Читать книгу: «Биф Веллингтон, или На..й готовку», страница 4

– Я не смогла. Он… он такой же, как и ты. Я не смогла до него дотронуться. Он оскалился на меня. Жутко страшно на меня оскалился, так, что все швы полопались на его щеках.

– Это странно, – задумчиво проговорил мальчик, а потом вдруг захныкал, сильно чем-то расстроенный. – Ты должна была его поднять! Почему же не можешь?!

– Я… извини. Я попыталась…

– Может, просто не время ещё. Просто не время, точно. Потому что… – Он не стал договаривать. Опираясь на здоровую руку, поднялся с пола и направился ко мне. Неожиданное прикосновение его руки было склизким, как если бы рука была потной, но кожа на ощупь оказалась вполне тёплой. Я даже не вздрогнула от отвращения, так сильно была напугана. Просто замерла, забыв о том, что нужно дышать. – Ты хотела выяснить, реален ли я. Тогда знай, что я могу влиять на твою плоть. Ты на мою нет. И кролик тоже может, и, кажется, он собирался отхватить тебе палец. Неудивительно. Он очень голоден. Всему своё время.

Медленно я отодвинулась от него.

– Ответь, зачем ты здесь? Как ты проник сюда и откуда? – охрипшим голосом спросила я.

– Я не проникал. Я всегда был здесь. – ответил он и вслед за наступившей тишиной, перед которой все бабочки вдруг разом замерли и тут же рассыпались, словно и не были никогда чем-то большим, чем просто пыль, он прошёл мимо меня и, не закрывая двери, покинул комнату.

Лютый холод вокруг, но не в душах утят.

Страха нет. Боли нет. Лишь желанье играть.

Плавать по пруду, резвиться, скакать.

Дела им нет, что волнуется мать.

Его тихое заунывное бормотание словно бы вернуло меня в реальность. Он знал слова того стишка и намеренно пытался разбудить во мне какие-то детские воспоминания. Но для чего?

– Она где-то там? Где-то рядом с тобой? – с надеждой спросила я, выходя за ним следом. Если это так, если это правда, то, возможно, даже, скорее всего, она в беде. Звучит странно, конечно, если учесть, что умерла она много лет назад, но вот мальчишка, вот этот изувеченный полуразложившийся труп, передвигавшийся по дому так, словно в нём вырос, говорило мне о том, что жизнь после смерти существует и, возможно, мама моя сейчас в западне.

– Она рядом с тобой, – усмехнулся пацан, глядя на меня как на идиотку, всем своим видом давая понять, что это очевидно. – Ко мне она приходит нечасто. Всегда грустная. Думаю, ей тревожно за тебя. Раз за разом я слышу этот стих, но он не для меня. Он для тебя. И мы выясним, что она пытается тебе сказать. Возможно, ты и сама уже вспомнила?

Я почувствовала, что он пытается залезть ко мне в голову. Он, словно червь, кружился в моей памяти, ища лазейку к тем воспоминаниям, которые скрыты глубоко, но не находил её.

– Нет. Я не помню. Может, ты удивишься, но я очень хотела бы вспомнить. Но иногда мы просто не в силах. Вот и всё.

Прихрамывая, словно дед, потерявший костыль, передразнивая мою походку, он зашёл в гостиную.

– Подойди, – попросил он. – Не будем затягивать с тем, что неизбежно. Я расскажу тебе кое-что.

Я замешкалась. Знала, где остановился этот выпендрёжник и что его туда привело. «Поднимись на чердак, – сказала тогда старуха. – Отыщи книгу». Я понимала, что, возможно, это мой последний шанс. Шанс изменить правила игры в свою сторону, но, оценивая свои возможности, не видела другого выхода, кроме как подчиниться ему. Сбежать у меня не получилось, и вряд ли вторая попытка дала бы хоть какой-то результат. Позвать на помощь я тоже не могла. Кто поверил бы, что в доме завелись привидения? Скорее меня бы просто связали и отправили на принудительное лечение. Мне даже пришла мысль, всего на секунду, но настолько яркая, что меня передёрнуло, словно от ворвавшегося в дом сквозняка: покончить жизнь самоубийством. Взять с кухни нож, один из тех, что бросила при готовке своего заключительного блюда старуха, и перерезать себе… Нет. Так я маме не помогу, да и себе тоже. Если он после смерти преследует меня, какова вероятность, что я освобожусь от него в другом мире?

