Читать книгу: «Пионерский гамбит – 2», страница 3

Мораль – всегда надо помогать попавшим в беду!

– Осон посопасал в беседусу! – с серьезным выражением лица говорила Лиля. – Насадосо сросочносо высысласать есемусу посодмосогусу!

– Там космический пришелец, – монотонным голосом «переводила» Друпи. – Если мы ничего не сделаем, то он скоро превратится в космический мусор.

А что, это реально смотрелось и звучало довольно смешно! Я посмотрел на Друпи-Анастасию внимательнее. Похоже, мозги у этой девочки есть, не зря я на нее с самого начала обратил внимание.

Только, блин, что это все-таки за язык? Какой-то тайный шифр? Но вроде эти девчонки не были знакомы до лагеря. Я прислушался внимательно к тому, как они говорили. А, кажется, до меня начало доходить, как они это делают…

– Пдивет, – диван подо мной содрогнулся, потому что рядом приземлился объемистый зад Боди Сохатого. Настроен толстяк был явно дружелюбно, улыбался, из-за чего его глаза практически полностью скрывались за круглыми щеками. – Хочешь посмотдеть что-то интедесное, нда?

Глава 5, про разные манипулятивных техники, хотя хотелось бы про спорт

– Я услышал, что ты педеписываешься в амедиканцем, так интедесно, – сказал толстяк. А у меня дядя двоюдодный живет в Ленингдаде, и много даз был в Финляндии. Слышал пдо такую стдану?

– Конечно, – кивнул я. Хм, любопытно. Даже не знал, что питерцы еще в СССР много катались через границу. Или у него какой-то особенный дядя? – Он у тебя дипломат?

– Да не… – Бодя помотал головой. – Водитель гдузовика. Тоже много дассказывал интедесного. Знаешь, там оказывается, все школьники должны носить на одежде такие штуки, котодые в темноте светятся.

– С фосфором? – спросил я. Нда, когда разговариваешь с человеком с дефектом речи, приходится делать над собой немаленькое такое усилие, чтобы тоже не начать заменять «р» на «д». И ведь даже не специально чтобы передразнить, а как-то автоматически.

– Не… – он снова мотнул головой. Его круглые щеки затряслись. – Такие… Ддугие совсем. Счас покажу!

Он скособочился и полез в карман широких штанов. Потом рука вынырнула из кармана, зацепил несколько круглых поблескивающих штук. Светоотражатели, ну конечно. Забавные такие, на цепочках из шариков. На кругляшиках диаметром сантиметров семь – забавные картинки. На одном смеющаяся черепаха, похожая на ту, которая «я на солнышке лежу, я на солнышко гляжу…» На другой – какое-то насекомое. Наверное, муравей, но это не точно. Тоже мультяшный такой. На третьей – медвежонок.

– Здорово, – сказал я. Потом подумал, что проявил какой-то недостаточный интерес для неизбалованного всякими такими штуками подростка. – А как они светятся?

– Как катафоты на велосипеде, только ядче, – с охотой ответил Сохатый и сунул мне в руку один из отражателей. С черепахой. – В Финляндии ленты еще такие же на одежду нашивают, и бывают еще такие же штуки, только в фодме фигудок дазных. Возьми себе, у меня еще много!

– Ух ты! Спасибо! – сказал я, но подумал, что слегка переигрываю теперь. Интересно, что этот тип затеял? Его так все опасались, а он пока что ведет себя тихо и вполне дружелюбно. – Блин, а у меня ничего такого нету в ответ подарить…

– Да ничего, – он хлопнул меня по плечу. Рука была тяжелой, я даже слегка пригнулся. – Потом сочтемся, если будет надо. Тебе ндавится с чедепахой? Или медведя лучше дать?

– Да, черепаха в самый раз, – кивнул я. – Спасибо!

– Ладно, бывай, – сказал Бодя, оперся рукой на спинку дивана и тяжело поднялся. – Ты же Кидилл, да?

– Ага, – кивнул я. Он тоже кивнул и заковылял в сторону двери своей палаты. Интересно, а как он на зарядку вообще ходит с таким весом? Или может у него медотвод?

