Читать книгу: «Сатанинский Грааль. Приключения Энё Негьеши-2», страница 2

3

Беспокойство, сперва лишь чуть ощутимое, крепло день ото дня. Что бы Энё ни делал, он постоянно ощущал какую-то смутную тревогу, словно незримая тень легла на всё его существование. По возможности, он пытался скрывать своё волнение от Клары, справедливо опасаясь, что вновь может оказаться в учреждении определённого типа.

При мысли о Кларе на душе у Энё неизменно становилось легче. Они жили вместе уже около двух лет, почти с тех самых пор, как познакомились. Страсть, поначалу ослепившая его, вскоре привела к первому уколу морфия, который будто открыл для историка-первокурсника двери в новый, неведомый доселе мир наслаждений. Нечасто студент приходил в себя, порой с некоторым изумлением взирая на происходящее как бы со стороны. Ситуации, в которых ему то и дело приходилось обнаруживать собственную персону, становились всё более неординарными и даже откровенно криминальными.

Как и следовало ожидать, подобный образ жизни достаточно быстро привёл к отчислению из университета за неуспеваемость. Энё было всё равно: к тому времени он проводил большую часть времени в объятиях Морфея и своей возлюбленной, не слишком уверенно проводя между ними разграничительную линию. В конце концов, ему пришлось уйти из дома, благо тётка Клары предоставила ей на время свою квартиру. В любых других обстоятельствах их ожидала свадьба и супружеская жизнь – но не в их случае.

Клара зарабатывала на жизнь проституцией и зависела во всём, в первую очередь материально, от сутенёра – Жолтана. Энё, в значительной степени утративший нормальные представления о морали, отчаянно нуждался в деньгах. Он относительно спокойно принял новые для него правила игры – и стал одним из подручных Золотого Пистолета, исполняя разного рода поручения, как правило, противозаконные.

Тем не менее, разительный контраст между прежней жизнью и жизнью теперешней сделал реакцию отторжения, как выразился впоследствии психиатр, неизбежной. Она приняла категоричную, решительную и вместе с тем необычную форму – Энё всерьёз полагал, что прибыл из параллельного потока времени, который ему удалось изменить самым героическим образом – поразив насмерть не кого-нибудь, а Люцифера собственной персоной. Судя по его горячечным объяснениям, сколь многословным, столь и невразумительным, оружием Энё послужил заржавленный римский пилум – якобы легендарное Копьё Христа.

Врач, рассматривавший его дело параллельно с делом о грабеже, в результате которого Энё и оказался в тюрьме – и лишь оттуда перекочевал в больницу, – настаивал на том, что пилум символизирует подавленное, но всё ещё достаточно крепкое мужское начало Энё, и в то же время связывал этот образ с иглой и наркотической зависимостью.

Дьявола Энё ненавидел почти открыто, и звался тот, несомненно, Эркелем. Пациент, постепенно пришедший в себя от шока, в который его повергла сперва тюрьма и царящие в ней нравы, а затем – психиатрическая лечебница, с энтузиазмом ухватился за предложенную ему спасительную ниточку. Конечно же, он просто повредился умом от длительного воздействия наркотиков, сдобренного пагубным влиянием Эркеля. Конечно, Жолтан Эркель – Дьявол во плоти.

Уладив все необходимые формальности, Энё Негьеши покинул стены лечебницы с соответствующей справкой в кармане. Суд, учтя все обстоятельства, вынес ему условный приговор. На какое-то время его ложные воспоминания об оборотнях и лепреконах, как и память о жизни до знакомства с морфием, отступили. Затем они начали понемногу тускнеть, превращаясь не более чем в тему для разговоров и досужих сплетен. И вот сейчас, спустя месяцы, Энё вновь почувствовал тяжёлый стук в дверь собственного подсознания. Это напомнил о себе тот, другой Энё, казалось бы, навсегда и надёжно запертый в далёком тёмном чулане.

Он остро осознавал необходимость скрывать болезнь от Клары, иначе дело может зайти далеко. На прошлой неделе Энё еле вывернулся – гнев Жолтана, причины которого тот даже не потрудился объяснить, едва не стоил ему жизни. Клара, досконально изучившая своего возлюбленного, могла раскусить его с минуты на минуту. В последние дни Энё неоднократно ловил на себе подозрительный взгляд девушки; интуиция подсказывала ей: Энё что-то скрывает.

