Читать книгу: «Завтрак подлеца, или Небо цвета «Апероль». Инди-роман», страница 2
– Caritas, – произнёс я.
– Что? – в недоумении откликнулся Антон.
– Первое послание к Коринфянам. Глава тринадцатая, стих тринадцатый знаешь же? А ныне пребывают сии три: вера, надежда, любовь. И любовь из них больше.
– Ну окей. И что?
– Так вот любовь в этом стихе на латыни вовсе не amor, а caritas, то есть это скорее забота и сострадание. Care или compassion, – говорю я значительно и загадочно.
– Ты это к чему?
– Не знаю… То есть знаю, на самом деле. У меня ощущение, что когда я бегал по пятнадцатимиллионной Москве, в смятении пытаясь понять жив я или мёртв, всё, что мне было нужно, это чуть-чуть этого самого каритаса. И я так и не смог его найти. Ну, не считая Юли. Так удивительно.
– А ты искал?
– Искал. Но это я только теперь понимаю, что искал. А пока бегал – не понимал. Пока бегал, я просто отчаянно пытался выжить. Мне как-то не до этого было. А сейчас понял, что любовь и сострадание меня бы сразу спасли. И не надо было бы ничего расследовать.
Ответного слова Антона я так и не дождался. Мультик мне надоел, и я понял, что пора спать.
Уснуть я, конечно, долго не мог. Вспомнил и свою преподавательницу английского Cariad из Уэльса, которая правила текст моей песни. И слово сharity. И всё, что только могло напомнить мне слово сaritas.
Я поспал около двух часов. Проснулся, несмотря на это, вполне бодрым. Живым. Не в сортире в луже…, а вполне себе на диване. Реальность больше никуда не плывёт, хоть я и не до конца уверен, что это всё та же реальность, что раньше. Антон ещё спит. Я осторожно открываю дверь балкона, надеваю тапочки и выхожу покурить.
В последнее время всё не мог понять что это за такое бешеное желание жить: как у Достоевского – хоть как, хоть на скале на узенькой площадке; или у Эрдмана – как бегающая обезглавленная курица. А теперь понял. Даже не понял – прочувствовал. Что понадобилось для этого Достоевскому, я знал. Что Эрдману – примерно тоже догадывался. Мой урок был сравнительно лёгким. Усвоен он хорошо. Сегодняшняя ночь вернула мне страх смерти. А значит – ко мне возвращается жизнь.
Снег на балконе хрустит под ногами как в сибирском детстве. Солнце щедро поливает светом заснеженный двор. Лепота. Боже, как же хорошо жить!
Очерки миллениала
Введение
Начнём, наверное, с самых пелёнок.
Я родился зимой 1987-го в самом центре огромной страны, известной как СССР. Мой родной город – Омск. Вырос я в средненьком районе – ни хорошем, ни плохом. И жили мы достаточно средненько по тогдашним меркам: в одной из стоящих в ряд брежневок в маленькой двухкомнатной квартире. Впятером: я, мама, папа, брат и бабушка. В 90-е у нас было советское счастье: квартира, машина и дача. Таким же примерно счастьем (более или менее) обладало и большинство моих друзей.
На Ленинском рынке стояли игровые автоматы Packman, в которые я любил играть. Новомодное развлечение стоило 20 копеек. Летом в Сибири солнечно и жарко. Зимой так же солнечно, но морозно, зато можно кататься на санках. К маме на работу в аэропорт ходил 60-й автобус. По телевизору были «Мушкетёры», Игорь Тальков и группа «Кар-мэн». На два этажа выше жил сосед Ромка, старше меня на четыре года, к которому я мог обратиться, если меня будут обижать. Вот, собственно, и всё, что заботило меня в советский период моей жизни.
А, да – ещё, года в три, Наташа в ответ на моё предложение выйти за меня замуж сказала, что она подумает. «Что тут думать?!» – возмутился я. Что дальше – не помню. Но со свадьбой что-то не срослось.
Мы вели классическую дворовую жизнь: песочницы, футбол, костры и погони друг за другом по гаражам во время какой-нибудь очередной игры в духе казаков-разбойников. Тогда я ощущал себя безусловным лидером, потому что, когда мы играли в трансформеров, я непременно был Оптимусом Праймом. Мы, естественно, дрались время от времени. И, если честно, я чаще проигрывал. Возможно потому, что старался не драться с теми, кто слабее. А может, просто не особо умел драться.