Он уже давно скрылся в своей палате, той, в которой я жил в прошлый раз, оттуда раздался жалобный визг сетки, на которую его туша обрушилась. А я все смотрел в ту сторону. Хмурился. Вообще-то, я обещал себе, что займусь собой. Побегаю по утрам, позанимаюсь спортом чуть более активно. А то моя физическая форма, точнее, конечно же, форма Кирилла, оставляет желать лучшего. Нет, он вполне бодр, у него отличный аппетит, и засыпает он, не успев донести голову до подушки. Но вот когда приходится пробежаться чуть больше, чем несколько шагов, дыхалка начинает давать о себе знать. В походе мне было так фигово, что я как-то даже перестал чувствовать разницу между оставленным сорокалетним телом и молодым парнем. Причем никакой принципиальной невозможности заниматься я не ощущал. Ну, кроме того случая, когда у меня хлынула носом кровь и я сознание потерял. Больным я себя не чувствовал. А вот дрищом – да. И с этим надо срочно что-то делать. Прямо вот завтра с самого утра.

– Кирюха, просыпайся! – Марчуков тряс меня за плечо. – На зарядку опоздаешь!

Как всегда бывает, как только решительно даешь себе обещание начать новую жизнь и вести здоровый образ жизни, проснуться утром этой самой «новой жизни» бывает труднее, чем какому-нибудь вампиру встать из гроба. Горн я, разумеется, не услышал, а первым порывом в ответ на тормошения Марчукова было пробормотать что-нибудь вроде «ещё пять минуточек» и натянуть на голову одеяло. Ну или сказать, что я заболел и покашлять для достоверности.

Ничего этого я делать не стал, конечно. Обреченно спустил ноги с кровати и принялся нашаривать под кроватью кеды.

Новый физрук перед тем, как начать зарядку, решил для начала разразиться мотивирующей речью. Минут пять он нам затирал о важности физической культуры в жизни каждого советского человека, а мы стояли и скучали, переминаясь с ноги на ногу.

Потом зарядка всё-таки началась.

Нда, по сравнению с занятиями моей мамы, это был прямо-таки расслабон из расслабонов. Руки в стороны, руки вперёд, три-четыре. И никаких репрессий за отлынивание и болтовню. Он просто прохаживался туда-сюда, даже не показывая, что именно нужно делать. Лицо самодовольное, пузико обтянуто олимпийкой, руки за спиной. В общем, являл собой идеальную иллюстрацию к фразеологическому обороту «ходить гоголем». Во всяком случае, я как-то так это себе и представлял.

Закончилась зарядка гораздо быстрее, чем я рассчитывал. То ли потому что большую часть отведенного на нее времени мы стояли и слушали чрезвычайно важную речь, а может она просто была слишком легкой.

Мой внутренний лентяй тут же возрадовался и устремился обратно к корпусу. Ну, там, чистить зубы, умываться, заправлять постель и шагать на завтрак. Ну а что? Я честно пытался начать новую жизнь, но тут такой физрук не очень, а у меня – жесткое расписание, шаг влево, шаг вправо считаются побегом, все дела. Одернул себя когда уже почти ушел со стадиона. Вернулся, нагнал тренера.

– Геннадий Борисович! – сказал я, обогнав гордо шагающего в сторону столовой физрука. – Я бы хотел заниматься спортом сверх зарядки.

– Ммм, ты спортсмен? – физрук с сомнением окинул меня взглядом с ног до головы. – Хочешь участвовать в Олимпиаде?

– Не уверен, – сказал я. – Я никогда всерьез не занимался. Просто хочу стать крепче, сильнее и все такое.

– Похвально, похвально, – покровительственно произнес он и похлопал меня по плечу. – Молодой человек, весь древний смысл олимпиады как раз в том, чтобы состязались на ней не профессиональные спортсмены, а обычные люди. Так что на вашем месте я бы непременно участвовал.

– Ну раз вы так считаете… – Я пожал плечами.

– Разумеется, я считаю! – он снова хлопнул меня по плечу. – Приходите после завтрака на стадион, посмотрим на вашу физическую форму.

