Читать книгу: «Запоздалые цветы. Непридуманные истории», страница 2

Перед тем как слиться в долгом и затяжном поцелуе, Наташа всё-таки успела промолвить, обнажая свои лингвистические познания, фразу, которую Кирилл Петрович запомнит надолго:

– Любимый мой, Кириллик! Да будет тебе известно, что твоё имя, в переводе с греческого, означает господин или повелитель. С этой исторической минуты и до конца жизни ты – мой повелитель и господин, с этой минуты я вручаю себя тебе навсегда.

Сплошная лихорадка будничной рутины растворялась во взаимном влечении Кирилла и Наташи. Их чувства обоюдного тяготения друг к другу разгорались всё сильнее и сильнее, возносясь по немыслимой восходящей линии, по которой они парили в свободном и сказочном полёте. Непомерно увлечённые друг другом, они не замечали любопытных взглядов своих коллег, которые, как водится в настоящем производственном коллективе, на каждом углу обсуждали искромётное зарево их пылающего романа. Неизвестно сколько времени продолжались бы эти пересуды и кривотолки, если бы сердобольная секретарша Ирина Алексеевна, набравшись смелости, как то не выпалила:

– Уважаемый Кирилл Петрович, простите меня великодушно, мы с вами много лет работаем вместе, поэтому, если вы сами ничего не замечаете, то осмелюсь доложить, что только ленивый не обсуждает ваши отношения с Натальей Николаевной Черкасовой.

Кирилл Петрович вздрогнул и неожиданно для себя промолвил:

– Ирина Алексеевна, я вас очень прошу сообщить вверенному мне коллективу, что в очень скором времени Наталья Николаевна изменит свою девичью фамилию Черкасова на, хорошо известную вам, фамилию вашего шефа Ладыгин.

Кирилл Петрович сидел в удобном кресле воздушного лайнера, всецело погружённый в свои нелёгкие думы. Через час самолёту надлежало приземлиться в сочинском аэропорту Адлер. Кирилл Петрович так и не придумал, как начать разговор с женой о бракоразводном процессе. Он не слышал, как миловидная стюардесса настойчиво просила его пристегнуть привязные ремни перед посадкой, как самолёт слегка качнуло при прикосновении шасси к взлётной бетонке. Кирилл Петрович продолжал размышлять, что он скажет своей Светлане, с которой прожил более двух десятков лет и воспитал свою любимую и непревзойдённую Танюшу. Он вспомнил их неказистую комнатку в университетском общежитии, где они коротали счастливые мгновения после свадьбы. Он восстановил в памяти труднопроходимые тропы, желтеющей в синей дымке, Колымы, которые они со Светой прошагали в поисках рудных месторождений. Кирилл Петрович никак не мог вычеркнуть из своего жизненного баланса стремительно пролетевшие годы, начинённые бурной и бесшабашной молодостью. И все это время он был вместе со Светой. Светлана была заметной, выделяющейся среди своих университетских подруг, красивой девушкой. Но эта броская красота, которая притягивала, как яркий маяк одинокий корабль, отдавала едва заметным холодком. От неё исходил, неприметный поначалу, налёт какой-то хорошо замаскированной сдержанности и настороженности. После рождения Татьянки Света незаметно превратилась из стройной изящной девчушки в среднеупитанную породистую женщину, которые за километр привлекают мужчин своими хорошо обозримыми округлыми и завлекающими формами. Вместе с формами изменилось или просто проявилось внутреннее содержание Светланы. У темноволосой и ироничной Светки, наделённой, как казалось Кириллу Петровичу, непреходящей романтикой неисхоженных троп, появилось какое-то обывательское отношение к окружающей повседневности. Она быстро сообразила, что работать в конторе удобнее и теплее, чем заниматься полевой разведкой невидимых ископаемых. Нет, разумеется, когда Кирилл Петрович возвращался из дальних маршрутов, его ждала вкусно приготовленная еда и по-хозяйски расстеленная постель с обязательно взбитыми подушками. Но даже в этой постели в минуты долгожданного интима, о котором грезилось на заоблачных холодных перевалах, Кирилл Петрович не ощущал, что от его супруги исходят искры душевного тепла. Между ними не пробегал тот самый химический катализатор, который бы мог ускорить или хотя бы ощутимо продвинуть искреннее и неподдельное влечение друг к другу. Они жили скорее по привычной необходимости, чем по истинному притяжению родственных душ. Все эти годы Кирилл Петрович много и тяжело работал. В тяготах и лишениях непростой жизни полевого исследователя он упорно собирал материал для кандидатской диссертации, которую впоследствии успешно защитил. Как следствие этому, быстро продвигался по служебной лестнице, пока, наконец, к неуёмной радости Светланы, не был назначен начальником геологической экспедиции в курортном городе Сочи. Кирилл Петрович не очень понимал смысл расхожей фразы «знал бы прикуп, жил бы в Сочи». Зато его Света в этом прикупе разобралась весьма профессионально. Уже через полгода после переезда, она отыскала в посёлке Красная Поляна, расположенного в пятидесяти километрах от Сочи, добротный двухэтажный дом, который по сходной цене уговорила купить своего мужа. Дом находился в живописном ущелье, окружёнными заснеженными вершинами кавказских гор. Его окружали вечнозелёные вековые сосны, чередующиеся коричневатыми прожилками белоствольных, тянущихся к ярко-синему небу, берёз. Светлана полюбила этот дом больше жизни, и сейчас, когда самолёт уже совершил посадку в сочинском аэропорту, Кирилл Петрович подумал, что его, пока ещё законная жена, по сути, променяла его на этот особняк. И, наверное, именно поэтому они уже пять лет не живут вместе, потеряв незримую связь, определяющую достойное бытие нормальной семьи.