– Думаю, тебе неизвестно, что погибла она из-за тебя? Не думаю, что старуха посвящала тебя в то, что произошло тогда. Ты была совсем крохой. Никчёмной, неразумной сущностью, которая должна была вырасти в нечто важное. Тебе отвели роль уже при рождении. Она знала это. Пыталась спасти и расплатилась по счёту жизнью. Если ты желаешь загладить вину перед матерью, если хочешь, чтобы жертва её не оказалась напрасной, становись на лестницу и полезай наверх.

– Это ложь!

Мне хотелось схватить его, встряхнуть так сильно, насколько хватило бы сил. Выбить из него всю эту дурь, чтобы он замолчал. Но я не могла этого сделать. Сволочонок пытался заставить меня делать то, что ему было угодно, и у него это получалось. Нужно найти способ избавиться от него. Возможно, провести какой-нибудь ритуал. Один из тех, что проводила бабка по ночам, стоя в лунном свете. Но я не знала ни одного из них, потому как не хотела знать ничего, что знала она.

Трясясь от злости, подошла к лестнице на чердак и остановилась. Я вновь мешкала. Не без причин. Не знаю, сколько времени прошло, пока мы безмолвно смотрели на друг друга. Он с ехидной улыбкой на лице, я со сжатыми от гнева челюстями, но когда я приняла, наконец, решение, уже видела лишь очертания его лица. Ни увечий, ни зиявшей вместо глаза чёрной дыры, похожей на бездну, ни отвратительно порванной щеки, через плоть которой наружу всё время что-то торчало. Зубы, язык или ещё какая-то мерзость. На улице смеркалось.

Возможно, где-то там же, наверху, найдётся и книга с ритуалами. «Чем чёрт не шутит», – подумала я и ступила на первую ступеньку. Закутавшись поплотнее в халат, бесшумно, ничего более не говоря, отправилась наверх, на чердак, вооружившись от терзающих мою душу страхов одним лишь фонариком, который, словно заранее кем-то приготовленный, лежал на комоде рядом с лестницей. Оказавшись на верхней ступеньке, вновь припомнила воображаемое мною безжизненное тело старухи с торчащей из горла трахеей, но отогнала от себя эту мысль.

«Чёрт! Успокойся. Возьми себя в руки! Проклятая стерва давно уже мертва. Её тело гниёт в могиле, засыпанное двумя метрами земли», – мысленно отругала я себя, попытавшись приподнять крышку, ведущую на чердак, но у меня ничего не вышло. Я посветила на неё фонариком и заметила то, чего не наблюдала там ранее. Три здоровенных гвоздя, заколоченных наискось в основание чердака. Сначала я даже оторопела, размышляя, как же они здесь оказались, ведь старуха этого сделать никак не могла. Старуха как раз-таки и отправила меня на чердак. Вряд ли она заколотила бы его перед кончиной. Не сразу, но до меня дошло, что забитые гвозди – проделки моей тётки.

– Ты была здесь, тётя? – произнесла я вслух.

– С кем ты разговариваешь?

– Сама с собой, ведь я с ума сошла, раз делаю всё это. Неужели не заметно?

Возможно даже, что она была здесь во время похорон. В момент, когда я хоронила бабку, она пробралась в дом и заколотила крышку чердака. Поэтому и не появилась тогда. Ведь она точно знала, что в тот момент дом будет пуст. Но зачем? Зачем она сделала это? Что пыталась скрыть от меня? На секунду я замерла в нерешительности. А может, и впрямь не стоит отпирать то, что закрыто? Почти утихнувшая во мне злость пробудилась с новой силой.

– Ты могла бы рассказать мне всё! Могла бы предупредить меня, не превращая всё это в тайну. Ты ошиблась, тётя. Зря ты это. – В этот раз мальчонка даже не отреагировал, а я в спешке спустилась в кладовку и достала гвоздодёр, стараясь не смотреть при этом на заброшенную вглубь клетку.