Ха-ха, что вы знаете об унижении! Оказывается,я тоже не так много знал о нем раньше. В общем, я как-то запинал своего внутреннего лентяя, который после завтрака хотел собирать бумажки вокруг корпуса, искать желающих работать в редколлегии, да даже репетировать номер сегодня на вечер! А чуть позже оказалось, что это был не то, чтобы лентяй, а скорее интуиция…

Желающих заниматься спортом было не так уж и мало, даже если не считать тех пацанов, которые просто взяли мяч и пошли на поле гонять в футбол.

– Ну что ж, давай проверим, к какому виду спорта у тебя талант… – физрук сфокусировал на мне взгляд.

– Кирилл, – подсказал я, когда понял, что он мучительно пытается вспомнить мое имя, которое я назвал минуту назад.

– Кирилл, да, – Геннадий Борисович важно кивнул. – Давай начнем с бега. Ребята, кто хочет с Кириллом наперегонки?

– Я! – с готовностью вскочил невысокий белобрысый пацан года на два меня помладше.

– Хорошо, Сережа, – сказал физрук. – Давайте начнем со стометровки.

Дорожка стадиона была выложена квадратными резиновыми плитами. Кое-где в стыках пробивалась травка. Мы остановились у широкой белой полосы с буквами СТАРТ, а физрук потопал дальше. Хм, а что метров – это оказывается не так уж и мало! Почему-то в школе эта дистанция казалась мне короче… Или там были тридцать?

– На старт, – прокричал физрук. – Внимание! Марш!

Я побежал вперёд, что было сил. Вот только Сережа обошел меня, как будто я так и остался стоять на месте. Ну, преувеличиваю, конечно, но он реально бежал настолько быстрее, что ежу было понятно, что я обогнать его у меня не получится.

– Сережа – тринадцать с половиной секунд, Кирилл – двадцать одна, – подытожил физрук и насмешливо посмотрел на меня. – Даже на бронзовый значок для девчонок не заработал.

Столпившиеся рядом пацаны и девчонки заржали. Довольно зло. Я пожал плечами. Ну, так-то я без него понимал, что моя физическая форма скорее отсутствует.

– Есть шанс, что твои таланты…ээээ, – физрук пошевелил бровями и посмотрел на меня.

– Кирилл, – подсказал я.

– Да, – покивал он. – Что твои таланты в чем-то другом. Как насчёт… – взгляд физрука упал на турник. – Как насчёт подтягивания?

Я снова пожал плечами.

– Давайте, ребята, каждый покажет, сколько раз он может подтянуться! – физрук устремился к турнику, приглашающе махая всем рукой. Хохот после моего поражения в беге привлек к нашей компании любителей физкультуры ещё и тех, кто гонял мяч.

Кто-то подтянулся десяток раз и ловко спрыгнул. По нему было видно, что он может и ещё десяток. Кто-то пять, кто-то семь, кто-то четыре. Потом очередь дошла до меня.

Я подпрыгнул, чтобы ухватиться за перекладину. Пальцы скользнули по мокрому уже от предыдущих подтягивающихся металлу, и я упал обратно на землю. Не удержал равновесие и растянулся в пыльной прогалине под турником. Все, разумеется, заржали.

Так, ладно. В общем-то, мне было пофиг на этих ребят и девчонок. Я сюда пришел с определенной целью – понять, что я в принципе могу. Осознать границы своей тренированности.

Я поднялся. Потер ладони о шорты. Подпрыгнул ещё раз.

Получилось удачнее – за перекладину я уцепился.

Я напряг мышцы, но получилось только чуть-чуть согнуть руки в локтях. Ну же, Кирилл! Даже я в свои сорок с хвостиком до сих пор могу подтянуться хотя бы раза три!

Ни фига. Слабых силенок Кирилла не хватило на то, чтобы поднять его подросшее тело, как я ни пытался.

Снова сорвался, но на этот раз хотя бы устоял на ногах.

Такое себе…

– Нда, молодой человек… – насмешливо проговорил физрук.

– Слабак! – сказал пацан лет десяти, который подтягивался передо мной. Семь раз подтянулся.

– Как сосиска болтался! – засмеялась крепкая девчонка с короткой стрижкой. Она тоже подтягивалась. Пять раз.

– Сосиска! – заржали все остальные.