На аэровокзальной площади Кирилл Петрович на удивление быстро поймал, разрисованную красными шашечками, таксомоторную «Волгу», которая, взвизгнув тормозами, стремительно помчалась к Красной Поляне. Проезжая мимо одного из высотных административных зданий, Кирилл Петрович увидел на электронном табло, высветившуюся зеленоватым неоном, сегодняшнюю дату. Календарь показывал 23 сентября. Это был день осеннего равноденствия, начало астрономической осени. Вместе с тем, это был день рождения Светланы, ей исполнилось 44 года. Кирилл Петрович прикинул, что совсем некстати сегодня объявлять Свете о разрыве их супружества. С другой стороны, оставаться ещё на один день в Красной Поляне не входило в его планы. Кирилл Петрович был полон решимости не оттягивать неприятный разговор с женой и сразу расставить все точки в проблемах, которые могут при этом возникнуть. Не успев придумать что-либо определённое, Кирилл Петрович увидел вдруг возле на небе появились уютного придорожного ресторанчика лоток, за которым продавали букеты цветов. Попросив водителя остановиться, он купил для Светланы, пылающую красным заревом, охапку свежих роз.

Уже через час Кирилл Петрович стоял возле вечнозелёной кустарниковой изгороди, которая окаймляла, построенный им из сибирской лиственницы, роскошный дом. Неожиданно на него накатило, несвойственное ему, гнетущее волнение, связанное с неотвратимым разговором с женой. Стараясь погасить его, Кирилл Петрович вытянул из помятой пачки сигарету и закурил, выпуская причудливые дымовые колечки в сторону летней веранды. Но беспокойство и тревога не покидали его. Под стать его мрачному настроению на небе появились свинцовые тучи. Они незаметно сбрасывали дождевые капли на кленовые листочки, успевшие уже впитать опьяняющий запах наступившей осени.