Мы курили где-то за гаражами, везде лазили. Перемахивали через четырёхметровые заборы с поразительной лёгкостью. Тусовались с бомжами, задирали местных стариков. Ссорились и дрались с ребятами из соседних дворов. Мы находили бродячих щенков, делали для них картонные домики, а потом пристраивали их в семьи. В общем, жизнь была довольно насыщенной.
А потом я пошёл в школу и решил, что пора браться за ум.
Во-первых, я бросил курить.
Во-вторых, почему-то бросил материться. Это – ненадолго.
Поначалу школьная жизнь тесно переплеталась с дворовой. И к этому времени как раз относится моя первая история.
Беседка
Было мне тогда девять лет. Я только закончил третий класс, и наступило прекрасное безмятежное лето. Как обычно, жаркое и солнечное. Ещё до полудня мы выбегали во двор и гонялись друг за другом с брызгалками – такими приспособлениями для обливания водой, сделанными из пластиковых бутылок и шариковых ручек. Водяные пистолеты тогда встречались редко, да и брызгалки лучше справлялись с задачей – запустить как можно дальше как можно более толстую струю воды.
Вечером, когда становилось чуть посвежее, мы играли в футбол на дворовом поле. Иногда в прятки, в догонялки, в пионербол. Находили и необычные развлечения: к примеру, развести костёр у помойки и выплавлять из свинца биты; или делать капельницы – пихать в костёр пластмассу, потом доставать её палкой и смотреть, как она капает. У меня до сих пор остался шрам от одной из таких капель на большом пальце правой руки.
Вся наша жизнь летом проходила во дворе или неподалёку от него.
Это был один из тех советских, сейчас уже вымерших дворов, где все друг друга знали. Бабушки летом сидели на лавочках. Ребятня играла в песочницах, качалась на качелях и строила шалаши. Деды резались за столом в конце двора в шахматы и домино. Они болтали, смеялись, что-то выкрикивали, а мы не могли понять, что там за рыба и какого ещё козла там забивают.
В то время подобные дворы ещё не перевелись, но наш всё равно был особенным. Даже школьные друзья мои часто гуляли именно у нас, потому что здесь как-то уютней, чем в их собственном. Мы очень любили свой двор и старались всячески его обустраивать. Сами сделали футбольные ворота. Не ломали ничего. Ратовали за новую песочницу. Мы знали, что это всё – наше общее. Мы тут живём и за это место отвечаем.
Так вот, одним июльским днём подхожу я к своим пацанам во дворе, а они о чём-то болтают наперебой. Сразу видно, на дело какое-то собрались.
– Привет! О чём базар? – говорю…
Ну принято тогда было так общаться.
– О, Сёмка! С нами пойдёшь?
– Куда? – спрашиваю.
И тут мне объясняют, что где-то на железной дороге, тут, недалеко, есть беседка, никому не нужная. Что есть план разобрать эту беседку по доскам, принести во двор, и тут снова собрать. И будет у нас во дворе беседка. Красота?
План мне показался отличным. Хотя вот сейчас я не представляю, как бы мы её на самом деле собирали. Но тогда у меня даже сомнений не возникло, что всё будет сделано на раз-два, и я согласился.
День выдался знойным, что только улучшало и без того весёлое летнее настроение. Предстояла приятная прогулка в новые для меня места, там интересное дело, а итогом всего должно стать улучшение нашего любимого двора. Радость, да и только! Единственное, что меня немного волновало, удастся ли разобрать беседку побыстрее, чтобы вернуться к показу фильма «Чёрная акула». Потому что школьные-то пацаны говорили, что будут смотреть, а завтра придут во двор делиться впечатлениями, а я что – буду стоять и глазами хлопать?
В поход за беседкой собралась, значит, следующая компания: я, Ромка Татарин, Джон Смоленский, Саша Рябчик, Саня Самодуров и Димка Бородин. Димка с Саней моего возраста, Ромка, Джон и Рябчик постарше.