Я смотрел на их лица. Двойственное было ощущение сейчас. Как будто разделившееся. Вот прямо сейчас я очень четко ощущал разницу между своей реакцией и реакцией Кирилла Крамского. У Кирилла полыхали уши и щеки. Он хотел спрятать взгляд, а ещё лучше – провалиться сквозь землю. А я разозлился. Но не из-за того, что этот пузатый хрен в спортивном костюм конкретно меня унизил. Сколько вообще на саму ситуацию. Пришел парень с желанием заняться спортом. По нему видно, что никакой он не спортсмен ни разу. Нафига было устраивать тут шоу и топтаться по его самооценке? И как он в принципе после этого должен идти спортом заниматься? Или я просто прибыл из слишком рафинированного двадцать первого века? Где все стали слишком нежными фиалками и снежинками?

Нет, нафиг. По самодовольной роже Говнадия Борисовича вижу, что ему нравится, что надо мной смеются. Он тоже смеялся. И отпустил пару едких комментариев насчёт изнеженности современной молодежи. Как этого козла вообще пустили работать с детьми?

Впрочем, не мое дело… Хорошо было бы устроит этому коду какие-нибудь неприятности, но я сначала хотел закончить то, зачем пришел – потестировать свои физические границы. И для этого мне, на самом деле, физрук-то как раз не нужен. Но теперь уж позориться, так до конца.

– Что там дальше по программе? – спросил я. Физрук перестал смеяться и удивлённо посмотрел на меня.

– Как насчёт прыжков в длину? – сказал он.

– Огонь идея, – хмыкнул я. – С места или с разбега?

В длину я прыгнул на два с половиной метра. Для прыжков в высоту не было снаряда. Отжаться у меня получилось целых пять раз.

Каждый мой результат вызывал волны хохота и насмешек. Но я забил на это, ясен перец. Я уже закусился довести дело до конца, так что не обращал внимания ни красные уши, ни на все более изощренные подколы физрука. Пацаны и девчонки потеряли бы интерес к издевкам, уже после того, как я сам предложил отжиматься. А вот физрука это только разозлило. Видимо, по его сценарию я должен был признать себя чмом после перекладины и тихонечко уйти, оставив занятия спортом для тех, кто лучше подготовлен.

– Дааа, Кирилл, похоже, упражнения на брусьях лучше даже не пытаться, – физрук погладил себя по животу. – Должно быть, у тебя с математикой все хорошо. Или, там, с пением. Если хорошо поискать, говорят, в любом можно отыскать талант!

Публика послушно ржала. А я прислушивался к своему самочувствию. Вроде все было в порядке. Чувствовал я себя не круто, прямо скажем. От напряжения иногда темнело в глазах, от бега я задыхался и кололо в боку, но каких-то грозных симптомов я не ощущал. Не знаю, что там у меня был за диагноз, но умеренные физические нагрузки он вполне позволял.

Мысленно усмехнулся сам про себя. Похоже, у матери Кирилла тревожность за сына повышенная. И постоянное освобождение от физкультуры. И теперь он слабак. Ну и я вместе с ним тоже.

– Геннадий Борисович, так я и пришел к вам, чтобы заниматься и подтянуть физкультуру, – спокойно сказал я. – Вы инструктор по физической культуре в нашем лагере. Вот я к вам и обратился.

– В школе надо было физкультурой заниматься, – презрительно-насмешливо проговорил Геннадий Борисович. – Или ты думаешь, что я за одну смену в лагере должен из задохлика олимпийского чемпиона сделать?

– Почему именно чемпиона? – я пожал плечами. – Просто подтянуть физузу. Это же всегда лучше с инструктором делать, самостоятельно можно и травмы всякие заработать.

– Послушай…эээ.. Кирилл, – физрук сжал губы в ниточку, на скулах заиграли желваки. – Для таких как ты достаточно утренней зарядки. Прилежно делай упражнения, и все у тебя будет. До олимпиады ты, конечно, свою, как ты выразился «физуху» не подтянешь, чтобы это сделать, нужен волшебник, а не инструктор. А волшебников у нас в лагере нет, насколько мне известно. Хотя мы будем готовиться к состязаниям олимпиады, можешь приходить тоже. Хоть ребят повеселишь, верно, ребята?

Ребята с готовностью засмеялись.

– Сосиска! – вспомнил кто-то из мелких и спортивных.