Кирилл Петрович затушил, успевшую истлеть до самого конца, сигарету и решительно нажал на бронзовую ручку входной двери своего дома. Дверь оказалась не запертой. В центре гостиной возвышался, накрытый на двух человек, малахитового цвета, стол. На краю стола Кириллу Петровичу бросилась в глаза большая керамическая ваза, в которой алели точно такие же розы, как он держал в своих дрожащих руках. Над сплетением салатниц, селёдочниц, тарелочек и соусниц возвышалась пузатая бутылка марочного армянского коньяка «Арарат».

– Неужели это всё для меня, неужели Светлана предвидела или, ещё хуже, почувствовала, что я приеду в день её ангела, – мелькнуло в голове у Кирилла Петровича.

– Виталик, заканчивай уже свои водные процедуры, стол уже давно накрыт, пора начинать праздновать мой …, – Светланин нежный голосок, который становился более чётким по мере её продвижения из спального будуара в гостиную, неожиданно осёкся на полуслове. Она вдруг увидела своего мужа, стоявшего в напряжённой позе со свежими розами в руках. Света прикрыла припудренное лицо руками. Она изумлённым взором, не отрываясь, смотрела на Кирилла Петровича, которому показалась, что его милая супруга находится сейчас в состоянии транса. Полновесные, эллипсоидальной формы, груди Светланы нервно вздымались в глубоком вырезе голубого пеньюара. Немую сцену прервал громовой бас грузного мужчины, вышедшего из ванной в розовом махровом халате. Он деловито пророкотал:

– Всё, дорогой Светик, я готов праздновать твои две четвёрки до позднего вечера, не отходя от замечательного стола, что ты приготовила.

В обладателе экстравагантного пёстрого халата Кирилл Петрович признал своего бывшего заместителя по хозяйственной части Виталия Сергеевича Ананьева, который, надо отдать ему должное, не потерял самообладания и патетически произнёс:

– Кирилл Петрович, какой сюрприз, сколько лет, сколько зим, прошу вас к нашему столу.

Беспардонная наглость Виталия Сергеевича, как ни странно, не разозлила и не вывела из себя Кирилла Петровича. Наоборот, он даже успокоился, пришёл в себя, подумав при этом, что действие развивается, как в плохом водевиле, по принципу: чем хуже, тем лучше. Вслух же он деловито отчеканил:

– Неуважаемый Виталий Сергеевич, у вас есть всего пять минут, чтобы привести себя в надлежащий вид и немедленно покинуть стены, пока ещё, моего, дома.

Светлана за всё время не проронила ни единого слова. Бесцветные слёзы, размазывая тушь на ресницах, ниспадали на голубой пеньюар, оставляя на нём мокрые прогалины. Кирилл Петрович мельком взглянул на свою жену и, с трудом подбирая нужные слова, взволнованно произнёс:

– Произошло то, что давно должно было произойти. В этом в абсолютно равной степени виноваты и я, и ты. Поэтому, буду немногословен. Я пишу заявление на развод, которое ты завтра отнесёшь в суд, полагаю, ты возражать не будешь. Относительно раздела имущества проблем не будет: я оставляю тебе дом, зловещая тень которого виновна в нашем разладе.

Светлана молчаливо кивала головой, соглашаясь во всём, что говорил её, можно сказать, экс-муж, и продолжала беззвучно плакать. Кирилл Петрович налил себе рюмку любимого коньяка, быстро влил в себя живительную влагу, обвёл расширившимися зрачками квадратуру своего бывшего дома, и, словно прощаясь с ним, грустно проговорил:

– Ты помнишь, Светлана, рассказ Антона Чехова «Цветы запоздалые». Он начинался словами «Дело происходило в одно тёмное, осеннее „после обеда“ в доме князей Приклонских». Наш же с тобой роман заканчивается почти теми же словами «Дело происходило в одно тёмное, осеннее „после обеда“ в доме геологов Ладыгиных».

Кирилл Петрович приблизился к Светлане, быстро и отрывисто поцеловал её, и, мгновенно отстранившись, вручил пламенеющие розы, грустно проронив на ходу:

– Я дарю тебе, Света, запоздалые цветы, прощай и, кстати, с днём рождения.