Мы добрались до беседки где-то за полчаса. По пути пришлось перелезть через пару заборов, но заборы мы тогда вообще преградами не считали. Начали отламывать доски от беседки. Дело это оказалось достаточно хлопотным. Прибиты доски добротно, а никакого инструмента мы с собой не прихватили. Устали быстро – оторвав немногим больше десяти досок.
Но тут пришло нам спасение и оправдание: вдруг налетели тучи и начался дождь. Льёт сильно – значит, скоро кончится. Мы сбились в центре беседки, чтоб с краёв не заливало. Пацаны коротали время за сигаретками. Я смотрел в сторону дома и думал про «Чёрную акулу». Хоть бы успеть.
Дождь, как и ожидалось, быстро перестал, но мы решили вернуться к разбору беседки позже. А пока – осмотреть окрестности и поискать ещё чего-нибудь интересного.
Мы шатались по округе и через некоторое время набрели на высокие деревянные ворота какого-то обветшавшего здания. На воротах висел большой замок. Подёргали – не открыть. Тогда мы при помощи этого замка и выпирающих кирпичей, подталкивая друг друга, забрались на крышу. С крыши был выход на кирпичную вышку. В ней, судя по шприцам и другим характерным отходам, иногда тусовались наркоманы.
Пока мы лазали внутри, снова начался дождь. Остались там переждать. Сидим, болтаем о том о сём, выдумываем чего-то, смеёмся. Высматриваем с вышки ещё что-нибудь интересное поблизости. Вокруг одни непонятные строения, как после войны. Здания, по виду которых нельзя понять, заброшены они или нет; пошорканные автомобили, стоящие без колёс на кирпичах; сгоревшая постройка… Если бы не зелень листвы, картина была бы невыносимо грустной.
Любуясь видом из оконного проёма, мы вдруг заметили какого-то дядьку. Да и он, похоже, по смеху и возгласам обнаружил нас. Значения этому мы как-то не придали. Но когда дядька через несколько минут уже бежал по крыше, тут-то мы и поняли, что пора бы отсюда сваливать подобру-поздорову.
Благо бегать мы тогда умели хорошо. Но дядька тоже оказался не промах. Он нас уже почти настиг, когда мы подбежали к тому месту, где залезли на крышу час тому назад. Прыгать оттуда очень высоко, и все начали что-то выдумывать: слезать по кирпичам, приспосабливать верёвку, которая валялась тут рядом. Но способы эти были довольно сомнительными. Помню, когда слезал Димка Бородин, кирпич оторвался, и Димка приземлился уже с кирпичом на голове. Ну ладно. Кое-как вслед за ним слезли Ромка и Джон. Рябчик что-то копался, загораживая дорогу. А дядька-то уже вот он – совсем близко. Тогда я крикнул: «Хуль ты жопу чешешь?! Прыгай!» И Рябчик спрыгнул. Но только мы с Саней рванулись за ним, как перед нами возникла палка и за спиной раздалось грозное: «Стоять!» Мы испугались. Оставалось, собственно, стоять и с грустью смотреть вслед убегающим друзьям. Из-за угла за ними ринулся другой мужик – с собакой. Пацаны резко свернули и скрылись в кустах. Туда за ними прыгнула собака. Всё. Что будет с нами дальше – непонятно.
Дядька нас куда-то повёл. Скоро мы пришли в подобие диспетчерской. Небольшая комната в одном из этих полузаброшенных зданий. Стол, старый телефон с диском и дырочками для пальцев, плохо работающий маленький телевизор. Кроме дядьки там сидела какая-то тётка. Чуть позже пришёл запыхавшийся дед – тот мужик, что гнался с собакой за нашими ребятами. Дед сказал, что шпану догнать не удалось. Я немного обрадовался.
Никто не знал, что с нами делать. Явно намечался допрос. Саня испуганно глядел на меня. Я же думал, что хорошо бы всё закончилось поскорее, потому что «Чёрная акула» начнётся уже через полчаса.
Наконец дед начал задавать вопросы. Напоминало это сцену из военных фильмов. Не думаю, что он сам воевал. Скорее всего, просто насмотрелся Штирлица.
