Говорят, что японская проза носит созерцательный характер. В том смысле, что в ней нет динамики, а есть эпицентр, в котором находится автор и статичная панорама вокруг него, которую он описывает. В конце получается книга. Мне интересно было, как можно в такой манере написать произведение о войне, в которой просто не может быть статики. Сёхэй Оока (кстати, в оригинале все же Шохэй) показал, что можно.
Это книга о японской армии на Филиппинах в конце Второй мировой войны, история преломляется сквозь призму внутреннего мира одного человека. Рядовой Тамура был изгнан из своей части, потому что стал слишком больным и слабым, такая судьба была уготована всем, кто имел несчастье однажды попасть в госпиталь. Из госпиталя людей выгоняли, как только заканчивались принесенные ими с собой запасы провианта, но и среди собственных сослуживцев места им тоже уже не было.Любопытно, что даже если солдат был отослан собственным командиром, он все равно при этом становился дезертиром. Поход в госпиталь был путешествием, из которого возвращения не предполагалось. Что предполагалось дальше? Исход в джунгли, выживание, голод, лихорадка, если повезет - каннибализм, если повезет совсем уж сильно - возможность сдаться в плен и капитулировать. И все это в окружении ослепительно прекрасной природы острова Лейте.
Я не знаю, почему меня так пробрала эта книга, которая по мере приближения к финалу все больше становилась похожей на горячечный бред - Тамура потихоньку сходит с ума и окружающая реальность искажается в его глазах, становится картонно-фальшивой. Динамики в смысле беготни, выстрелов и погонь здесь и правда нет. Точнее она есть, но глазами Тамуры мы её не видим, потому что для него реальность превращается в единый липкий и вязкий кошмар, который тянется очень медленно. Я бы не назвала также книгу очень жестокой, есть буквально пара сцен с бойней, но в остальном читатель видит все как-бы с дистанции, даже пресловутый каннибализм просто отмечается, как факт, без лишних деталей. Наверное сильное впечатление обусловлено тем, что я сама провела почти год на Филиппинах и перед моим внутренним взором отчетливо встают зеленые влажные джунгли, голубые лагуны, бесконечная гладь океана и растворяющийся в полуденном солнце умиротворенный пейзаж. Представить, что на фоне этого ленивого великолепия когда-то тысячами умирали, погибали, бились в судорогах, разлагались и ели друг друга люди - вот что становится самым сильным шоком. На Филиппинах виды такие, что жестокость и схватки с ними меньше всего вяжутся. Особенно хорошо Оока это несоответствие показывает в эпизоде, где герой, вдохновившись образом креста, спускается в деревню на эдакое "свидание с богом"... и видит опухших мертвецов с развороченными животами. А буквально тут же собственными руками прерывает жизнь девушки-филиппинки, которая еще совсем недавно скользила своим спутником в лодке по ослепительно голубой морской глади и пела красивую песню (а как они поют! когда я читала, то буквально снова слышала эти мелодичные переливчатые голоса).
Вот такая это книга, не очень уж жестокая, но очень печальная, показывающая всю глубину падения, на которое только способен человек. Она не оставляет нам ни единого шанса, потому что при определенном стечении условий и обстоятельств от нашей цивилизованности не останется и следа - исключений здесь нет. Оока знал о чем писать, ведь "Огни на равнине" для него автобиографичны, "Записки военнопленного" (прообраз "Огней на равнине", которые стали его первым произведением и принесли известность), он написал как раз по возвращению в Японию из плена и, сдаётся мне, это была форма текстотерапии.
На этом у меня все. А для атмосферы добавляю фотографию. Это не остров Лейте, это остров Себу. Но это совсем рядом. Вот в такой пасторали люди дрались за кусок картошки и ели друг друга. Война - двигатель прогресса. Она же делает нас животными.
Отзывы на книгу «Огни на равнине», страница 2