На следующей день ночным поездом Кирилл Петрович вернулся в Пятигорск. Прямо на перроне, отыскав телефонный таксофон, он позвонил Наташе.

– Милая моя девочка, – прокричал он в телефонную трубку, – на белом свете существуют две субстанции: это моя жизнь и ты, но тебя я люблю больше; ты сделаешь меня самым счастливым человеком, если не откажешь мне надеть на твой нежный пальчик обручальное кольцо.

Телефонная трубка молчала, из её верхней части прослушивались судорожные вздохи и негромкие рыдания.

– Наташа, Наташенька, родная, что с тобой, я люблю тебя, я еду к тебе, – Кирилл Петрович яростно бросил трубку, которая, не коснувшись рычага, сиротливо качалась из стороны в сторону в сквозном привокзальном пространстве.

Уже через четверть часа взволнованный Кирилл Петрович входил в свой рабочий кабинет, процедив на ходу удивлённой Ирине Алексеевне:

– Пригласите ко мне Наталью Николаевну, и как можно быстрее.

Через несколько минут Наташа бесшумно вошла в кабинет, и покрасневшими глазами вопросительно смотрела на Кирилла Петровича. Делая заметное усилие над собой, она тихо прошептала:

– Кириллочка, мой ненаглядный, мне ничего не приснилось и не послышалось, я правильно поняла твои волшебные слова?

Кирилл Петрович быстро подбежал к Наташе, крепко обнял её за хрупкие плечи и поспешно расшифровал, сказанное ранее по телефону:

– Ненаглядная моя Наташенька, я очень хочу, чтобы ты стала моей женой, я прошу твоей руки, которую не выпущу из своей до конца жизни.

Сгорающая от любопытства, Ирина Алексеевна увидела через замочную скважину, стоящего на коленях Кирилла Петровича и Наташу, нежно целующую его в, склонённую перед ней, голову.

Через два месяца Кирилл Петрович получил по почте решение сочинского суда о расторжении его брака со Светланой. Буквально на следующий день он потащил Наташу в городское бюро записи гражданского состояния, которое тремя неделями позже официально зарегистрировало их бракосочетание. По обоюдному решению пышных торжеств по этому случаю решили не устраивать. Свадьбу отметили в уютном пригородном ресторанчике, незаметно прилепившегося к подножью горы Машук. Ввиду пикантности сложившейся ситуации, своей дочери Кирилл Петрович решил пока ничего не сообщать, отложив это на неопределённое будущее. На свадьбу были приглашены только виновники торжества: Наташа и Кирилл Петрович. Когда, далеко не юный, жених наполнил фужеры шампанским, Наташа, приложив пальчик к его губам, готовым произнести здравицу, радостно провозгласила свой тост:

– Милый мой Кирюша, ещё совсем недавно я считала, что самым счастливым днём моей жизни был день окончания университета, сегодняшний день принёс мне намного больше счастья, и я хочу, чтобы таких дней у нас было много, за тебя и за твою Наташку.

Однако радостная и возбуждённая Наташа ещё не догадывалась, что через год на её долю выпадет ещё один, не менее счастливый, день. Это будет день рождения её первенца, маленького черноволосого малыша, которого она с любимым мужем Кириллом назовут Никита.