Он настойчиво интересовался, что мы делали на закрытой территории. На это мы отвечали, что понятия не имели, что территория закрытая, и вообще мы просто гуляли. На вопрос о том, кто те парни, что были с нами, мы сказали, что это ребята из соседних дворов, встретились мы с ними случайно и даже не знаем, как их зовут. Когда спросил, не дёргали ли старшие ребята какие-нибудь двери, мы сказали, что ничего не дёргали, разве что те большие деревянные ворота. И тут дед крикнул: «Ага! Они хотели наши компьютеры украсть!» Мы уверяли, что понятия ни о чём не имеем и не знаем ни про какие компьютеры. Отпустите, мол, нас домой, дедушка. Пожалуйста.
Поразмыслив ещё немного, дед сказал: «Я всё понял: эту малышню на разведку послали. Прощупывают». Я подумал: «Ну всё, дед точно умом тронулся». А тот уверенно отдал тётке приказ: звони в милицию. Следующие полчаса тётка пыталась дозвониться. А дед всё причитал: «Как же я сразу не догадался? Это разведка». Тётка вызвала наряд, растерянно объясняя, что нарушители и разведчики – девятилетние дети. Минут 40 мы ждали ментов. Дед всё это время что-то шептал и иногда бил ладонью по столу. Это пугало.
Времени прошло много. Успеть на «Чёрную акулу» надежды не было уже никакой.
За окном показался новенький милицейский Land Rover. Это, конечно, круто. Хоть на Land Rover’е прокатимся. Будет чем перед школьными друзьями козырнуть, раз уж с «Акулой» такой косяк вышел. Да и дворовым рассказать не стыдно.
Из машины вышли два мента с автоматами Калашникова. Клянусь вам, нас принимали как опаснейших рецидивистов. Дед с чувством выполненного долга и, наверное, предвкушая орден или хотя бы медаль, передал нас в заботливые руки органов правопорядка. Лица ментов выражали только равнодушие и несколько озлобленную усталость. Чем, мол, приходится заниматься! Но везли нас в отдел по всем правилам. Усадили на заднем сидении посередине, сами – по бокам, видимо, чтобы мы не выпрыгнули на ходу. И правильно. Потому что я насмотрелся боевиков с Ван Даммом и Джеки Чаном и ведь правда мог бы.
Нас привезли в отделение у Ленинского рынка, записали со слов все данные: ФИО, дату рождения, место жительства, ФИО отца и матери, их даты рождения. Потом нас отвели в комнату, где сидели молодые вульгарно одетые женщины. Я сразу понял, что это проститутки. Мент сказал: «Девочки, вам на перевоспитание». «Девочки» улыбались и смеялись. Мне это нравилось, хоть и немного смущало, конечно. Потом одна из них сказала: «Ой! Ну что с вами делать?» Я говорю: «Домой отпустите». Тогда она игриво спросила:
– А ещё будете так делать?
– Нет. Мы так больше не будем, – в один голос ответили мы.
– Тогда чтобы на счёт три вас здесь уже не было. Раз…
Последним, что я слышал, было слово «два». В это время мы уже выбегали на улицу.
Когда я пришёл домой, оказалось, что у родителей полно гостей. Все сидели за столом, ели, пили и увлечённо беседовали. Я со всеми поздоровался и переключил телевизор на второй канал. «Чёрная акула» уже почти заканчивалась. А вот мои не самые приятные отношения с милицией – только начинались.
Междоусобицы
Шли годы, в жизни моей всё меньше места занимал двор, и всё больше – школа. К концу восьмого класса сложилась наша прочная банда, которую на районе старшаки прозвали «банда рыжих».
Нас было пятеро. С Димой Бирюзовым и Антоном Дёмочко мы учились вместе с первого класса. В шестом к нам перешли из других школ Серёга Токарев и Влад Московцев, они тоже влились постепенно в нашу компанию. Это ещё не вся банда – с нами много кто тусовался. Но мы пятеро – костяк.
Как рассказывал мне позже Антон Дёмочко, которого мы, кстати, с первого класса звали не иначе как Дёма, из-за чего многие малознакомые люди думали, что его зовут Дмитрий или Демьян; так вот, он рассказывал, что я тогда был центром компании, этаким объединяющим звеном. Наверное, дело просто в природном дружелюбии и коммуникативности, но тогда мне казалось, что я – прирожденный лидер. Я к этой роли привык и даже не думал, что может быть как-то иначе.