Мне пришлось немало попыхтеть, но я всё же открыла её. А когда приподняла, в лицо ударила слабая полоска света. Луч, освещавший лицо незваного гостя, исходивший из маленького запылённого окошка с рамой в виде креста. Я представила своё испуганное лицо и тень, падавшую на него от того крестообразного окна. Этот образ ужаснул меня, но не настолько сильно, как мальчик, сидевший у коробок на корточках. Тело его было сокрыто в полумраке, но единственный уцелевший глаз теперь светился жёлтым, как если бы это был глаз кота. Глядя на его одиноко светящийся глаз, я подумала о полной луне. Как же это иррационально – словно луну сняли с ночного небосвода и воткнули в глаз ребёнку, сидящему тихонько на грязном чердаке, вполне вероятно кишащем огромными пауками. Луна в комнате, не на небе.

– Твою мать! Опять напугал, – огрызнулась я.

– Я не помню своей матери, – ответил он. – Я пытался найти кролика. На самом деле, много раз уже искал, но ничего не выходило. Думал, может сейчас… Может, смогу, наконец, подержать его в руках. Может, смог бы взять его здесь, на чердаке. Когда-то я прятал его именно тут, понимаешь?

– Понимаю. Не понимаю одного: как тебе удаётся через стены проходить? Как ты, мать твою, оказался здесь быстрее меня, ведь ты из плоти и чего там ещё?

– Ты сердишься? – спросил он наигранно уныло, но ни на один вопрос ответить не пожелал.

– Сержусь?! Да я в бешенстве, пропади оно всё…

Попыталась вылезти целиком, но халат зацепился за что-то, и я даже подумала, всего на мгновение, что рука покойницы уцепилась за него, не давая мне приблизиться к коробкам, которых я и без того боялась.

– Ты сама сюда меня оправила! – крикнула в черноту под ногами и резко дёрнула за подол. Оказалось, порвала, но сожаления никакого не испытала. Прямиком направилась к коробкам, стараясь поскорее убраться с чердака. Но застыла как вкопанная, как только подошла.

Нет. Я не такая смелая. Вовсе не такая смелая, как мне хотелось бы думать.

– Что встала? – спросил Артур, поторапливая меня.

Кажется, я не смогу. «Что произойдет, когда добуду то, за чем пришла? Вдруг случится что-то непоправимое?» – подумала я, но Артуру ответила:

– Ничего. Всё нормально. Давай покончим с этим, раз пришли.

Коробок было шесть, сложенных друг на друга в два ряда. Я принялась перекладывать их с места на место так ожесточённо, так увлечённо, что даже не услышала приглушенного хлопка, прозвучавшего откуда-то из глубины чердака. Но услышал мальчик.

Конечно же, нужная мне коробка оказалась в самом низу. Я добралась до неё, подумав при этом, как же это бабуля перетягивала их с места на место каждый день? И ведь не щадила же сил. Зачем?

Коробка была измятой, местами грязной, в жирных пятнах. Я попыталась открыть её и тут же отшатнулась, так как на поверхности книг кишмя кишели какие-то жучки. Вновь выругалась и постучала по коробке ногой в надежде, что насекомые разбегутся по углам. Выждав с минуту, вновь приблизилась к ней. Внутри лежали книги. Много книг. Любовные романы, но в основном кулинарные книги. Приготовление салатов. Приготовление вторых блюд. Целая книга посвящалась соусам. Корешки тех книг пестрели названиями вроде «Изысканная выпечка от мастеров кухни» или «Божественные десерты в домашних условиях», но нужная мне была единственной без названия. Грубый кожаный переплёт, в темноте показавшийся мне почти багровым, на самом деле имел светло-бежевый оттенок.

– «A moment of choice, is a moment of truth», – прочла я вслух вытесненную на обложке надпись. – Момент выбора – это момент истины. Так, кажется.

Меня никто не услышал. Мальчик куда-то исчез, но меня это вовсе не озаботило. Нужно было побыстрее проверить все коробки в поисках хоть каких-нибудь упоминаний о мальчишке или способе избавиться от него.

Книга явно была старой. Об этом говорил не только затхлый запах старой кожи, но и пожелтевшие от времени плотные страницы, исписанные каллиграфическим почерком, прежде который мне видеть не доводилось. Но писала определённо бабка. Откуда я знала это, непонятно, но сердцем чувствовала, что это так. Интересно, как давно это было?

