Читать книгу: «Сестры», страница 3

– Да, по отношению ко всем, кроме тебя и тети Поппи. Слава богу, мы уже подошли к моему дому!

– Спасибо за зонт и за толстовку. Мэтт поворачивается ко мне:

– Знаешь, на меня снизошло озарение. Думаю, я наконец понял, почему ты миришься с таким к себе отношением. – Мэтт прикусывает губу и делает вид, будто приглядывается ко мне. – Да ты боишься, Эмилия.

– Боюсь? – смеюсь я, – Ладно, Кузумано, думай что хочешь, мне все равно. – Я выхожу из-под зонта. – До завтра.

Мэтт хватает меня за рукав толстовки:

– Брось, Эм! Я не шучу. Ты боишься, потому что по своему опыту знаешь, как в твоей семье поступают с теми, кто не играет по правилам.

Капли дождя забрызгивают очки и стекают по носу.

– Что ты имеешь в виду?

– Да то, что с тобой и с этой тетушкой Поппи обращаются так, будто вы хуже других. И все из-за каких-то гребаных бредней. – У меня учащается пульс, ведь Мэтт говорит о проклятии. – Это ненормально. То, как твоя бабушка порвала все связи с родной сестрой. Я всегда считал, что это противоестественно. А ты… Ты чуть ли не на цыпочках ходишь вокруг нее и Дарии, выполняешь все их прихоти. Черт, да ты даже готова отказаться от путешествия в Италию, хотя всегда об этом мечтала! И я уверен, ты будешь продолжать в том же духе, только бы они тебя любили. Ты боишься, что если перестанешь им подчиняться, то рано или поздно наступит день, когда ты останешься совсем одна. Как тетя Поппи.

Я хочу возразить, но не доверяю своему голосу и прикладываю пальцы к подбородку.

Взгляд Кузумано становится теплее.

– Эй, я не хотел тебя расстраивать.

Мэтт без предупреждения наклоняется и целует меня в щеку. Я инстинктивно отшаты- ваюсь назад. А потом, как будто этого унижения для него мало, вытираю ладонью щеку, к кото- рой прикоснулись его губы. Даже при тусклом уличном освещении видно, что моя реакция его ранила.

– О господи, Мэтт, я вовсе не…

Он в очередной раз поднимает руку, призывая меня замолчать. Секунду просто смотрит на меня, а потом качает головой:

– Как ты не понимаешь – у тебя появилась уникальная возможность! А ты собираешься профукать ее, потому что до смерти боишься двигаться вперед? – Мэтт начинает тараторить, так всегда бывает, когда он злится. – Тебе двадцать девять лет, Эм. Ты давно уже не ребенок. Перестань притворяться, будто не видишь того, что у тебя под самым носом. Судьба дает тебе шанс. Так не упусти его. Потому что, помяни мое слово, однажды наступит день, когда ты очень пожалеешь о том, что отказалась от самого лучшего, что могло случиться в твоей жизни.

Я с трудом сглатываю, у меня вдруг пересыхает во рту. В голову закрадывается мысль о том, что этот разговор не имеет никакого отношения к Италии.

Мэтт прикасается к моей влажной щеке. В этот раз я запрещаю себе даже вздрагивать.

– Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Да, – шепчу я в ответ, а сердце громче колотится в груди.

Это поворотный момент. Мэтт ждет, что я сделаю шаг навстречу, скажу что-нибудь такое, что даст ему надежду. Мой давний приятель, верный товарищ, с которым мне всегда было легко и просто, друг, за которого я пойду в огонь и в воду, хочет от меня большего, чем дружба. Но я не могу ему этого дать.

Я закрываю глаза. Мне тошно от страха, возмущения и чувства собственной вины.

– Я прекрасно понимаю, о чем ты говоришь. И ты абсолютно прав. – Я улыбаюсь и хлопаю Мэтта по плечу. – Я действительно очень хочу полететь в Италию.