С Серёгой Токаревым мы особенно сдружились. Летом перед восьмым классом все наши разъехались кто куда: кто в Казахстан, кто на море, кто на другой конец города к бабушке. Мы же оба остались дома.
Вдвоём мы просто шандарохались по набережной, обсуждали фильмы, выдумывали какие-то приколы. Звонили Дёме и рассказывали истории, как мы познакомились в клубе «Твинс» с классными девчонками, как мы потом поехали к ним на хату и целовались там. Разыгрывали по телефону целые радиоспектакли. На самом же деле мы сроду в «Твинсе» не появлялись, да и с девчонками знакомиться не отваживались. Но поприкалываться над другом и поржать над тем, как он повёлся, – развлечение «лучше не придумаешь». В общем, за совместными занятиями подобной фигнёй мы тогда хорошо сошлись.
Год восьмого класса выдался сложным. Там и переход в другую школу, и возвращение. Но по-настоящему важны были, конечно, не учебные дела, а то, что творилось в нашей личной (в широком смысле слова) жизни.
Дети в старших классах бывают особенно злыми и жестокими. Видимо, отрываясь от родителей и пытаясь найти свое место в этом большом мире, подростки прибегают к насилию (хотя бы даже и словесному), чтобы, с одной стороны, показать свою самостоятельность, а с другой – занять какое-то положение среди сверстников. И несмотря на то, что я любил своих друзей, на людях я их безжалостно подкалывал. Мы все так делали, каждый в меру своего остроумия и малодушия.
Особенно доставалось тогда Дёме. Он был взрослее нас внутренне и не понимал, как можно унижать друзей. А мы все над ним измывались.
Токареву тоже доставалось. После того как его дом в Казахстане взорвался (из-за чего его семья и переехала в Омск), он пролежал в больнице около полугода. Понятное дело, набрал вес. За что получил погонялово Толстый и постоянно терпел связанные с этим подколы.
Кроме того, нас всё меньше занимали компьютерные игры и всё больше – девочки. Бритни Спирс ворвалась на МТV и стала для нас тем ярким ранневесенним солнцем, под которым почки на ветках набухают ещё до наступления настоящего тепла. Уже в шестом классе мы втроём с Владом и Димасом, не в силах терпеть натиск новых непонятных нам чувств, наконец подошли после уроков к трём одноклассницам и как-то стыдливо, даже боязливо предложили им… дружить. Чтобы не было так страшно, мы придумали разделить реплику – по слову на каждого: «девчонки», «давайте», «дружить». Глупо. Смешно. Мило. Как ни странно, это сработало, и последующий год выдался довольно бурным в отношении чувственных перипетий. Яркий и невинный год – необычное сочетание.
Но вот уже к восьмому классу многие соседки по парте обзавелись соблазнительными округлостями и совершенно к нам охладели. Все красивые одноклассницы гуляли с пацанами постарше и покруче. Попивали с ними пиво и курили сигареты. Мы же, по тогдашним меркам района Труда, запоздали в развитии. Пить – не пили, курить – не курили, и это было не круто.
Хотя насколько ты крут, судили не по тому, кто пьёт и курит, а кто нет. Главное – сколько человек могут за тебя впрячься и пойти на стрелу. А в этом мы тоже проигрывали.
Наша банда рыжих принадлежала к Трудовским. Трудовскими же были и хахали наших девчонок. Только вот они – старшаки, а мы – лошьё мелкое. Но так просто сдаваться мы, конечно же, не хотели.
Помню, когда на одной из школьных дискотек все наши девочки танцевали со старшими, мы с пацанами пошли в кабинет и я долго вещал о том, что пора положить конец и всё такое. Даже вскочил на парту и тряс кулаком, и кричал, и все тоже кричали. Короче, всё в лучших традициях Голливуда. Тестостерон хлестал через край, мы вопили и скакали, как делают это молодые павианы, а желание свергнуть высокоранговых самцов и забрать самок заставляло сердце биться сильней и одновременно туманило голову.