Почти к каждой странице была прикреплена яркая фотография с изображением блюда. Фотки явно появились куда позднее, чем записи, сделанные на страницах. От фотографий книга казалась раздутой, переполненной, словно не желала принимать ничего лишнего. Я быстро пролистала шуршавшие под пальцами страницы и обнаружила, что к некоторым рецептам фотография не прилагалась. Вместо этого под ними значилась жирная надпись «Не готовить». Я насчитала восемь таких страниц и вновь внутренне содрогнулась.

Восемь рецептов блюд, при взгляде на которые мой желудок судорожно сжимался в комок, а рот наполнялся слюной. Я вдруг испытала неимоверно дикий голод. Восемь имён с адресами людей неизвестных мне и всевозможные приписки с указаниями под каждым рецептом.

«Вот сука», – в очередной раз подумала я. Отшвырнула книгу в сторону и судорожно принялась перерывать оставшиеся коробки, в которых, к моему глубочайшему сожалению, оказались вовсе не книги, а какое-то старое барахло, и лишь в одной из них посчастливилось найти какие-то тетрадки. Захлопнув коробку с записями, я подняла её и уже собралась к лестнице, ведущей вниз, но увидела мальчика склонившегося и разглядывавшего что-то на полу.

– Что ты там делаешь, Артур?

– Ты разве ничего не слышала? – спросил он, загораживая мне обзор на то, что с таким интересом разглядывал.

– Нет. Я ничего не слышала. Мне страшно до ужаса, и я не хотела бы здесь задерживаться, так что просто покажи, что там. – Захотелось потянуть его за рукав рубашки и отодвинуть в сторону силой, но вовремя себя остановила, вспомнив, что сделать этого не могу. А что было бы, сумей я до него дотронуться? Что почувствовала бы, прикоснувшись к отвратной рваной ткани?

– Я услышал глухой удар. Такой, знаешь, как если бы что-то упало на пол, и пошёл посмотреть.

Он отодвинулся, и я увидела на деревянных досках птицу. Её довольно большое для вороны черное тело трепыхалось в предсмертных судорогах, а клюв то и дело открывался, пытаясь вдохнуть, но по виду птица эта давно уже была мертва. Местами лысая, с дырками в разлагавшемся теле. Кожи на её голове не наблюдалось вовсе, но она всё равно подёргивала лапками в тщетных попытках приподняться.

– Ты чувствуешь запах? – спросила я мальчика.

Должно было пахнуть гнилью или кровью, или затхлостью от пыльного чердака, но пахло землёй. «Свежим влажным черноземом, который бывает на кладбищах», – только и успела подумать, ведь совсем недавно вдыхала в себя подобный аромат.

– Отойди! – крикнула я мальчонке, но покрытая землёй рука уже схватила его за ступню.

Она появилась из темноты угла, из-под вороха тряпок. Она подстерегала его. Не хотела спугнуть. Мне даже в голову не пришло, что это за рука, как она могла оказаться на чердаке и где, к чертям собачьим, остальное тело. Но рука вцепилась в мальчика крепко и принялась тянуть его в темноту образовавшегося за ней провала. Он заверещал так сильно, словно впервые в жизни испытал страх. Не могу сказать, почему кинулась на помощь, но бросила коробку на пол и схватилась за ржавый топор, что принесла вместе с гвоздодёром просто на всякий случай, и принялась рубить ту руку со всей возможной силой. Что-то в том тёмном углу сначала чавкнуло, а потом охнуло, когда отсечённая по локоть конечность упала на пол.

– Оставь её! – строго приказала я пацану. – Быстро с чердака. Мы и так тут задержались.

Когда мы кое-как спустились, мальчонку потряхивало от нескончаемых конвульсий, как будто что-то поселилось внутри и терзало, не находя выхода наружу. Я глядела на подёргивавшегося юнца и представляла тысячи бабочек, исчезнувших из своих деревянных рамок, а затем превратившихся в пыль.

