порицания и осуждающих взглядов со стороны остальных, ее однажды попытались изнасиловать кое-какие недоноски, случайно встретившие ее, возвращавшейся из Курганов домой в Спаси. Их там было четверо, просто подростки пятнадцати-двадцати лет, плюс пятый еще с ними был, постарше, лет двадцати пяти отроду. Они выпивали в лесу, увидели Дарью, нагнали, схватили, потащили в лес; уложили на землю, один ей рот зажал, второй и третий за руки держали, четвертый уже подол платья задрал. А вот пятый – самый старший из них… то ли совесть проснулась, то ли страх перед ответственностью… В общем, он попытался остановить своих товарищей, за что был сильно ими бит. Но зато девушке удалось воспользоваться суматохой, вырваться и примчаться домой, отделавшись лишь испугом и несколькими синяками. Ты уже понял, что ее заступником в тот момент оказался мой дедушка Тимофей, известный среди местных, как цыганенок Тишка. Моя бабушка Катерина еще была на сносях, когда дедушка Тимофей, залечивший побои, на очередном свидании рассказал ей эту историю и поведал о том, что у него созрел план побега. Не знаю подробностей того плана, известно только, что бежать они планировали все вместе: Тишка, Дарья и моя бабушка с ребенком в утробе. Да, скорее всего, мой дедушка начал питать какие-то чувства к дочери Анисима, возможно и более высокие, нежели обычное сострадание. Неизвестно, как бы все сложилось у них, и кто бы оказался лишним в том любовном треугольнике: Дарья или Катерина, но это к делу не относится… Так, далее. Тут слушок кто-то пустил, что Дарья с цыганенком Тишкой связалась, до Анисима это тоже дошло. Анисим начал пристальнее следить за дочкой. Однажды, когда Дарья особенно проявила свой характер, он поднял на нее руку, запер в доме, пригрозил отцовским проклятьем. Но это не помогло, а, скорее, совсем наоборот: при первом же подвернувшемся случае, Дарья совершила побег. Насколько мне известно, она еще и сорвала с себя свой нательный крест, оставила его в доме отца. Сразу Даша не покинула деревню, а побежала к дому, в котором жили цыгане, бросила к ним во двор камень, завернутый в записку, отправилась ждать в указанное в той записке место. Не знаю, то ли те четверо, которые пытались над нею надругаться ранее, следили за ней, то ли случайно там оказались, но когда мой дедушка получил бумажное послание из рук одного из своих братьев, нашедшего камень с запиской, он без раздумий полетел к Дарье, но застал там не только ее, а еще и тех четверых ублюдков; заметил их издали, спрятался и наблюдал, как они насиловали ее, затем убивали, но сам побоялся вмешаться, поскольку понимал, что на этот раз они его не просто изобьют. Он лежал в кустах и слышал, как Дарья, почти что вырвавшись, начала осыпать своих мучителей проклятьями. Дословно уже это проклятье никто повторить не сможет, но смысл его был такой: будьте прокляты вы и дети ваши, и все в этом месте, кто в этом виноват; и те, кто на такое хотя бы в мыслях способен… То есть, она фактически прокляла не только тех, кто ее убивал, и не ту многодетную вдову с ее детьми, которая ее когда-то оговорила, и всех мужчин в округе, за исключением маленьких мальчиков и дряхлых стариков. Тимофей хотел сбежать, но страх настолько сковал его тело, что он не смог пошевелиться. И ему пришлось видеть и то, как один из ублюдков сбегал в деревню за лопатой, и как они потом закапывали тело. Лишь через несколько часов он нашел в себе силы подняться. Первым делом пошел к моей бабушке Катерине и все ей рассказал. Она, выслушав, не смотря на свой совсем уж юный возраст, догадалась, что если Тишка не скроет то, что видел, и убийцы будут арестованы по его доносу, велика вероятность, что в отместку они и его потянут за собой, оговорив. В итоге, Катерина убедила Тишку никому про увиденное больше не сообщать. Тимофей внял ее совету, но и жить с этим грузом дальше не смог…
Она замолчала. Первым заговорил я:
– Татьяна, я так понимаю, что все эти подробности ты узнала от своей бабушки, так?
– Именно.
– Бабушка еще жива? – на всякий случай решил я уточнить.
– Уже нет. Три года как.
– Соболезную. А она тебе не рассказывала, где конкретно произошло убийство и кто убийцы?
– Какая разница, кто убийцы, если они уже мертвы? – задала риторический вопрос Таня, – Ладно, все равно скажу, раз уж спросил: оба сына тещи Петровича, сын многодетной вдовы Тамары и еще один, его родных тут давно не осталось, так что ты с ними не знаком никак. Имена называть не буду, потому что точно их и не знаю. А произошло это на холме возле речки. Осенью это случилось. Если бы летом, то, скорее всего, Дарью бы нашли, так как там место не такое уж глухое, раньше каждые выходные молодежь там собиралась, как сейчас сказали бы, тусить…
«Так, речь идет о капище № 3, – догадался я, – В общем-то, я в этом и не сомневался нисколько».