После этих слов я машу ему рукой и ухожу.

Господи боже мой, а ведь я научилась уклоняться от прямых ответов не хуже старшей сестры!

Как можно медленнее открываю парадную дверь, вхожу и оказываюсь в Африке: внутри очень жарко и душно. Бабушка так и не смогла адаптироваться к нью-йоркскому климату, и это единственная ее слабость. Мысленно возвращаюсь к разговору с Мэттом. Он в корне не прав. Я никогда не стану в семье изгоем, как тетя Поппи. С тихим щелчком я закрываю за собой дверь. В темноте иду по мозаичному полу и уже у самой лестницы спотыкаюсь о чью-то обувь.

– Черт! – непроизвольно вскрикиваю я и в следующую секунду прикрываю рот ладонью. Но поздно. В холле включается свет. В дверях квартиры на первом этаже появляется квадратный силуэт бабушки. Она стоит, уперев руки в бока. Молния на ее полинявшем зеле-

ном халате застегнута до самого подбородка.

– Silenzio!10 – шипит бабушка. – Отца разбудишь.

У бабушки сильный акцент, и она то и дело разбавляет свой ломаный английский род- ными итальянскими словами и выражениями. Хотя бóльшую часть своей жизни Роза Фонтана прожила в Америке, все эти годы в основном общалась с такими же иммигрантами, как и она сама, поэтому ее знание английского, скажем так, довольно скромное. Бабушка из тех, кто предпочитает изоляцию интеграции, а потом жалуется, что никак не может адаптироваться.

Я смотрю под ноги и вижу, что споткнулась о пару ортопедических туфель.

– Это твои. – Я подбираю их с пола и протягиваю бабушке.

Роза выхватывает у меня свои туфли. Вид у нее возмущенный, но я-то знаю эти уловки: она специально оставила обувь возле лестницы, чтобы услышать, когда я вернусь домой.

– Mi dispiace11, – извиняюсь я (подумаешь – чуть шею не сломала) и поворачиваюсь к лестнице, чтобы скорее укрыться в Эмвилле.

– Ты получила письмо от Поппи?

Я закатываю глаза. Дария вообще способна хоть о чем-то не докладывать бабушке? Роза скрещивает руки над животом, как над своим персональным прилавком.

– И как только моей сестре пришло в голову, что ты полетишь с ней в Италию? Ты что, переписывалась с Паолиной? Или даже встречалась? Отвечай, Эмилия Джозефина!

– Мы только обмениваемся открытками по праздникам, бабушка. Я уже лет десять ее не видела. С похорон дяди Бруно. Клянусь! Правда, тетя Поппи есть у меня в друзьях на «Фейс- буке», но она туда почти не заходит.

Бабушка фыркает и громко хлопает в ладоши:

– На «Фейсбуке»? Да Поппи совсем сдурела! Вот что я тебе скажу, Эмилия, эта женщина

– indecente12. Держись от нее подальше. Capisci?13 Держись подальше!

Я смотрю на перекошенное лицо бабушки. Глаза ее сверкают; наверняка, если бы она ощерилась, я бы увидела, как она скрежещет зубами. Роза сверлит меня взглядом и ждет, когда же внучка наконец проявит покорность. Это очень тяжело, но сегодня вечером я, превозмогая себя, отказываюсь ей подчиниться. Я упорно молчу. Бабушка вскидывает подбородок:

– Утром дашь мне письмо. Я сама ей отвечу. Напишу сестре, что ты не желаешь с ней общаться и не собираешься участвовать в ее глупых затеях.

Стиснув зубы, я поднимаюсь по лестнице. В ушах гремит голос Мэтта: «Ты на цыпочках ходишь вокруг нее… Ты боишься…» За две ступеньки до лестничной площадки я останавли- ваюсь и смотрю вниз. Бабушка с ортопедическими туфлями в руке, громко шаркая ногами, плетется обратно в свою квартиру.