…Прошло пять лет. Душистый запах одесской белой акации окутал розовую балюстраду приморского ресторана. За столиком, покрытым красно-шашечной клеёнкой, сидели две нарядные красивые женщины. В стройной брюнетке можно было узнать Татьяну Кирилловну Ладыгину, а в слегка располневшей блондинке – Наталью Николаевну Ладыгину. Закадычные подруги, которые ещё не знали, что являются однофамильцами, встретились по случаю пятилетия окончания университета. За столиком в бело-голубом матросском костюмчике гордо восседал ещё один человечек, трёхлетний симпатичный карапуз Никита Кириллович Ладыгин. Татьяна умилённо посматривала на Наташкиного сынишку, обнаружив в его облике до боли знакомые черты, принадлежащие то ли известному актёру, то ли мужчине, которого она когда-то встречала. Мужественный и суровый геолог, Кирилл Петрович Ладыгин, имеющий самое непосредственное отношение к этой обворожительной троице, так и не нашёл душевных сил поведать своей дочери о значительных изменениях, произошедших в его непростой жизни. Так уж получилось, что это должна была осуществить Наташа, и сделать это надо было именно сейчас. Дрожащими от волнения руками она разливала по прозрачным бокалам всё тоже светлое «Мартини» и, осторожно выстраивая нужные слова в приемлемую фразу, тихо промолвила:

– Танечка, ты не представляешь, как я тебе благодарна, что ты меня вызволила их карпатского ада, в котором я пребывала несколько месяцев.

– А ещё, я тебе по гроб жизни обязана, – поспешно выпалила Наташа, – что встретила твоего отца, которого полюбила навеки и за которого вышла замуж, а также…

Наташа, не переводя участившегося дыхания, хотела продолжить свой жалостливый монолог. Но взглянув на раскрасневшееся от прихлынувшей крови нежное лицо Татьяны, на потемневшие светлые зрачки её выразительных глаз, на сплетённые, вокруг аритмично бившегося сердца, ухоженные руки, мгновенно осеклась на полуфразе.

Слегка оправившись от внезапного шока, Татьяна рассеянно оглядывалась вокруг себя, словно искала надёжную и неуязвимую опору, которая придала бы ей жизненные силы продолжить своё бытие в этом порочном мире. И она тут же нашла этот защитный оплот, когда в поле её бокового зрения попал маленький Никита. Она не поверила своим глазам: обворожительное личико Никиты, как две капли воды, дублировало благообразное лицо её любимого папочки, Кирилла Петровича Ладыгина. Таня бросилась к Никите, стремительно подхватила его на руки и крепко прижала его к груди. Она стремительно помчалась на мерный звук, журчащего совсем рядом, аккорда морского прибоя. Таня опустила Никиту на землю, и они, взяв друг друга за руки, побежали по прибрежному золотистому черноморскому песку, оставляя на нём поочерёдно большой и совсем маленький след. Бирюзовая волна медленно накатывала, на их песочные отметины, но Таня и Никита, словно убегая от неё, весело мчались по берегу, наступая на розоватые блики заходящего солнца.

Пропавшая без вести

Допотопные ходики, доставшиеся Виктору по наследству от деда, не спеша отсчитывали ночное время. Сегодня Виктор неистово желал, чтобы их стрелки, которые показывали третий час ночи, вопреки всем законам диалектики, начали двигаться назад. Согнутая в полумесяц, яркая луна беспардонно заглядывала в раскрытое окно, рассыпая желтоватые отсветы на посапывающего, трёхлетнего Дениску, сына Виктора и Елены. Леночка до сих пор не вернулась с работы, то есть не совсем с работы, а с какой-то вечеринки, которые сегодня принято называть корпоративными. Лена занимала ответственную должность директора городского архива. То ли по долгу службы, то ли в силу своего коммуникабельного характера Елена считала, что ничто так не сплачивает и не сближает производственный коллектив, как совместное застолье не в обыденной обстановке уютного ресторанчика или пикник на лесистом берегу загородной речушки. Да и повод для этого сегодня был весьма значительный: настольный календарь показывал восьмой день, только что наступившей, весны. Это был хлопотный для мужчин – Международный женский день. Вот и Виктор сегодня подсуетился. Он бессмысленно блуждал по парфюмерным и галантерейным отделам центрального универмага, в которых, обезумевшие от бестолковой гонки, мужики могли приобрести только дешёвую и безвкусную бижутерию. В беспорядочных лабиринтах торговых секций Виктор наткнулся на Люсю, лаборантку кафедры философии, где он преподавал диалектический материализм. В затемнённом лестничном пролёте торгового центра вертлявая Люся подвела его к толстощёкой спекулянтке, у которой он приобрёл для Леночки по сходной цене французские духи «Шанель». На самом деле цена была не такая уж и сходная и составила чуть ли не весь гонорар, который он вчера получил за цикл своих статей в толстом журнале «Вопросы философии».