«Теперь они внутри него», – почему-то думала я. Несмотря на всю абсурдность подобного предположения, почему-то верила, что это не так уж и далеко от истины. Верила, потому как в рамочки они так и не вернулись. Я даже на всякий случай сфотографировала их, пустые прямоугольники, висевшие вдоль стен. Был момент, когда я подумала, что неплохо было бы вообще поснимать их и сжечь прямо посреди гостиной, устроив большой пылающий костёр, в котором сгорела бы и я, но так и не решилась.

Всё чаще до меня доносилось приглушённое бормотание и непрекращающийся стук зубов. Кажется, Артур замерзал, но это вовсе не мешало ему действовать мне на нервы, пока я изучала бабкины тетрадки, в которых, впрочем, не было ничего интересного. Лишь описания трав, фаз луны и, естественно, насекомых, обитавших в округе. Пока мне не попался ни один ритуал. Вообще ничего важного, что могло бы помочь. Но тетрадей в коробке оставалось ещё много. Рано опускать руки.

– Два утёнка. Два. К водной глади спешат. Точно глади? Почему они так долго добираются до пруда? Почему не замечают лису? Лису? Да, возможно. Глупые утята. Уф, Буф. Так, кажется, их звали? Или это я их так назвал? Надо будет спросить у женщины. А может, был третий? Может, будет? Тогда где же он? Не помню. Глупые утята. Зачем сбежали от мамы? Зачем рвутся в пасть к лисе? Точно! К лисе. Или в конце всё же не лиса? Тогда кто же? Надо вспомнить. Надо дождаться женщину. Она напомнит, что с ними дальше случилось. Они вдвоём идут к пруду. Холодно. Ярко светит луна. Скалится лиса.

Иногда он прерывался и смотрел куда-то, сосредоточившись на одной точке. Разговаривал приглушенно, обращаясь к кому-то, но я не видела никого.

«Там действительно кто-то есть? – размышляла я, поглядывая время от времени на него. – Или пацан выдумывает, чтобы напугать меня?» Не хотелось думать, что общается он с кем-то из тех людей, что окружали нас в видении под крышей из глицинии, но мысли такие приходили в голову всё чаще. Я отгоняла их от себя, опасаясь, что способна призвать кого-то ещё из мира мёртвых. Но терзало меня не только это. Ни разу в жизни ещё я не испытывала столь всепоглощающее чувство голода, которое всё возрастало во мне с тех пор, как я выудила на свет божий эту проклятую книгу.

Глава 4. Журек. Зашитые нитками руки

– Вот паршивая старуха! Эй, малец, признавайся, ты знал, что она разграбила кухню? Выкинула вообще всё. Буфеты, полки, на которых раньше стояли крупы, холодильник. Везде пусто. Вот ведь стерва, чтоб её! Уму непостижимо, померла уж как пять дней назад, а всё продолжает гадить, – крикнула я, выходя из кухни.

Когда разум помутился от голода настолько, что уже не могла соображать, что именно читаю в старых бабулиных записях, я отправилась на кухню в поисках пропитания, но, к удивлению своему, обнаружила, что бабка перед смертью изрядно потрудилась, выбросив всё, чем можно было бы утолить голод.

«Да, как, чёрт побери, я этого не заметила? – кляла себя я на чём свет стоит. – Ведь же заходила на кухню в последний день её мирской жизни. Ну да. И что увидела? Лужу крови, расплывавшуюся по столу, от размороженного мяса, очистки от лука, пустую упаковку от грибов. На полки даже не посмотрела. Не заглянула в холодильник. Да и зачем мне это нужно было? Тот день был насыщен событиями, потому я и не обратила внимания на отсутствующие продукты. А потом что? Потом я ходила в придорожное кафе. Пошла туда впервые в жизни. Ела то, что не готовила для меня тётя. И да, мне это понравилось, если не считать косых взглядов обслуживающего персонала. Я ела и думала, о чём же они все шепчутся, так ведь? Да.

Ладно, допустим, я не заходила на кухню всё это время и совершенно не предполагала, что у меня возникнет такая необходимость, но как же не заметила доверху набитые мусорные баки? Потому что вряд ли бабка могла утащить продукты куда-то ещё, да и не в том она была возрасте, чтобы таскать такие тяжести. К тому же, вероятно, она тогда уже знала, что выбрасывать их далеко не обязательно. Да и зачем, ведь я не могу покинуть дом.

Я прильнула руками и лбом к окну, выходившему в сторону калитки, и тут же увидела два рядом стоявших бака. Крышка одного из них была раскрыта, ветром, вероятнее всего, а на верху его топталась собака, сжимавшая в пасти здоровенный кусок мяса. Похоже, псина размышляла над тем, как же ей спуститься, не потеряв при этом добычу, ведь на земле её ждали ещё две голодных шавки. Одна из них усердно вылизывала контейнер, если не ошибаюсь, один из тех вместительных, в которых тётя любила приносить лазанью или картофельную запеканку. Вторая же напряжённо следила за тем псом, что сидел наверху бака.

Всё точно. Сомнений быть не могло, старая скинула продукты в баки, но их оказалось не много. Плотно закрытой крышки вполне хватило, чтобы я не заметила подвоха. Да и чтобы стала делать, даже если бы заметила? Вряд ли сообразила бы закупить что-то впрок, ведь не знала же, в какой ситуации окажусь. Со злости я ударила кулаком по стеклу. Оно задрожало, завибрировало, но не разбилось.

– Чё-то я не поняла. Вы что, на пару со старухой решили меня голодом заморить, чтобы я поддалась и выполнила всё, что вы задумали? Так, что ли?

– Лично мне… это не потребуется. Ты и так сделаешь всё… что нужно. Думаю, она просто хотела подкрепить твою мотивацию. – Теперь он говорил так, словно у него отваливался язык. Тяжело и протяжно.

– Что ты делаешь?

Вернувшись в гостиную, я увидела его склонившимся над коробкой с записями. Он действительно что-то жевал и судорожно потряхивал головой, явно не контролируя это движение.

– Всё это… не поможет тебе, – заявил он.

Это мы ещё посмотрим, мелкий ты гадёныш.

– В этой коробке нет того, что ты ищешь, – зачем-то добавил он вполне нормальным голосом, и тут лицо его изменилось. Я увидела взгляд испуганного ребёнка. Взгляд человека, не ожидавшего, что он произнесёт то, что произнес. Но это произошло, и пацан вдруг начал пятиться от меня, прикрывая рот рукой.

В этой коробке нет того, что ты ищешь. Так ведь он сказал? Значит, есть другие. Значит, где-то в доме всё же спрятано то, что могло бы мне помочь. Чтобы ни происходило с этим злобным мальчонкой, эту фразу произнёс точно не он. Я должна этим воспользоваться. Должна вспомнить. Думай! Я постаралась расслабиться.

Сделав вид, что ничего не заметила, я попятилась на кухню, но до неё не добралась. Вновь уселась в обитое велюром кресло, которое так любил кот. Постаралась отключить мозг, что требовал еду немедленно, и представила себе бабулю. Практически увидела её перед собой. Вот она сидит перед телевизором и чему-то ухмыляется. На ней тёплая вязаная кофта и рейтузы, на коленях банка с запертыми в ней мухами. Нет. Не то. Вспоминай. Вот она крадется в темноте по прихожей, возвращаясь из леса. Подол её тонкой ночнушки измазан в грязи, как и ноги. Взгляд пустой, отрешённый. Седые волосы взъерошены, и в них застряли сухие веточки. Она что-то бормочет себе под нос, но так тихо, что я не могу разобрать ни слова. Нет. Нужно ещё раньше. Видела ли ты её с коробкой? Хоть раз видела ли? Да. Видела! Озарение пришло так внезапно, что я чуть ли не вскрикнула от восторга.

Однажды ночью я видела её с коробкой. Помню, как встала тогда попить воды и натолкнулась на неё. Старуха, сгорбившись, сидела вот прямо на том стуле и будто дремала, а рядом с ней в кресле, где сейчас сижу я, лежал кот. Руками она сжимала коробку из-под обуви, но довольно большую, а когда услышала скрип половицы, пробудилась ото сна или, может быть, от транса. Я спряталась тогда за дверью и наблюдала, как она, оглядевшись, прислушалась к тишине. Потом кряхтя, оперлась на клюку и побрела к себе в комнату, шаркая тапочками.

Она отнесла её в комнату. «Отнесла к себе в спальню», – мысленно подтвердила я. Артур стоял в проходе с закатившимися глазами. Казалось, мальчишка шёл ко мне. Пытался помешать мне вспомнить, но что-то остановило его. Голова его металась из стороны в сторону, приводя меня в состояние дикого ужаса. Что-то происходило внутри него. Какая-то невидимая моим глазам борьба. Я решила воспользоваться моментом и немедля шмыгнула к старухе в спальню. Заглянув под кровать, тут же натолкнулась на вешалку, ту самую, отсутствие которой привлекло моё внимание в день смерти старухи. Она засунула её под кровать, пытаясь ограничить доступ к тому, что скрывалось за нею.

– Ничего у тебя не вышло, глупая ты стерва.

Рывком я вытащила вешалку из-под кровати, понимая, что, возможно, у меня не так уж и много времени. Чтобы там ни происходило с пацаном, вскоре это закончится. Я залезла под кровать всем телом, превозмогая жуткий запах мочи, что ударил в нос. Она была там. В самом дальнем углу. Пыхтя, я вытащила коробку и положила на кровать. Раскрыла и обомлела от сокровища, что попало мне в руки. Она была доверху забита всевозможными ритуалами.

– Ритуал на обретение силы, – читала я, перекладывая жёлтые шершавые листки, – ритуал на призыв духов, ритуал на создание связи с духом умершего, ритуал погружения в ненависть «Красная пелена». Так вот что старуха проделывала со мной. Ведьма. Не отвлекайся на эмоции, Кира! – сказала я самой себе и продолжила искать. – Привороты, привороты, снова привороты, ритуал для закрепления связи с любимым. Это всё не то. Как разрушить связь. Мне нужно что-то, что отправило бы гадёныша туда, откуда он явился.

В какой-то момент показалось, что я так и не найду то, что искала. Бумажки стремительно заканчивались, а из гостиной теперь доносился какой-то подозрительный гул, и он медленно, но приближался. Когда в коробке из-под обуви оставалось всего-то три листка я, наконец, нашла его – ритуал на изгнание. Облегчённо вздохнув, прижала заветный листок к себе. Хотела прочитать, что на нём было написано, но что-то подсказало: сейчас этого делать не нужно, и потому спешно сунула бумажку в карман халата. Скинула разбросанные записи в коробку и пнула её обратно под кровать. Не прошло и двух секунд, как дверь спальни раскрылась, и я закричала, потому что кричал и Артур. Тот трубный звук, похожий на гул, как оказалось, вырывался из горла малыша. Он стоял в дверном проёме, закинув голову назад под углом в девяносто градусов. Рот его был широко раскрыт, а над лицом его, словно стая диких пчёл, летали бабочки, то влетая в рот, то вылетая обратно.

– Не бойся его, – успокоил меня голос матери, – он и сам не знает, как сильно страдает.

«О чём ты говоришь, Ута!? У него же сейчас башка отвалится!» – мысленно прокричала я, а потом увидела, как бабочки, неспешно кружась, стали залетать к нему внутрь. Ещё через минуту голова его с треском позвонков вернулась на место, а мальчик как ни в чём не бывало сказал:

– Всё. Время вышло. Я больше не могу ждать. – Секундой позже он подошёл и коснулся моей руки.

Очнулась я уже в машине. Что это была за машина, непонятно, но выглядела так, как выглядит старое разбитое Вольво. Последнее, что я помнила, было сильное ощущение жжения как раз в том месте, куда меня ужалила псевдобабочка. Рука и сейчас горела от ожога, но боль была меньшим из того, чего мне следовало опасаться на данный момент. Машина стояла припаркованной на какой-то незнакомой улице с высаженными вдоль неё акациями, густо цветущими в это время года. Где-то неподалёку громко лаяла собака. Я увидела женщину, копошившуюся на своём участке, что смотрела на меня с грустными припухшими глазами. Она махала мне рукой с зажатым в ней букетом каких-то красных цветов, перемешанных с травой. Махала по-приятельски, словно рада была моему появлению.