Тем не менее, выдерживая непрестанную душевную борьбу, он успешно утаил самый её факт. Энё не поддавался наплыву воспоминаний, которым не место в мозгу нормального человека. Только усугубившаяся бледность, вследствие которой лицо его приобрело характерный полупрозрачный вид, да сосредоточенный, ушедший в себя взор, указывали на невероятное психическое напряжение, пожиравшее все его силы без остатка.

И всё же однажды он утратил самоконтроль. Это не могло не случиться, рано или поздно.

Что произошло на самом деле, он узнал лишь несколько часов спустя, когда Кларе удалось привести его в чувство. Воспоминания Энё ограничивались лишь тем мгновением, когда он утром, едва проснувшись, прошёл на кухню. Поприветствовав Клару, Энё с любопытством заглянул в кастрюлю, надеясь обнаружить там вчерашние спагетти – и неожиданно отпрянул, потрясённый увиденным.

Должно быть, выражение крайнего ужаса, легко читаемое на его лице, передалось Кларе – девушка испуганно вскрикнула. Впрочем, если бы сожительница могла видеть открывшееся в тот миг взору Энё, её рассудок, наверняка, помутился бы окончательно и бесповоротно. Фантастическое видение лишило его сознания на долгие часы, в течение которых покинувшая тело смятенная душа пребывала в краях, недоступных простым смертным.

Воспоминания, за исключением одного, не отличались чёткостью. Всего лишь мгновение видел он лицо женщины, облачённой в средневековый наряд. Гальванизирующий взгляд её чёрных глаз обладал способностью излучать энергию, идущую, казалось, из самых глубин Ада. Единственная фраза, произнесённая тоном, настолько властным, что менее стойкие люди, услышав сей голос, неминуемо опустились бы на колени, навеки отпечаталась в памяти Энё:

– Выпей драконьего огня!

Когда он пришёл в себя, то находился в постели, у которой хлопотала Клара.

– Что с тобой, Энё? Ты меня узнаёшь? – В глазах её застыли слёзы отчаяния, смутившие парня. Несмотря на крайнюю слабость во всём теле, ему удалось принять сидячее положение. Печальная улыбка пробежала по губам бывшего студента, когда он встретился взглядом с Кларой. Её серые глаза излучали безграничное понимание, терпение… и любовь. В этот момент они были близки как никогда.

– Я говорил во сне? – Самая глупая из фраз, которую можно сказать в таких обстоятельствах. Девушка не выдержала и расплакалась – видимо, не в первый раз за время, что провела у постели больного.

– Нет. – Утерев слёзы, Клара улыбнулась ему. – По крайней мере, неразборчиво. А может, это какой-то неизвестный мне язык.

– В школе я учил английский, – неловко пошутил Энё.

– Я не слишком сильна в лингвистике, ты же знаешь. Как ты думаешь, что скажет врач?

Энё хмыкнул.

– То же, что и все врачи. Он скажет: «Дайте мне побольше денег, и я расскажу, насколько тяжело вы больны и как сильно нуждаетесь в лечении». Если серьёзно, – Энё нахмурился, одновременно скорчив гримасу, – на этот раз всё не так уж и плохо. Я себя контролирую.

– Энё, ты потерял сознание. Прежде с тобой такого не случалось. Я даже думала вызвать «скорую»…

– Тем не менее, я себя контролирую, – твёрдо повторил он. – Врач прописал бы покой и прогулки на свежем воздухе.

– И ты так и сделаешь?

– Мы так и сделаем, – сказал он с ударением на слове «мы». – Завтра же поедем куда-нибудь за город, где нет всей этой суеты, и отдохнём пару дней.

– Серьёзно? – Клара уселась рядом на кровать и положила голову ему на грудь. – И куда это мы поедем?

Энё помрачнел лицом, прилагая все усилия для того, чтобы не выдать себя ни интонациями, ни мимикой, ни жестом. Он уже вспомнил, где видел портрет этой женщины, чей единственный взгляд чуть не лишил его жизни.