Виктор выглянул в окно. Ночная мгла уже не казалась такой кромешной, а на дальнем горизонте высвечивались белесые полосы грядущего рассвета. Знаменитые французские духи, завёрнутые, в перевязанную красной ленточкой, серебристую упаковку и букет пурпурных тюльпанов молчаливо дожидались Леночку, которая почему-то не спешила заполучить их. Виктор уже звонил её заместителю Геннадию Олеговичу, бестактно подняв его с постели. Тот, оторвавшись от приятных сновидений, не совсем внятно пробормотал, что вся компания в добром здравии и прекрасном настроении разошлась около полуночи. Виктор не на шутку разволновался. Он, негнущимися пальцами накручивая телефонный диск, сделал ещё несколько звонков. Начальник отдела использования документов, рыжеволосая Дина Анатольевна и заведующая сектором комплектования, долговязая Ольга Ивановна в один голос повторили, что вечеринка прошла на высоком уровне и закончилась после одиннадцати вечера. Виктор не постеснялся разбудить ещё нескольких Леночкиных сослуживцев, все они в унисон подтверждали, что празднество завершилось между одиннадцатью и двенадцатью часами уже минувших суток и что никто не заметил, когда и куда делась Елена Александровна после выхода из ресторана.

Виктор уже не на шутку забеспокоился. Было за что тревожиться. Елена любила шумные сборища и быть в эпицентре больших компаний. Но она никогда не давала повода Виктору заподозрить её в чём-то пагубном и непорядочном. Кроме того, Леночка была маниакально точным и пунктуальным человеком, являясь на всевозможные встречи, приёмы и совещания в точно назначенное время. Возвращение домой не составляло исключения. Она ещё вчера обозначила время своего прихода не позже полдвенадцатого вечера, взяв, вероятно в расчёт, что ресторан работает до одиннадцати.

Утром беспокойство Виктора достигло апогея. Он забросил Дениску в детский сад и поехал в городское отделение милиции. Немолодой капитан, которому уже не суждено было стать майором, рассеянно выслушав Виктора, отрывисто воскликнул:

– Да вы что сговорились все, за сегодняшнюю ночь уже четыре сообщения о пропавших родственниках. Впрочем, что делать, пишите заявление с подробным изложением всех известных вам фактов и данных о вашей жене, и уже через два дня наш оперативный отдел объявит её в местный розыск.

Виктор ещё не знал, что дела по розыску пропавших являются кропотливой и неблагодарной работой. Он не думал, что отделения милиции, которые завалены нескончаемым ворохом более важных расследований, занимаются ими крайне неохотно, спуская их с течением некоторого времени в разряд нераскрытых. Виктор понятия не имел, что на сегодняшний день в розыскных милицейских списках числятся более ста тысяч человек. И ещё он не ведал, что первое место по исчезновению занимают женщины, они составляют более тридцати процентов пропавших. Получалось, что в первую очередь, мы не бережём наших жён, матерей и сестёр. По своей наивной простоте Виктор ошибочно полагал, что без вести пропадают только в кровопролитных битвах на поле боя.

Вернувшись домой, Виктор увидел себя в коридорном зеркале. На него смотрел взбудораженный, с синеватыми мешками под слипающимися серыми глазами, человек. Он подумал, что вряд ли сумеет прочитать сегодня своим студентам запланированную лекцию на непростую тему «Теория познания эмпириокритицизма». Для кандидата философских наук, доцента Виктора Евгеньевича Ефремова чтение лекций в университете являлось не просто обыденной работой и не рутинной «обязаловкой», как для некоторых его коллег по кафедре. Кафедральная трибуна заменяла ему авансцену, а, взлетающая вверх своими выщербленными ступеньками, аудитория представлялась театром, в котором он являлся единственным актёром. Если артисту непременно надо было обладать талантом перевоплощения и лицедейства, то Виктор был ещё и носителем глубоких энциклопедических знаний. Сегодня же ему явно было не до театра и не до проповедования доброго, разумного и вечного. Он торопливо позвонил веснушчатой лаборантке Люсе и впервые в жизни отменил лекцию, сославшись на внезапный недуг.