– Понял – отстал, – сказал я и пожал плечами.

Я отошел к пустой трибуне и присел на край скамейки. Ее явно не так давно покрасили, похоже, между сменами, пока мы матрасы носили. Прямо поверх прошлой облупившейся краски. Подновили цвет, так сказать. Наверное, на олимпиаду в лагерь приедут какие-нибудь официальные лица. Или родители. Надо же придать стадиону праздничный вид…

Физрук и ребята снова откочевали к размеченной стометровке и принялись соревноваться в беге.

Приходить сюда после завтрака, чтобы соревноваться в беге, прыжках и всяком прочем с остальными – такой себе вариант. К состязаниям я, прямо скажем, не готов.

Блин, вот сейчас эмоции Кирилла прямо-таки мешали мне обдумывать план. Его прямо-таки распирало от желания прямо сейчас бежать тренироваться до самого вечера, но доказать толстопузому физруку, что я могу победить на олимпиаде!

Я от этих мыслей только поморщился. С одной стороны, подростки очень быстро тренируются. И если действительно упереться рогом, то не исключено, что к концу смены я…

Да не, ерунда, так только в кино бывает.

Да и вообще у меня так-то не было цели доказать что-то этому Говнадию Борисовичу…

– Козел он, правда же? – раздался рядом со мной знакомый девичий голос.

Глава 6, в которой появляются старые и новые знакомые

– Цицерона? Ты откуда здесь взялась? – я что-то так удивился, что даже не вспомнил, что ее зовут Аня.

– Вообще-то я говорила, что остаюсь на второй сезон, – криво усмехнулась она. – Но ты, видимо, был увлечен какими-то другими мыслями.

– Ну… эээ… может быть, – я почесал в затылке. – А почему я тебя в отряде не видел? Ты же в первом по возрасту должна быть…

– Я во втором, – Чичерина села на скамейку рядом со мной. – Приехала сегодня утром, на первой электричке. Сказали, что в первом мест нет, отправили во второй. Кстати, там почти всем по четырнадцать тоже.

– Давно ты… наблюдаешь? – спросил я, мотнув головой в сторону физрука, командующего бегом наперегонки.

– Где-то с отжиманий, – меланхолично ответила Цицерона. – Я сначала хотела подойти к физруку, но теперь что-то не хочу…

– А тебе зачем? – спросил я.

– Затем же, зачем и тебе, – огрызнулась Цицерона. – Позаниматься просто хотела. Для себя.

– И что, перехотела? – я криво усмехнулся.

– А ты отлично держался, – серьезно сказала она. – Я бы, наверное, не выдержала… Слушай, а давай вместе заниматься? Только я вдруг поняла, что стесняюсь вот так. Я серьезно, не смейся… Я когда начинаю бегать, все начинают ржать и пальцем в мою сторону тыкать.

– А почему… – начал я вопрос, но потом сообразил. У худенькой и высокой Цицероны весьма внушительный бюст. Когда она бегает, это стопудово привлекает довольно много внимания. – А, понял… И что теперь? После отбоя нам заниматься никто не даст.

– Зато до подъема можно, – Цицерона посмотрела на меня. – Ну, ты как?

– Ха-ха, – грустно усмехнулся я. – Я даже горн утром не слышу, просыпаюсь, только когда меня Марчуков трясет.

– У меня есть будильник, – сказала она. – Могу заходить за тобой и трясти тебя вместо Марчукова. Согласен? Да не смотри ты так странно, просто вдвоем не так страшно. Ну и я посмотрела на твои успехи, вряд ли ты будешь ржать над моими.

– Заметано, – я протянул ей руку, и она с готовностью сжала мою ладонь. – Давай только Елену Евгеньевну предупредим, что будем вставать раньше, ага?

Пока меня не было, мои соотрядники развернули довольно бурную деятельность. К доске объявлений была уже пришпилена полоса бумаги с нарисованным и раскрашенным словом «СИГНАЛ». А рядом с торцовой стеной корпуса это же слово было выложено из шишек и камешков. На веранде репетировали сценку на вечер. И сооружали из картона, фольги, лоскутков, веток и прочих подручных материалов костюмы космонавтов и инопланетянина и какие-то прочие очень нужные для выступления декорации. Все были при деле, только Мамонов сидел как всегда в сторонке в вальяжной позе и пожвывал травинку. Не уверен, что он хорошо подходит для редакции газеты, но с кого-то все равно придется начинать, а он как раз ничем не занят, и знаю я его уже давно.

– Слушай, Илюха, – я присел рядом с ним. – Мне тут поручили стенгазету вести в эту смену. Давай ты тоже будешь в редколлегии?

– Я в газете? – Мамонов даже выпрямил спину и перешел из положения полулежа в положение сидя. – Ну давай. Только у меня по русскому трояк, на меня уже все рукой махнули. И рисовать я не умею.

– Будешь креативить помогать? – я подмигнул.

– Что делать? – не понял Мамонов.

– Это от английского to creative, – объяснил я. – Творить, значит. Заниматься созидательным творчеством. Ну, типа вместе думать, предлагать идеи и обсуждать.

– А, ну это я могу, – Мамонов покивал головой. – А еще здесь фотокружок ведет мой сосед по лестничной клетке. Нужен фотограф?

– О, круто! – я хлопнул себя по коленкам. – А тут разве есть фотокружок? Я вроде смотрел, чем можно заняться, фотографии с списке не было.

– А это секретный кружок, – Мамонов хохотнул. – Он когда первый раз приехал, два года назад, и объявил, что , мол, можно всем желающим, там столько народу набежало, что получилась одна сплошная ерунда. Фотоаппарат моментально сломали, во время проявки пленок и печати фото туда сюда бегали, запороли кучу кадров… Ни то, ни се. В общем, он потом решил, что кружок этот всех желающих не выдержит. И теперь берет туда только по рекомендации и то не всегда.

– И как Надежда Юрьевна на такое согласилась? – я хмыкнул. – Это же какая-то шпионская конспирация просто. Разве не должно быть все всем доступно?

– А он технику всю свою привозит, – сказал Мамонов. – Но все равно не знаю, как там они договорились. Но кружок секретный. Хочешь, сходим поговорит к Илюхе.

– К Илюхе?

– Ну да, он мой тезка, – Мамонов покивал. – На самом деле, Илья Сергеевич, конечно. Он уже взрослый. Даже можно сказать, пожилой. Но он такой мировой мужик. И всегда просит называть его на ты и по имени.

Илья Сергеевич был личностью занимательной, конечно. Во всяком случае, если судить по рассказу Мамонова. Пока мы шли к зданию, где у нас в лагере располагались все кружки – длинное, одноэтажное, составленное из отдельных блоков с разными входами. Рядом с дверью, над которой красовалась табличка «Рукоделие» толпились только девчонки. Ну да, логично. Это же про всякое вязание, вышивание, шитье из лоскутков и прочее макраме. Парням в такое ходить нельзя, засмеют. Кружок чеканки пользовался успехом среди пионеров обоих полов. В драматический кружок дверь была закрыта. Наверное, пока не приехал преподаватель. Или он просто в другое время работает. Авиамодельный, кружок рисования, мягкая игрушка… Где-то народу было больше, где-то меньше. Но аншлаг понятен – первый день же. Пионеры исследуют, так сказать, доступное пространство.

Вот только Илья Сергеевич расположился не в основном помещении для кружков, а в небольшой сторожке ближе к забору. Я вообще думал, что это какая-то заброшенная постройка, потому что окна снаружи закрыты ставнями и еще и забиты крест накрест для верности.

Так вот. Илья Сергеевич. Как меня предупредил Мамонов, он человек многих талантов, в школе вообще был вундеркиндом, закончил с золотой медалью, ему пророчили большое научное будущее. Наукой он вроде занимался, но в какой-то момент не то разругался с руководством НИИ, не то что-то случилось по партийной линии, но, в общем, блистательная карьера Ильи Сергеевича закончилась. Он устроился работать в дом пионеров и ведет там два кружка – по фотографии и радиолюбительский. Ну и в лагерь вот еще приезжает летом.

– Дверь не открывать! Идет печать фотографий! – раздался голос сразу же, как только мы постучали.

– Илюха, это я, – сказал Мамонов.