– Бабушка!

Она оборачивается и поднимает голову. Ее брови ползут к переносице, а у меня учаща- ется пульс.

– Я сама отвечу тете Поппи.

Роза несколько раз моргает, а потом спрашивает:

– И напишешь, что не хочешь лететь вместе с ней в Италию?

Если я напишу такое, то это будет неправда. Я очень даже хочу полететь в Италию. Indecente Паолина Фонтана или нет, но было бы здорово поближе узнать эту загадочную жен- щину, которая украшает поля своих писем забавными рисунками. Она такая клевая и энер- гичная – в столь преклонные годы готова путешествовать по миру.

Бабушка прищуривается:

– Ты сделаешь это, Эмилия?

Я разворачиваюсь и поднимаюсь дальше. Завтра я как послушная внучка подчинюсь ее воле. Она будет удовлетворена, и Дария тоже почувствует облегчение. Но сегодня вечером я получаю настоящее удовольствие, оставив бабушкин вопрос без положительного ответа.

Девочки и девушки часто мечтают о белом платье и обручальном колечке. Наверное, и меня в детстве посещали подобные мечты, но я их переросла и научилась жить одна; более того, мне это даже нравится. В отличие от большинства женщин на пороге тридцатилетия я могу весело проводить вечер с друзьями и при этом совсем не тревожусь, встретится ли мне на вечеринке тот самый единственный или нет. Я экономлю целую кучу денег на косметике, пользуюсь только карандашом-корректором, ношу практичную обувь и очки в удобной оправе. Я не хожу в спортзал, где есть шанс познакомиться с другими активными одиночками, а вме- сто этого бегаю по парку в старых растянутых спортивных штанах и занимаюсь йогой у себя в гостиной, иногда даже в пижаме. А когда порой знакомлюсь с парнем, который проявляет ко мне интерес, у меня в животе не порхают бабочки. И я не представляю стайку детишек с его волосами и моими глазами. Я никогда не стараюсь показаться остроумной или как-то еще

¹² Неприличная, непристойная (ит.).

¹³ Понимаешь? (ит.)

произвести впечатление. Я остаюсь собой, и это обычно удерживает потенциального жениха от дальнейших ухаживаний.

Сегодня понедельник – мой законный выходной, погода отличная, и я бегаю в Петро- зино-парке, наслаждаясь новой песней группы Lord Huron. Приходит эсэмэска, я замедляю шаг и читаю:

Привет, Эмс. Вечером как обычно?

Мы с Мэттом в последнее время пересматриваем сериал «Офис». Идеальная отмазка для того, чтобы часами пребывать в анабиозе, поедая в немыслимых количествах сырные чипсы. Значит, Эмс? Я улыбаюсь: приятно, что Мэтт вспомнил мое старое прозвище. Возможно, воз- никшая между нами странная аура наконец исчезла? Посылаю ему эмодзи «большой палец вверх». И мгновенно получаю в ответ «сердечко».

«Сердечко»? Серьезно? Засовываю смартфон в карман и возобновляю пробежку. Спустя минуту раздается звонок.

Я дважды прикасаюсь к «айрподсам»:

– Что, Кузумано?

– Э-э-э… Привет, Эмилия!

Резко торможу и достаю смартфон. С экрана улыбается симпатичная женщина с оливко- вой кожей. Кто же без предупреждения включает фейстайм? Я снимаю с очков солнцезащит- ную насадку.

– Тетя Поппи?

Глава 7

Эмилия

Вьющиеся серебристые волосы моей собеседницы перехвачены темно-синей лентой. Я вытираю рукавом лоб.

– Тетя Поппи? Это ты?

– С утра была я! – Тетя смеется, и в уголках ее темных глаз появляются чудесные мор- щинки. – До чего же я рада тебя видеть, Эмилия! – Она внимательнее вглядывается в экран. – Да ты уже совсем взрослая!

Я смеюсь и трогаю пальцем шрам под губой:

– Еще бы.