Как я оказалась здесь? Когда переоделась? Теперь на мне вместо неряшливо надетого халата был зелёный кардиган и чёрные джинсы. Мальчик сидел позади меня, увлечённо играя какой-то бумажкой, из которой он соорудил самолётик. С бумажкой?! Я вдруг внезапно вспомнила, как спрятала листок с ритуалом в халат. Нет. Не может быть. Неужели я лишилась единственного шанса избавиться от мальчонки? Затаив дыхание, медленно опустила руку к карману, стараясь не привлекать внимания Артура, и нащупала в нём сложенную пополам грубую бумагу. «Слава богу», – выдохнула я, – что бы он со мной ни сотворил, это всё же не отключило мою способность мыслить здраво. «Ничего, ничего, – подумала я, – при первой же возможности испытаю на нём ритуал, а пока просто буду делать то, чего он требует».

Книга лежала раскрытая на соседнем сидении. Как и продукты, закупленные вероятно мною же в беспамятстве. Я потянулась за ней и прочитала: «Журек». Михалков Андрей Викторович, 1969 год. Откровенно говоря, я понятия не имела, что это за блюдо и кто такой этот Андрей Викторович, но придирчиво прочла рецепт, раз уж предстояло его приготовить. Судя по всему, Журек был обычным супом немецкой кухни. Всё бы ничего, да вот только внизу, под рецептом, я увидела приписку, сделанную бабулиной рукой:

«Бекон и ветчину подержи на солнце до тех пор, пока на них не появятся личинки. После обработай их в пиве, а затем в солёном растворе. Добавь в блюдо баварских колбасок, порезанных равными кусочками по сантиметру, и чеснок. Их аромат перебьёт запах разлагающегося мяса. Зажарку из лука и морковки приготовь на сале погибшей от старости свиньи. Не используй масло. А закваску для бульона делай ровно сутки с добавлением крови месячного поросёнка».

«Сутки на бульон?! Что же я буду делать целые сутки в доме незнакомого мне человека. От одной только мысли тошно», – подумала я, решив, что, приготовив закваску, тут же уеду домой, а вернусь уже потом. Я же не знала, что и заботиться не стоит об этом. За меня уже всё решила судьба.

Что же ты наделала бабуля? Неужели ты накормила этого бедолажного человека блюдом по этому рецепту? Что он мог сделать тебе такого ужасного?

– Он один из тех людей, что стояли тогда в беседке, я права?

– Не спросишь, как здесь оказалась? – Мальчик выпустил самолётик из рук, и тот спланировал на пол.

– Нет. Не спрошу. Мне вообще это всё не важно. Просто не делай так больше. Попроси, и мы это обсудим.

– М-м-м, – он скривил рожицу, – хотел поиздеваться над тобой. Думал, начнёшь биться в истерике, умолять вернуть тебя, а то и совсем потеряешь сознание от впечатлений.

– Жаль, что помешала твоим планам. Скажи мне только одно: ты уверен, что ты ребёнок?

– Конечно, ребёнок. А что, не похож?

– Рассуждаешь, однако, ты совсем не как дитя.

– Наличие интеллекта вовсе не мешает мне оставаться ребёнком. Ты так не думаешь? Впрочем, не нужно. Не отвечай. У нас совсем мало времени… – «У нас или у тебя?» – не без удовольствия подумала я. Может, найти какой-нибудь способ потянуть время? Может, с ним что-то случится? – Лучше я отвечу на твой вопрос. Ты права, тот к кому мы приехали, один из тех восьми, что стояли тогда в беседке, но для тебя это ровным счётом ничего не значит. Могу лишь сказать, что мы пришли сюда, чтобы изгнать из его головы мух. Они прожорливые. Очень прожорливые.

– Мух? – Господи боже, что за херня здесь творится?

– Ага.

– Но ведь все, кто там был, мертвы. Разве нет?

– Не все из них мертвы. Андрей Викторович мёртв, не стану спорить. Но это ничего. Его сын жив. Он вполне подойдёт.

«Знать бы, для чего он тебе подойдёт», – подумала я и открыла дверцу машины.

– Тебе как будто полегчало, – заметила я, глядя на его порозовевшее, но тем не менее жуткое личико. – Приободрился. Совсем недавно думала, что тебе придёт конец. – Я вытащила с переднего сидения пакеты и захлопнула дверцу автомобиля.