– А, сейчас! – с той стороны раздались шаги, дверь приоткрылась и наружу высунулась светловолосая голова. В больших роговых очках. Илья Сергеевич подозрительно посмотрел по сторонам, потом обвел меня взглядом с ног до головы. Потом дверь полностью открылась. Руководитель фотокружка выглядел именно так, как я его себе и представлял. Как гайдаевский Шурик. Издалека его можно было даже принять за студента. Но вблизи было понятно, что это взрослый дядька. Просто он был того типа, который до старости смотрится старшеклассником.

– Заходите! – скомандовал он, пропустил нас внутрь, еще раз высунулся за дверь, подозрительно осмотрелся, и только потом ее захлопнул.

Внутри горел яркий свет, и явно никакой печатью фотографий в данный момент и не пахло. Громоздкий, похожий на космический корабль, фотоувеличитель стоял на столе, придвинутом к стене. На полках были расставлены пластмассовые кюветы разных размеров, стояли всякие скляночки и коробочки. Две круглых черных банки для проявки пленок, несколько пухлых фотоальбомов и картонных коробок.

– Кто-то разболтал про фотокружок, – Илья Сергеевич прошелся по своему невеликому «царству» заложив руки за пояс. – Ко мне ломился сегодня чуть ли не целый отряд разом. – Чаю хотите? У меня печенье есть.

– Давай, – сказал Мамонов, усаживась на один из стульев. Я вежливо примостился на втором и стал наблюдать, как бывший научный сотрудник готовит чай. Тоже в чем-то было предсказуемо. Он снял противно лязгнувшую крышку с коричневой эмалированой кастрюли, зачерпнул из нее ковшиком воды и наполнил литровую стеклянную банку. Потом сунул в нее кипятильник и воткнул вилку в розетку. На металлических завитках чуда советской техники тут же вспухли пузырьки воздуха. Илья Сергеевич пошарил на полке и добыл потертую жестяную банку. Черную, в желтых завитках. На передней стороне – расписной слон с всадником. На тронутой ржавчиной крышке крупными буквами было написано «чай индийский». И буквами помельче – черный байховый«.

Я улыбнулся. Вспомнил, что у мамы была такая же банка. Она ее берегла как зеницу ока. Насыпала туда чай из других пачек, но эту не выбрасывала. И слон уже почти стерся. И крышка стала отваливаться. Но мама все равно держалась за эту жестяную банку. И как я ни пытался ее выпросить, всегда получал категорический отказ.

Вода в банке закипела. «Шурик», в смысле, Илья Сергеевич, выключил кипятильник из розетки, потом достал его из банки и положил на тарелку. Такую же, как в столовой. Зашипел, когда брызнул себе кипятком на руку. Всыпал в воду на глазок черного крошева. Вода стала окрашиваться в коричневый.

– С чем пожаловали? – спросил он, прихватив горячую банку через полу собственной футболки.

– Кирюха у нас редактор стенгазеты, – сказал Мамонов. – Вот, пришли к тебе спросить, нет ли на примере толкового фотографа.

– О, газета… Газета – это хорошо, – чай полился в стаканы. Вместе с чаинками. Ситечка в хозяйстве у Ильи Сергеевича не водилось. Потом он поставил на стол миску с печеньем. Миска была эмалированная, металлическая. Снаружи коричневая, изнутри белая. Ну, то есть, она когда-то была белой, сейчас эмаль уже пожелтела и кое-где откололась. Печеньки были квадратными, и на каждой написано «к кофе».

– Есть у меня на примете один паренек, – Илья Сергеевич с грохотом придвинул к столу еще один стул и сел. – Он у меня в прошлом году занимался, в этом тоже будет. У него даже собственный фотоаппарат есть, родители купили.

– А мне мать отказывается покупать фотоаппарат, – хмыкнул Мамонов и потянулся за печеньем. – А сахар есть?

– О, точно, чуть не забыл! – Илья Сергеевич вскочил и снова полез куда-то за коробки. Извлек оттуда белую в красный горох сахарницу. – Так вот, парень отличный, только стеснительный очень. Вы же его не обидите?

– Обижать фотографа – это себе дороже, – я ухмыльнулся. – Потом на фотографиях будешь с козлиной мордой получаться.