– И до сих пор носишь эти винтажные очки.

– О, они вовсе не винтажные.

– Но вполне могут за таковые сойти. Ладно, давай поговорим о нашей грядущей поездке. Я упираюсь ладонями в колени и пытаюсь восстановить дыхание. И собраться с мыслями.

Приглашение от тети пришло около недели назад. Я, как и потребовала бабушка, на следующий день написала вежливый ответ: мол, спасибо большое, но нет. Она что, его не получила?

– Мне очень жаль, тетя Поппи, но я не могу полететь в Италию. Тетя постукивает по подбородку наманикюренным пальцем:

– Моя дорогая девочка, не стоит так быстро отказываться. Поверь, жизнь покажется тебе гораздо интереснее, если научишься отвечать: «А почему бы и нет?»

Я слышу, как на заднем плане кто-то звонит в дверь. И радуюсь, что появился благовид- ный предлог прекратить этот разговор.

– Похоже, к тебе пришли, так что поговорим в другой раз.

– Ну уж нет, нам надо спланировать поездку. Подожди минутку, не отсоединяйся.

Тетя, не прекращая говорить, быстро идет через гостиную, стены которой выкрашены в барвинковый цвет. Картинка так раскачивается, что у меня даже голова начинает кружиться. Мелькает строй всевозможных безделушек. Старинные часы над камином. Подушки самых разных цветов и размеров, бордовый ковер с длинным ворсом, кресло с расцветкой под зебру. Я вижу в углу круглое подвесное кресло из ротанга. А чем это украшен светильник? Никак фигуркой обезьянки, вырезанной из слоновой кости?

Дверь распахивается, и экран мобильника заливает яркий свет.

– Броуди! – Тетя направляет смартфон на высокого мужчину лет шестидесяти с взлох- маченными светлыми волосами; он одет в джинсы и фланелевую рубашку. – Знакомься, это Эмилия. Эмилия, это Броуди.

Я смущенно хихикаю:

– О, приятно познакомиться, Броуди.

– И мне тоже. – Низкий голос мужчины очень подходит к его грубоватой внешности. – Ваша тетя ждет не дождется, когда вы отправитесь в путешествие.

Ну вот, этого еще не хватало! С какой стати Поппи рассказывает своим знакомым, что я лечу с ней в Италию? Я слышу, как Броуди говорит тете, что на сегодня работу закончил. Телефон подрагивает, и я мельком вижу сморщенную руку.

– На удачу! – Тетя кладет в ладонь Броуди блестящий пенни и машет ему на прощание. – До скорого, мой дорогой друг! Ступай и поделись своим светом с этим миром!

Наконец на экране снова возникает ее лицо.

– Броуди – настоящий подарок небес, – говорит Поппи и закрывает дверь. – Даже не знаю, что бы я без него делала. Бедняга потерял ногу во Вьетнаме. Но он приходит каждый

день, помогает мне с Хиггинсом. Хиггинс – это мой двадцатилетний мерин. – Я не успеваю переварить тот факт, что у моей тети есть лошадь, а она добавляет: – Томас, отец Броуди, был моим спутником.

– Твоим спутником? Ты хочешь сказать…

– Да, Эмилия, он был моим любовником. Храни Господь его душу!

Если бабушка Роза, темная, грузная и потрепанная, – это воплощение старой Италии, то Поппи – энергичная, жизнерадостная и немного легкомысленная – олицетворяет собой кос- мополитичную Америку. У тети сохранился слабый итальянский акцент, но это лишь придает ей изюминку.

Поппи сейчас в Девоне, штат Пенсильвания, но, когда она заходит в заставленную мебе- лью кухню, у меня возникает такое ощущение, будто я там, рядом с ней. Тетя объявляет, что наступило время чаепития. Я, естественно, ожидаю увидеть чайник и чашки, но она вместо этого достает из буфета бутылку джина «Бомбей» и улыбается:

– Как предпочитаешь, с мартини или со льдом?

– Мне, пожалуйста, с мартини и еще обязательно добавить пару оливок, – поддерживаю я игру.

Тетя весело смеется:

– Ах, как бы я хотела, чтобы мы сейчас были вместе. Напились бы прямо среди бела дня. Я устраиваюсь на скамейке. Солнце пригревает плечи. Тетя смешивает себе коктейль.

Она прислонила смартфон к бутылке, но не очень ровно, и я вижу только ее левую половинку. Бóльшую часть экрана занимает холодильник с фотографиями – детей, включая младенцев, и взрослых самых разных национальностей. Толпа женщин в розовых кепках с плакатами в руках на каком-то митинге. Поппи в жокейском костюме верхом на великолепной черной лошади. На Хиггинсе, надо полагать. Снова она. Стоит по колено в воде на берегу океана в компании друзей, причем все они вдвое моложе ее.

Поппи бросает взгляд на холодильник у себя за спиной. Я чувствую, что краснею, как будто в замочную скважину подглядывала.

У тети блестят глаза.

– Жизнь лучше измерять друзьями, а не годами, не находишь?

Не дожидаясь моего ответа, она берет свой бокал и шейкер для мартини. Экран смарт- фона темнеет – видимо, тетя взяла его под мышку.

Когда я вижу Поппи в следующий раз, она уже стоит на тенистой террасе.

– Мой маленький рай, – говорит тетя и медленно демонстрирует панораму сада.

Между сказочными феями и разноцветными гномами как попало расставлены глиняные горшки с непокорным вьюнком, розовыми гибискусами, ярко-оранжевым маком и другими растениями. Аллигатор в натуральную величину, деревянный символ мира и радуга из жести.

– Оцени мой последний проект. – Тетя садится около пруда с золотыми рыбками и слегка похлопывает по воде. – Эй, Немо, я пришла! – зовет она. – Дори, плыви сюда!

Я не выдерживаю и громко хохочу:

– У тебя просто чудесно!

И это правда. Дом Поппи вдохновляет, пьянит и одновременно манит, как зарисовка из какого-нибудь фантастического романа, где героиня может быть эксцентричной и молодой в душе чудачкой… или полной психопаткой…

Тетя нарушает ход моих мыслей:

– Совсем рехнулась.

– Что?

Она встает на ноги:

– Ты ведь так обо мне сейчас подумала?

– Нет, что ты! – Я нервно хихикаю. – Просто…

Поппи смеется и устраивается в плетеном кресле с подушками разных цветов и размеров.

– Все нормально, Эмили. Знаешь, я обожаю сумасшедших. Тех, кто с головой бросается исследовать неизведанное, кто умеет заразительно хохотать и помешан на творчестве. Тех, кто всегда поддержит в беде, не боится поражений и любит неожиданности. И я подозреваю, что ты как раз из таких.

Я в ответ мычу, словно дурочка, а сама надеюсь, что это мычание будет воспринято как согласие.

Тем временем Поппи устанавливает смартфон на столе и на этот раз направляет его прямо на себя, так что у меня впервые появляется возможность хорошенько ее разглядеть. Она худая, у нее чудесная оливковая кожа и слегка подкрашенные розовой помадой полные губы. На тете белый льняной сарафан с поясом цвета фуксии и массивные оранжевые бусы.

– За Эмилию! – Поппи поднимает бокал, и на ее тонком запястье звякает целая дюжина разноцветных браслетов.

Я в сотнях милях от Девона сижу на скамейке в парке и поднимаю в ответ воображаемый бокал.

– Ведь мы обе из клана младших дочерей, – заключает Поппи.

Я давлюсь воображаемым мартини. В памяти всплывает история Филомены, Козимо и бедняжки Марии.

– За нас, хотя лично я и не верю в это проклятие.

– Надеюсь, что нет. – Тетя качает головой. – Всю жизнь меня просто трясет от неспра- ведливости этой семейной легенды.

– И меня тоже. Бедная девушка подверглась сексуальному насилию, а в результате на нее же еще и навесили страшное проклятие. Черт знает что такое!

– Да уж, стыдоба. Филомена и Мария должны были выступить единым фронтом: крепко взяться за руки и надавать этому похотливому козлу Козимо по яйцам.

Я хохочу во весь голос:

– Аминь!

Меня не покидает ощущение душевного родства с моей «сестрой» из клана младших дочерей. И плевать на разницу в возрасте! Тетя поджимает под себя ноги, и я вижу ее смуглые ступни с оранжевым педикюром.

– Эмилия, я хочу узнать о тебе как можно больше. Расскажи мне о своей жизни.

Я поудобнее устраиваюсь на скамейке и начинаю старательно описывать Дарию и Мэтта, моего кота, мою работу и моих племянниц. Даже про свою маленькую квартирку подробно рассказываю. Получается просто замечательно.

– Вот примерно так. Моя жизнь не такая уж интересная.

– Это не важно, – пожимает плечами тетя, – скоро все изменится. Ты накануне путеше- ствия в Италию! «Все включено»!

«Все включено»? Тетя вроде как учительница на пенсии. Кажется, преподавала историю искусств. Как, интересно, она может позволить себе путешествие в Европу? И такой прекрас- ный дом, да еще в придачу лошадь и наемного работника? Она что, всю жизнь на эту поездку откладывала?

Я перемещаюсь со скамейки на беговую дорожку с искусственным покрытием.

– Это невероятно щедрое предложение, – говорю я на ходу, – но я никак не могу бросить работу. Так что извини.

– О да! Приготовление канноли – на редкость увлекательное занятие. Не сравнить с каким-то там путешествием по Италии, – саркастически замечает Поппи. – Эмилия, ты моло- дая женщина. Если тебя не вдохновляет перспектива отправиться посмотреть мир, то дело плохо: можешь прямо сейчас прыгнуть в ящик и сложить ручки.

«Ящик», я так понимаю, – это гроб. Для Поппи такая жизнь, как у меня, равносильна смерти.

Я открываю рот, чтобы что-нибудь сказать ей в ответ, сама еще не решила, что именно, и тут меня на ходу задевает велосипедист.

– Разуй глаза! – кричит он через плечо.

– Простите! – кричу я ему вслед и поскорее возвращаюсь на скамейку.

– Эмилия, дитя мое, – говорит тетя Поппи, – сделай одолжение: перестань извиняться, когда не чувствуешь себя виноватой.

– Что? – не понимаю я.

– Вернемся к нашей поездке. Я все спланировала. Восемь дней в Италии, плюс двое суток на дорогу в оба конца. Поначалу будем любоваться видами Венеции и Флоренции, но в Равелло – это прекрасный город на холмах Амальфитанского побережья – мы должны ока- заться двадцать второго октября. – Поппи улыбается, глядя в камеру. – В этот день мне испол- нится восемьдесят лет.

– Но, тетя…

– Вылетаем через шесть недель. Я подумала, будет неплохо, если ты приедешь за мной сюда, в Девон. Я живу в двадцати минутах от Международного аэропорта Филадельфии.

– Я не вожу машину.

– Ох уж эти мне жители мегаполисов, – хмыкает тетя. – В таком случае встретимся в Нью-Йорке, в аэропорту имени Джона Кеннеди. Не сомневайся, мы отлично проведем время в Италии. Начнем наше путешествие в Венеции, а потом…

Я растерянно потираю свой шрам:

– Тетя Поппи, пожалуйста, не надо. Я не могу принять твое предложение. Это в принципе невозможно…

– Неправда, в этом мире нет ничего невозможного. – Она пристально смотрит мне в глаза, буквально сверлит взглядом; теперь я даже рада, что мы общаемся виртуально. – Эмилия, невзирая на все твои протесты, я знаю, что ты до смерти хочешь полететь в Италию. Иначе зачем было сообщать в письме свой номер телефона?

– Ладно, – вздыхаю я. – Возможно, я бы и не прочь отправиться в путешествие, но дело в том, что бабушка не позволит. Она хотела ответить тебе за меня, но я настояла на своем. Мне показалось, что будет правильно, если я напишу тебе сама.

Поппи улыбается:

– Кто бы мог подумать? Оказывается, ты не такая уж и трусиха. Бабуля, наверное, взбе- силась. Твоя мама была мягкотелой. Рада узнать, что ты способна за себя постоять.

У меня учащается пульс. Я всю жизнь мечтала побольше узнать о своей маме. Только несколько лет назад, после того как бабушка заявила, что хватит уже бередить старые раны, я перестала приставать к отцу с расспросами. О нашем внешнем сходстве я узнала благодаря фотографиям, а сам папа сообщил мне о маме только три вещи: она любила танцевать, ее любимый цвет был синий, и она терпеть не могла пауков. Мне грустно думать, что, возможно, это все, что было известно отцу о его молодой жене.

– А ты хорошо знала мою маму?

– Мы встречались на Рождество и на Пасху. Завидев меня, Джозефина спрыгивала с крыльца и радостно бежала по дорожке навстречу.

Я представила, как тетя кружит мою маму и они обе хохочут, как мы с Мими.

– Роза была против того, чтобы мы виделись чаще. Моя сестра слишком властная. Ну, это ты и без меня знаешь. А Джозефина – она была очень славная девочка.

Я крепче сжимаю телефон:

– Расскажи еще. Она любила в детстве читать? Была любознательной? Доброй? Пожа- луйста, тетя Поппи, расскажи все, что ты знаешь о моей маме.

Глава

8

Поппи

1959 год, Треспиано, Италия

Впятидесятые годы вся Италия – и в особенности так называемый Индустриальный тре- угольник: Милан, Турин, Генуя – переживала бум. Благодаря плану Маршалла в страну стека- лись миллионы долларов. Но нашу маленькую тосканскую деревушку Треспиано, что совсем недалеко от Флоренции, эти перемены почти не коснулись. Мой отец был фермером, он всю жизнь работал в поте лица, но вот свалившимся на Италию «даром небес» воспользоваться не сумел.

Бруно, наш старший брат, и красавчик Альберто, жених Розы, трудились в поле вместе с отцом. Каждую неделю они отвозили урожай на рынок и возвращались с деньгами, которых едва хватало на текущие расходы. Да еще наш папа не был собственником земельного участка, он многие годы выплачивал ренту, так что разбогатеть нам было просто не с чего.

Жених Розы первым вслух заявил, что так жить нельзя и надо попытать счастья где- нибудь в другом месте. Дольфи, наш младший брат, был еще слишком юн, чтобы задумываться о таких вещах. А вот Альберто и Бруно тогда уже исполнилось по двадцать четыре года – они были ровесники. Оба парня хотели отправиться в Америку, которая представлялась им землей обетованной.

У Альберто был дядя Игнацио, который уже три года как эмигрировал в Соединенные Штаты и поселился в Нью-Йорке. В письмах он рассказывал племяннику, что вполне доволен жизнью: у него в квартире есть холодильник и машина, которая сама стирает одежду. Игнацио открыл небольшой магазинчик-пекарню в Бруклине, в квартале под названием Бенсонхёрст. В том квартале обосновалось много иммигрантов из Италии. Игнацио писал, что нуждается в помощниках и что если Альберто с Бруно приедут в Америку, то у него они будут за месяц зарабатывать больше, чем дома на ферме за целый год.

Мой брат Бруно загорелся этой идеей, и молодые люди начали откладывать деньги. План они придумали следующий. Альберто должен был до отъезда жениться на Розе. А после того как он обоснуется в Америке, Роза переедет к нему и они начнут там новую жизнь. А потом и Дольфи должен был приехать, когда подрастет.

– Мы и вам с Паолиной тоже будем рады, – говорил моим родителям Альберто.

Что я знала тогда про США? Самая свободная и передовая в мире страна. Музей Гугген- хейма, похожий на огромную подводную лодку. Красавчик-сенатор Джон Фицджеральд Кен- неди, который, по слухам, скоро должен стать президентом. Все это поражало воображение, и я дрожала от возбуждения при одной только мысли о том, что можно уехать туда жить насовсем. А вот сестра не разделяла моих восторгов. По вечерам в полумраке нашей маленькой спальни она делилась со мной своими страхами. Хотя Роза была на два года старше меня и побойчее многих мужчин, Америка пугала ее. Для нее гораздо важнее были чувство защищенности, ста- бильность и гарантия безопасности. Сестра предпочла бы прожить всю жизнь в Треспиано, в окружении многочисленных родственников, своих и мужа.

Альберто, Бруно и наш отец каждый вечер подолгу разговаривали за обеденным сто- лом, планируя отъезд в Америку. Проблема с получением виз решилась просто: дядя Игнацио выступал поручителем и гарантировал правительству США, что по приезде сразу предоставит своим родственникам работу.

Роза за спиной Альберто смеялась над его планами, называла жениха фантазером и гово- рила, что они никогда не уедут из Треспиано и не оставят папу с мамой. Но я знала, что судьба сестры предрешена. У женщин в нашей семье никогда не было выбора. Она выйдет замуж за

Альберто и, как только ее супруг окажется в Америке, покорно последует за ним. Альберто на новом месте будет нужна сильная, работящая жена, которая нарожает ему много детишек. А если Роза вдруг не захочет отправиться за океан, то в деревне найдется немало девушек, которые с радостью согласятся занять ее место.

Альберто Луккези в молодости был парень хоть куда. Танцевал лучше всех, а смеялся так заразительно, что никто не мог перед ним устоять. А уж какой красавчик: выше среднего роста, статный, с густой шевелюрой черных волос, и глаза у него были такие, что, казалось, он буквально тебя гипнотизирует. Я не раз была свидетельницей того, как под его обаяние попадали мои подруги, правда, сестре никогда об этом не говорила. Ну да Роза и сама это видела и страшно боялась, что у нее уведут жениха. Да еще наш отец невольно подливал масла в огонь. Он радовался за свою старшую дочь – еще бы, такого завидного парня отхватила. И все шутил о том, как ей повезло.

«Вот что значит удача, – повторял он. – Иной раз даже в незамысловатую сеть можно поймать самую большую рыбу в море».

И всякий раз, когда папа по простоте душевной говорил что-то в этом роде, Роза как будто бы съеживалась. А уж когда Альберто читал книги или газеты или пересыпал свою речь мудреными словами, которые она сама не могла не то что понять, но даже произнести, моя сестра чувствовала себя полной дурой и страшно огорчалась.

– Я ему быстро наскучу, – вздыхала она. – И Альберто бросит меня, вот увидишь.

– Что за чушь! – возражала я. – Не такой он дурак, чтобы бросить такое сокровище! Ты же самая добрая девушка в Италии. И готовишь лучше всех в Треспиано. Альберто прекрасно понимает, что ты станешь просто идеальной женой.

– И матерью, – добавляла Роза. – Альберто хочет иметь много детей.

– Конечно. Ты будешь лучшей мамой на свете.

Когда Альберто начал откладывать деньги на отъезд в Америку, Роза даже не стала ничего говорить. Ей не хотелось думать о том, что будет дальше. О том, что ей в одиночестве придется пересечь Атлантику. Но теперь сестра часто просыпалась среди ночи и, в ужасе при- жавшись ко мне, пересказывала очередной кошмарный сон, в котором бурлящая вода запол- няла ее маленькую каюту, а она никак не могла выбраться наружу.