Читать книгу: «Если женщина…», страница 2
– Не вздыхай! – ответила Марина, не оборачиваясь. – Тебе еще полку нести!
Чай обжигался. Гриша старался пить тихо, но случались и прихлебывания, а также причмокивания. Слава богу, за окном затарахтел компрессор. Гриша глянул – люди в серых комбинезонах и без них отбойными молотками вгрызались в серый асфальт.
– Каждый день чего-то копают! – сказала Марина. – И в воскресенье не спится!
Гриша с удовольствием хлебнул горячего чаю и ответил:
– Клад ищут…
Вошла мама, улыбнулась.
– Видите, Гриша, как мы живем?
Мама показала на рабочих за окном.
– Гриша все отлично видит и без тебя, – сказала Марина.
– А что ты матери дерзишь при посторонних?
– Мама! Закрой, пожалуйста, дверь с той стороны!
– Видите, Гриша?
– Гриша не слепой!
– Я не с тобой разговариваю, а с человеком!
– Тебя никто не просит!
– А я никого и не спрашиваю! Имею я право поговорить с твоими гостями?
– Ты закроешься когда-нибудь или нет?
Марина встала, чашки на столе прыгнули, оттеснила мать в коридор и закрыла дверь. Из-за дверей послышалось:
– Я тебе позакрываю! Собственную мать!
Гриша вздохнул:
– Зря ты так…
– Не твое дело!
Гриша вздохнул еще раз и сказал:
– Пойдем? Полку пора нести…
– Сейчас. Покурю и пойдем…
Марина посмотрела за дверью: не стоит ли мать, залезла в бидон на шкафчике, достала сигарету.
– Ты куришь? – спросил Гриша удивленно.
– Нет. Только когда организм требует.
Дождик на улице продолжался, дул ветер. Гриша нес в руках тяжелую полку, точно ребенка: аккуратно, боясь уронить… Капля дождя повисла на носу, долго не падала. Гриша попробовал было поставить полку на голову, как это сделала бы африканская женщина, но быстро понял, что африканская женщина гораздо сильнее его.
Марина шла рядом под зонтиком и говорила:
– Какой-то ты непутевый… Мог бы надеть какую-нибудь плащ-палатку…
– Я – ничего! – отвечал Гриша, ему была приятна забота любимой.
– Сазонтьев вон какой себе балахон в Монголии купил!
Гриша остановился.
– А при чем здесь Сазонтьев?
Марина улыбнулась, смахнула капельку с Гришиного носа и сказала:
– Неси, неси… Я пошутила. Обидчивый!
Бабушка – довольно стройная и маленькая женщина в платке на плечах – усадила Гришу за круглый стол с кружевной скатертью и стала угощать воспоминаниями о своей молодости. В ее большой комнате все покрывали кружева: телевизор, кровать, туалетный столик, подушки на диване, даже платок и платье на бабушке были кружевные.
Гриша сидел, поджав ноги в мокрых носках под стул, и слушал. Ему было рассказано об офицере, что уехал по сильной неразделенной любви к бабушке в Париж и там погиб под трамваем, о Феде-кавалеристе, который любил под бабушкиными окнами гарцевать на лихом коне и стрелять из нагана в проходящую мимо буржуазию… Гриша узнал о любивших бабушку: двух артистах столичной эстрады, заместителе директора торга, главном бухгалтере пивзавода. Для всех любовь закончилась трагически. Друзья артисты бросили сцену и поссорились навсегда, заместитель директора попал в тюрьму, а главбух – спился.
– У вас интересная жизнь, – успел вставить Гриша.
– Она кипела, – ответила бабушка. – Все кипело в моей жизни.
Когда Марина на минуточку исчезла в недрах коммунальных коридоров, бабушка наклонилась к Грише и спросила тихо:
– Вы любите Марину страстно?
Гриша даже закашлялся.
– Вижу! – с чувством сказала бабушка. – А вы знаете, какая я была дура, когда выходила замуж в первый раз?
Бабушка громко рассмеялась. Со вставными зубами у нее было все в порядке. Гриша украдкой глянул на ее ноги, ноги балерины на пенсии: сухие и крепкие. Туфли – на высоком каблуке. «Марина такая же будет», – подумал Гриша и попытался себя представить в старости. Ничего хорошего, правда, не представилось: маленький, живот висит, в мокрых носках…
Вернулась Марина, села на кружевную подушечку на диване. Помолчали… Стало слышно, как тикают под кружевной салфеткой настенные часы.
– Хотите попробовать болгарских конфет? – спросила бабушка.
Гриша довольно неприлично задержался с ответом.
– Мы не хотим, – ответила Марина. – Гриша устал и промок.
– Хорошо, – сказала бабушка.
– Грише надо сказать «спасибо» и отпустить домой, или он – простудится.
Бабушка встала и протянула Грише руку:
– Спасибо вам. Вы нам помогли.
Гриша вскочил, ухватился за бабушкину руку, не зная что с ней делать… Наверное, с таким чувством ей не трясли руку кавалеристы, друзья Феди.
Марина проводила Гришу по узкому коммунальному коридору до дверей. В коридоре был полумрак. Глаза у Марины блестели.
– Иди прямо домой, – сказала она. – Переоденься, выпей чаю. У тебя есть чай?
Гриша кивнул.
– Я пока здесь побуду, – продолжала Марина. – Я здесь отдыхаю. Перевожу дух от мамаши. Тебе понравилась моя бабушка?
Гриша заложил руки за спину и потянулся, чтобы поцеловать любимую.
– Ты что? С ума сошел?! – ответила любимая. – В коммунальной квартире!
Марина похлопала Гришу по плечу и добавила, открывая дверь:
– Позвони.
Гриша позвонил тем же вечером. Марины дома не было.
– А это кто? – спросила мама.
– Гриша.
– Ой! Гришенька! Не узнала! Ну как? Донесли полку? Справились? А то многие звонят и не представляются.
«Какие такие „многие“?» – подумал Гриша, попрощался и повесил трубку.
Он потом долго еще сидел за письменным столом, мечтал, рисовал на оборотной стороне бланков для стирки белья имя «Марина» и решал задачу: «Может ли мужчина в тридцать два года отчаянно влюбиться?»
Сентябрь кончился, и Марина уехала в командировку на Черное море. А до этого Гриша звонил ей каждый вечер. Он понимал, что может надоесть, что так часто звонить мужчине нельзя, но что он мог с собой поделать? Телефон в его квартире стал каким-то намагниченным. Гриша приходил с работы, специально долго мыл руки, разогревал незатейливый обед, доказывая себе, что без пищи он прожить не сможет, а вот без разговора с Мариной – запросто, потом включал телевизор и садился так, чтобы не видеть телефона…
Терпения хватало на полчаса. Чаще всего Марины не было дома. Мама уже узнавала Гришу и говорила:
– Вы не стесняйтесь, звоните.
Гриша стеснялся и все равно звонил. До командировки они успели два раза сходить в кино. Гриша стоял в очереди, покупал билеты, а Марина оба раза опоздала.
– Женщина должна заставлять себя ждать, – говорила она, – иначе мужчина не почувствует себя мужчиной.
Гриша не чувствовал ничего, но соглашался. В темноте кинотеатра он осторожно брал Марину за руку и гладил, пока на экране хороший человек убивал плохих. Целых полтора часа, за вычетом Марининого опоздания, Гриша был счастлив.
Она уехала на две недели. Было совсем тоскливо. В шахматный клуб после ссоры с Сазонтьевым Гриша ходить перестал, и из развлечений на эти две недели остались лишь телевизор да лучшие партии на турнире в Баркисимето. Советские мастера резных фигурок играли в этом городе Венесуэлы хорошо. Гриша двигал коней и ферзей, радовался за наших и представлял себя и Марину на пляже под пальмой.
Портрет молодых родителей так и остался висеть над диваном. Ни Сазонтьев, ни его девушки в квартире больше не появлялись. Как-то, правда, позвонила одна женщина и спросила:
– Не узнаешь?
Гриша промолчал.
– Ну и дурак, – сказала женщина и повесила трубку.
Гриша в первый момент обиделся, взялся было за старую телефонную книжку, но вспомнил, что скоро приедет Марина, и стал мечтать, как будет ее встречать на вокзале… Розы, легкий осенний день, Марина в сиреневом пальто и во всем остальном сиреневом. Гриша с улыбкой лег на диван, закрыл глаза и мечтал так долго-долго, пока не захотел есть.
В мечтах Гриша часто теперь видел себя мужем. Вот он заезжает за Мариной на работу на трамвае… Марина улыбается… Они садятся в другой трамвай и едут вместе в магазин купить чего-нибудь на обед. Конечно, лучше было бы подъехать к Марине на машине, но машину Грише было не осилить даже в самых смелых мечтах… С полными сумками они приходят домой, целуются и… Потом – обед! Вкусно готовит Марина или нет, Гриша не знал, но даже если она готовит плохо, разве это может помешать счастью? Да и много ли ему надо? Горячий суп или наваристый борщ, хороший кусок жареного мяса, что-нибудь из свежих салатов, на третье можно компот из чернослива, после – чай с мятой или какой другой травой, желательно сок перед обедом… Что еще? Жареная картошечка с лучком и салом! Вот, пожалуй, и все! Ах! Грише вспомнилась мама. Как она порадовалась бы! Мама с внуками! Будущие собственные дети представлялись Грише лишь в самом замечательном возрасте: от трех до пяти… Вот он приходит с работы, а навстречу бегут сын и дочь и кричат:
– Папа пришел!
Он по очереди берет их на руки, целует и дает каждому по конфете. Выходит Марина вся в сиреневом, целует его, сердце падает в пропасть и… Потом они всей семьей обедают. Постепенно мечты незаметно отодвинули все остальное: телевизор, шахматы, работу. На работе Гриша так замечтался, что у Веры Сергеевны через неделю кончились бумаги. Ее голова неожиданно появилась над коричневым пиджаком и удивленно спросила:
– Гриша, вы так долго болели?
В день приезда любимой Гриша взял отгул. Накануне позвонил маме, уточнил номер поезда, спросил, какие цветы купить.
– Купите ей веник, – ответила мама.
Гриша на всякий случай рассмеялся.
Утром он сбегал на рынок, купил розы. Денег было немного, и пришлось ограничиться тремя.
– Девушка твоя тебя сразу полюбит, – пообещал усатый торговец, заворачивая цветы в газету с арабским шрифтом.
Розы были большими и красными. «Цвет страстной любви», – подумал Гриша и решил сегодня обязательно пригласить Марину к себе и серьезно поговорить.
Их, встречающих любимую девушку, оказалось трое: Гриша с букетом роз, Самохин с гвоздиками и Павел Антонович на автомобиле. Всех троих Марина быстро перезнакомила. У машины она забрала гвоздики у Самохина, сказала, чтобы он ее не забывал, взяла Гришу под руку и попросила Павла Антоновича довезти их до дома.
Гриша подпрыгивал один на задних креслах «жигулей», смотрел на спины Павла Антоновича и Марины и никак не мог решить: ревновать ему или радоваться? Павлу Антоновичу был подарен поцелуй, и он уехал. Гриша взял чемодан, ящик с грушами, перебросил через плечо большую кожаную сумку и побрел к подъезду.
У лифта он перевел дух и спросил:
– Зачем так много людей? Я бы и один мог встретить.
– Перестраховалась. Мало ли кто не сможет. Ты же работаешь?
– При чем тут работа? – удивился Гриша.
Он не понимал, как можно не бросить все ради Марины.
– И потом у Павла Антоновича машина, – сказала она назидательно и ткнула пальчиком Гришу в нос.
Двери лифта открылись. В нем оказался высокий парень в сиреневом плаще с букетом тюльпанов. Гриша остолбенел, но парень, лениво окинув Марину взглядом, прошел мимо.
– Я думал – опять встречают, – сказал Гриша, сдерживая улыбку.
Марина скривила личико и ответила:
– Этот? Дурак какой-то…
На лестничной площадке встретили соседку с пустым ведром для пищевых отходов. Соседке было лет сорок.
– Марочка, – перебросив папиросу из одного угла рта в другой, воскликнула она, – уже отдохнула?! Вижу, вижу! Хорошо! Похудела, почернела…
– Я в командировке была.
– На юге? Это же еще лучше, чем отдых! Очень я люблю командировки на юг.
Соседка застегнула не застегнутые пуговицы у халата, поставив ведро на цементный пол, и спросила, глядя на Гришу:
– А замуж когда же?
– Ой! Клавдия Михайловна, не говорите!
– Вижу, вижу, как «не говорите»… Инженер?
– Гриша, ты инженер? – спросила Марина.
– Да, я инженер. Я работаю в лаборатории.
Получилось, вроде как иностранцы изучают русский язык.
– Правильно! – воскликнула соседка. – Я в свое время только с высшим образованием признавала. Высшее образование и культура! С культурным человеком жить гораздо веселее, он всегда все поймет.
Марина потрясла ключами.
– Можно музыку вместе слушать, – продолжала соседка, – в театр ходить… И не будет этих вечных носков!
Когда они наконец попали в квартиру, Марина сказала:
– Дура какая-то…
Гриша согласился. Он, стараясь не шуметь, снял тяжелые ботинки, осторожно вошел в комнату, огляделся и поздоровался, хотя здороваться было не с кем.
– Ты что как кот?
– Я не кот, – ответил Гриша.
– Проходи, проходи… Мамаша на работе.
От этого известия сердце у Гриши запрыгало. Он сел в кресло, попытался успокоиться.
– Ты посиди, почитай что-нибудь, – сказала Марина, – а я пойду под душ.
Она закрыла дверь в коридор, и Гриша напряженно вздохнул. Он представлял, как Марина вся сейчас будет стоять под душем, а потом выйдет к нему в легком халатике. А дома, кроме них, никого! «Надо почитать», – срочно подумал Гриша и подошел к книгам, стал рассматривать корешки. Книги были новые, блестящие: «современный английский детектив», «современный французский детектив»… Неожиданно – Гегель, четвертый том. Гегель тоже блестел. Гриша вытащил книгу, открыл: «Большинство греческих богов – это духовные индивидуальности: их истоком, однако, был природный момент», – прочитал Гриша. Он рассмотрел книгу более внимательно: рубль пятьдесят одна копейка, шестьсот семьдесят пять страниц. На титуле от руки было написано: «Милой Мариночке от Павла Антоновича с пожеланием быть мудрой и красивой не только с Гегелем».
«Дурак какой-то», – подумал Гриша, вздохнул и поставил книгу на место. Взял со стола старую газету, попробовал читать…
Марина вышла довольно скоро. Она была в джинсах и толстом свитере. Гриша встал, подошел к Марине, протянул руки.
– Это что? – спросила она строго.
Гриша опустил руки.
– Ты, Гришенька, меня не за ту принимаешь…
– Какую ту?
– Такую, с какими ты привык!
– Да ни с кем я не привык!
– Не кричи, пошли на кухню. Мамаша отличный борщ сготовила.
Если бы Гриша был художником, он отметил бы этот красный дымящийся борщ на белом столе, но Гриша не был художником, и даже то, что было у него – вкус, изменил. Он ел борщ и ничего не чувствовал:
– Сейчас бы шампанского! – вздохнула Марина.
Гриша в который уже раз почувствовал себя виноватым.
– Шампанское под борщ не едят, – пробурчал он.
– Водку, что ли, вашу пить? Бр-р-р! Ненавижу вашу водку!
Водки бы Гриша выпил. Борщ шел с трудом. Наконец он кончился. Гриша отодвинул тарелку, осторожно икнул в руку. За окном затарахтел компрессор.
– Началось! – сказала Марина. – Господи! Хоть две недели от него отдохнула!
– Ничего особенного, – успокоил Гриша. – Производственный процесс.
Марина принялась мыть тарелку, а Гриша продолжал:
– У нас в институте постоянно что-нибудь гудит, идет работа, а если не гудит, значит нет работы, нет премии, люди недовольны. Когда есть премия, все довольны.
Марина обернулась и спросила:
– Большие?
– Всякие… Есть большие, есть маленькие. Когда большие премии, все рады…
– Господи! Хоть бы кто маленькую дал!
Марина поставила тарелку в сушку, вытерла руки и неожиданно спросила:
– У тебя есть женщины в подчинении?
– Нет…
– А кто у тебя?
– Ганушкин и Вера Сергеевна.
Марина покачала головой и задумалась. Много бы дал Гриша, чтобы узнать: о чем? В наступившей тишине стучал компрессор.
– Все! – вдруг сказала Марина. – Я пошла спать!
– А я? – спросил Гриша голосом друга семьи.
– Ты пойдешь домой и займешься чем-нибудь полезным.
– Как же так?
– Гришенька, я устала с дороги, мне надо отдохнуть. Ты тоже устал, нес тяжелые сумки. Иди домой…
– Я не устал!
– Устал, устал…
Марина внимательно посмотрела на Гришу, улыбнулась и заговорщицки шепнула:
– Завтра позвонишь, пригласишь в гости!
– Правда? – пробубнил Гриша.
– Если я говорю, значит – правда!
Зазвонил телефон. Марина побежала к аппарату, а Гриша пошел одеваться. Было слышно, как Марина говорила:
– Ну и что? Очень оригинально… Нет… Да… Устала смертельно. Звонить надо, когда я хочу!
Когда Марина вышла в коридор, Гриша спросил:
– Кто-то важный звонил?
– Один дурак!
Гриша вздохнул, взял Марину за плечи, она похлопала его по груди, сказала:
– Завтра… Завтра позвонишь!
На улице шел мелкий дождик, дул ветер. Гриша брел к автобусной остановке, стараясь наступать на редкие приклеившиеся к асфальту желтые листья и думал: «Еще один позвонил… Дурак какой-то? Что-то много у нее этих дураков…» Дома заниматься чем-нибудь полезным Гриша не смог. Он переоделся в домашнее, взял из холодильника котлету, лег на диван и погрузился в мысли. Думалось, конечно же, о Марине. Представилось, как она в купальнике ходит по пляжу одна целых четырнадцать дней, а вокруг столько красивых и богатых мужчин! И море шумит, и солнце греет, и шашлыками торгуют… И все зовет… Эх! Бог знает к чему зовет! «На юге красивой девушке есть из чего выбирать… Если поженимся, на юг ездить не будем!»
А еще подумалось о том, как хорошо быть женщиной. Даже если она пешка, у нее всегда есть шанс стать королевой, а если мужчина – пешка? Нет, мужчина должен родиться королем…
Гришу вдруг осенило: «Я же могу выйти в финал первенства города! В финале проявить себя… Пошлют в Берлин! Куплю там Марине сиреневую шубу. Пограничник на обратном пути спросит по-немецки:
– Как так? Что за шуба?
А я ему отвечу:
– Моей жене!
Пограничник удивится, честь отдаст и пропустит с уважением».
Вдруг Гришу кольнуло: «Я ж языка не знаю! Выучить язык!» Он вскочил с дивана и стал искать немецко-русский словарь. Где-то словарь был точно. Гриша помнил, как с его помощью мучил в институте газетные тыщи.
Словарь он не нашел, вытащил из книжного ряда в шкафу библию. Сел на пол и стал читать книгу песни песней Соломона, однако дойдя до слов «…волоса твои, как стадо коз, сходящих с горы Галаадской», запнулся, никак не мог совместить стадо коз, сходящих с горы, и волосы Марины. Гриша закрыл библию, погладил и сказал:
– Мудрая книга. Не всем дано сразу понять.
Библию принес в дом отец. Купил у дома с рук. Принес и сказал:
– В хозяйстве пригодится.
Отец любил покупать книги. Принесет, поставит на полку и ласково проговорит:
– Еще одна…
Читал он редко. К книгам у отца была платоническая любовь. В свободную минуту встанет он перед полками, пыль вытрет рукой, полюбуется собранием сочинений и пойдет что-нибудь по дому делать или телевизор смотреть.
Бабулю книжки не радовали. Обычно она ворчала:
– Лучше б что дельное принес.
Ворчала зря, потому что и дельного отец приносил в дом немало. На маленьком заводе, где отец работал, много было дельного.
А еще отец постоянно что-нибудь мастерил в доме. Придет с работы, отдаст матери очередной сверток, поцелует Гришу, поест щей и – за работу. «Квартира у вас, Петр Георгиевич, как игрушка», – говорили гости. Отец улыбался и сам становился похожим на игрушку.
Гриша же по дому так ничего и не научился делать. Что ж говорить о таких сложных вещах, как починка унитаза или побелка потолков! Гриша теперь даже полы мыть нанимал по рекомендации Сазонтьева тихую женщину из соседнего дома. Женщина приходила раз в три месяца. На ней всегда было одно и тоже черное платье из грубой материи и черные спортивные штаны под ним. Женщина тихо здоровалась, мыла полы, забирала деньги на тумбочке и уходила… Сазонтьев утверждал, что лет пятнадцать тому назад у него с ней был отчаянный роман.
До завтра было еще далеко. Гриша посмотрел программку, решил, что ничего интересного сегодня по телевизору не будет, и включил телевизор. Встал у окна. В дождливых сумерках по улице ползли машины. Машин было много, почему-то все серые да черные. «Чтобы часто не мыть», – догадался Гриша. Зазвонил телефон. Гриша бросился в коридор, больно ударился о спинку дивана.
– Не узнаешь? – спросил женский голос.
– Нет…
– Ну и опять дурак!
– Почему? – спросил Гриша.
– Потому, что это Коновалова!
Гриша напрягся. Какая Коновалова? Неудобно не узнать!
– А-а! Да, да… – пробормотал он.
– Ну слава богу! Дотумкал! Электричку-то хоть помнишь? А тамбур?
Тамбур в электричке Гриша, конечно, помнил, то есть не какой-то конкретный, а вообще…
– Тамбур-то? Помню…
– Ну вот! А то в прошлый раз разозлил меня. Ладно, короче… Когда приедешь?
– Скоро, – осторожно пообещал Гриша.
– Не скоро, а сейчас. Да вина не забудь! Если в магазине нет, зайди в «Кристалл», там Ирина Тимофеевна, скажешь, от Коноваловой…
– Но я…
– Никаких я! Чтоб через час у меня! Все! Целую нежно!
Коновалова бросила трубку, Гриша свою – осторожно положил. Какая Коновалова?
Гриша достал записную книжку, посмотрел страничку на нужную букву. Там был записан лишь одноклассник Козлов, которому он звонил последний раз прошлым летом.
– Какая-то Коновалова… – прошептал Гриша, и ему представилась красивая женщина в ажурных чулках.
Гриша глубоко подышал и решил, что есть повод позвонить Марине уже сегодня, осторожно спросить про неведомую Коновалову. Вдруг подруги? А потом вместе посмеяться.
Он включил свет, набрал номер. Никто к телефону не подошел. Гриша вернулся в комнату, снова вздохнул и глядя в телевизор пробормотал:
– Нет… Надо жениться…
От нечего делать он пошел в маленькую комнату поискать марки. Вдруг Марина захочет завтра их посмотреть? Гриша долго рылся в письменном столе, в книжном шкафу… Нашел старую желтую тетрадь. Нежно открыл ее. К маркам тетрадь никакого отношения не имела. На первой странице было написано: «Мысли о любви и женщинах». А ниже стояло: «собраны учеником 9-б класса Григорием Дмитриевым».
Первые мысли были вписаны аккуратно, с любовью, цветными карандашами. Гриша с волнением прочитал самую первую: «Если женщина умна и красива – она изначально порочна. (О. Бальзак)». «Изначально» было подчеркнуто тремя ровными разноцветными линиями.
«Мудрый Бальзак!» – вздохнув, подумал Гриша.
Он перевернул несколько страниц. Дальше шли уже менее аккуратные записи. Случались помарки. Гриша наткнулся на знакомое: «Если женщина…»
– Если женщина глупа и красива, – прочитал он вслух, – она порочна в силу этого… Гонкуры…
«Этого» было выделено прописными буквами…
К середине тоненькой тетради записи стали совсем кривыми и малоразборчивыми… Все же удалось прочитать одну со знакомым началом: «Если женщина умна и некрасива – она порочна вдвойне». Вместо фамилии автора стояла большая клякса…
«Кто же это может быть, – подумал Гриша. – Может, Сервантес? Или кто из наших? Наверное, Толстой!» Записи кончались задолго до конца тетрадки. Последняя и вовсе обрывалась на половине: «Если женщина…» Гриша подумал и мысленно продолжал: «…она порочна». Гриша вспомнил про Марину и совсем расстроился. Выходило: какая она ни была бы, все равно… порочна.
Утешился он по трем пунктам: во-первых, в тетрадке много других, не таких мрачных мыслей о любви, во-вторых, в Марине Гриша надеялся на исключение, а в самом крайнем случае, то есть, в-третьих, если все женщины – такие, то ничего не поделаешь! Против природы – не пойдешь! Если у всех неверные жены, то почему нужно горевать именно ему, Грише?
На следующее утро Гриша проснулся с ощущением праздника: было тревожно и весело. Утро, судя по свету и качающемуся дереву в окошке, выдалось серенькое, с ожиданием холодного дождя. Из-под одеяла вылезать не хотелось. Подумалось: «А хорошо ли топят у Марины?» Гриша закрыл глаза и представил, что она рядом. Господи! Как мало нужно любящему мужчине и как много – любимой женщине!
Потом Гриша долго стоял под горячим душем, вспоминая, кто из известных людей делал так каждое утро… Потом медленно брился… Потом принялся наводить порядок в квартире. Женщина в спортивных штанах ожидалась еще не скоро. Гриша подмел пол, оставшийся мусор отправил шваброй под диван, решив, что мебель Марина двигать не станет. Долго возился с грязной посудой… Хотел вымыть пол на кухне и в коридоре, но передумал. В коридоре ведь свет можно не включать, да и что делать Марине на кухне? Марина будет в гостях.
Кровать Гриша застелил большим зеленым покрывалом с драконами. Так обычно делала мама, когда принимала дорогих гостей. Гриша даже заглянул в сливной бачок, надеясь, что от взгляда бачок исправится и перестанет шуметь. Не перестал, но совесть была чиста, сделано все возможное.
– Вот с Мариной решится, – сказал Гриша себе, – обязательно сделаю ремонт в квартире, может быть даже сам!
Этими словами он закончил уборку.
После завтрака решено было звонить. Гриша посмотрел на часы: половина девятого, решимость исчезла. Марина в выходные любила поспать. Гриша достал шахматы, книгу, расставил позицию. В книге было написано: «Отступив конем на аш шесть, белые развивают блестящую атаку на неприятельского короля. В этом ходе со всей наглядностью проявились преимущества советской шахматной школы». Гриша посмотрел год издания книги, автора… Автор давно уже жил в Америке.
В половине десятого Гриша не выдержал, стал набирать номер. Старался делать это медленно, чтобы Марина еще немного поспала и не сердилась.
– Это я, – сказал Гриша почти шепотом. – Ты просила позвонить.
Марина шумно выдохнула, проговорила:
– Ничего не понимаю…
– Это я, Гриша… Мы с тобой договаривались.
– А сколько времени?
– Почти одиннадцатый час!
– С ума сошел! Позвони позже!
Гриша послушал короткие гудки, с обидой посмотрел на трубку и серьезно сказал:
– Ха! Ха! Ха!
Делать было нечего, Гриша оделся и отправился в магазин. «Куплю какого-нибудь молока…» Шампанское он купил уже давно.
По серой улице двигались серые люди. Гриша тоже был в сером пальто, на голове – серая кепка. И то и другое он носил с удовольствием, считал, что – к лицу. У дверей магазина высокий парень с золотым перстнем продавал укроп. Подходили старушки, торговались, некоторые покупали пучок или два. Гриша вдруг подумал, что сам ни разу еще не покупал укроп. Раньше это делали родители, а теперь… Теперь его кулинарные секреты не требовали специй, кроме, пожалуй, соли.
Гриша постоял возле парня, и ему стало жаль себя. Хорошо, парень дружелюбно проговорил:
– Вали отсюда, пока милицию не позвал.
Как всякий честный человек, Гриша милиции боялся. Он поспешил в магазин, где с горя накупил всего того, что можно накупить в магазине в выходной день: спичек, молока и куриных консервов с рисом.
Около двух Гриша позвонил снова.
– Хорошо, что вы звоните, – ответила мама любимой, – ее не поднять.
Минуты через две в трубке послышался сладкий вздох.
– Ну, привет… Опять звонишь?
– Мы же договаривались…
– Ой! Гриша! Вчера с Галкой до четырех утра проболтали!
– Какая Галка? Ведь мы же договаривались!
– Михнушева! Сто лет не виделись… От мужа ушла.
– Но я же жду…
– Что ты все я, да я! У Галки горе!
– Не надо было от мужа уходить! Сначала уходят, а потом сидят до четырех ночи! У нее кто муж-то?
– Один дурак.
Гриша не знал, что и сказать, только мощно задышал в трубку.
– Ладно, ладно… Не дыши… Успеем еще.
– Когда? – проворчал Гриша.
Он вдруг вспомнил, что горячий душ по утрам любил Гитлер. На душе стало совсем погано.
– На недельке, – ласково ответила Марина. – Целую!
Гриша снова с сомнением посмотрел в трубку и аккуратно вернул ее аппарату.
Остаток дня и весь вечер Гриша промучился в раздумьях, а когда мысли получались совсем уж мрачными, как спасение приходило: «Все-таки сказала „целую“! Не будет же женщина целовать, если не любит?» И ничего в этот день и вечер больше не произошло, если не считать, что позвонила неведомая Коновалова и сказала перед тем, как бросить трубку, только одно слово:
– Скотина!
