Читать книгу: «Девушка с запретной радуги», страница 2

– Спокойной ночи, синьор МакЛэйн, – сказала я и, прежде чем хлопнуть дверью, добавила: – Я не верю в духи и другие ночные создания.

– Уверена?

– Нет доказательств их существования, синьор, – ответила я, невольно поворачиваясь к нему.

– Впрочем, как нет и доказательства обратного, – возразил он. Потом крутанул колеса своего кресла и вернулся назад, за письменный стол.

Я бесшумно закрыла дверь, а сердце мое ушло в пятки. Может, он был прав, и зомби существуют. Потому что в тот момент я чувствовала себя одной из них. Ошеломленная, с затуманенным мозгом, словно в подвешенном состоянии, в котором я больше не могла отличать реальность от нереальности. И это было хуже, чем не различать цвета.

Я без всякого аппетита поужинала в компании синьоры МакМиллиан, в то время как мысли мои были заняты совсем другим. Я боялась, что увижу ее только завтра утром там, где я оставила ее. Что-то подсказывало мне, что я доверила свое сердце не в самые лучшие руки.

О разговоре с гувернанткой тем вечером я не помнила почти ничего. Говорила только она, не переставая. Казалось, она была на седьмом небе от счастья, что у нее появился собеседница. А точнее слушательница. Слишком воспитанная, чтобы прервать ее, слишком почтительная, чтобы показать свою незаинтересованность, слишком погруженная в свои мысли, чтобы заявить о своей потребности побыть в одиночестве. Чтобы подумать о нем.

Я удобно устроилась в своей кровати часом позже, откинув голову на подушки, и открыла книгу, которую он дал мне почитать. Уже на второй странице я была охвачена ужасом, тщетно уговаривая себя, что речь идет всего лишь о книге. Несмотря на здравый смысл, который в теории был мне присущ, воздух в комнате стал душным, а желание выйти в вечерню свежесть стало нестерпимым.

Босыми ногами я пересекла темную комнату и распахнула окно. Сев на подоконник, я погрузилась в прозрачную ночь начинающегося лета. Тишину нарушали только стрекотание сверчков да уханье совы. Было здорово находиться там, на расстоянии световых лет от суеты Лондона, от его бешеных ритмов, всегда на грани истерики. Ночь была совершенно черной, и лишь звезды, разбросанные по небу, нарушали эту черноту. Я любила ночь, лениво думая о том, что хотела бы стать каким-нибудь ночным созданием. Темнота была моим союзником. Без света все становилось черным, и моя генетическая неспособность различать цвета теряла свою важность. Ночью мои глаза были такими же, как у всех других людей. На несколько часов я не ощущала себя отличной от остальных. Мимолетное, но освежающее облегчение, словно вода на разгоряченной коже.

Утром, проснувшись от звона будильника, я несколько минут оставалась в постели в оцепенении. Но мгновение спустя ко мне вернулась память, и я начала узнавать комнату. Одевшись, я покинула ее и спустилась по лестнице, напуганная глубокой тишиной вокруг меня. Но вид Миллисент МакМиллиан, веселой и добродушной как всегда, прогнал туман и наполнил мой взволнованный ум спокойствием.

– Хорошо поспали, синьорина Бруно? – начала она.

– Лучше, чем когда либо, – ответила я, удивленная этой новостью. Я уже несколько лет не спала так спокойно, оставив на несколько часов негативные мысли.

– Хотите кофе или чай?

– Чай, пожалуйста, – попросила я, садясь за кухонный стол.

– Идите в гостиную, я накрою там.

– Я предпочитаю позавтракать вместе с Вами, – сказала я, подавляя зевок.

Женщина была польщена и начала крутиться вокруг плиты. Она снова принялась болтать, а я принялась думать о Монике. Интересно, что она делает сейчас? Уже приготовила завтрак? Мысли о моей сестре тяжело легли на мои хрупкие плечи, и я с радостью восприняла появившийся передо мной чай.

– Спасибо, синьора МакМиллиан.