Виктор познакомился с Леночкой семь лет назад. Он, тогда ещё и двадцативосьмилетний аспирант, завершал работу над диссертацией. Его научный руководитель профессор Рыжова, скептически обозревая, залатанные в нескольких местах, отечественного пошива джинсы и застиранную, неопределённого цвета, рубашку сжалилась над ним и выдала ему околонаучную подработку. Подработка или «халтура», как называли её коллеги Виктора по философскому цеху, заключалась в прочтении цикла лекций по социальной психологии на курсах при городском бюро туризма и путешествий. Зачем экскурсоводам в рамках этого курса надо было сдавать экзамен по психологии, да ещё и социальной, Виктору было неведомо. Несмотря на это, он вдохновенно читал свои лекции, находя доступные слова и живые примеры в объяснении закономерностей поведения людей при их совместном функционировании. Большинство слушателей интересных лекций Виктора были представительницы прекрасного пола. Русоволосая и обаятельная Леночка, которой исполнилось тогда двадцать три года, была его самой прилежной студенткой. Виктор сразу выделил её из своей привлекательной аудитории. На него в упор смотрели большие и выразительные, с зеленоватым отблеском, глаза его будущей жены. Ироничный взгляд этих обворожительных глаз нарушал плавное течение мыслей Виктора, заставлял его делать вынужденную паузу в изложении материала, который он увлечённо преподавал.

Виктор вырос в интеллигентной семье, где во главу приобретаемого ставились образование, нравственные устои и духовные ценности. Отец работал заведующим хирургическим отделением в престижной городской больнице, а мать преподавала в техникуме английский язык. Маленький Витя не посещал детский сад, получая первоначальные мирские сведения из множества, тщательно подобранных заботливой мамой, детских книжечек, которые ему с упоением читала образованная няня-гувернантка. В подростковом возрасте он не входил в дворовые компании, не играл в футбол, как следствие этому, не разбивал стёкла у соседей, не ругался матерными словами и не курил, подобранные на улице сигаретные «бычки». В противовес этому, Виктора обучали играть на скрипке, он серьёзно занимался шахматами и посещал кружок художественного слова в городском Дворце пионеров. Виктор получил канонически благопристойное воспитание, превратившись, к моменту окончания школы, из очкарика-отличника в порядочного молодого человека. Он без особого напряжения поступил на философский факультет, готовя себя постигать диалектическую механику окружающего мира и стать, в конечном итоге, мудрецом, умеющего сделать людей счастливыми.

В то время, как сверстники Виктора стали заглядываться на своих одноклассниц, он продолжал опустошать книжные полки районной библиотеки, неистово впитывая в себя, малопонятные, но захватывающие его буйное детское воображение произведения Артура Шопенгауэра, Фридриха Ницше и Жан Поль Сартра. Только в десятом классе он стал замечать, неожиданно появившиеся, округлые формы своих ровесниц. Виктор отчаянно и безответно влюбился в хорошеющую не по дням, а по часам закоренелую двоечницу Катьку, случайно увидев в раздевалке перед уроком физкультуры её маленькие и упругие груди. Влюблённость быстро прошла, но почти до самого окончания университета Виктору продолжали сниться запретные эротические сны, которые заканчивались внезапным пробуждением от непроизвольных поллюций, расслабляющих его ранимую психику. В университете он всецело был поглощён учёбой, оставаясь чуть ли не единственным девственником в этом храме науки. Понятно, что он не жил в стерильном вакууме и видел, что по ту сторону разграничительного барьера, который он сам себе соорудил, существуют прекрасные особи противоположного пола. Однако начинающий философ не предпринимал никаких шагов знакомства с ними, не представляя, как это сделать.