Но по правде… Что мы могли? Нас от силы-то человек пятнадцать, да и те не бойцы, а чмырдяи по большей части. Несмотря на это, сдаваться мы не собирались.
Летом, уже после восьмого класса, мы с Токаревым опять бродили по городу и случайно встретили незнакомого мне парня. На Серёгином лице при этой встрече, помнится, отразилось странное сочетание крайнего удивления, страха и радости. Парень оказался Илюхой Бенденко по прозвищу Чич. Серёга учился с ним в Казахстане до третьего класса, пока Илюха не переехал в Омск.
Чич был нашим ровесником. Выглядел он в свои 14 уже достаточно внушительно: ростом больше ста восьмидесяти, плотный, но не качок. Бритая голова придавала суровости. Но большие глаза, приятное в целом лицо и широкая белозубая улыбка несколько смягчали внешний облик. В итоге он казался человеком уверенным и вместе с тем весёлым. Умел говорить напористо, даже жёстко, но при этом тут же смеяться во всё горло и откалывать первоклассные шутки. Причём в любом окружении: с местной шпаной, со взрослым прорабом на стройке, с девочками-отличницами – в любом. Эти качества, конечно же, обеспечивали ему успех у девушек. Ни какими-либо талантами, ни особым умом Илюха похвастаться не мог. Но они ему и не требовались – они бы только портили этот цельный образ районного мачо.
Неожиданная встреча с Чичом сулила нам долгожданные перемены. Илья, как оказалось, хорошо знал Пашу Казака. А Паша Казак – это местная серовская знаменитость: мастер спорта по кикбоксингу, победитель множества соревнований, шестнадцатилетний наркоман и алкоголик. У Паши была мощная банда на Серова.
Токарев как-то сразу смекнул, что такой расклад может несколько изменить баланс сил у нас на районе, помочь нам занять достойную позицию в местном «пацанском рейтинге». И мне тоже это казалось прекрасной возможностью показать и старшакам, и нашим одноклассницам, кто тут по-настоящему крутой.
Мы с Серёгой и Илюхой протусовались вместе всё оставшееся лето. Гуляли по набережной, болтали и шутили, знакомились с девчонками. Илья тогда познакомился с Леной, с которой у него сложились длительные отношения и с которой связано несколько историй, в том числе, косвенно, и эта. Мы ездили на рыбалку, ходили купаться на «банан» (пляж местный), играли в футбол. Так, мало-помалу мы сблизились.
Наступил сентябрь, все приехали с югов, с дач, от бабушек. Мы стали звать всех наших друзей гулять на Серова. У нас постепенно сложилась компания, в которую входили все члены нашей банды, Чич, девчонки с Серова и ещё много кто. Потихоньку, каким-то естественным образом, в нашу жизнь влились и табак, и пиво, и что покрепче. Всё шло плавно и славно, пока в один прекрасный день…
Мы, как обычно, играли в компьютерном клубе в Контру. Я, Дёма, Димас и Серёга. После очередного раунда мы вышли покурить. А на крыльце стояли те самые старшаки, что тусили с нашими одноклассницами. Они не играли: видимо, закончились деньги (а все они из семей не самых благополучных). Но тут выход нашёлся – пошкулять у нас. Мы, конечно, не горели желанием делиться. Пошли наезды с их стороны. Мы испугались, отвечали что-то невнятное. Слово за слово, и вдруг Кирилл (один из старшаков) то ли кому-то ладошкой по лицу шлёпнул, то ли в живот вдарил легонько – ничего серьёзного, но для нас это значило одно: он перешёл черту. И в этот раз мы готовы ответить.
Нет, не сразу. То есть тогда драка не завязалась. Всё как-то закончилось, мы отделались от Кирилла и тут же направились к Чичу. Во главе шёл Серёга. Судя по его лицу, решительность взяла верх над страхом. Страшно было всем. Я уверен. И вместе с тем во всех нас горело предвкушение. Мы уже наслаждались теми переменами, которые сулит нам предстоящая разборка. Как мы после этого будем гордо ходить по району! Улица Труда для нас превратится в Чикаго 20-х годов, а мы— в банду Аль Капоне. Только вместо шампанского и виски – дешёвое пиво и водка, а вместо развратных красоток – одноклассницы.