Я с удовольствием попробовала горячий напиток с приятным вкусом, пока экономка нарезала хлеб и ставила передо мной несколько вазочек с различным джемом.

– Попробуйте малиновый, он просто сказочный.

Я протянула руку к вазочке с джемом, и сердце тут же вздрогнуло. Мое отличие от всех остальных вернулось, окутав меня тиной, темной и зловонной. Почему я? Есть ли во всем мире такие, как я? Или я была исключительной аномалией, ошибочной шуткой природы?

Я наугад схватила вазочку, надеясь, что пожилая женщина достаточно сконцентрирована на своей болтовне, чтобы заметить мою возможную ошибку. Джемов было всего пять, следовательно, у меня был только один шанс из пяти, два из десяти, двадцать из ста, чтобы взять нужную вазочку с первого раза.

Она поспешила поправить меня, оказавшись менее рассеянной, чем я думала.

– Нет, синьорина. Это апельсиновый джем, – улыбнулась она, не догадываясь о том, какое волнение вызвала внутри меня; на моем лбу даже выступили капли пота. Она передала мне вазочку. – Вот возьмите, его очень легко спутать с клубничным.

Не заметив моей натянутой улыбки, она продолжила рассказывать о своих горестных приключениях с одним флорентинцем, который оставил ее ради южноамериканки.

Я поела без особого аппетита, все еще находясь во власти напряжения от недавнего происшествия, проклиная себя, что отказалась от предложения позавтракать в одиночестве. В этом случае не возникло бы этих проблем. Избегать потенциально критических ситуаций – это было моей мантрой. Всегда. Я не должна позволить, чтобы приятная атмосфера этого дома подтолкнула меня к опрометчивым поступкам, и я забыла об осторожности. Синьора МакМиллиан казалась хорошей женщиной, умной и заботливой, но она была слишком болтлива. Я не могла рассчитывать на нее.

Она сделала небольшую паузу, чтобы сделать глоток чая, и я тут же воспользовалась возможностью задать ей несколько вопросов:

– Вы давно работаете у синьора МакЛэйна?

Лицо ее озарилось радостью от возможности поведать новые истории.

– Я здесь уже пятнадцать лет. Я приехала сюда всего несколько месяцев спустя после несчастья, случившегося с синьором МакЛэйном. Того самого, в котором… Ну Вы понимаете. Все предыдущие домработницы были выгнаны отсюда. Раньше синьор МакЛэйн был очень жизнерадостным, полным желания жить, всегда веселым. Теперь, к сожалению, все изменилось.

– Но что случилось? Я хочу сказать… несчастье? То есть… Извините за мое непростительное любопытство, – прикусила я губу, опасаясь показаться неправильно понятой.

Она покачала головой.

– Это нормально задавать вопросы, это человеческая природа. Я точно не знаю, что случилось. В селе мне сказали, что синьор МакЛэйн должен был жениться прямо на следующий день после автомобильной аварии, но этого очевидно не произошло. Некоторые говорят, что он был пьян, но это, на мой взгляд, лишь догадки. Единственное, что кажется точным, – это то, что он вылетел на обочину, чтобы не наехать на ребенка.

Мое любопытство усилилось от ее слов.

– Ребенка? Я читала в Интернете, что авария произошла ночью.

– Ну да, – пожала она плечами, – кажется, речь идет о сыне бакалейщика. Он убежал из дома, потому что решил присоединиться к друзьям из цирковой компании, которые были в турне в этой местности.

Я обдумывала эту новость. Это объясняло такие резкие перепады в настроении синьора МакЛэйна, его постоянно плохое расположение духа, его несчастное выражение. Как не понять его? Его мир рухнул, разлетелся на куски по воле злосчастной судьбы. Молодой, богатый, красивый успешный писатель в шаге от исполнения своей мечты о любви… За несколько секунд он потерял большую часть того, что имел. У меня никогда не было таких крушений, и я могла только догадываться о них. Нельзя потерять того, чего не имеешь. Моей единственной компанией всегда было Ничего.

Быстро взглянув на часы, я поняла, что мне пора идти. Это был мой первый рабочий день. Мое сердце учащенно забилось, и я спросила себя, обусловлено это началом работы или встречей с загадочным хозяином этого дома?

Я побежала наверх, перескакивая через две ступеньки, безотчетно боясь прийти с опозданием. В коридоре я налетела на Кайла, помощника на все руки.

– Добрый день!

Я немного замедлила шаг, стыдясь своей поспешности. Наверно я показалась ему поверхностной или того хуже – восторженной.

– Добрый день.

– Синьорина Бруно, правильно? Могу я говорить Вам «ты»? По сути, мы с вами в одной и той же лодке на службе у сумасшедшего лунатика.

Неотесанная и брутальная грубость его слов меня поразила.

– Я знаю, это неуважительно по отношению к моему работодателю, и так далее. Но вскоре ты поймешь, что я прав. Как тебя зовут?

– Мелисанда.

Он прикрыл глаза, смущенно поклонившись.

– Рад познакомиться с тобой, Мелисанда с рыжими волосами. У тебя действительно странное имя, не шотландское… Хоть ты и кажешься шотландкой больше, чем я.

Я любезно улыбнулась и сделала попытку обойти его, все еще боясь опоздать. Но он преградил мне дорогу, расставив ноги на всю ширину лестничной площадки. И тут очень своевременно вмешался третий голос.

– Синьора Бруно! Я не переношу опозданий! – послышался, несомненно, голос моего работодателя, заставив встать волосы дыбом на моем затылке.

Кайл тут же позволил мне пройти.

– Удачи, рыжеволосая Мелисанда. Тебе она пригодится.

Я бросила на него жесткий взгляд и бегом бросилась к двери в конце коридора. Она была приоткрыта, и оттуда вылетело кольцо дыма.

Себастьян МакЛэйн сидел за столом, с неподвижным лицом, как и вчера, держа меж пальцев сигару.

– Закрой, пожалуйста, дверь. А потом можешь садиться. Мы уже потеряли достаточно времени, пока ты общалась с другим персоналом, – сказал он резким оскорбительным тоном.

Внутреннее возмущение заставило меня возразить. Дрожащий ягненок перед занесенным тесаком.

– Это было всего лишь обычной любезностью. Или Вы предпочитаете невоспитанную секретаршу? В таком случае я могу сорвать занавес. Сейчас же.

Мой импульсивный ответ был для него неожиданным. На лице его появилось удивление, такое же, как, очевидно, было написано на моем лице. Я никогда еще не была такой дерзкой.

– А я уже назвал тебя собакой без зубов… Это я опрометчиво… В самом деле опрометчиво.

Я села напротив него, ноги уже не держали меня, подогнувшись от моей безрассудной искренности. Я была объята ужасом возможных взрывоопасных последствий.

Но мой работодатель не выглядел обиженным. Напротив, он смеялся.

– Какое Ваше имя при крестинах, синьора Бруно?

– Мелисанда, – ответила я машинально.

– В честь Дебюсси, полагаю. Твои родители увлекались музыкой? Концертами, может?

– Мой отец был шахтером, – возразила я.

– Мелисанда … Громкое имя для дочери горняка, – заметил он, сдерживая смех. Он играл со мной, и в отличие от вчерашнего дня я не была уверена, что хочу позволить ему заниматься этим. Иначе это станет его любимым развлечением.

Я расправила плечи, стараясь вернуть потерянную сдержанность.

– А Вас почему зовут Себастьян? В честь святого Себастьяна, может? Не самый подходящий выбор.

Он принял удар, на мгновение сморщив нос.

– Убери когти, Мелисанда Бруно. Я не веду с тобой войну. Если ее ведешь ты, то у тебя нет шансов на победу. Никогда. Даже в твоих самых смелых снах.

– Я никогда не вижу снов, синьор, – ответила я с как можно большим достоинством.

Кажется, он был ошарашен моим ответом, насквозь пропитанным искренностью.

– Счастливица. Сны – это всегда обман. Если это кошмары, то они нарушают сон. Если они прекрасны, то пробуждение будет вдвойне горьким. Следовательно, лучше не видеть снов. – Он не сводил с меня своих чарующих глаз. – Ты интересный персонаж, Мелисанда. Нестабильный, но интересный, – добавил он насмешливым тоном.

– Я рада иметь необходимые качества для этой работы, – иронично прокомментировала я. Но тут же снова прикусила губу в раскаянии. Что со мной происходит? Я никогда еще не реагировала с такой позорной импульсивностью. Я срочно должна избавиться от этого, пока полностью не потеряла контроль.

Его улыбка растянулась теперь от одного уха до другого. Он явно веселился.

– Да, у тебя они есть. Я уверен, что мы достигнем согласия. Секретарша, которая не умеет видеть сны, как и ее начальник. Между нами есть особая родственность, Мелисанда. Родственность душ в некотором смысле. Если бы только у одного из нас она уже не отсутствовала долгое время…

И прежде, чем придать смысл своим туманным словам, он отвел глаза и вернулся к серьезному тону, выражение его лица вновь стало непроницаемым, далеким, безжизненным.

– Тебе надо отправить первые главы книги моему издателю. Знаешь, как это сделать?

Я кивнула и разочарованно подумала о том, что мне уже не хватает нашей словесной дуэли. Я бы хотела, чтобы она была бесконечной. Из этой дуэли я черпала словно из чудотворного источника, наполнявшего меня неудержимой живучестью, энергию, которой раньше у меня не было.

Прошло два часа. Я отправила множество факсов, проверила почту, написала письма с отказами в различных встречах и привела в порядок письменный стол. Он молча работал за компьютером, нахмурив лоб и поджав губы. Его белые и изящные руки летали над клавиатурой. Ближе к часу дня он привлек мое внимание взмахом руки.

– Можешь сделать паузу, Мелисанда. Перекуси что-нибудь или прогуляйся.

– Спасибо, синьор.

– Ты начала читать мою книгу, которую я тебе дал? – его лицо было еще далеким, неподвижным, но в черных глазах заиграли отдаленные искорки хорошего настроения.

– Вы были правы, синьор. Это не мой жанр, – искренне ответила я.

Его губы изогнулись слегка в двусмысленной улыбке, способной пробить броню моей защиты. Хотя я считала, что эта броня надежней стали.

– Я и не сомневался. Могу поспорить, что твой жанр – это что-то вроде «Ромео и Джульетты».

В его голосе не было иронии, лишь констатация факта.

– Нет, синьор. – Возразить мне казалось естественным, словно мы были давно знакомы, и я могла быть с ним сама собой, без притворств и масок. – Я люблю только те истории, которые хорошо кончаются. Жизнь и без того слишком горькая, чтобы увеличивать дозу горечи еще и книгой. Если я не могу видеть сны ночью, я хочу делать это хотя бы днем. Если я не могу себе позволить мечтать в жизни, я хочу позволить себе мечтать хотя бы с книгой.

Он внимательно обдумывал мои слова, долго не отвечая, но едва я встала, чтобы уйти, он меня остановил.

– Синьора МакМиллиан объяснила тебе, что значит название этого дома?

– Возможно, – ответила я, усмехнувшись. – Но боюсь, что слушала ее вполуха.

– Молодец! Я теряю нить разговора уже после десяти слов, – похвалил он меня без тени иронии. – Я никогда не умел приносить жертвы. Я законченный эгоист.

– Иной раз стоит им быть, – ответила я, не задумываясь. – Иначе растратишь себя на удовлетворение ожиданий других. И в итоге проживешь не свою жизнь, а ту, которую другие придумали для тебя.

– Очень мудро, Мелисанда Бруно. Всего лишь к двадцати двум годам ты нашла ключ к спокойствию духа. Не всем это дано.

– Спокойствию? – повторила я с горечью. – Нет. Мудрость понять что-либо не предполагает необходимости принять это. Мудрость рождается в голове, а сердце идет своим путем, независимым и опасным. И совершает фатальные отклонения от курса.

Он переместился на своем кресле на мою сторону письменного стола и пронизывающе взглянул на меня.

– Так что? Любопытно узнать смысл названия Midnight Rose или нет?

– Полуночная роза, – перевела я, борясь с волнением, порожденным его близостью. Я давно избегала мужской компании, со дня моего первого и единственного свидания. Достаточно злополучного, чтобы навсегда оставить след.

– Именно. В этой местности существует старая легенда, рассказываемая веками, а может и тысячелетиями, согласно которой, если увидеть в полночь, как распускается роза, то наше самое большое желание сбудется, как по мановению волшебной палочки. Даже если это желание темное и ужасное.

Он сжал руки в кулак, бросая мне вызов взглядом.

– Если целью этого желания является стать счастливым, то оно не может быть темным и ужасным, – спокойно ответила я.

Он внимательно посмотрел на меня, как будто не мог поверить своим ушам. Потом улыбнулся демонической улыбкой, от которой по моей спине пробежали мурашки.

– Слишком мудро, Мелисанда Бруно. Громкие слова для девушки, которая не может убить комара, не заплакав.

– Муху – возможно. С комарами у меня нет проблем, – коротко ответила я.

Он снова внимательно посмотрел на меня, и далекий огонек, плавящий лед, загорелся в его темных глазах.

– Сколько ценных сведений о тебе, синьорина Бруно. За несколько часов я узнал, что ты дочь бывшего шахтера, увлеченного Дебюсси, не умеешь видеть сны и ненавидишь комаров. Почему, спрашиваю я себя? Что тебе сделали эти бедные создания? – издевательство в его голосе было очевидным.

– Бедные? Как бы не так! – с готовностью ответила я. – Это паразиты, которые питаются кровью других. Это совершенно бесполезные насекомые в отличие от пчел и чуть менее симпатичных мух.

Он ударил рукой по своему бедру и рассмеялся.

– Мухи симпатичные? Ты очень странная, Мелисанда, и еще более забавная.

Его настроение менялось еще быстрее, чем у капризного марта. Улыбка погасла с кашлем, и он снова посмотрел на меня.

– Комары пьют кровь, потому что у них нет другого выбора, моя дорогая. Это их единственный источник питания. Разве ты можешь порицать их за это? У них совершенный вкус по сравнению с превознесенными мухами, которые привыкли барахтаться в отходах человеческой жизнедеятельности.

Я посмотрела на полки письменного стола, заполненные бумагами, не выдержав его ледяного взгляда.

– Что бы ты сделала на месте комаров, Мелисанда? Отказалась бы питаться? Умерла бы от голода, лишь бы тебя не назвали паразитом? – его речь была поспешной, словно ответ требовался немедленно.

– Вероятно, нет, – согласилась я. – Но я не уверена. Я должна оказаться на месте комара, чтобы ясно понять это. Мне хотелось бы верить, что я нашла бы альтернативы, – сказала я и аккуратно отвела взгляд.

– Далеко не всегда есть альтернативы, Мелисанда, – на мгновение его голос дрогнул под влиянием страдания, о котором я ничего не знала, но с которым он жил каждый день, долгие пятнадцать лет. – Увидимся в два, синьорина Бруно. Будьте пунктуальной.

Когда я обернулась к нему, он уже крутанул колеса кресла, спрятав от меня лицо. Осознание совершенной ошибки сжало в тиски мое сердце, но я не могла ее исправить.

В молчании я покинула комнату.

Глава третья

Ровно в два я появилась в кабинете. Кайл собирался уходить, неся перед собой нетронутый поднос с выражением лица человека, который хотел бы бросить все и всех и сбежать куда-нибудь на другой конец света.

– Он в отвратительном настроении и ничего не хочет есть, – пробурчал он.

Мысль о том, что я стала невольной причиной такого его состояния, глубоко ранила меня, каждую клеточку моего души. Я никому никогда не делала больно, всегда ходила на цыпочках, чтобы никого не побеспокоить, внимательная к каждому своему слову, чтобы никого не обидеть.

Я перешагнула порог, толкнув рукой дверь, оставленную Кайлом открытой. Его взгляд взметнулся вверх, когда я вошла.

– Ах, это Вы. Входите, синьорина Бруно. Пошевеливайтесь, пожалуйста.

Я, не теряя времени, подчинилась.

Он оторвал взгляд от письменного стола, устланного бумагами, исписанными мелким мужским почерком.

– Отправьте эти письма. Одно – директору моего банка, второе – по адресу, указанному на конверте.

– Немедленно, синьор МакЛэйн, – ответила я покорно.

Когда я подняла на него глаза, то увидела, как на его лицо вернулась улыбка.

– Какая формальность, синьорина Бруно! Нет никакой спешки. Эти письма не такие уж и важные. Это не вопрос жизни и смерти. Я живой мертвец уже много лет.

С этим жестким заявлением, кажется, вернулось его хорошее настроение. Улыбка стала заразительной и согрела мою смятенную душу. К счастью, он никогда не оставался угрюмым слишком долго, хотя его ярость была всегда неожиданной и жестокой.

– Вы умеете водить, Мелисанда? Мне необходимо отправить Вас в местную библиотеку за книгами. Мне нужно изучить один вопрос, – его улыбка сменилась гримасой. – Естественно, я не могу поехать сам, – добавил он в качестве объяснения.

Я смущенно сжала в руке листы, рискуя смять их.

– Нет, у меня нет прав, синьор, – извинилась я.

Удивление появилось на его прекрасном лице.

– Я думал, что нынешняя молодежь старается поскорее повзрослеть исключительно для того, чтобы иметь право водить. Тем более они все равно делают это тайком.

– Я другая, синьор, – лаконично ответила я. И это было правдой. Почти чужеродная в моем отличии.

Он испытующе посмотрел на меня своими черными глазами, словно сканером. Я выдержала его взгляд, пытаясь найти благовидное извинение этому факту:

– Я боюсь водить, а потому это могло бы привести к несчастью, – поспешно объяснила я, расправляя листки, которые смяла.

– После всей искренности с Вашей стороны, я чувствую запах лжи, – монотонно произнес он.

– Это правда. Я действительно могла бы… – я замолчала на несколько мгновений, потом продолжила: – …могла бы в самом деле убить кого-нибудь.

– Смерть – это наименьшее зло, – прошептал он. Потом опустил глаза на свои ноги и сжал челюсти.

Мысленно я проклинала себя. Снова. Я действительно привожу к несчастью, даже не будучи за рулем. Опасная для общества, непростительно бесчувственная, способная лишь совершать оплошности.

– Я обидела Вас, синьор МакЛэйн? – беспокойство, звучавшее в моем вопросе, заставило его очнуться от пережитого ужаса.

– Мелисанда Бруно, молодая женщина, приехавшая неизвестно откуда, чудная и забавная, как мультяшный персонаж… Как может такая девушка обидеть великого писателя ужасов, злобного сатаниста Себастьяна МакЛэйна? – его голос был ровным в отличие от резкости его фраз.

Я нервно теребила руками, как на первой встрече.

– Вы правы, синьор. Я никто. И…

Его глаза угрожающе сузились.

– Еще чего! Вы не никто. Вы Мелисанда Бруно. Следовательно, Вы кое-кто. Никогда не позволяйте никому унижать себя, даже мне.

– Я должна научиться помалкивать. И прежде, чем я приехала в этот дом, мне удавалось это превосходно, – бессильно прошептала я, склонив голову.

– Midnight rose обладает способностью вытаскивать наружу все худшее, что в Вас есть, Мелисанда Бруно? Или Ваш покорный слуга имеет такое невероятное воздействие на Вас? – обратил он на меня доброжелательную улыбку с великодушием монарха.

Я радостно приняла это молчаливое предложение перемирия и улыбнулась ему в ответ.

– Думаю, это Ваша вина, – произнесла я тихо, словно признаваясь в смертном грехе.

– Я знал, что я демон, – улыбаясь, ответил он. – Но до этого момента? Я не могу подобрать слова…

– Если хотите, я принесу словарь, – сказала я, смеясь. Атмосфера становилась веселой, как и мое сердце.

– Я полагаю, что настоящий чертенок – это Вы, Мелисанда Бруно, – продолжил он дразнить меня. – Живой Сатана, посланный нарушить мой покой.

– Покой? Вы не путаете со скукой? – пошутила я.

– Если это была скука, с Вами я больше ее не испытаю, это уж точно. Может, даже прекращу оплакивать ее, – ответил он решительно.

Мы смеялись, оба, на одной и той же волне, когда кто-то постучал в дверь. Три раза.

– Синьора МакМиллиан, – предугадал он, не отрывая взгляда от моего лица.

Я неохотно открыла дверь экономке.

– Пришел доктор МакИнтош, синьор, – сказала женщина с ноткой тревоги в голосе.

Писатель на мгновенье помрачнел.

– Сегодня вторник?

– Точно так, синьор. Хотите, чтобы я проводила его в Вашу комнату? – любезно спросила она.

– Да. Позови Кайла, – распорядился он сухим, как центнер пыли, тоном. Потом он повернулся ко мне с еще более сухим выражением лица. – Увидимся позже, синьорина Бруно.

Я последовала за экономкой по лестнице.

– Доктор МакИнтош – местный медик, – ответила она на мой невысказанный вопрос. – Он приходит каждый вторник проведать синьора МакЛэйна. Если не считать паралича, он здоров как бык. Так что это всего лишь традиция и бдительность.

– Но его…– в нерешительности запнулась я, стараясь подобрать слова, – ... его состояние непоправимо?

– К несчастью, да. Нет никаких надежд, – грустно подтвердила она.

У подножия лестницы стоял в ожидании мужчина, покачивая чемоданчиком с инструментами.

– Итак, Миллисент? Он снова забыл о моем визите? – врач подмигнул мне, ища моей поддержки. – Вы новая секретарша, верно? Теперь Ваша обязанность напоминать ему о следующих визитах. Каждый вторник, в три часа дня. – Он протянул мне руку с дружеской улыбкой: – Я поверенный медик, Джон МакИнтош.

Он был высоким, почти как Кайл, но старше, между шестьюдесятью и семьюдесятью.

– Я Мелисанда Бруно, – ответила я ему на рукопожатие.

– Экзотическое имя для красоты, достойной шотландских женщин.

Восхищение в его взгляде было красноречивым. Я благодарно улыбнулась ему. Пока я не приехала в это село, которое даже не было обозначено на карте, я считалась милой, привлекательной, а в большинстве случаев – посредственной. Но красивой – никогда.

Синьора МакМиллиан озарилась улыбкой от этого комплимента, как будто она была моей матерью, а я – ее дочерью на выданье. Но к счастью, медик был староват и к тому же женат, судя по большому кольцу, иначе она бы точно загорелась идеей устроить пышную свадьбу в таком идиллическом уголке, как Midnight Rose.

Проводив его наверх, она вернулась ко мне с озорным выражением на бледном лице.

– Жаль, что он женат. Он мог бы быть отличной парой для Вас.

«Жаль, что он стар», добавила бы я. Я некоторое время помолчала, чтобы напомнить себе, что МакМиллиан было, по крайней мере, лет пятьдесят, и что она считала медика притягательным и желанным мужчиной.

– Я не ищу женихов, – напомнила я ей сдержанно. – И надеюсь, что Вы не захотите предложить мне также Кайла.

– Он тоже женат, – отрицательно покачала она головой. – То есть... Он разведен, что в наших местах очень редко случается. К тому же он мне не нравится. Есть в нем нечто зловещее и похотливое.

Я хотела возразить, что кто-либо должен, прежде всего, нравится мне, но потом отказалась от этой затеи. И прежде всего потому, что Кайл не нравился и мне тоже. Он совершенно не принадлежал к тому типу мужчин, о которых я мечтала бы, если бы была в состоянии это делать.

Хотя нет, я была несправедливой. Правда заключалась в том, что после встречи с загадочным и непростым Себастьяном МакЛэйном было сложно найти кого-то того же уровня. Я тут же мысленно назвала себя глупой. Смешно и банально попадаться в сети красивого писателя. Он был всего лишь моим работодателем, и я не собиралась закончить так же, как миллионы других секретарш, безнадежно влюбленных в своего начальника. Кресло на колесиках или нет, но Себастьян МакЛэйн за пределами моей досягаемости. И это не обсуждалось.

– Я пойду наверх, – сказала я. – Сколько длятся эти визиты обычно?

Экономка весело рассмеялась.

– Дольше, чем синьор МакЛэйн способен выдержать, – и она пустилась в многочисленные рассказы о визитах врача. Но я в зародыше прервала их, глубоко убежденная в том, что если бы у меня было достаточно времени, я бы проводила его, беспрерывно слушая ее до следующей среды.

Я мерила шагами, приглушаемыми ковриком, первый этаж, когда увидела Кайла, выходящего из спальни. Кажется, это была спальня нашего общего работодателя.

Он сразу заметил меня и доверительно подмигнул мне, но я осталась невозмутимой, решив не потакать ему. Синьора МакМиллиан была права: есть в нем нечто глубоко отталкивающее.

– Каждую среду одна и та же история. Я бы хотел, чтобы МакИнтош прекратил эти бесполезные визиты. Результат всегда один и тот же. Как только он уйдет, на меня тут же выльется ушат плохого настроения его подопечного, – сказал он, широко улыбаясь. – И на тебя тоже.

– Это наша работа, нет? – пожала я плечами. – Нам платят в том числе и за это.

– Может, недостаточно. И потом, это невыносимо, – сказал он таким неуважительным тоном, что я остолбенела. Я не была уверена в том, что это всего лишь прямолинейность, присущая сельским жителям, искренним в своих безжалостных суждениях. Это было нечто другое, что-то вроде зависти к тем, кто мог позволить себе не работать, и для кого работа была всего лишь хобби, как для МакЛэйна. Это явно была зависть, несмотря на то, что он был прикован к инвалидной коляске, более заключенный, чем каторжник.

– Ты не должен так говорить, – воскликнула я. – А если он тебя услышит?

– В этих краях не так легко найти работников. Ему будет непросто заменить меня, – сказал он таким тоном, словно снисходительно оказывал ему услугу. Его слова были совершенно идентичные словам МакЛэйна, и я со всей ясностью поняла их правдивость.

– Здесь нет возможности поразвлечься, – продолжил он еще более вкрадчивым тоном. Случайно, по крайней мере, на первый взгляд, он взъерошил мне волосы на лбу. Я мгновенно отпрянула, рассерженная его горячим дыханием прямо мне в лицо. – Может, в следующий раз, когда я прикоснусь к тебе, ты оценишь это особенно, – произнес он, нисколько не обидевшись.

Уверенность, с которой он это сказал, вызвала во мне неимоверную ярость.

– Следующего раза не будет, – прошипела я. – Я не ищу развлечений. Тем более такого типа.

– Конечно, конечно. На данный момент.

Я стоически постаралась сдержаться, как бы мне ни хотелось отвесить ему пинок или пощечину по его наглой физиономии. Я широким шагом направилась по коридору, игнорируя его тихий хохот. Я уже собиралась открыть дверь в свою комнату, когда распахнулась дверь спальни МакЛэйна, и я ясно услышала его голос:

– Проваливай из этого дома, МакИнтош! И если ты действительно хочешь сделать мне одолжение, никогда больше не возвращайся!

Ответ медика был спокойным, словно он уже давно привык к этим вспышкам гнева:

– Я приду в среду в тот же час, Себастьян. Я рад видеть тебя здоровым, как бык. Твой внешний вид и твое тело могут сравниться с телом двадцатилетних.

– Какая отличная новость, МакИнтош, – послышался его голос, полный иронии. – Я сейчас пойду и отмечу это. Пожалуй, даже потанцую.