Долгожданное начало этому взаимодействию положила благодарная слушательница его лекций, очаровательная Леночка Афонина. Так получилось, что Виктор Евгеньевич сразу же заворожил её своими интересным и увлекательным изложением сложного и ранее неведомого ей предмета. Да и в самом лекторе Лена разглядела необычного и открытого, нетронутого жизненной грязью, непорочного и ультрачистого человека. За её спиной было только десятилетнее школьное образование с большинством удовлетворительных «троечек» в аттестате. Несмотря на это, она обладала острым аналитическим умом и прирождённым умением управлять, организовывать и располагать к себе. Апологет Платона, Гегеля и Канта, высокий, с правильными чертами фотогеничного лица, Виктор Евгеньевич как-то сразу запал Леночке в душу. Она догадывалась, что он был дилетантом в формировании каких-либо отношений с женщинами. Леночка решила устранить этот пробел в образовании своего наставника. Недолго думая, после очередной увлекательной лекции, она подошла к Виктору и кокетливо произнесла:

– Виктор Евгеньевич, у меня накопилось к вам много вопросов, мне далеко не всё понятно в ваших прикольных лекциях, когда у вас консультации или, может быть, вы даёте частные уроки.

Виктор вздрогнул от жгучего и искрящегося Леночкиного взгляда и, неожиданно для себя, промямлил:

– Как вы назвали мои лекции? Прикольными. Весьма любопытное слово. Что же касается консультаций и частных уроков, то они просто не предусмотрены учебным планом.

Так получилось, что они вместе вышли с аудитории и так сложилось, что вскоре вместе оказались на оживлённой и шумной городской улице. Лена, напористо отрезая Виктору пути возможного отступления, беспрерывно задавала ему вопросы по изучаемому курсу, на которые он, постепенно воодушевляясь, давал обстоятельные ответы. Они шли вместе по заснеженному мегаполису, испещрённому стальным серпантином трамвайных рельс и беспорядочной паутиной троллейбусных проводов. Вечерняя неоновая подсветка рекламных вывесок озаряла их лица салатовыми отблесками. Одухотворённый Виктор не умолкал ни на минуту, ненавязчиво погружая Леночку в запутанный хаос концепций эмпиризма, мистицизма и экзистенциализма. В лице своей прелестной спутницы Виктор нашёл внимательного и благодарного слушателя, которая всё больше и больше проникалась к нему искренним уважением и симпатией. В немногочисленных паузах своего длительного монолога он поймал себя на крамольной мысли, что никогда в жизни ему не было так хорошо и спокойно, как сегодня с этой привлекательной девушкой. Леночка, боясь поскользнуться на заледенелых тротуарах, попросила Виктора разрешения взять его под руку. Когда она поворачивалась к нему лицом, чтобы что-то спросить, он впервые ощущал горячее дыхание женщины, находящейся так близко от него. Виктор захотел прикоснуться к ней, взять за руку и согреть её. Но в силу своего пуританского воспитания трепетал даже от зародившейся мысли об этом.

Густой снег обволакивал силуэты городских каменных строений белесой пеленой. Падающие ажурные снежинки касались одухотворённых лиц Виктора и Леночки. Быстротекущее время остановилось для них. Виктор предстал сейчас перед Леночкой не актёром, надуманных им, философских подмостков, а неким монстром неведомых ей знаний. В то же время она отчётливо осознавала, что всей душой тянется не только к тому новому мирозданию, которое открывал перед ней преподаватель, а и к самому Виктору.

Незаметно они приблизились к малоприметной трёхэтажке, где проживала Леночка. Она с откровенным нежеланием, освободив свою руку из-под руки Виктора, проникновенно сказала: