Читать книгу: «Сотворение Волжской России. Книги 1,2,3», страница 2
Собрав всю эту информацию, разведчики уже подумывали о том, что пора возвращаться в большой город, как раздался шум двигателя, и со степи стало видно УАЗик с мигалкой на крыше, летящий явно по их следам.
– Это бояре из того самого города, о котором мы вам говорили, – сказал Роман одноглазому, усмехнувшись про себя: «Бояре».
– Мы должны поговорить с ними, – заявил Башкэчу Барков.
Все встали, и Роман с Барковым пошли навстречу УАЗику.
Остановившись перед самым носом джипа, УАЗик распахнул все двери, из которых вышли четверо омоновцев в бронежилетах поверх курток, касках и с автоматами в руках. Вышедший из передней двери капитан тут же наткнулся на Ефимыча и увидел вокруг себя обступивших машину странно одетых людей, которые молча, с наивным нескрываемым любопытством рассматривали милицейский отряд. Капитану стало как-то не по себе, и он, зацепившись взглядом за привычно одетых гражданских, отдал им честь и, представившись: «Капитан Кочкин», – не нашел ничего лучше, как привычным хозяйским тоном спросить:
– Кто такие? Ваши документы!
Роман и Барков достали паспорта и отдали капитану.
– Послушай, капитан… – начал, было, Роман.
– Карпенко Роман Алексеевич, – прервал его Кочкин, читая, пригнувшись к свету фар, его паспорт. Капитан знал, кто они. В его блокноте были записаны и Карпенко, и оба Баркова, на посту ДПС он получил и записал информацию о них от Василия и жены Баркова, но ему было неловко под взглядами этой толпы и, спасая свое командирское достоинство, он от растерянности пёр напролом.
– Седенко, Николай, проверь документы на машину и оружие, – приказал он сержанту.
– Степан, покажи там документы, – оглянулся Барков, потом спросил капитана:
– Вы можете выслушать меня пару минут? Чтобы прояснить Вам обстановку.
Седенко проверял у Степана документы, и капитан, как бы получив паузу, ожидая доклада об этой проверке, снизошёл до выслушивания Баркова. Он даже отдал паспорта обоим.
– Так вот, – продолжал Ефимыч, – это половцы, один из их родов, сейчас здесь весна 1224 года.
– Похоже, что эта территория провалилась во времени из-за какого-то катаклизма, – добавил Роман.
– И здесь есть человек, – продолжал Барков, – который сражался в русско-половецком войске против татар в прошлом году на реке Калке. Нам удалось наладить с ними дружеские отношения, поэтому попроси-ка своих хлопцев убрать автоматы от греха подальше.
– Вам бы, товарищ капитан, представиться старейшине рода Кэчев Башкэчу, вон там, у костра, – предложил Роман.
Кочкин прислонился к капоту УАЗика, задумчиво вынул пачку ЛМ и закурил под шепот и переглядывания половцев, которых он, впрочем, не замечал. Задуматься было о чём. Получив задание проверить исчезновение дороги на Быково, он прибыл на пост ДПС, где и записал первую информацию, и, пока, ещё не отъехал от города на 20 километров, его радиостанция прослушивала переговоры, из которых вырисовывалась странная картина. Из водохранилища перед плотиной ушла вся вода. За плотиной, на правом берегу, появилась лесная чаща. Исчезли огни Волгограда и Ерзовки. Исчез почти полностью посёлок Средняя Ахтуба, за ахтубинским аэродромом такая же снежная степь. В город перестал поступать газ по газопроводу. То, что сейчас сказали эти двое, приводило к страшному выводу…
– Братцы, – как-то по-свойски, потеряв милицейскую напыщенность, сказал Кочкин, – похоже, что это наш Волжский провалился в жуткое прошлое.
Подошёл Седенко и доложил:
– Всё в порядке.
Кочкин решительно встал, бросил недокуренную сигарету и скомандовал:
– Оружие за спину.
И пока его хлопцы убирали стволы, он обратился к Баркову:
– Константин Ефимович, блин буду, не поверят. Надо кого-то из твоих половцев забрать с собой и срочно ехать назад докладывать, а то рация не достаёт отсюда. Ведите меня к их вождю…
Примерно к часу ночи Паша, вернувшийся на родную волну, услышал вызов диспетчера. Он тут же включил передачу:
– Я сто семьдесят третий, я сто семьдесят третий, как слышите, прием?
И в ответ такое родное и милое:
– Я порт-43, я порт-43, сто семьдесят третий, доложите обстановку.
– Товарищ капитан! – крикнул Паша, выглянув из рубки, – порт на связи.
Рахметов, которому не спалось, в черном бушлате и черной зимней форменной шапке стоял на палубе и разглядывал в свете звезд темную воду с льдинами под ней. Вода явно прибывала. Услышав Пашу, он быстро поднялся в радиорубку и взял микрофон:
– Я 173-й, докладываю, баржа сидит на мели, личный состав не пострадал, повреждения баржи незначительные, вода в реке прибывает. Как поняли? Приём.
– Я порт-43, понял Вас хорошо. Воды нет ни в порту, ни перед плотиной. Сообщите, где находитесь.
– Местоположение неопределённо. Предполагаем: нас отнесло километров на двадцать-тридцать от порта.
– Вас понял, будьте на связи, и привет от Кошкиной.
У Рахметова отлегло от сердца. Он несколько повеселел, – порт жив, связь восстановлена, пропасть не дадут. И всё же, и всё же, произошло что-то невероятное.
– Иди, Паша, поспи, нужен будешь – позову.
– Есть, капитан, – улыбающийся радист вышел из рубки.
В час сорок снова в эфире раздался голос диспетчера порта:
– Я порт-43, вызываю 173-й, ответьте, приём.
– Я 173-й, на связи, – доложил Рахметов.
– Я порт-43, возможно, в радиусе действия вашей радиостанции находится милицейская машина, позывной «24». Попробуйте выйти с ней на связь и узнать, что с ними, а то мы их потеряли. Милицейская частота 1932 герца. Как поняли?
– Понял вас хорошо, ищу милицейскую машину на частоте 1932 герца. На время поиска ухожу с нашей волны, – принял команду Рахметов и тут же стал перестраиваться.
Услышав характерный шум в эфире и определив по шкале, что он у цели, Иван Кадырович включил передатчик:
– 24-й, 24-й, я 173-й, прошу ответить, – подождав секунд 15, снова повторил, – 24-й, 24-й, я 173-й, прошу ответить, – и опять замолчал, вслушиваясь в эфир.
И тут в наушниках бухнуло:
– Я 24-й, я 24-й, кто такой 173-й? Приём.
– 173-й – это я, капитан баржи Рахметов. Сижу на мели недалеко от вас. Поскольку горотдел милиции потерял связь с вами, то просили через нас выяснить, как у вас дела, почему не отвечаете? Приём.
И уже другой голос:
– Я 24-й, капитан Кочкин, связь потеряна потому, что углубились на 30 километров от города, подождите минут пять, есть очень важная информация, а пока передайте, что Барковы и Карпенко живы и здоровы, вернутся с нами. Всё.
– Понял, через пять минут выйду на связь снова.
Рахметов перевёл радиостанцию на речпортовскую волну и передал диспетчеру свои переговоры с Кочкиным. Затем опять вернулся на милицейскую частоту:
– 24-й, я 173-й, на вашей волне жду информации. Как поняли? Приём.
И опять первый голос:
– Понял хорошо, ждите.
Прошло пять минут, шесть, восемь, десять. Рахметов уже хотел ещё раз вызвать 24-го, но в это время в микрофоне раздалось:
– Рахметов, это я, Кочкин, приготовь бумагу и ручку. Слышишь?
– Слышу отлично. Приготовил. Приём.
– Давай, Рахметов, записывай точно. Диктую медленно. Ничему не удивляйся. Готов?
– Готов, давай.
– «Нахожусь на территории, соответствующей весне 1224 года. Буду в городе через час. Доставлю половца, участника битвы на Калке 1223 года. Капитан Кочкин». Всё! Записал? Повтори.
Рахметов повторил текст и спросил:
– Кочкин, ты серьёзно?
– Серьёзней не бывает. Не думай, что у меня крыша поехала. Как передашь, сообщи. Жду на связи.
Рахметов передал в порт радиограмму.
– 173-й, это я, порт. У твоего Кочкина все на месте? Приём.
– Когда я сижу на мели посреди дубравы, а ты видишь вместо Волжского моря его дно, то у нас с тобой все на месте? Передай в горотдел и сообщи мне. Жду на связи.
Через пару минут в наушниках снова зазвучал голос диспетчера, но уже какой-то глухой, потерянный.
– 173-й, передал слово в слово. Это же жуть, если правда.
Рахметов, который за это время пытался переварить радиограмму Кочкина, как истинный капитан, всё, что ни происходило вокруг, примерял к своему кораблю.
Он вдруг ощутил жуткую опасность для него, неподвижно застрявшего в этом лесу тринадцатого века. Какие племена, какие орды бродят вокруг?!
– Порт-43, это опять я, 173-й, попроси горотдел, чтобы распорядились Кочкину оставить мне пару своих человек с оружием. Мне баржу с мукой на мели охранять нечем.
– Понял, 173-й. Жди на связи.
Через пару минут:
– 173-й, дежурный горотдела разрешил на усмотрение Кочкина. Как понял? Приём.
– Понял, и на том спасибо. Перестраиваюсь на милицейскую волну.
Кочкин с нетерпением ждал результатов передачи радиограммы в горотдел. С помощью Баркова и, конечно, Карпенко, который кое-как переводил с ломанного старорусского Кэчтэна и обратно, капитану удалось уговорить Башкэча – направить Кэчтэна к «вэлыкому кназу» большого города в качестве посла. Договорились, что Кэчтэн поедет не один, а с Кэчушем – юношей, который завлекал в лес, подальше от родного стана неизвестный «авгол» (дом на колесах). Он же и сообщил своему роду о результатах разведки, о «грумпыче» (гром-копьё – ружьё), о сильных и высоких людях из авгола, о том, что это, наверно, они своим грумпычем издавали далеко в степи те звуки, из-за которых он, Кэчуш, поскакал в разведку. Этот Кэчуш был последним и единственным сыном Башкэча, пятеро его братьев погибли, защищая ещё год назад многочисленный род Кэчев, и, как сын вождя, несмотря на свои 14 лет, храбро брался за любые опасные дела. Он просто жаждал отправиться в посольство со своим дядей Кэчтэном. Ему понравились эти люди, которые, не смотря на свою силу и грумпычи, очень уважительно говорили с его отцом. Даже этот боярин с четырьмя звездочками на каждом плече. Наверное, большой воин, главный дружинник в городе у русов. Дядя, правда, говорит, что у этих русов какая-то странная речь, похожая, но не такая, как у русычей, вместе с которыми тот воевал против татэр – гибели половецкой.
Когда кэпытэн Кочкын предложил Кэчтэну ехать с ним, Башкэч сказал: «Надо ехать и сделать всё, чтобы эти сильные люди с их страшными грумпычами стали союзниками половцев. И хотя большая часть половецких родов истреблена татарами полностью, а оставшиеся, как и кэчи, сильно уменьшились и рассыпались прочь от Дана и Итыля, всё же стоит тогда снова объединиться против татэр. Всё это сильно воодушевило Кэчуша, и он рискнул попросить отца дать ему в дорогу свой щит, окованный медью с выбитой на нем лисой – главным божеством и символом Кэчев. Потом он достал свой длинный нож с оббитыми медью деревянными ножнами и подвесил их за кожаное кольцо к кожаному поясу.
Кэчтэн, кроме своего щита и меча на поясе, получил от Башкэча золотой медальон, размером с ладонь подростка. Он крепился к массивной цепи, которую Башкэч и повесил на грудь Кэчтэна. На медальоне красовался барельеф головы лисицы.
Кочкин с интересом смотрел на эти приготовления, когда в динамике рации раздался голос Рахметова:
– 24-й, как слышишь? Приём.
Кочкин взял в руки микрофон:
– Слушаю тебя, капитан.
– Твоя радиограмма из порта в горотдел передана дежурному, а у меня к тебе просьба: сможешь мне дать пару человек с оружием? Сам понимаешь, баржа с мукой на мели, беззащитная, а вокруг чёрте-чо. Дежурный горотдела добро дал. Приём.
– Кормить их будешь?
– А куда я денусь?
– Где находишься? Ракету дать можешь?
– Смогу, подожди минутку.
– Сейчас с баржи будет ракета; всем наблюдать, где взлетит, – приказал Кочкин своим.
Через полминуты, она, зелёная, вертикально взвилась в звёздное небо за лесом.
– Рахметов, вижу. Метров семьсот будет. Значит так, здесь половецкий стан, я ребят у них оставлю до утра с рацией. А утром ты сможешь за ними посудинку прислать? Приём.
– Смогу, спасибо. Значит, как рассветёт, пускай включаются, я с ними свяжусь и переправлю.
– Всё, держитесь до утра. Вызовешь братьев Седенко,
Положив микрофон, Кочкин обратился к двоим омоновцам,
– Седенки, остаётесь здесь, рацию включите на рассвете – батарейки берегите. Вас вызовет капитан баржи. Задача: перебраться на ту посудину для охраны в распоряжение её капитана Рахметова. Ясно?
– Ясно, командир, – ответил за двоих Седенко-старший, – до утра отдыхать по очереди?
– Разумеется. Оружие и снаряжение из рук не выпускать, даже во сне.
– Понятно, командир.
– Как попадёте на борт, передайте по радио в порт, чтоб доложили дежурному.
– Есть.
– Карпенко, – позвал Романа Кочкин, – объясни половцам, что до утра с ними остаются двое наших ребят, а утром они переправятся на баржу, которая стоит тут на мели. Ракету видел?
– Видел.
– Ну вот, это с неё.
– Ясно, – Роман и вооружённые омоновцы пошли к костру.
Полковник Жилин Виктор Борисович задержался на работе допоздна. Два года он возглавлял отдел внутренних дел города Волжского и все эти два года держал на особом контроле разработку трех крупных криминальных группировок, которые поделили между собой весь город. За два года слежки, сбора оперативной информации, в том числе и от внедрённых в эти банды сотрудников, было собрано достаточно материала, чтобы посадить почти всех членов этих банд. Неуязвимыми с точки зрения доказанных фактов оставались несколько человек, в том числе все трое главарей. И, тем не менее, он принял решение брать всех и добрать необходимые доказательства уже в ходе допросов, очных ставок и тому подобного.
Подождать бы ещё пару месяцев, но где-то из милицейских кабинетов произошла утечка информации. Бандиты что-то заподозрили и собрались в 10 утра на сходку. К полудню взяли всех – от сборщиков рэкетирского налога, транспортировщиков наркоты и фальшивой водки, до лидеров этих трёх группировок, и начались допросы, опознания… В общем, пошла рутинная работа по оформлению доказательств тех преступных фактов, которые были уже известны разработчикам, и выявлению новых. Пока всё шло как обычно, кто-то из бандитов скисал, кто-то вёл себя нагло, а кто-то изворачивался, прикидываясь паинькой. Только к полуночи замотанная следственная бригада собралась в его кабинете, отправив задержанных в переполненный следственный изолятор, в камеры, из которых загодя выпустили под подписку почти весь остальной подследственный контингент.
Жилин поблагодарил ребят за их тяжкий труд и отправил всех по домам до завтрашнего позднего утра, когда они должны были возобновить работу. Оставшись один, он включил радиоприемник на волне «Маяка» и под тихую музыку стал ещё раз прокручивать информацию сегодняшнего дня, чертя на листе бумаги кружочки и мягкие линии. Через несколько минут, когда «Подмосковные вечера» напомнили о наступающей полночи, он встал и пошёл к шкафу за тёплой милицейской кожанкой. Пора было домой – утро вечера мудренее. Надел куртку и пошёл к столу выключить радио, глядя на часы. Отставание с полминуты. Взялся подвести стрелку и тут звякнул стакан, стоящий вплотную к пустой бутылке из-под минеральной. Жилин насторожился. Радио замолкло. Он машинально стал прокручивать настройку – тишина. Не было ничего, ни на ФМ, ни на KB, ни на СВ, ни своих, ни заграничных. Эфир был пуст, как стриженая голова новобранца. Тревожное предчувствие чего-то неприятного охватило Жилина, стало обидно, как ребёнку, у которого отняли игрушку. «Сходил домой, называется», – подумал он и как-то особенно затосковал по теплой своей постели с тёплой женой, по горячему свежезаваренному чаю, который она непременно наливала ему, когда он приходил даже заполночь. Потух свет, причём потух сразу: и в кабинете, и за окном. Жилин тут же забыл о теплом доме. Он резко поднял трубку телефона – тишина мёртвая, положил её на место, на ощупь подошел к сейфу, на ощупь же его открыл и, пошарив на нижней полке, достал фонарик и огрызок свечи в блюдце. Посветил и взял кобуру с Макаровым, не выключая фонаря, поставил блюдце на стол, надел ремень с кобурой и портупеей, взял фонарик и пошёл к выходу из кабинета.
Внизу в комнате дежурного в рации шумел, нет, громыхал эфир. Дежурный по горотделу старший лейтенант Иванов уже переключил радиостанцию на резервные аккумуляторы и при свете фонаря пытался записывать информацию, но в эфир, перебивая друг друга, влезали то одни, то другие, Жилин вошёл в дежурку, взял из рук Иванова микрофон и решительным голосом приказал:
– Всем стоп. Объявляю режим радиомолчания. Запрещаю выходить на связь без моего вызова. Говорит полковник Жилин, повторяю: запрещаю выходить на связь без моего вызова.
Затем, отключившись от эфира, спросил Иванова:
– Все машины на выезде?
– Нет, три стоят возле отдела.
– Всех старших машин ко мне сюда.
Пока Иванов передавал команду сержанту, охраняющему вход в здание, Жилин просмотрел список радиоточек постов и патрульных машин с их позывными и начал с дальних постов:
– 11-й, я первый. Вопросы есть?
– Я 11-й, – это был пост на ГЭС со стороны Волгограда, – докладываю: перед плотиной с ревом уходит вода! Да уже ушла вода из Волжского моря, прекратился сброс воды из-под турбин. Погас свет на плотине. Исчезла опора на правом берегу, а провода право-центральной опоры свисают в воду. Исчезли огни на правом берегу, нет связи с волгоградским постом ДПС у монумента, и вообще телефон молчит. И ещё, какие-то ощущения… С правого берега веет какой-то жутью и холодом. Всё черно. У меня вроде все.
– 11-й, я первый, пост не покидай, жди подкрепления. И давай там без мистики. Всё. 12-й, докладывай.
– Я 12-й (пост на плотине со стороны Волжского), могу добавить к 11-му, что горят огни только на военном сторожевике и туристском теплоходе, которые вошли в шлюзы, и в канале перед шлюзом светится баржа. Всё.
В это время в дежурку вошли два лейтенанта и старшина – старшие трех машин.
– Веселов, – обратился Жилин к седоватому старшине, – ты на УАЗке?
– Так точно.
– Вдвоём с водителем?
– Нет, ещё сержант Бородин.
– Отлично, едешь на плотину, возьмешь 12-го, ну пост, что с нашей стороны, и вчетвером к посту у монумента. Свяжись там с областным дежурным. Доложишь, что мы без связи и света, и что-то с плотиной.
В это время тихонько щёлкнул телефон. Иванов поднял трубку: «Работает».
– Свяжись с Волгоградом, с дежурным по УВД, – приказал Жилин Иванову, а старшине, приподняв левую руку, сказал:
– Постой пока.
– Цыплаков, – уже обращаясь к молодому лейтенанту, – дуй в порт на своей БМВ, оценишь обстановку и назад, доложишь, что и как.
Зазвенел 02.
– Темнов, на телефон, принимай информацию, пока Иванов дозванивается.
– Товарищ полковник, по межгороду связи нет ни с кем. Вообще ни с кем, не только с Волгоградом. Телефонистка на 07 сама удивляется, а по коду сбрасывает, – доложил Иванов.
– Веселов, вперёд, – скомандовал Жилин и добавил в спину старшине, – потом без доклада с 11-го не уходи.
– Понял, – оглянулся Веселов и несуетливо, но быстро пошёл к выходу.
– Товарищ полковник, – Темнов положил трубку телефона 02, – на резервной подстанции в лаборатории инженерно-строительного, возле ТЭЦ-1 ЧП, и похоже убили человека.
– Всё, лети туда, – распорядился Жилин и опять в микрофон радиостанции, – 35-й, я первый, где находитесь?
– Я 35-й, нахожусь между 11-м и 16-м микрорайонами.
– Я первый, 35-й, направляйтесь на ТЭС-2 и выясните причину отсутствия света.
Жилин, не выпуская из рук микрофона, сдвинул фуражку на затылок. Принимая экстренные решения, направляя людей в тревожные точки, он не особенно вдумывался в происходящее. Как человек, уколовшись, сперва отдергивает руку, а потом разбирается, что там укололо, так и Жилин по привычке, выработанной всем опытом его работы, сначала реагировал на всю полученную им информацию машинально. Нет света, был сбой с телефонной связью, межгорода и сейчас нет, удивительное произошло на ГЭС… «Стоп!!! Ушла вода из Волжского моря! Не может быть! Но докладывали об этом оба поста. Исчезла опора на правом берегу, исчезли огни Волгограда и Ерзовки», – мысли Жилина уперлись во что-то сверхтревожное. Предчувствие опасности, выходящей за рамки обычного, нарастало.
– Иванов, – Жилин передал дежурному микрофон, – выясни обстановку на всех постах. В случае малейшей неясности или ещё чего-нибудь посылай туда патрульные машины на усиление.
– Есть, товарищ полковник.
Жилин снял фуражку, вытер невесть от каких мыслей появившуюся испарину на лбу своего широкого, несколько курносого лица пятидесятилетнего мужчины, и взял телефонную трубку.
Через четверть часа он поднял с постели всех начальников отделов и командира ОМОНа, которому дал полчаса на сбор по тревоге своих орлов в горотделе, а всем остальным приказал собраться к часу в полном составе. Затем связался с заместителем главы администрации города Ярославцевым, позвонив к нему домой, и сообщил всё, что знал о происходящем на границах города и в порту. После связался с начальником ГОЧС. За это время Иванов доложил Жилину о ещё одном ЧП – пост ДПС за рабочим поселком сообщил об исчезновении дороги сразу за Средне-Ахтубинским перекрестком. Исчезла дорога на восток вместе с большей частью самого поселка. Иванов отправил туда патрульную машину.
В 0 часов 23 минуты вышел на связь старшина Веселов. Его доклад не вписывался ни в какие, самые пессимистические предположения. Старшина слыл самым невозмутимым сотрудником горотдела. Он сохранял спокойствие и свой ровный убаюкивающий баритон в самых отчаянных ситуациях. О его невозмутимости ходили анекдоты и легенды не только в городе, но и по области. Поэтому Жилин был крайне озадачен, услышав его взволнованный голос по телефону:
– Товарищ полковник, дороги за плотиной осталось только метров 20, не больше. Дальше стена дремучего леса. Лес в снегу. На машине не пробиться. Информация обоих постов подтверждается. Плотина молчит, воды в Волжском море нет, но она не ушла через плотину. В общем, ГЭС стоит.
– Веселов, оставайся там за старшего, а машину с одним водителем отправь сюда. Ждите ОМОН в подкрепление.
– Товарищ полковник, – обратился Иванов, дождавшись конца его разговора с Веселовым, – с поста на Погромный доложили об исчезновении дороги на север в 10-ти километрах от них. Сообщил водитель-дальнобойщик. Вместо дороги там появилась заснеженная степь. В эту степь поехали на Джипе в разведку три человека гражданских. Послал туда последнюю патрульную машину.
– Хорошо, – сказал Жилин и подумал; «Чего хорошего?»
Ситуация складывалась хуже некуда. Город, получалось, окружен каким-то снегом. Исчезли дороги, вода в водохранилище, свет… «О, легок на помине», – обрадовано подумал Жилин, потому что в это мгновение вспыхнуло освещение, и на душе немного отлегло. Позвонил 35-й прямо с ТЭС-2 и доложил, что на станции пропал газ. На остатках давления энергетики давали ток только непрерывным производствам, а сейчас они раскочегарили котел на резервном мазуте. Газовики уже подняты и отправились проверять трассу на машине – связь на трассе пропала.
Жилин приказал ему возвращаться в горотдел, а Иванову поручил освобождающиеся патрульные все вызывать к горотделу.
Когда в час ночи ему позвонил Ярославцев и пригласил в горадминистрацию, Жилин уже разослал патрульные на Погромное-ЛПК, за химкомплекс, за новые микрорайоны, в сторону Средней Ахтубы, а капитана Кочкина на веселовском УАЗике за Барковым и Карпенко. Цель – усиление постов и разведка ситуации вокруг города.
Андрей Андреевич Ярославцев был заместителем главы администрации по коммунальному хозяйству города. После того, как к власти в городе пришли коммунисты, он был единственным замом, оставшимся на своем месте от прежней администрации. Дело он свое знал и исполнял отлично. Школов, новый глава администрации, который естественно потащил за собой членов своей партии, очень скоро беспомощно забуксовал с новой командой, ибо строить коммунизм дальше город, как и вся страна, уже не имел сил, а эффективно работать в условиях капиталистического рынка они не умели. Городу и так доставалось от учебы господ-товарищей, его лихорадило от забастовок, голодовок, митингов и пикетов бюджетников. В этих условиях добить своими соратниками ещё и коммунальное хозяйство Школов не решился и сперва оставил демократа Ярославцева на потом, а потом прошло уже почти два года, и последний из трех замов Школова так и работал.
Андрей Андреевич был сорокапятилетним немного лысоватым человеком чуть выше среднего роста с крупными добродушными чертами лица и синими глазами. Те, кто знал Ярославцева только в деле, считали его добродушную внешность весьма обманчивой. Он был очень жестким руководителем, но, правду сказать, никогда жестоким. Крайне редко кому-то помогал, используя служебное положение, но никогда не использовал его для себя. Прекрасно разбираться в технических, организационных и экономических мелочах ему помогали два его высших образования и опыт работы, как с техникой, так и с людьми. Ярославцев никогда не позволил бы себе занять должность, перебегая дорогу другому человеку, либо подсиживая кого-то. По всему этому он и пользовался уважением у всех, с кем работал. 15-го утром Школов вместе с директором Трубного улетел в Москву в командировку. Официально для согласования вопросов реструктуризации бюджетных долгов завода, а не официально – для субботнего совещания коммунистов о ходе предвыборной кампании в госдуму. Два его первых зама рванули вечером на охоту под Копьяр. Ярославцев же остался, так как его «епархия» проводила подключение домов к теплу, а тут надо было быть на чеку.
Всё шло без серьезных сбоев. Вылезали обычные в таких случаях казусы, которые устранялись по ходу без больших проблем. К вечеру оставалось подключить к теплу не больше 20% домов, но Ярославцев распорядился перенести эти работы на завтра – погода не склоняла к спешке, а любые дела лучше не делать, на ночь глядя. Согласовав с начальниками ЖЭУ количество людей и техники на 16-е, Ярославцев уже в восемь вечера был дома и, прокружившись с домашними делами и заботами, лег спать пораньше. В двенадцатом часу он уже был в постели и, приняв снотворное, так он называл минут 10, не больше, чтения любовных романов, уснул спокойным сном натрудившегося с пользой дела человека, чтобы до рассвета быть на ногах.
Жена Татьяна, работающая бухгалтером в филиале Русюгбанка, дождалась сыновей – 15-летнего Петра и 13-летнего Вовку, которые только в полдвенадцатого пришли со школьной дискотеки, скомандовала им водные процедуры и отбой, а сама села перед телевизором посмотреть только что начавшийся фильм. На лоджии сохла куча белья, которую успел развесить Андрюша. Завтра выходной. Предстояло перегладить всю эту гору постиранного, а сейчас ей просто хотелось побыть одной, забыть обо всех заботах, о работе в банке и по дому и посмотреть американский детектив с хэппи-эндом. Когда уже затихли мальчишки, вдруг тихо задребезжали окна, и зарябил телевизор – на экране всё пропало. Татьяна пробежала по всем каналам – тишина. «Что-то на телецентре», – подумала она, положила пульт на журнальный столик, встала с кресла и машинально пошла к окну на кухне, из которого было видно Мамаев курган, но там не просматривались габаритные огни телевышки, не видно было и освещённой мощными прожекторами статуи Родины-матери. Татьяна выключила свет и снова подошла к окну. Эффект тот же. Вдруг что-то случилось на улице, а вот – потухли фонари и освещение рынка справа через дорогу. Она вернулась в темноте в зал – не горел торшер, экран телевизора не светился. Щелкнула выключателем – света не было. В темноте, на ощупь сняла в коридоре с вешалки куртку, надела её на халат и вышла на лоджию. Пробравшись через висящее белье к перилам, она, с высоты восьмого этажа увидела удивительную картину. Небо было звездное, но не просто звездное, оно было звездами усеяно и представляло собой просто сказочную красоту.
«Надо же, чтобы увидеть такую прелесть, оказывается надо просто отключить электричество», – подумала Татьяна и снова стала искать Мамаев курган с телевышкой. Глаза привыкали к темноте, а звезды горели очень ярко, и она вдруг с удивлением обнаружила, что на том берегу… лежит снег!? На горизонте выпуклым холмиком светлел Мамаев курган, вышки и статуи Родины-матери не было! Татьяна стукнула с силой ладонью по перилам. Ладошку обожгло – да, это не сон. Ещё раз взглянув за Волгу, она повернулась и вошла в квартиру…
– Андрей, Андрей, – тихонько будила мужа, присаживаясь на край кровати, – вставай.
Андрей открыл глаза и повернул заспанное лицо к жене.
– Что случилось? – спросил он, увидев её встревоженное лицо, освещенное бликами неровного пламени свечи.
– Андрюша, у меня крыша поехала или на самом деле Волгоград исчез.
Андрей спросонья, не особенно вникая в её слова, вдруг увидел, как прядь чёлки упала, закрыв левую бровь. Он убрал эту прядь в сторону, погладил пальцами её виски и с нежностью привлек её лицо к себе. Не успел Андрей поцеловать её губы, как Татьяна мягко отстранилась, встала, взяла подсвечник и сказала:
– Андрюша, вставай, одевайся. Я не знаю что, но произошло что-то ужасное. Вставай.
Андрею, наконец, передалась её тревога, он встал и спросил, натягивая домашнее трико:
– Что случилось? Света нету? Что там исчезло?
Татьяна протянула ему куртку:
– Пойдём на балкон, – так она звала лоджию.
Стоя на лоджии и выслушивая жену, озадаченный Ярославцев окончательно освобождался ото сна.
– Знаешь, Танюша, это не похоже на общее помешательство, – проговорил он, задумчиво глядя за Волгу.
Он вдруг вспомнил, что в городе нет мэра и обоих его первых замов и что он по должности единственный, кто вправе принимать сейчас «пожарные» решения.
– Ладно, пошли, – сказал он, зевнув и окончательно проснувшись, – хватит тут мёрзнуть.
Умывшись холодной водой, Ярославцев стал одеваться на службу. Он не любил собирать информацию и руководить из квартиры. Как мог, оберегал свой дом от суеты своих дел. Поэтому-то Андрей спешил в свой кабинет. Телефонный звонок застал его уже обутым. Татьяна принесла ему аппарат в прихожую – звонил Жилин. Приняв информацию начальника милиции и пообещав ему позвонить из администрации, Ярославцев поцеловал жену и вышел из квартиры.
– Позвони, если что узнаешь, – попросила она, когда он выходил.
– Обязательно, ложись, поспи, – сказал он на прощанье, понимая, что долго не уснёт теперь его Татьяна.
До здания горадминистрации было полторы автобусные остановки. Ярославцев почти всегда ходил туда пешком, ему хорошо думалось во время таких пеших маршрутов, а сейчас ему позарез нужно было как раз хорошо подумать и переварить ошеломляющую информацию Жилина. Однако когда он стучал в уже освещённую дверь здания «мэрии», в голове ещё была каша, никаких решений не вырисовывалось.
Дежурный милиционер-охранник заглянул через стеклянную дверь и, узнав Ярославцева, тут же открыл её. Молодой рослый милиционер удивлённо поднял брови:
