Читать книгу: «Сотворение Волжской России. 4 книги», страница 10
Итак, на следующий день, то бишь в понедельник, Барков в шесть утра был не просто на ногах, но уже и «на колесах». Он сидел за рулем своего «Джипа», в бардачке которого лежали накладные на два топора, двуручную пилу, плотницкий набор, четыре лопаты, двое граблей, тяпку и многое другое из различного огородного, строительного, хозяйственного инвентаря. Кроме того, была ещё пачка накладных на восемь буханок хлеба, 10 кг муки, соль, caxap, картофель, вермишель, маргарин, пшено и т. д. и т. п. Предстояло объехать больше десятка складов и магазинов, но Барков сейчас спешил к ЗОСу – там располагался 24 рабочий полк. Он должен был забрать своих, начать столбить участок и только потом объехать склады. С того времени, как Барков вчера перебрался назад, его не оставляло ощущение брошенности облюбованного им поля, всё время казалось, что вот сейчас кто-то забирает эту землю себе. Как будто он оставил чемодан посреди площади и сейчас торопился вернуться к нему и боялся, что его «уведут».
Поэтому первое, что он хотел сделать, это забрать свою семью и отправить их стеречь эту землю.
В начале седьмого он добрался до кухни 24 полка, возле которой собралось стоя и сидя на земле человек 100.
Остановившись недалеко от этой кухни, которая была на полозьях вместо колес, видимо из тех наспех сделанных, Барков вышел из машины и огляделся.
Метрах в сорока за кухней возвышался вал полтора метра высотой, а сама кухня стояла под высоковольтной линией. Между валом и находящимся сзади Баркова забором ЗОСа было метров 30. Из ворот забора колонной по три показалось первое подразделение 24 полка. Константин Ефимович уже собрался подойти к стоящим у кухни рабочим, чтобы узнать про своих, как к нему оттуда подбежал сын с миской в одной и ложкой в другой руке. Следом подошли и Степан с Зоей Максимовной, держа в руках посуду с едой и хлебом.
После объятий и поцелуев жена рассказала Баркову, что вчера они в числе 88 человек из полка записались желающими крестьянствовать, и сейчас завтракают раньше всех и отправляются строем в город, в ДК «Октябрь», на регистрацию и получение земли.
– Землю мы уже получили, – Барков, с которого не сходила улыбка от радостной встречи, полез в бардачок и извлёк оттуда лист бумаги. – Вот, свидетельство о регистрации крестьянского хозяйства. Сюда надо только дописать номера ваших паспортов, так что надо ехать сейчас. Вас дозапишут, поставят печать, и поедем на нашу землю. Время не терпит, надо обустраиваться и сеять. Так что, дорогие мои, доедайте свой завтрак, показывайте, кто у вас тут командует, и поехали.
Через двадцать минут Степан сидел уже за рулем, а Ефимыч на переднем сиденье ел добрый кусок парного осетра с хлебом и запивал чаем из фляжки. Командир полка расщедрился и вместо суточного сухпайка, которого всё равно не было, распорядился выдать каждому из 88 будущих крестьян по килограмму парной осетрины и буханке хлеба, это не считая завтрака. Вот сейчас Барков и завтракал частичкой этого пайка. Машина тронулась, набирая скорость, выскочила на шоссе и понеслась к городу. На заднем сиденье сидели Ваня, Зоя Максимовна и Шура Зернова, жена капитана запаса Александра Зернова, который сдал командование своей ротой ефрейтору запаса, но прорабу по жизни, а сам возглавил маршевую роту из будущих крестьян, поскольку тоже решил взять землю.
Город его не держал. Два года назад его демобилизовали по сокращению средств ПВО, и теперь он с женой и двумя детьми-погодками – семнадцатилетним сыном и шестнадцатилетней дочерью ютился в малосемейном общежитии, ожидая очереди на квартиру среди таких же уволенных в запас офицеров. Работал он то грузчиком на складах, то приторговывал разными товарами. Поэтому здесь ему терять было нечего и, посоветовавшись с женой, они решили попробовать крестьянскую жизнь и записались в кандидаты.
Беседуя с Константином Ефимовичем, который подошёл со Степаном, Зернов поинтересовался, как тот получил землю? Барков рассказал ему о комитете, о своей поездке на правый берег, о том, где он нашёл себе участок и даже показал его на ксерокопии карты Волгограда, на которой выделялся заштрихованный красным четырёхугольник с надписью в нем «Хозяйство Баркова», а снизу была подписанная Чановым и заверенная городской печатью надпись: Утверждено выделение Баркову Константину Ефимовичу.
– Послушайте, Константин Ефимович, – загорелся, ткнув пальцем в карту. Зернов, – а вот здесь, восточнее, что-либо есть? Как там земля?
– Пожалуй, поуже будет, лес от Мечётки подальше продвигается, но в общем, поле такое же, кое-где редкий кустарник, а так нормально.
– Так, Константин Ефимович, не возьмёте мою жену с собой? Я ей свой паспорт дам, чтобы она начала оформлять именно здесь участок на нас, а?
– Возьмем, конечно, может, доведётся, так соседями будем.
Барков от радости встречи с семьей испытывал душевный подъём, да и простое открытое лицо Зернова располагало к себе, искренне хотелось ему помочь.
– Так что давай свою жену. Доставим в лучшем виде.
Без четверти семь они подъехали ко дворцу культуры «Октябрь». У входа уже стояла очередь человек двадцать, ещё с полсотни толпились перед стеной, где висел лист с перечнем условий для регистрации крестьянского хозяйства. Люди понемногу подходили и уходили, видимо, уточнив по перечню, какие нужны документы.
Барковы и Шура подошли к входу, Шура, было, хотела занять очередь, но Ефимыч дёрнул её за локоть, заговорщически прошептав: «Куда?! Идём с нами!» За десять минут, что Степан летел по дороге, сигналя прохожим, уже отвыкшим от движения по ним автомобилей. Зернова рассказала им о своей семье, о муже-отставнике, об общежитии; и теперь Барков ещё больше убедился в необходимости помочь им.
Он решительно двинулся к двери. Очередь застыла в сомнениях. Учитывая, что почти все машины давно на приколе, а этот подъехал на джипе, плюс уверенный шаг Баркова, выдавали в нем какого-то «крутого» босса, но за ним шли двое простецких молодых людей и две так же нешикарно одетые женщины. Какой-то нерешительный голос из очереди попытался им напомнить, что, дескать, товарищи-господа, здесь очередь. Но Барков вытащил карту с печатью и объяснил:
– У нас уже есть земля. Тут нужна маленькая формальность: их паспорта вписать и всё.
– А можно глянуть? – Заинтересовался долговязый молодой человек.
– Пожалуйста. – Барков положил карту на картонную папку, из которой её доставал, и махнул руной Степану, дескать «Заходите». Минуты три он рассказывал столпившимся вокруг людям, что сперва им дадут только пропуск за плотину, землю они будут выбирать сами и только потом её им нанесут на карту и выдадут свидетельство о выделении. Затем, Барков извинился, сказал, что очень спешит, и вошёл в ДК, где у порога ждали его спутники, которых задержал дежурный милиционер.
– Мы к Чанову, это моя семья, надо дооформить документы, – и достал свою магическую карту с подписью Чанова.
Милиционер пропустил их, посоветовав решить вопрос без Чанова, у столов приёма, здесь, в вестибюле. У окон лицом к залу стояли столы и пять стульев, ещё пять стульев за столами стояли у стены слева. «Как на избирательной комиссии», – подумал Барков.
У окна сидели двое мужчин и перед ними сидели двое будущих землепашцев, за которыми стояли, видимо, их жены, слева сидел ещё один мужчина, перед которым тоже кто-то сидел и заполнял какой-то бланк, а рядом сидела жена.
Барков узнал того, что слева, он работал в комитете у Чанова, Костров, кажется.
– Здравствуйте, – подошёл он к его столу.
– Здравствуйте, – поднял тот голову, – а, это фермер Барков?
– Крестьянин, – поправил Ефимыч.
– Ну да, а это Ваши все?
– Ага.
– Подождите, сейчас закончу с вашим коллегой. – Он взял у закончившего писать мужчины листок, посмотрел его, кивнул: «Хорошо», дал ему чистую карту, справку на 50 литров бензина, пропуск за плотину и, пожелав им скорого возвращения, обратился к Баркову:
– Слушаю Вас.
– Надо дописать паспортные данные моих, – кивнул на стоящих рядом родных, – на свидетельстве и поставить там печать и подпись.
– А, вот оно что. Давайте дооформлю, а печати поставите наверху, там Чанов студенток инструктирует, они сейчас сюда рассядутся, и пойдет приём. По предварительным данным, сегодня тут пройдет вместе с семьями около шести тысяч человек.
Когда он заполнил свидетельство и отдал его и паспорта Барковым, а те все расписались в журнале, Константин Ефимович достал карту и сходу попросил закрепить участок к востоку от Барковского за Зерновыми.
– Вот жена его здесь, а он сам будет через час.
– Машина у вас есть? – спросил Костров у Шуры.
– Нет, мотоцикл с коляской, «Урал».
– Прямо не знаю. Сколько совершеннолетних членов семьи?
– Двое.
– Ну-у, а образование сельскохозяйственное какое или опыт работы на земле, какой-никакой есть?
– Нет.
– Да-а, – и обращаясь к Баркову, Костров сказал, – я ничем не могу помочь. У нас четкая установка: в фермеры записывать только со своим автотранспортом, не меньше трех совершеннолетних и трудоспособных членов семьи, опыт работы в сельском хозяйстве или хоть какое-то специальное сельскохозяйственное образование.
– Да послушайте, у них есть мотоцикл, раз; сыну 17 лет и дочке 16, два; они будут моими соседями, и я им всегда подскажу, как да что. А, может уважим?
– А почему бы вашей семье ни пойти в казаки? – снова обратился Костров к Зерновой. – Те будут селиться хуторами по 30 семей-дворов, работать и служить скорей всего колхозом. Ваш муж не казак?
– Нет, офицер запаса.
– Ну вот, тем более, атаман.
– Нет, нет, я его знаю, не захочет он в казачий колхоз.
– Ну не знаю, не знаю. Я решить не могу.
Тут на лестнице появились девушки и среди них, как лом в цветущей клумбе, возвышался Чанов.
Он увидел Баркова, улыбнулся, поздоровался с ним и его спутниками. Ефимыч рассказал ему о возникшей проблеме и попросил пойти навстречу Зерновым.
Чанов немного подумал, махнул рукой дежурному милиционеру:
– Запуская по десять семей, – потом вновь посмотрел на Шуру и сказал, – Ну вот что, пишите заявление, а ты, Константин Ефимыч подпишешь, что ручаешься за них и берёшь ответственность как сосед и опытный фермер?
– Подпишу.
– Ну и отлично. Вот, Михаил Николаевич, оформляйте этих соседей Барковых.
Зал наполнился гудением голосов. Костров, получив указание Чанова, объяснял что-то севшей на его место студентке.
– Ну что, Шура, мы пошли, думаю, вы нас найдёте или уж подождите, часа через два-три я сюда подъеду, провожу Вас.
– Да найдем, спасибо Вам огромное.
– Не за что, – Константин Ефимович подписал снизу поручительство за Зерновых на чистом бланке заявления, и Шура, тепло попрощавшись с Барковыми, села заполнять этот бланк.
Когда Джип, ведомый Константином Ефимовичем, пересёк плотину и проехал по просеке, Барковы обратили внимание на большое количество рабочих, валящих лес и прорубающих просеку к Верхней Мечётке.
– Отлично, строят мост, – довольно сказал притормозивший Константин Ефимович, – завтра можно будет переправить машину.
Добравшись до знакомой переправы, Барков увидел, что вода немного спала, и его плот лежит на берегу у кромки воды.
Он вместе с сыном и Степаном стащил его в воду и устроили паромную переправу по веревке, привязанной к деревьям по обоим берегам. Затем переправились сами и переправили весь небогатый скарб со своей машины. Через час, захватив с собой большую часть переправленного, они поднялись к дубам. Огляделись.
– Красота, – улыбнулась Зоя Максимовна, – а Зерновы где будут?
– Вон там, – махнул рукой на восток Ефимович и продолжил:
– Значит так, мы с матерью поехали за инструментом и продуктами, а вы, ребятки, перетащите сюда всё остальное и начинайте строить землянку и сортир.
Он отсчитал от дуба на юг пятьдесят шагов и воткнул в землю саперную лопату:
– Здесь копаете яму под туалет.
Потом вернулся к дубу и, отсчитав десять шагов на восток – получалось посередине между двумя дубами, повернулся на юг и, пройдя еще пять шагов, положил топор:
– А здесь будет землянка. За неделю надо обустроиться, а отсеемся, будем ставить дом. Степан, ты старший, Ванька начинает копать под туалет, а ты заготавливай лес у речки. Пошли, мать.
– Лес какой? – спросил Степан.
– Да небольшие деревья, – Ефимович показал пальцами круг диаметром сантиметров десять, – нам для туалета и крыши землянки.
– Понятно.
– Ну, с богом, пошли, мать.
Заполнив свой Джип инвентарём и продуктами, Барковы около двух часов пополудни возвращались «домой». У своего парома они нашли мотоцикл Зерновых, а к плоту, стоящему на противоположном берегу, была привязана верёвка.
– Молодцы Зерновы, догадались, – сказала Зоя Максимовна, подтягивая плот.
Разгружавший машину Барков заметил:
– Что-то мы их не встретили на складах, получили они что-нибудь или нет?
– Сейчас узнаем.
Переправившись одна и разгрузив плот, Зоя Максимовна взяла два пакета и скрылась в лесу, а Барков подтащил «паром» и стал грузить и переправлять остальное. Когда всё было переправлено, а подоспевшие Степан с Ваней, нагруженные под завязку, вместе с Барковым поднялись к дубам, Зоя Максимовна уже расстелила одеяло и расставляла еду. Мужчины сложили поклажу под дубом, и Ваня пошёл забрать оставшиеся пакеты. Константин Ефимович оглядел сложенные берёзовые стволы и кучу березовых веток, потом посмотрел яму под туалет. Ребята вырыли чуть больше метра глубиной.
– Красота, – восхитился Ефимович, – глянь, почти полметра почвы, вот это целина!
– Да, странно, куда же все это делось через 770 лет? – удивился Степан.
– Э-э, милый, если десять лет эту землю пахать и ничем её не подкармливать, то всё это превратится в пыль, глину, а потом природе понадобятся опять десятки тысяч лет, чтобы восстановить такую красоту. Так что будем её беречь, Стёпа.
Они вернулись, развели костёр, и пока на нём разогревалась рыба и кипятился чай, Барковы перекусили, а закончив трапезу и запив её чаем, Барков встал и посмотрел на восток, где вился, смещаясь на север, дымок костра.
– Соседи тоже трапезничают.
За обедом Степан с Ваней рассказали, что Зерновы приехали сначала вдвоём, притащили чемоданы, рюкзак, потом Зернов вернулся и привёз дочку, потом сына и уже четвертым рейсом приехал сам. Умолчали они только о том, что Ваня бросился помогать тащить сумки дочке Зернова Даше и проводил её до их стана.
После обеда занялись обустройством. Ваня продолжил копать яму. Степан, скрепил из жердей остов шалаша, похожего на вигвам, и подсоединился к Ефимычу копать большую землянку 5х5 метров, а Зоя Максимовна обвязывала шалаш веревками и покрывала его плотным целлофаном, рулон которого они получили сегодня. Вечером, когда солнце уже приближалось к горизонту, к ним подошёл Зернов.
– Бог в помощь, соседи.
– Бог-то бог, да сам бы помог, – засмеялся Ефимыч, – ну как вы там, обустраиваетесь?
– Обустраиваемся, но до вас далеко. Шалаш, правда, тоже сделали, но туалет еще не успели.
– Сделаете ещё, а так вот, землянку будете строить?
– Нет, скорее всего, сил не хватит, зато шалаш у нас посолиднее, а к зиме посмотрим, если с избой не поспеем, придётся землянку с печкой рыть.
– Ну, добро.
– Так, Ефимыч, проскочим к мосту, может, сделали уже. Технику бросать не хотелось бы, хоть и людей вокруг вроде бы нет, но мало ли что.
– Да, пока светло, поискать дорогу через Спартановку. Это ты прав, что-то я заработался. Сейчас соберусь, и поедем.
Через минут двадцать они уже ехали по обратной дороге, впереди мотоцикл, за ним джип.
Мост был уже готов. Он был составным из трех частей, деревянным, но прочным на вид. Середина моста, длиной метров десять, лежала на воде, посреди реки, и крепилась к мощным высоким пням на обоих берегах тросами, а на правом и левом берегу на этот деревянный понтон спускались, опираясь на берег и на среднюю часть, две другие части. Переправившись на правый берег и поднявшись по просеке наверх, они проехали ещё метров триста по редколесью, забирая вправо, и остановились.
Барков вышел из машины.
– Кто бы мог подумать, что здесь такие леса, – восхитился подошедший к нему Зернов.
– Да, уж, пока человек не начал тут обживаться. Быстро превратим в пустыню, если попрём, как всегда.
– А ведь попрём.
– Не знаю, не знаю. Всё же у нас есть печальный опыт издевательства над природой, которого эти поколения ещё не знают.
– А история учит тому, что она ничему не учит.
– Ладно, поживем – увидим. Теперь «к нашим баранам», кажется, пора поворачивать на запад.
– Да, только придётся пробираться через кустарник.
– Вот я и поеду впереди.
– Лады.
Через сорок минут, плутая между зарослями и подминая мелкие кусты, они выбрались на расширяющуюся к западу поляну и, проехав по ней ещё метров двести, свернули чуть направо, объехав лес. Тут крестьяне далеко впереди увидели дым костра Зерновых. Там радостно встретили завершение автопробега своего отца и соседа. Смеркалось.
Барков согласился поужинать вместе с Зерновыми, а за ужином выяснились планы на завтра. Ефимыч предложил Зернову вместе с ним съездить отоварить его накладные, а заодно попробовать достать хоть какие-то стройматериалы, и, главное, нужны гвозди.
Шура, которая уже знала историю о том, как Барковы попали в город, спросила:
– Так у вас же ничего нет? Мы-то хоть из дому то да сё принесли. Саша, вы завтра дома заберите всю посуду и поделимся.
– Да у нас уже есть миски там, сковородка, кастрюля. Чего же беспокоиться? – возразил Барков.
– Вы своей жене расскажите, что отказываетесь, она вам задаст, Константин Ефимович. Так что без разговоров. Чем можем – поможем.
Барков вернулся уже, когда стемнело, рассказал своим об ужине у Зерновых, и с тем уставшая крестьянская семья легла спать в шалаше на постели из подсохшей травы, которую нарвала Зоя Максимовна.
Завтра на рассвете начнется их тяжёлый и большой трудовой день.
Ещё два дня назад на них давила безысходность, потом забрезжила маленькая надежда, и вот они снова на своей земле. И счастливые засыпали без ванной и тёплого туалета, без телевизора и телефона. Счастливые, потому что на своей земле, и с надеждой, что отсутствие комфорта временное. Оно компенсировалось здоровым дыханием природы – они были НА ЗЕМЛЕ.
ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ, вторник 19.04.1224 г.
Александр Беркетович Гринёв проснулся рано. Последние дни, начиная с той вообще бессонной ночи с 15 октября 1999-го на 16 апреля 1224-го, он работал с огромным напряжением.
С трудом засыпал заполночь и просыпался на рассвете, как от толчка, вскакивал с ощущением опасности и, уже умываясь и одеваясь, продолжал анализировать прошедшее и прогнозировать события наступающего дня, недели, месяца. Сегодня в его службе должны были приступить к работе еще шесть человек новеньких. С ними вместе его аппарат уже составлял 187 человек. После того, как у него под началом было только три штатных сотрудника и 22 внештатных агента, такое резкое увеличение штатов требовало быстрого слаживания новой структуры Службы Безопасности.
Большую часть своего времени Гринёв занимался созданием внешней разведки, он разбил эту службу на четыре отдела – западный, южный, восточный и северный и уже привлёк к работе всех запасников и отставников разведки, контрразведки, пограничников – пенсионеров, уволенных из ФСБ, ФПС, ГРУ… и даже ещё из КГБ.
Начальники направлений комплектовали посольства и разведку при них.
Пока было решено готовить четыре посольско-разведывательные группы, в Киев и Рязань – как самые близкие русские княжества – Волжскую Булгарию и сильное владимирское княжество; и две чисто разведывательные группы – в Тамань и в Среднюю Азию – вотчину Чингисхана. Естественно, что разведкой комплектовались и все экспедиции. Все группы были переведены на казарменное положение и интенсивно изучали всю имеющуюся в городе научную историческую литературу, занимались физподготовкой, в основном фехтованием, которые им преподавали шестеро спортсменов-любителей, среди которых четверо уже давно оставили этот экзотический спорт, но с чего-то надо было начинать. Для организации отдела информации Гринёв включил в штат четырех библиотекарей с основных библиотек города. Самое трудное было с изучением языков. Если со славянским языком русичей ещё было, куда ни шло, тут Лайсман был как рыба в воде, и западное направление стонало от интенсивной работы, то с тюркскими языками проблема была ужасная – никаких исторических манускриптов, ни одного специалиста даже по современным языкам, не то, что по средневековым. Тем не менее, Гринёв привлек к работе, четверых коммерсантов-азербайджанцев, двое из которых были горожанами, а двое гражданами более не существующей на этой земле Азербайджанской республики.
Вчера, уже поздно вечером просматривая сводку агентурной информации, он наткнулся на сведение о том, что на застрявшей возле половцев барже какая-то студентка Кошкина изучает с какой-то половчанкой их язык. «Не родственница ли казака Кошкина?», – подумал Гринёв и тут же кинулся к телефонному справочнику. Г. П. Кошкин был известной фигурой в городе, один из создателей городской организации казаков. Трубку взяла Клавдия Андреевна. Гринёв представился и попросил к телефону Григория Петровича, однако того не было дома, так как он уехал организовывать казачьи хутора. Тогда спросил, не родственница ли им Кошкина, которая на барже, и через десять минут ему с трудом удалось остановить словоохотливую казачку и положить трубку, вежливо прервав разговор – он знал о Кошкиной Любови Армаисовне более чем достаточно.
Потом, уже связавшись с Кузнецовым, которому подчинялся смешанный авиационный полк, договорился о посылке на рассвете к барже вертолёта за двумя женщинами. Затем, съездив в порт, связался с капитаном Кадыровым и поручил ему срочно отправить обеих женщин – и половчанку, и Кошкину – в город. Если будут проблемы с половчанкой, то подключить к её решению Кэчтэна, передав ему привет от него. Тот должен был вместе с Кэчушем уже перегнать свой табун из сотни лошадей и стадо из 200 баранов к родному стану. Они тепло попрощались ещё накануне утром.
И вот сегодня, умывшись, Гринёв первым делом позвонил на аэродром и узнал, что вертолет 10 минут как вылетел. Тогда он позвонил в гостиницу и приказал дежурному по тревоге поднять начальника южного направления и отправить его на аэродром за двумя женщинами – Кошкиной Любой и половчанкой Арваной, которые должны прилететь вертолётом, и сразу их к нему в гостиницу.
Вышла потягиваясь жена, глянула на одевшегося мужа:
– Уже побежал?
– Да, тоже давай, академик.
Ирина Яновна училась на одном курсе с Гриневым в МГУ. На одной из студенческих пирушек в начале пятого курса математик Гринёв и познакомился с филологом Ириной Буявичус. Сокурсники удивлялись вспыхнувшей между ними горячей и страстной любви и предрекали ей скорое остывание – слишком разные они были – горячий, чернявый, быстрый сын цыгана и терской казачки Александр был полной противоположностью медлительной и холодноватой блондинке из Литвы Ирине. Их внутреннее различие было куда глубже и прямо противоположно внешнему. Ирина любила Сашу безрассудно, она всю жизнь следовала за ним, как кролик за удавом, готовая ждать его возвращения из бесконечных командировок недели и месяцы. Дольше всего Ирина ждала его из командировки в Афганистан – 1,5 года, получая от мужа редкие и скупые письма. Можно только удивляться, как она, при такой самоотдаче в любви, смогла окончить аспирантуру и защитить кандидатскую диссертацию, что-то там о влиянии на историческое развитие итальянского языка языков других народов.
Александр никогда ничего не любил более, чем математику, её логику, и философию неотвратимости последствий событий, заложенных в строгую математическую формулу. Он и согласился после пятого курса идти в школу КГБ потому, что надеялся приложить свои силы именно для прогнозирования различных жизненных ситуаций, изучать это прогнозирование. А Ирина… Женщины вообще-то интересовали его опять же, как объекты исследований их ситуативных реакций и прогноза их действий, все и всегда, но тут получилось иначе. Она понравилась ему, но он действительно как-то быстро остыл. Друзья оказались правы, через месяц она его уже не волновала, как нераскрытая книга с интригующей обложкой: он её быстро прочитал. Однако у него не было никакой охоты искать другую подругу. Более того, в привычных ситуациях с девушками, когда вроде бы всё располагало к флирту, он только отделывался легкими шутками и всё. У него была ОНА и ему никакая другая была больше не нужна почему-то. Конечно, ему льстило, что возле него, прижимаясь к его плечу, стоит, идёт или сидит красивая светловолосая девушка, но главное, он почувствовал эту её безрассудную любовь и не мог предать. Ирина, таскаясь за мужем по стране, то бросала работу по специальности, то опять возвращалась к ней. Гринёв, правду сказать, не особенно понимал и уважал её кандидатскую. Защитилась и молодец, и ладно – много вас таких кандидатов и докторов, изучающих сгибы ножки паука при пережёвывании мухи. Он считал это блажью, бесполезной тратой времени и государственных средств. Сам же он за свой профессионализм пользовался всё большим уважением в службе и с 1994 года, получив звание подполковника, был переведен в Москву в аналитический отдел по терроризму начальником отдела. Всё шло хорошо до декабря 1994 года, когда он выдал отрицательный результат на ввод войск в Чечню. Его уже тогда чуть не отстранили, но его прогнозы на 95—96 годы оправдались, оправдались бы и дальше, если бы Лебедь не вывел оттуда войска, создав тем самым совершенно новую ситуацию.
Последней каплей его самостоятельного и независимого цыганско-казачьего характера, переполнившей чашу терпения начальства, был отрицательный прогноз на повторное избрание Ельцина и предложения по изменению ситуации путем изменения команды президента, в первую очередь отстранения от участия в ельцинской избирательной компании Коржакова. Заодно и изменения приватизационного зуда правительства, спасение ещё не разгромленных предприятий и предложение по объединению с Лебедем во втором туре. Сам прогноз явно не добавил бы ему лавров, но уж никак не навлёк бы такой грозы. Знавший его блестящий профессионализм, начальник аналитической службы не дал бы в обиду, скрыл бы своего лучшего сотрудника, но Гринёв сам себе навредил. Ему надоело работать «в стол», практически ничего не меняя. Он подстроил появление копии своего секретного доклада на столе у Ельцина, тот почитал и передал Чубайсу, и всё, на его карьере на следующий день был поставлен крест. Коржаков настаивал, чтобы его вообще уволили, но, соврав Коржакову о выполнении, начальник службы отправил его в Волжский. Коржакова президент все же отставил, но Гринёв так и остался здесь, в этом городе. Опасаясь мести Коржакова, начальник аналитической службы берёг его и не пускал пока в Москву, но сам не раз нелегально приезжал к нему, чтобы использовать в качестве консультанта по тому или иному комплексу информации. Так что никто в городе, даже его жена, не подозревали, что во главе их горотдельчика стоит одна из светлейших голов среди порядочной, помнящей о личной чести, блестяще образованной части офицеров Российской службы безопасности.
Хотя Ярославцев, видимо, уже интуитивно об этом догадывался и потому всецело доверял Александру Беркетовичу.
– Ты, Иришка, тоже не задерживайся, – обратился Гринёв к жене, когда та поправляла ему галстук и воротник рубашки под пиджаком.
– Не боись, буду вовремя, мужа не подведу. Сейчас дочку разбужу, провожу на завтрак и приду, – и вдруг прижалась к нему, – бедный мой начальник, аж глаза ввалились, жене некогда о тебе побеспокоиться, а на секретаршу ты, наверное, не производишь впечатления, – улыбнулась она, заглядывая в его карие глаза.
– Главное на тебя производить впечатление, – поддержал, улыбаясь, шутку Александр и погладил её по левей щеке и уху.
– Ладно, – отстранилась Ирина и хлопнула его ладошкой по груди, – Катись давай, соблазнитель, а то опять без завтрака останешься.
– Ну, пока, – Гринёв спустился во двор, вышел на улицу и быстрым шагом пошёл к ресторану гостиницы, который стал теперь местом питания для его штаба и всей службы, кроме офицеров, прикомандированных к полкам, и разбросанной по городу агентуры. Здесь же питалась Ирина, которая возглавляла сейчас языковой сектор. Ему ещё в субботу пришлось лично убеждать Президента только-только созданной Академии наук Волжской России передать Ирину в его службу. Сошлась они на том, что та не меньше двух часов в день будет отдавать работе в АН комитету внешних связей. На что Гринёв наспех согласился без особого удовольствия, но потом, подумав, увидел определенные выгоды от такого соединения с наукой. Более того, он вместе с Ириной со вчерашнего дня стал отправлять туда на те же два часа начальников направлений для изучения разрабатываемых там рекомендаций.
Запив чаем бутерброд с копчёной колбасой, он отправился в свой кабинет на втором этаже. Был ещё один старый кабинет на прежнем месте работы, но там сосредоточилась служба внутренней безопасности, а здесь спешно создавалась внешняя разведка: служба иностранных дел и пограничная служба, и здесь он был сейчас нужнее.
Как всегда к семи утра к нему прибыли начальники – военной контрразведки молодой лейтенант Сергей Винтовкин и службы безопасности города опытный капитан Давид Куладзе. Первым докладывал Винтовкин:
– По полкам начались замены командиров полков и подразделений. Вчера вечером Кузнецов, исходя из собственных наблюдений и учтя нашу информацию, заменил двух командиров рабочих полков, 10 командиров батальонов и 26 командиров рот и взводов. Только небольшую часть командного состава заменили вместо выбывших в крестьяне и казаки, а в основном по причине явной неспособности организовывать коллективы и эффективно работать. Более того, двух командиров рот и трех взводных отдали под суд за рукоприкладство и создание криминальной обстановки в своих подразделениях, ещё 15 человек рядового, и скажем, сержантского состава (командиров отделений) отдали под суд. Только одного за драку, а остальных за кражи.
– Так, всё нормально – главное нацеливайте всю вашу службу на борьбу с сокрытием преступлений, а смена командного состава ещё не скоро остановится, всё же моментальная мобилизация не могла не привести на командные должности много случайных людей. Так что продолжайте отслеживать ситуацию и работайте с Кузнецовым, чтобы не допустить впопыхах взрыва недовольства из-за действий или бездействий командиров, а для этого развивайте там агентурную сеть. Кто владеет информацией, тот владеет ситуацией. Пока непонимания с Кузнецовым и его штабом нет?