То, что люди называют любовью, замучило. Гриша слышал, что в таких случаях помогает работа. Он два дня ходил по начальству и требовал, чтобы его загрузили, но месяц еще только начался, и начальство смотрело с недоумением. Кое-какие бумажки, правда, удалось выбить, но их Вере Сергеевне хватило одной на день малопроизводительного труда. Гриша задумался: а что же я, собственно, на работе делаю? К счастью, или нет, но мысли этой не суждено было развиться, ее быстро сменили другие, более мучительные – о любви. К среде Гриша уже не рыпался, не бегал, не искал работы, а просто сидел за своим столом, смотрел в окно и терзался. Для Веры Сергеевны, чтобы не мешала, он нашел в шкафу пачку квартальных отчетов трехгодичной давности и попросил разобрать. Ганушкину – подписал увольнительную на три дня. Ганушкин решил жениться. Подписывая бумагу, Гриша не удержался, спросил про жену:
– Красивая?
– Что я – дурак? – ответил Ганушкин и независимо поводил туловищем. – Кто ж теперь на красивых женится? Это же как брильянт: лежит на столе, все смотрят, каждый стащить мечтает, а спрятать нельзя! Мне семейная жизнь дорога!
– Правильно, правильно, – глухо, как из раковины, – сказала Вера Сергеевна, – Хорошая жена красивой не бывает.
– Почему? – снова спросил Гриша. – Если двое красивых любят друг друга…
– Вы художественную литературу-то почитайте! – проговорил Ганушкин. – Особенно современную западную. Там все объясняется!
– И газеты, – глухо, как из раковины, добавила Вера Сергеевна.
Сразу думать на эту тему Гриша не стал, отложил до дома. А уж дома на диване с куском пирога с яблоками из кулинарии он надолго отдался думе: почему Марина не может быть хорошей женой? Гриша даже почитал западную современную художественную литературу, которую дал ему Ганушкин. Почитал с удовольствием, даже забыл к середине, зачем читает. Это был перепечатанный на машинке роман о любви красивой девушки к двум другим красивым девушкам.
Последнюю страницу Гриша одолел в половине второго ночи. «Вот бы дать почитать Вере Сергеевне!» – подумал он и захихикал. И уже после подумал о Марине: «А если она полюбит другую девушку?»
Гриша опять захихикал. «С одной стороны сразу отпадут и Сазонтьев, и Самохины с Павлами Антоновичами, но тогда что буду делать я? И вообще, как это все стыкуется? И можно ли будет все это считать любовным треугольником?» Гриша еще долго думал о странностях любви, пока не решил, что все это еще далеко на западе, до нас доберется не скоро, а стало быть, нечего и голову ломать. Пусть они там со своим Ганушкиным и мучаются.
Перед тем как заснуть, Гриша достал желтую тетрадку и дописал последнюю мысль. Получилось так: «Если женщина любит двух других женщин – она порочна (Г. Дмитриев)».
С тех пор, как Гриша остался один в двухкомнатной квартире, знакомые и не очень из шахматного клуба тактично намекали, мол, образовалась хата, где можно «просто посидеть и поговорить». «Ты не думай, – продолжали знакомые и не очень шахматисты, – мы не для того, чтобы пьянствовать и баб водить!» При этом шахматисты плотоядно улыбались, словно имели выигрышный ладейный эндшпиль. Гриша как раз думал, поэтому всегда тактично потуги на хату отвергал. Исключение было сделано лишь для Сазонтьева.
Теперь вечерами, сидя один на один с телевизором, Гриша жалел об этом. Думал: «Надо было еще одного Сазонтьева оставить. В запас».
Думалось и о Ганушкине… «Женился… Теперь будет хвастаться своей семьей, говорить, какая у него некрасивая, но хорошая жена. А действительно, какая у него жена? Вдруг – хорошая? А как же женские пороки? Будет ему изменять! Ганушкин будет приходить по утрам злой! Вот смеху-то! А вдруг она у него – уродина? Недаром он ее никому не показывает. Чокнутый какой-то! Нормальный человек разве станет свою жену прятать? Он привел бы ее в коллектив, представил начальству, вот, мол, Григорий Петрович, моя жена! А я бы оценил! Я бы сказал:
