Читать книгу: «Не будите спящего героя», страница 3

Милена посмотрела на наёмника искоса.

– Горчак… я всё спросить хотела… Зачем ты Молнезару грамоту отдал?

Наёмник подобрал ветку и принялся строгать её ножом.

– А какой от неё прок?

– Ну, не зря же ты гонял деревенских к посаднику!

– Не мне грамота эта нужна была, а старосте! Это он теперь думает, что облапошил меня, ведь не зря они в переглядки с кузнецом играли – видать хитрость какую замыслили. Вот и получилось, что я, вроде как, на хитрость их купился. Он меня в путь снаряжал, деньжат отсыпал порядочно, напутствовал по-отечески. Не думаю, что по-другому удалось бы у него хоть часть собственного золотишка обратно забрать, больно уж хваток этот Венд.

– Так ты ради этого всё и затеял? Только чтоб золото получить?

– Ну, а ты как думала? Что я вправду в сказочки эти поверил, про полкняжества и невесту?

– Может и думала! – буркнула Милена. – А у тебя одно только золото…

Она встала и пошла к лежанке, по пути пнув гнилое бревно.

– Тетиву с лука сними на ночь, ослабнет, – сказал ей вдогон Горчак.

– Сама знаю!

Глава четвертая

Милена шла впереди, прощупывая длинной жердью дорогу. Обойти стороной Рямы, болото, кляксой лежащее в самой середине леса, не получалось. Горчаку дорога через топи была не по душе, но он понимал, что окружной путь совсем не легче и не безопаснее, и потому пришлось ему, скрепя сердце, довериться охотниковой дочке. Сам наёмник двигался последним, посматривая по сторонам, в тыл, и на маячившие впереди одинаково унылые спины парней.

Неприятная встреча с лесными жителями на первой же ночёвке пригасила богатырский пыл троицы, и Горчак этому только порадовался. Разговоров о том, кому вести их дальше, уже не заводили. Указания Милены парни выслушали почтительно, без пренебрежительных ухмылок. Словно извиняясь за ночное происшествие, они старались все исполнять споро и без лишней болтовни. Проваливаясь порой по колено в грязную жижу, протирая лицо от налипающей паутины или сбрасывая с одежды мясистого болотного клопа, они, если и роптали, то вполголоса, и послушно притихали, когда Милена, оборачиваясь, шикала на них.

На небе с утра не было ни единого облачка, но тут, в Рямах, висел вечный туман, сизый с зеленцой. Пахло гнилью и зябкой сыростью, как в весеннем погребе. На смену пышным, хотя и тронутым осенними красками, лесным деревьям, пришли голые корявые стволы, изуродованные смрадным болотным дыханием.

– Далеко ещё? – донёсся до Горчака жалобный возглас Корса.

Милена что-то ответила, грубо и коротко, что именно – наёмник не расслышал. Голоса пробивались сквозь пелену тумана неохотно. К обычному лесному шуму тут добавились совсем уж необъяснимые звуки. Несколько раз Горчак останавливался, прислушиваясь: ему чудились то шум битвы, то колокольный звон, то голоса, зовущие и отзывающиеся. Мерещился далёкий смех, тоскливое пение, утиное кряканье и коровье мычание. Раз или два сквозь прорехи в тумане на миг проглядывали странные пугающие картины. Гнилое дерево превращалось в скользкий чешуйчатый хвост, кочка – в застывшего с раскрытой пастью водовика, куст – в растопырившую когтистые лапы кикимору.

– Эй, куда? – заорал Молнезар.

Дубыню, провалившегося в мутную воду по пояс, ухватили под руки оба его сотоварища.

– Ты куда это сиганул? – спросил Корс.

– Там девка была. Вроде как тонула, —смущённо протянул Дубыня.

Милена повернулась к ним, бледная и суровая.

– Нечего по сторонам глазеть. Меньше про девок думайте. Смотрите прямо – целее будете.

– Но там же…

– Морок. Или болотница.

– Болотница? – переспросил Корс, озираясь.

– Русалка болотная, – пояснила девушка. – Скучно им тут, вот они и выглядывают. Чай, не каждый день по Рямам люди ходят. Напасть они не нападут, но в трясину заманить могут.

– Тут, окромя этих болотниц, много кто обитает, да?

– А как же! Шуликуны крюкорукие живут, оржавиники, кикиморы, вировники, багники, ну и болотники обычные. Но вам про них знать не надо. Днём они спят, а к ночи мы уже из болота выберемся. Если же не выберемся…

Милена замолчала, пристально посмотрела на парней, и вдруг захохотала.

– Ох, видели б вы себя со стороны! Что, в штаны наложили? Ну, удальцы! Смельчаки-хваты, косая сажень! Шучу я. Нет тут никого, выдумала я всё. Мерещится вам со страху что ни попадя.

Парни неуверенно заулыбались, а Милена, бросив взгляд на Горчака, перехватила поудобнее шест и пошла вперёд.

Наёмник не спешил идти за остальными. В грязи, совсем рядом с тропой, он разглядел свежий крупный трёхпалый след. У красавиц болотниц есть только один недостаток – их ступни, похожие на гусиные лапы. Осторожно ступая на кочки, он отошёл в сторону, стараясь заглянуть за туман, где Дубыне почудилась девка. Трясина волновалась и булькала, шевелились уродливые мясистые стебли хвоща, но ничего похожего на бледную болотницу высмотреть не удалось. Горчак, само собой, не сильно на это надеялся. Нутром он чуял на себе внимательные взгляды местных обитателей. Пока они осторожничали, выжидали.

Милена уверяла, что знает короткую и безопасную дорогу, и в Рямах они надолго не задержатся, но, по прикидкам Горчака, солнце уже перевалило за полдень, а конца-края хлюпающей сырости видно не было. Наоборот, туман всё уплотнялся, словно они попали в большущее тухлое облако, и казалось, что скоро придётся прорубать в нём дорогу топором.

О Рямах ходило много разных слухов. Все, как на подбор, были жутенькие. Говаривали, что появилось это болото на месте древнего могильника давно сгинувшего народа змеелюдов, которые жили долго, умирали редко, но тела их, разложившись, источали яд, превращающий в гиблые топи любое место. Где-то в глубине болота, кишащей чудищами и опасным зверьём, по словам тех же сплетников, сохранились гробницы с диковинными вещами, напитанными змеелюдским волшебством. Смельчаки порой совались туда, и некоторым даже посчастливилось вернуться обратно. Горчак знавал одного такого, уверявшего, что нашёл в каменной треугольной башне посреди Рям янтарный змеиный глаз, дарующий неуязвимость в бою. Куда делся талисман, когда его хозяина потоптала на Чёрной Речке немецкая конница, наёмник не ведал.

Вопль из туманной гущи донёсся как раз когда Горчак шагнул мимо кочки и по колено провалился в чёрную жижу, щедро хлебнув её сапогом. Идущий перед ним Молнезар замер на месте, и, когда наёмник выбрался и поспешил на крик, пришлось отпихивать ковалёва сына с пути. Даже несмотря на то, что болото коверкало звуки почти до неузнаваемости, Горчак разобрал голосину Дубыни.

– Вот же, глядите! – кричал здоровяк, шаря по спутникам дикими глазами. – Болотник! В тине весь, с бородищей!

Они с Корсом прижались друг к дружке – Дубыня горланил, тыча пальцем в заросли корявого болотного кустарника, а Попович, наоборот, занемел со страху и стоял, выпучив зенки и вцепившись трясущимися руками в копьё. Милена с Горчаком подоспели одновременно. Девушка отбросила жердь и выхватила лук.

– Ты ж говорила: нету тут никого! – стуча зубами, пискнул Корс.

– Да замолкни ты! – сердито обронила Милена, накладывая стрелу на тетиву, и сказала в туман: – Покажись, кто там есть?

– Не стреляй! – ответили ей. Кусты зашевелились, высунулась черная бородатая морда. – Не болотник я!

Милена опустила лук.

Чумазый, с ног до головы покрытый тиной человек неуклюже выдрался из кустарника, пошлёпал по грязи. Одежда его, казалось, пошита была из мха, ряски и кусков грязи.

– Не болотник, ясное дело, – сказал Горчак. – А кто тогда?

– Симеоном меня звать, – ответил человек, опасливо поглядывая на Милену. – Убрала б ты стрелу, девица. Чай, вы не разбойники, на путника-то нападать?

– Мы-то – нет. А ты?

Симеон переступил босыми ногами, почесал бороду.

– Какой из меня разбойник? Отшельник я, хижина моя тут рядом.