Чич открыл дверь. По выражениям наших лиц он сразу понял – дело серьёзное.
– Здорово, пацаны! – сказал он, и тут его лицо приняло такое же выражение, какое было у всех нас. – Случилось чё?!
Тут Серёга обрисовал весь замес, немного, может быть, и приукрасив. В его рассказе мы предстали не такими лохами, противник, мол, имел численный перевес, ну и вообще беспределил, и теперь справедливость и порядок может восстановить только Паша Казак и его банда, и чтобы поняли козлы, на кого нарвались, давай уже пошли побыстрее на Серова к Паше.
Илюха всё выслушал внимательно. Его лицо застыло в задумчивой гримасе. Немного погодя он огласил решение:
– Да. Базара нет. Надо к Казаку идти.
И мы пошли.
Паша Казак и его постоянная банда человек из пяти-шести зависали в беседке в одном из дворов на Серова. Паша не боялся никого. Уверенность в себе, выработанная в тяжелейших тренировках в залах кикбоксинга, закалённая в многочисленных боях на ринге и отшлифованная уличными драками, многократно умножалась наркотиками и алкоголем. Он в свои шестнадцать катался на угнанных машинах без прав, колотил здоровенных мужиков, сдавал в комиссионные магазины чужие телевизоры, и не было на него никакой управы.
Но вот мне Казак виделся человеком добрым и справедливым. Внимательно и даже с сочувствием выслушав историю, которую ему наперебой рассказывали Серёга и Чич, он сказал:
– Ладно. Пошли. Покажете.
Мы направились обратно – к компьютерному клубу. Во время этого перехода страх, решимость и предвкушение плавно нарастали и попеременно охватывали наши лица. Примерно так: когда я шёл и смотрел вперёд – на вдох страх, на выдох решимость; но когда я встречался взглядом с Серёгой или Димасом, рты наши неизменно расплывались в улыбке предвкушения.
Кирилл зависал в клубе с утра до вечера, поэтому мы были почти уверены, что выцепить его не составит большого труда. Так и случилось. Он торчал внутри. Не играл, но сидел рядом с одним из игроков и давал «ценнейшие» советы.
Серёга, преисполненный отваги, зашёл в клуб и сказал Кириллу:
– Пойдём, выйдем. Надо побазлать.
Кирилл удивился, но, не колеблясь ни секунды, вышел. Уверенный шаг его резко прервался, когда он увидел, что разговаривать с ним собирается не Серёга Токарев, а Паша Казак.
Кирилл мгновенно преобразился из крутого пацана в первоклассника, которого за двойку с ремнём в руках отчитывает строгий пьяный отчим. Как будто гадал: всекут ему или всё обойдётся профилактической беседой? У него даже слёзы наворачивались. А Паша и впрямь выговаривал как-то по-отечески. Мы ожидали, что он скажет что-то вроде «Короче, пацаны эти со мной, ты понял? Ещё раз я услышу, что кто-то…», а на самом деле Казак говорил: «Ну да, пацаны лоховатые, но это же не повод у них деньги вот так шкулять…» Но нам было похер. Может, мы и лоховатые пацаны, а так или иначе поставили борзого мудака на место.
Всё обошлось без драк. Паша спокойно закончил свою речь, убедился, что урок усвоен, и отпустил с миром сопливого двоечника. Опьянённые успехом, мы выдвинулись обратно на Серова.
По пути мы рьяно благодарили Пашу. Он отвечал что-то типа: «Да фигня. Пиво пацанам моим проставьте – и в расчёте». Мы купили им несколько бутылок пива и ещё раз поблагодарили. Сами же пошли довольные гулять по набережной и купаться в сладостных мечтаниях о том, как мы гоголями завтра зайдём в школу. Вот-вот должно начаться новое, светлое и радостное, время нашей жизни. Теперь все узнают, что за нами стоит Паша Казак, и если кто нам стрелу забить вздумает, то придут за нас не три калеки, а вся серовская кикбоксёрская братва.
Однако вышло всё иначе. И не потому, что старшаки этого так не оставили и начался нехеровый замес – нет. Главное то, что стало происходить внутри нашей банды.
Серёга, почувствовав, что влияние его после этого случая возросло, решил, что пора воздать всем по заслугам. А он очень злопамятен и мстителен. Похоже, помнил каждый подкол и каждое едкое «толстый», вылетевшее из наших ртов.
Начал он с Димаса. Говорит, давайте Бирюзова игнорить и лошить пару-тройку дней, а то он совсем охерел. Дёма согласился, потому что Димас очень активно над ним измывался, я тоже согласился, потому что Бирюзов меня как раз жёстко подколол, а Владу вообще пофигу было: он тогда «Покемонов» смотрел и на половину занятий в школу не ходил.
И мы игнорили и лошили пару-тройку дней Димаса. И он вообще от этого не кайфовал.
Затем Серёга предложил постебать Влада. И тут он получил одобрение коллектива. И это было сделано.
Позже я думал: как же я не догадался, что очередь таким образом дойдёт и до меня? Я ведь тоже любил подстебнуть Серёгу на тему его широкой кости. Но считал его близким другом и знал, что он тоже считает меня таковым. И просто поверить не мог, что мой ближайший друг способен на такое.
И вот однажды, холодным октябрьским утром, Димас не зашёл за мной по дороге в школу. Такое хоть и редко, но случалось, и я не придал этому никакого значения. В конце концов, Бирюзов мог просто заболеть.
Но Димас был в школе. Он ничего мне не сказал и только холодно пожал руку. Так же холодно вели себя и все остальные мои друзья. Словно я попал в какую-то параллельную реальность, где они вовсе мне не друзья и где я изгой в своём классе. Что-то вроде того, что испытывал герой фильма «Эффект Бабочки». Ситуация была настолько для меня непривычной, что я совершенно растерялся: просидел в удушливом смятении первый урок и ждал перемены, чтоб во всём разобраться.
Но на перемене всё продолжилось в том же духе. Пацаны на меня почти не смотрели, старались не замечать. Над приколами моими никто не смеялся, да и шутить в этих обстоятельствах уже не очень-то и хотелось. Прозвенел звонок, и мы пошли на занятия.
В продолжении всего дня обстановка только ухудшалась. Мои шутки улетали в пустоту, а вот когда кто-то шутил надо мной – тут компания взрывалась громким смехом. И даже Дёма (о, ужас!) посмел меня стебать, и все ржали над его приколами. Я был разбит, и мне казалось, что всё это происходит не по-настоящему, а лишь в каком-то страшном сне. Я скоро проснусь, и всё будет как прежде.
Но второй день показал наглядно – это не сон. Это новая страшная действительность.
Дёма тогда постригся очень коротко, почти налысо. И я начал по этому поводу прикалываться, потому что повод ну вообще стопудовый: Дёма! Налысо! Но все сказали, что ему очень идёт, а вот я стрижен под горшок, как лох. И только тут мне стало всё окончательно ясно: Толстый! Сука!
Совершённое Серёгой предательство меня ошарашило. Я был в ярости, недоумении и отчаянии. Как легко расшатали мои позиции, которые казались мне такими незыблемыми! Падение от прирожденного лидера до предмета насмешек оказалось мучительным. Конечно же, мне в голову не пришло, что все так легко согласились меня проучить главным образом из-за того, что я часто вёл себя по-свински и у ребят накопилась куча обид. Мне казалось, что всё это из-за мудака Токарева, который настроил против меня пацанов, и теперь этого зарвавшегося толстопуза необходимо поставить на место.
Но пока что я не знал как. Мне хотелось с кем-то обсудить всё, чтобы понять, что произошло и что делать дальше. С кем-то не из нашей банды. С кем-то, кто может посмотреть на ситуацию отстранённо. И вот одним тёмным осенним вечером я уже сижу в песочнице в садике на Серова в компании своего одноклассника Серёги Решетняка и нашего нового товарища по кличке Гроб. Так его прозвали потому, что он носил браслет с сокращением Гр. Об. Мы никак не могли запомнить его имя и говорили просто: «Ну этот… этот… как его… который Гроб». Так и повелось. Так вот, втроём мы сидели в песочнице и попивали дешёвые коктейли из пластиковых бутылок. Я рассказывал всю эту историю про Токарева.