– А вот скажи, Татьяна, – обратился я снова к ней с очередным вопросом, – Ведь часто людей мучают и убивают, а они, умирая, проклинают своих мучителей. Но почему же только сейчас проклятье сработало?
– С чего ты взял, что только сейчас? – удивилась Таня, – Такого рода проклятья очень часто срабатывают. Но здесь еще и место виновато – оно его усилило. Ты ведь уже прекрасно знаешь, что тут целый могильник. А на том самом холме у реки – языческое капище. Но, кстати, и Дарья была не обыкновенной девушкой, а дочерью хранителя этих мест.
– Еще есть вопросы. Каким образом и почему Ася и те люди, которые побывали на капище возле реки вместе с ней два года назад, тоже попали под действие этого проклятья?
– Ты ведь сам это знаешь, – улыбнулась Татьяна, – Зачем спрашиваешь?
– Нет, не знаю, но догадываюсь. Хочу, чтоб ты либо подтвердила, либо опровергла мои догадки.
– Ладно, – согласилась она, – Все очень просто и банально: опять виновато место. Место, в котором похоронили Дарью, не дает возможности душе в полной мере оторваться от тела. Образно говоря, Дарья схватилась за жизни тех людей, в надежде, что ее душу вытянут из этого места. Это как утопающий иногда хватается за спасителя и топит и его вместе с собой.
– А причем здесь дом Анисима? – поинтересовался я.
– Анисим способен чувствовать нити проклятья, по ним он выхватывал жизни попавших под него, не давал им постичь участь своей дочери. Это сложно объяснить на словах. Когда пытаешься – звучит как бред. Но ты интуитивно уже все понял.
– Да, и вот еще вспомнил, что меня мучает: почему это, так называемое, проклятье увязано с числом «девять»? Ну, например, если верить рассказам старушек, то мужики повымирали за первых девять лет после пропажи Дарьи; да и мы сами по кладбищу ходили, видели даты смертей; то есть, это действительно так. Далее, Ася, со своими родными, предположительно, на девятые сутки после смерти Анисима на том самом капище была. И их самих, если еще и Анисима, или меня вместо него, посчитать, именно девять человек было. И умирали все с интервалом в девять месяцев. Вот не могу понять никак: что это значит, откуда и зачем эта закономерность?
– А нету здесь никакой закономерности, – отрезала Таня, – Люди находят эти самые закономерности в череде случайных событий, сами придумывают их. За девять лет мужики вымерли, потому что именно столько времени им на это Дарья отвела. А то, что именно на девятый день после смерти Анисима твоя напарница оказалась здесь – могла же оказаться и в любой другой день. Это уже случайность… И было их все-таки не девять, а именно восемь: сам Анисим не считается, так как он не является жертвой проклятья, а тебя там и в помине не было, даже рядом. Ну то, что умирают через каждых девять месяцев – может и не случайно. Скорее всего, столько в среднем нужно времени, чтобы без прямого физического воздействия умертвить человека, вымотав всю его душу. Закономерности в подобных вещах, естественно, имеются всегда, но конкретно по числу «девять» – вряд ли.
– Ладно, принято. Идем далее. Анисим, значит, умер своей смертью, от старости. При этом, каким-то образом, он продолжает удерживать души проклятых в своем доме. То есть, я правильно понимаю, что собственная смерть не мешает ему в этом?
– Ни сколько не мешает, ведь он свободен. А по поводу того, что он, как ты сказал, умер своею смертью от старости – да, так, конечно, но не совсем: дело в том, что Анисим, наконец-таки, позволил себе умереть сам, когда почувствовал, что череда случайных событий начала выстраиваться таким образом, что во всю эту историю окажутся втянуты люди, способные покончить с этим проклятьем…
– То есть, если бы, как ты это называешь, череда случайных событий не сложилась таким образом, то он бы продолжал жить до сих пор? – удивился я.
– Не знаю, а почему бы и нет?
– А почему он сам не смог найти свою дочь при жизни?
– Просто не смог, – ответила Таня, – Он примерно знал, что с ней случилось, но где это случилось – не знал, поскольку эти места значительно сильнее его самого и умеют хранить тайны намного лучше людей.
– Хорошо. Если я правильно понял, нам нужно найти останки Дарьи, и перенести их на обычное место, так?
– Именно. Но сколько лет вам придется ее искать? Вы видели масштабы того холма?
– Видели, – ответил я, – Поэтому нет времени на болтовню. Все, что мы хотели узнать – мы узнали. Огромное тебе спасибо за это, Татьяна. А теперь мы пойдем. Проводи нас, пожалуйста…
Она довела нас до калитки.
– Ну все, значит, – принялся я прощаться, – Еще раз спасибо за информацию. Вероятнее всего, мы уже больше не увидимся, поэтому прощай.
– А я тебе, Сергей, скажу до свиданья, – произнесла она, затем взяла меня за руку, потянула меня к себе и шепнула на ухо: – Ты ей на хуй не нужен.