Оживший Корс хмыкнул.

– В болоте живешь?

– Живу, – горестно произнёс заморыш, дважды кивнув.

– А прячешься зачем? Следишь из кустов?

– Дык боязно! Идёте, с оружьем… кто ж знает, что у вас на уме?

– Так почему не сбежал, раз тебе боязно? – вмешался Горчак.

Отшельник вздохнул тяжко, выжимая подол рубахи.

– Людей не видел давно. Почитай, два десятка лет. Тут же не ходит никто.

– Как не ходят? Разве это не тропа?

Симеон хихикнул.

– Какая ещё тропа? Тропа там, на закат, а вы в самую топь бредёте. Тут, кроме меня да нечисти всякой, никого и не бывает.

Зардевшаяся девушка шагнула вперёд.

– Врёшь, старый пень! Я ходила тут с отцом!

– Запамятовала, значит, – нисколько не обидевшись, ответил отшельник. – В таком туманище не грех заблудиться. Я это болото знаю, истоптал его вдоль и поперёк. Хотите, правильную дорогу покажу, выведу вас к тропе?

Милена фыркнула и отвернулась.

– Ну, покажи, сделай доброе дело, – сказал Горчак.

– Я вам помогу, а вы мне, – разулыбавшись, проговорил Симеон.

– Это чем же?

– Давно человеческой речи не слышал, а самому с собой разговаривать надоело до смерти. Я вас до тропы доведу, а вы расскажите мне, что в мире творится.

Горчак кивнул Корсу: давай, болтай, – а сам пошёл на привычное место, в хвост.

Они двинулись дальше, сразу сильно забрав влево. Туман скоро рассеялся, и стало понятно, что по болотам они блуждали дольше, чем думали. Дело уже шло к вечеру.

Похоже, старик не врал насчёт тропы. И хотя Горчак не привык доверять людям, прячущимся и подглядывающим из кустов, на этот раз пришлось смириться. Ночевать среди болота ему хотелось не больше, чем остальным.

Отшельник и впрямь отвык разговаривать с людьми – Корсу он не давал и слова вставить, болтал сам без умолку.

– Нас было семь братьев, – доносилось до Горчака. – Матушка с батюшкой были люди простые, и, чтоб не путаться, называли нас всех одинаково, Симеонами. Жили мы, семеро, как один – всё вместе. Озорство какое затеваем – вместе, дело делаем – тоже вместе. А как война началась, так нам, всем семерым, дорога одна была – в княжеское войско. Воевать мы не хотели, ноги в руки – и бежать. Добежали аж до Истопки. А там колдун нам повстречался заморский, из самого Регистана, ну и напросились мы к нему в науку. Ох, за те десять годков, что были в услужении, натерпелись мы лиха, насмотрелись всякого, но колдун, хоть и злодей, а науку преподавал по-честному. Старшего брата научил ковать столб железный, двадцати саженей в высоту. Второго – этот столб поставить в землю торчком. Третьего – залезать на тот столб и смотреть, что вокруг творится. А четвёртый – это я, Симеон Средний. Меня он научил строить летучий корабль.

– Летучий корабль?! – ахнул Корс. – И что, построил ты его?

– А как же, – сказал Симеон, вздыхая. – Построил. На нём я и сбежал от колдуна и родных братьев. Если б не наука эта, не хоронился бы я тут, в болоте. Но нет, через этот летучий корабль всё и получилось, будь он неладен. Жестокий человек был тот колдун, неспроста он нас научил своим наукам. Это на первый взгляд думается: что за бессмыслица, железный столб какой-то ставить торчком, но регистанец наш был не дурак. Задумал он стать самым сильным на свете колдуном, с нашей помощью.

– А чему остальные-то выучились?

– Шестой – с кораблем в воду нырять и плыть невредимым, а седьмой – хватать, что колдуну надобно и тащить на корабль.

– А пятый?

– Пятый… Пятый слово знал, чтоб корабль летал.

– А ты сам не знал, что ли? Как же ты смог сбежать?

Отшельник ответил не сразу, долго они хлюпали по грязи в полном молчании.

– Погубил брата колдун, только и успел тот поднять корабль над землёй. Уж как летел я – со страху и не упомню, занесло меня в эти болота, тут и плюхнулся корабль в трясину. Брата схоронил, и живу теперь здесь. Из болот не выхожу: знаю, что колдун меня ищет. Не сам, конечно, а свора его чародейская. Что с остальными братьями сталось – не ведаю. Поначалу ждал, что отыщут они меня, да, видимо, не до того им.

– Что ж брат тебя слову не научил летательному?

– Скажешь тоже… Он сам десять лет учил, как слово это узнавать. Оно каждый раз – новое, наперёд надо волшебную книгу прочитать от корки до корки, ни строчки не пропуская, и только тогда на последней странице слово то будет написано.

– Ну и прочитал бы, пока в болоте сидишь.

– Не умею я. Написано там не по-нашенски. А я и по-нашенски еле-еле слова складываю…

Одним ухом прислушиваясь к болтовне Симеона, Горчак не забывал держать другое ухо востро. Парни забыли про осторожность и сбились в кучу возле отшельника, даже Милена придержала шаг, чтобы слышать, о чём они толкуют.

Болото давно осталось позади. Искорёженные отравленным воздухом деревца и кусты больше не уродовали лес, под ногами появилась хорошая утоптанная тропа. Но, чем дальше они шли, тем больше Горчак чувствовал тревогу, и тем сильнее злила его беспечность деревенских.

Конечно, никто из них, увлечённых рассказом Симеона, не расслышал тихого лязга. Наёмник мигом вытащил меч, но оклик его заглушил лихой протяжный свист. На парней упала широкая сеть, накрыв всех разом. Затрещали дубовые ветки, когда с них, будто огромные жёлуди, свалились лохматые фигуры. Горчак сразу понял, что их будет шестеро, и как их всех зовут.

Четверо разбойников навалились на бестолково копошащихся парней, Милена шипела и извивалась в лапах пятого. Самый толстый и бородатый Симеон, по всему видать – старший брат, повернулся к наёмнику, ощерив редкие зубы. В одной руке он держал увесистый кузнечный молот, в другой раскручивал кистень. Были они в ученье у колдуна или не были – оставалось тайной, но в том, что надорожное дело они знали – сомневаться не приходилось.

– Подойдёшь с мечом – зарежу девку! – сказал подлый грязнуля-отшельник, вынимая из-за пазухи кривой ножик.

Горчак не остановился и меч не убрал.

– Режь, мне-то что? – проговорил он. – Я за этих лопухов вступаться не собираюсь. Пойду своей дорогой, а вам советую cхорониться получше. Человек я искренний и болтливый, буду про вас сказывать всем, кого встречу. Так что скоро сюда пожалуют посадские дружинники и деревенские мужики. Вот тот белобрысый, как раз, – затонского старосты сын.

Рот старшего Симеона растянулся ещё шире. Горчак подумал: есть люди, которым улыбаться совсем не следует.

– Ты, болтливый, просишь живым тебя не выпускать, так? – просипел атаман.

– Ого! Толстобрюхий прямо жути на меня нагнал! – отозвался наёмник. Помахивая клинком, он приближался к разбойнику. – Только котелок у тебя не варит совсем, я погляжу. Не на того вы бредень набросили, душегубцы.

Теперь все семеро смотрели на него – даром, что копошащиеся парни запутались уже в сети намертво.

– Сидите вы тут, в чаще, караулите путников, обираете их, кого и под нож пускаете… и не думали – не гадали, поди, что забредёт к вам сам Тарас Злохотник. Ну, сознавайтесь! Не думали?

Симеоны разинули рты. Милена перестала трепыхаться.

– Это ты – Злохотник? – недоверчиво спросил атаман. – Что-то молодой ты больно.

– То с лица, а сам окреплый. Жинка много эликсиров наготовила, прежде чем попы её спалили, я и пью их помаленьку. Не веришь? Вон, посмотри, я девке нож свой подарил намедни, там – клеймо на рукоятке. Моё клеймо, семь стрел на луке. Ножик этот мне от самого Богдана из Бразды достался, как раз перед тем, как его Худой Ян изловил.

Разбойник, что держал Милену, рассмотрел кинжал и кивнул атаману. Старший Симеон перестал крутить кистень, почесал затылок молотом.

– Злохотника мы уважаем, – пробормотал он. – А ну, как брешешь ты?

– А проверь, душегубец. Вот этим мечом я немтырей положил – на хороший погост хватит. И перед вами не сильно трепещу отчего-то. Ну, проверять будешь?

– Немцев «немтырями» назвал – точно с Полесья! – бормотал атаман. – И клеймо Тарасово, и Богдана знаешь… А как жинку твою звали, Злохотник?

Горчак покачал головой укоризненно: «вот, мол, невера», а про себя – выругался. Хитрый разбойник переплутовал-таки его.

– Белославой её звали! – злобно выкрикнула Милена. Лютыми глазищами она сверлила Горчака. – Все уши прожужжал он мне своей Белославой, будь она неладна!

– Сходится, – сказал разбойник. – А ты не серчай, Тарас. Кто ж знал? Слыхал я, что ты поблизости ошиваешься. Ну, так то – слухи…

– Ошиваетесь тут вы, братцы-душегубы. А я живу теперь безмятежно, в деревне. Охотой промышляю. Да развязывайте-то соколиков, а то ведь зверя бить – доблести мало, вот и хочется порой, по старинке, мечом кого-нибудь пощекотать.

Старший Симеон заулыбался, теперь – вполне по-доброму, и Горчак осклабился в ответ.

Пока распутывали парней, Милена подошла к наёмнику и прошипела на ухо:

– Как ты смеешь… скоморох безмозглый… Злыдень проклятый… отца с матерью срамить. Не позволю…

Наёмник поглядел на неё искоса и ответил так же тихо:

– Не позволяй, конечно. Только начни потом, когда от разбойников отделаемся. А сейчас – язык прикуси и подыгрывай.

Глава пятая

Горчак сидел возле костра, отгонял дрёму и пытался припомнить вторые имена Симеонов, придуманные ими же самими, чтоб не путаться.

Корс слушал байки тощего Симеона, – того самого, встреченного в болоте, – братья называли его Тоняком. Другой, Наум, крутил перед носом Поповича волшебной книгой, написанной на древнем языке, водил костлявым пальцем по строчкам. Горчак заглянул в неё одним глазком: каракули каракулями, даже на буквы не похоже.

Эти двое Симеонов меньше других походили на разбойников. Остальные пятеро, рассевшиеся кружком и черпающие по очереди из большой бадьи непонятный, но очень весёлый напиток, наоборот, мало напоминали учеников чародея. Все, как на подбор, вихрастые, жилистые и вёрткие.

– Наяш Нагари! – произнёс Наум громко и значительно.

Разбойники, как один, на миг замерли, точно стражники в карауле. Потом старший Симеон, прозванный Головой, плюнул трижды через левое плечо, и все вернулись к своим занятиям.

– Имя такое чудное, – сказал Корс.

– Это тебе оно чудное, а ему – самое обыкновенное.

– Издалёка он сюда прибыл?

– Издалёка и издавна. Прожил на свете Наяш Нагари пять тыщ лет.

Попович усмехнулся.

– И не человек он вовсе! – сурово сказал Наум. – Не знаешь – не скалься! Слыхал про виевичей, змеелюдов? Хотя откуда тебе…

– Как же, нянька сказки мне почитывала, и про змеелюдов там было. Один всё ходил с закрытыми глазами, а когда двенадцать молодцев ему вилами веки подняли, начал он жечь всё, на что кинет взор.

Симеоны переглянулись.

– Не сказка это, – сказал Тоняк. – Ядовитое око Наяша Нагари повязкой прикрыто. На кого посмотрит – тот чахнет, прямо на глазах. Вон, на Жоха он взглянул всего разок, так тот хворает до сих пор.

Младший Симеон как раз черпал из бадьи. Был он маленький и тощий, как мальчишка, борода – клоками. Даже сидя на бревне, с кружкой в руке, он без остановки подёргивался, подмигивал, поёрзывал, словно это не он сам был, а его отражение в подёрнутой рябью воде.

– И охота вам тут, в лесу, торчать? – покашляв, сказал Корс. – С вашими умениями дело везде можно найти, а вы – разбойничать!

– Это точно, – буркнул Наум. – Только не можем мы. Не отпускает нас колдун. Когда мы в ученье к нему просились, он взял у каждого волосы, ногти и кровь, амулеты сотворил чародейские. Хуже кандалов. Он в болоте сидит, а мы дальше трёх вёрст от этих амулетов отойти не можем.

– Так вы бы могли…

– …амулеты украсть? Отобрать? Конечно. Могли бы. Умений наших хватило бы даже Наяша Нагари перехитрить. Только не достать его. Среди болот – цельный город змеелюдский, он там и живёт. Ему – хоть бы что, а человеку тамошний воздух – отрава. Вот и выходит: думали мы, что сбежали от него, а оказалось, просто в темницу побольше попали. Но мы стараемся, конечно. Вот, Тоняк лучше всех из нас болота знает, днями и ночами рыскает в Рямах, город змейский ищет. Пока не выходит: чуда болотные мешают, туман, дух ядовитый. А, может статься, это колдун ему глаза отводит, путает.

Горчаку наскучило слушать их трёп. Симеоны ему не нравились, в силу имени Злохотника он не очень-то верил, и в зыбкое перемирие – тоже, но поговорить со спутниками и спланировать тихий побег никак не получалось. Милена отворачивалась, как только он оказывался рядом, а потом и вовсе прибилась к компании пятерых разбойников, болтала и хохотала вместе с ними. Дубыня и Молнезар уже давно дрыхли в сырой замшелой землянке, разбойничьей берлоге.

Поляна Симеонов напоминала Горчаку в спешке покинутый военный лагерь: кругом валялись разбитые горшки и миски, поломанные жерди и хворост, разбойничье оружие валялось кучей, вперемешку. Поляну окружали суровые столетние ели со свешивающимися до земли широкими лапами. Сухие иглы устилали землю, как арбалетные стрелы. Даже брёвна, на которых братья-разбойники устраивали посиделки были грубыми и сучковатыми. С одной стороны поляна заканчивалась каменистым холмом, с другой – неглубоким оврагом, с бежавшим по дну ручейком.

Пятеро Симеонов уже порядком окосели. Огромный Голова промахнулся мимо рта, облив хмельным напитком кузнеческий передник из толстой кожи. Остальные захохотали. Маленький Жох потянулся приобнять Милену, но не удержался на бревне и завалился в острые колючки.

– Спать пора! – сказал Горчак. – Вставать рано, и путь нам предстоит неблизкий.

– Ничего, проводим вас, чин-чинарём! – отозвался один из Симеонов, с потешным прозвищем Ногорук.

Горчак кивнул Корсу, тот нехотя подошёл.

– Дуй в землянку, буди своих. Скажи им: как только хозяева утихомирятся, мы уходим.

Попович заморгал.

– В ночь? Опять в болота? К этим… крюкоруким? До утра, что ли, нельзя дотерпеть.

– Делай, что велено, – зашипел Горчак. – Тогда до утра доживёшь. И девку предупреди.

Сам он прошёлся по поляне, подобрал свои пожитки и расстелил одеяло рядом со входом в землянку, под нависающей еловой веткой. Меч положил под бок и прикрыл глаза.

– Чего под крышу не идёшь? – спросил его один из разбойников, кто именно – он не разобрал.

– Не привык. Да и ветхая она у вас больно, того и гляди – развалится.

– А меч чего ухватил? – не отставал докучливый Симеон.

– А скучно одному, – ответил Горчак.

У костра зашевелились. Наёмник повернулся на бок, незаметно взялся за рукоять меча, но клинок вдруг дёрнулся, словно его ухватил кто-то невидимый.

Старший Симеон стоял, раскинув руки. Всё железо, что было на поляне, ползло к нему вереницей больших блестящих жуков.

– Шутить вздумал, разбойничек? – сказал Горчак, с трудом удерживая в руке меч – видимо, с силой волотов-кузнецов, сковавшим его в стародавние времена, колдун-железодел совладать не мог.

– Не я один шутить люблю, – ответил Голова. Он хоть и пошатывался, но языком ещё ворочал. – Ты вот – тоже. Назвался Злохотником, про жизнь свою пел так складно, да только пробрехался кое-в-чём. И придётся тебе ответ держать теперь, где Тарасов ножик взял, и откуда проведал про него.

Наёмник скрестил руки на груди. Нигде он не пробрехался, и оправдываться не спешил, уверенный, что разбойник просто проверяет его. Голова смотрел весело и беззлобно. По всему судя, он готов был уже рассмеяться и замириться, но всё испортила Милена.

Пинком опрокинув бадью прямо в костёр, она отвесила добрую оплеуху стоящему рядом с ней хворому Жоху.

Симеоны неловкой кучей ломанулись кто куда: сам Голова бросился к Горчаку, книгочей и корабельщик – к Корсу, остальные, кто ещё стоял на ногах, – к оружию. Они сталкивались, падали и во всё горло поносили чужих и своих. В темноте они не шибко разбирали, кто есть кто, и наёмник, увёртываясь от кузнеца, заметил, как дюжий братец, выучившийся ставить железный столб торчком, хрястнул булавой по спине многострадального Жоха. Из землянки выскочили, шальные спросонья, Молнезар с Дубыней, и с ходу нырнули в суматоху.

– Все сюда! Быстро! – крикнул Горчак.

Он вломился в кусты. Дёрнувшийся следом Голова с разбегу шарахнулся лбом о крепкий еловый ствол, аж загудело. Молнезар, первым откликнувшийся на зов, споткнулся об его грузное тело и кубарем покатился в овраг. Дубыня, побежавший следом, со всего маха наступил на валяющегося старшего Симеона, и полетел туда же, размахивая ручищами, как мельница.

Наёмник, проклиная свою участь наседки, завертел головой, выискивая в темноте Корса и Милену, но они нашлись сами. Вынырнув из-за широких еловых лап, нырнули в овраг, догнали внизу остальных и сцепились с ними в ручье мокрым бестолковым комом. Симеоны не сразу разобрались, что чужаки сбежали. Пока Горчак съезжал, цепляясь за торчащие из склона корни, они продолжали ругаться и метаться по поляне. Только когда очухавшийся Голова заревел атаманским голосом, они прекратили возню и ломанулись следом за беглецами.

Наёмник бежал, оглядываясь, и ему посчастливилось увидеть замечательную картину разбойничьей погони: валились вниз они гораздо красочнее, чем Дубыня с Молнезаром. Жох верещал и булькал, придавленный тушей атамана. Ловкий Ногорук, испорченный хмельными посиделками, скакал по ухабам, как перекати-поле. Двоих учёных, задумавших спуститься умно и осторожно, сбил катящийся верхом на щите белобрысый Симеон по прозвищу Бульбух – тот, что умел нырнуть вместе с кораблём под воду. Втроём они славно бульбухнулись в ручей.

– Наверх, быстро! – кричал Горчак, подталкивая Корса в спину.

Попович покорно полез по склону, неловко цепляясь левой рукой за жухлую траву. Правой он прижимал к груди сумку, и только глядя на неё, Горчак с досадой осознал, что все его пожитки, кроме одного-единственного меча, остались в логове Симеонов. Когда Дубыня с Молнезаром вылезли из оврага следом за ними, оказалось, что и они не прихватили ничего. Зато отличилась Милена. Её лук и отцовский нож были на месте, колчан – правда, пустой, – тоже, даже дорожный мешок с пожитками и припасами оказался при ней.

– Стойте, – сказала она, роясь в поясной сумке.

Парни покорно остановились, поглядывая вниз, где шумно бежали по дну ручья разбойники. Милена вытащила из сумки маленькую бутылочку, обмотанную от горлышка до дна веревкой, выдернула пробку и глотнула.

– Вот, пейте. По маленькому глотку.

Все пили молча, только Горчак, принимая бутылочку, посмотрел на Милену.

– Чтоб бежать шибче и видеть лучше. Настой чернобыльника, кукушкиных слёз и дурман-травы.

– Чего? – ахнул Корс.

– Чего надо! – огрызнулась Милена, исподлобья глядя на Горчака. – Ну, пьёшь ты, или что?

Наёмник поднёс бутылочку к губам. Горький отвар обжёг язык, потом скатился по горлу и горячим комочком упал в живот. Там он продолжил гореть.

Милена уже побежала дальше, парни – следом, а Горчак в последний раз оглянулся. С глазами что-то случилось: только что вокруг была темень, так что различить можно было только смутные очертания разбойников, теперь же ему удалось увидеть даже набухающую шишку на лбу Головы и свежую ссадину на Жоховой щеке. Он сделал шаг, другой, чувствуя в ногах необыкновенную лёгкость. В ушах шумело, звуки прилетали, усиленные эхом. Стволы деревьев замелькали слева и справа, смазываясь в сплошной забор, словно наёмник нёсся по лесу на быстроногом скакуне. Впереди ловко петлял между сосен Корс.