– Молодец, что понимаешь! – Илья Сергеевич снял с сахарницы крышку и кинул себе в чай три кубика сахара. Кубики были непривычные. Очень плотно спрессованные, квадратные. Я, было, потянулся тоже, а потом передумал. Мне и так здесь все напитки кажутся чересчур сладкими, чуть ли не в первый раз появилась возможность попить чай без сахара. Так что я сменил курс и схватил печенье.

– Тогда я ему скажу, и он сам тебя найдет, – Илья Сергеевич кивнул. – Ты же в первом отряде, да?

– Да, пусть спросит Кирилла Крамского, – ответил я.

Мамонов и Илья Сергеевич принялись обсуждать каких-то общих знакомых, а я еще раз осмотрелся по сторонам. На самом деле, было интересно. Все вертикальные поверхности были заклеены черно-белыми фотографиями разного размера. В основном это были портреты мальчишек и девчонок. Довольно талантливые, на мой вкус. Смеющаяся девчонка с двумя хвостиками, в волосах – солнечные лучи. Надувшийся пацан в рваной и грязной футболке, на щеке – царапина. Жадно раскрытые клювы птенцов в дупле. Компания детей, вбегающая в воду в тучах брызг. Двое подростков, склонившихся над столом с почти готовым макетом самолета.... На одной из фоток была Вера. Моя мама была неожиданно одета в платье, смеялась и сжимала в руках букет полевых цветов.

– Эй, Кирилл, ты заснул? – громко окликнул меня Илья Сергеевич.

– Ой, я засмотрелся просто, – я тряхнул головой. – Можете повторить вопрос?

– Да какой еще вопрос, вам там горн на обед играет! – засмеялся Илья Сергеевич.

К столовой мы пришли раньше, чем наш отряд и остались их ждать на крыльце.

– Он когда-то за моей мамой ухаживал, – проговорил Мамонов, глядя в сторону. – Подарки дарил всякие. Велосипед мне на день рождения подарил. Мне тогда лет десять было. И я пытался маму уговорить, чтобы она за него замуж вышла. А она мне надавала подзатыльников и сказала, чтобы я в дела взрослых не лез.

– А ты? – спросил я.

– Ну я и не лез больше, – ухмыльнулся Мамонов. – Подумал, что так даже лучше. Так я у него прятался, когда мама была не в духе, а если бы они вместе жить начали, то куда бы я тогда бегал?

Первый отряд приплелся к столовой самым последним. Мы пристроились в хвост колонны, прокричали вместе со всеми:

– Раз, два! – Мы не ели!

Три, четыре – Есть хотим!

Открывайте шире двери,

А то повара съедим!

Руки? – Чистые.

Лицо? – Умыто.

Всем, всем – Приятного аппетита!

Пробираться к своему столу пришлось через битком набитую столовую, кое-где даже протискиваться. Малышня из десятого отряда устроил потасовку, несколько тарелок с супом разбилось. Шумиха, в общем.

Я плюхнулся на свой стул, схватил кусок хлеба и ложку. Куриный суп-лапша на первое, гуляш и пюрешка на второе. И компот. Почти идеальный обед.

– Кирка, ты куда пропал?! – рядом со мной уселся раскрасневшийся Марчуков. – Ты же репетицию пропустил!

– На стадионе был, – я зачерпнул ложкой суп. – Потом мы с Мамоновым ходили про фотографа для газеты договариваться.

– О! – Марчуков заерзал на стуле так, что металлические ножки застучали об пол. – А возьмешь меня в редколлегию, а? Я же год назад мечтал после школы пойти в газету работать, даже письмо писал в «Пионерскую правду»! И его там напечатали!

– Я сам хотел предложить, только ты был занят со сценкой, – сказал я.

– Видел уже Цицерону? – Марчуков отхватил зубами сразу половину куска хлеба и принялся энергично жевать. – Она фо фтором отфяде, пфедставляеф?

Я молча покивал, чтобы не говорить с набитым ртом. Только сейчас понял, что страшно проголодался после всех своих спортивных подвигов.

– А еще знаешь что… – Марчуков внезапно замер и сделал страшные глаза. Потом склонился ко мне ближе и зашептал на ухо. – Помнишь того… этого… на реке… У которого еще глаза разные?