Думать совсем не хотелось – хотелось бежать, не разбирая дороги, но Горчак всё-таки понял: они мчались обратно к болотам, к той самой милениной тропе, где им повстречался Симеон-корабельщик. Ковёр из хвойных иголок скоро сменился упругим мхом, а прохладный еловый воздух запах гнилью. Где-то глубоко в голове Горчака – там, где ещё сохранялись остатки осторожности, билась мысль, что надо бы остановиться и осмотреться: ночное болото – место опасное. Но глоток настоя дурман-травы огоньком горел в животе, и безрассудство тянулось от него вместо дыма.

В густеющем тумане спины спутников мелькали всё реже. Если от оврага они бежали друг за другом, то теперь растянулись по сторонам. Завертев головой, наёмник просмотрел крупную кочку, споткнулся и влетел в заросли багульника. Успел закрыться руками, но приложился крепко о собственный меч.

Тяжёлый пьянящий дух багульника одним махом погасил огонь дурман-травы, остался только шум в голове, неприятный привкус во рту и противная слабость в ногах. Горчак прислушался: ни перекликающихся голосов, ни бряцанья оружия, ни топота – он был совсем один.

Кряхтя и потирая ушибленный лоб, наёмник поднялся. Симеоны отстали, но радости от этого он не чувствовал. Разбойники, пусть и чародеи, но при этом – люди, а болотные жители даже среди нечисти имели дурную славу. Луна освещала клубящийся туманом воздух и обманчивую чарусу, – гиблую трясину, поросшую сочной травой, с пятнышками ириса и калужницы.

Отойдя подальше от ядовитого багульника, Горчак срубил мечом сухую кривенькую берёзку, смастерил из неё шест. Оторвал полосу от подола рубахи, замотал ей рот и нос и, ещё раз прислушавшись, побрёл следом за пропавшими между деревьев спутниками.

Милену он нашёл почти сразу. Та сидела, обхватив коленки.

– Остальные где? – спросил Горчак.

– Не знаю.

– Ну, ты же как лучше хотела. Ты же не знала, что так получится. Ты же нас спасала. Я ничего не забыл?

Милена шмыгнула носом.

– Ладно, пошли. Идти-то сможешь?

– Смогу. Только не найдём мы их без моих трав.

– Я никаких настоев пить больше не буду!

– Не надо ничего пить. Мы след их прочитаем. У меня есть сава-трава.

Девушка пошарила в сумке и вытащила завёрнутый в тряпку пучок пёстренькой травы. Отделила несколько былинок, подышала на них, растёрла между пальцев и высыпала на землю, словно рыб кормила. Ничего не произошло.

– Сами найдём. Пошли.

– Погоди! Смотри-ка…

След, в который она всыпала щепотку сухой травы, источал зеленоватое свечение.

– Вот теперь – бежим! – сказала Милена.

Следы подсвечивались и гасли, будто над ними пролетал зелёный светлячок. На этот раз бежалось хуже, зато голова оставалась свежей. Милена подгоняла Горчака: в плотном тумане легко было потерять слабо светящиеся следы.

Волшебная травка привела их к затянутому тиной озерцу, следы исчезали на берегу.

Наёмник закашлялся и остановился, перевести дух. Каждый вдох давался тяжко, саднило в груди. Казалось, что густой туман, как пыльца, набивался в горло и застревал там комом.

Деревья, изуродованные капом и ведьминой метлой, росли прямо из воды, среди них торчали чёрными щупальцами обломанные замшелые ветки.

– Пошли, что встал?

Наёмник кивнул и снова закашлялся. Горло резануло, как ножом.

– Держи вот, под язык положи. Поможет от яда.

Горчак покрутил в пальцах мелкий круглый листик.

– Это – одолень-трава. Купальница.

Не дожидаясь, когда он насмотрится, Милена шагнула в воду. Огромные, мохнатые от травы, кочки, зашевелились, как живые.

– Стой! – сказал наёмник, шепелявя от пристроенной под языком сухой кувшинки. – Я первым пойду.

Он был уверен, что парни не могли далеко убежать, прыгая по кочкам, но похоже, что отвара они глотнули больше, чем надо. Тыкая березовым шестком в упругое дно, он разгребал сапогами тину. На кочках останавливался и осматривался. Полночь – время нечисти, болото – её вотчина.