– Куда-нибудь. Туда, где есть первозданная природа или какая-нибудь историческая достопримечательность. Может, на экскурсию.

Он говорил кислым, чуть скучающим тоном, едва скрывая дрожь, охватившую его руки.

Им предстояла поездка в Чахтицкий замок.

4

– Что там с этим сопляком, Лайош? Он тебе нужен? – В приоткрытую дверь кабинета просунулась коротко остриженная голова прапорщика Ковача. Несмотря на то, что лейтенант уголовной полиции Лайош Наги носил офицерские погоны, Ковач, его давний приятель, часто обращался к нему по имени.

– Ему только шестнадцать стукнуло, – пренебрежительно скривился Наги. – Каллоша всё равно отпустят, судимости за этот «мобильник» ему, скорее всего, удастся избежать. В любом случае, это не мой профиль. – Лайош встал, одёрнул китель и достал из ящика стола пачку сигарет. В голове у него промелькнула неожиданная мысль: появление компанейского Ковача попросту вызывает подсознательные ассоциации с выпивкой и обменом сплетнями в курилке. Тем не менее, отказать себе в сигарете, благо та уже прилипла к пальцам, лейтенант не смог.

– Будешь?

Ковач вошёл и тоже взял себе одну. Открыв настежь окно, они закурили.

– Зачем он мне, Имре? Кого-то убил?

– Нет, конечно. Ты шутишь. – Ковач выдохнул струю дыма в направлении вечернего Кишпешта. – Но может пригодиться. Каллош – «сынок» Эркеля.

Это звучало интригующе. Наги, особенно когда речь шла о грабежах и убийствах, всегда следовало иметь в виду группировку Эркеля. Эркеля – и, конечно же, его всемогущего «патрона», владельца ночного клуба «Гадюка» Фригьеса Кишша.

Кишш, подлинный владыка Кишпешта, очень не любил, когда вмешиваются в его тёмные делишки. Проявлявшие чрезмерный интерес к «Гадюке» полицейские сталкивались с неприятностями по службе. С другой стороны, Наги и сам пользовался некоторыми бесплатными услугами теневой «империи» Кишша, поэтому смысла бороться за создание чистого мира без правонарушений не видел. Философский вопрос, определяющий существование правоохранительных органов: окончательное искоренение преступности ведёт к исчезновению самой нужды в правоохранителях. Вследствие этого ни в одной стране мира полиция так и не одержала окончательной победы, ловко балансируя между взяточничеством и отдельными показательными делами.

Тем не менее, у Эркеля, как и у всех ему подобных безмозглых исполнителей, имелся свой «срок годности».

Потом Хозяин отбросит его. Утратившему покровительство Жолтану придётся оставить привычные «кормушки» на панели и заняться откровенным криминалом. Тогда он станет дозволенной дичью. В ожидании этого неминуемого и не столь далёкого дня полицейским управлением и накапливались пухлые папки с материалами уголовных дел. Конечно, всякий ключик к обороне Эркеля следовало использовать уже сейчас.

– Это «кошак»[1] Эркеля? – Он придал своему голосу насмешливые интонации. – Уже на игле? Тогда закрываем прямо сейчас – он тут за пару суток дойдёт до ручки, мы на него все наши «мобильники» повесим. Только у Хорвата за последний месяц – полтора десятка нераскрытых краж.

Наги знал: это невыполнимо. Но он сохранил ещё остатки совести и некоторое трудолюбие, а потому не спешил уклоняться от исполнения служебных обязанностей.

– Ну, так сразу не получится. – Ковач начал переминаться с ноги на ногу – он всегда так делал, когда его пытались выбить из седла. – Но взяться за него нужно сейчас; всё равно наши последующие встречи неизбежны, я в этом абсолютно уверен.

– Не знаю. – Наги стряхнул пепел прямо в окно. – Дело мелкое, развалится. Соглашение о сотрудничестве подпишет?

– Нужно работать, – упрямо ответил прапорщик, вероятно, просто повторяя слова начальства.

– Понятно, – протянул Наги. – А в камерах сейчас никого нет нормального, кто бы ему всё по полочкам разложил?

– Дай мне Ангела.

Информатор, носивший кличку «Ангел», также «Агнес», являлся особой гордостью Лайоша Наги. Покрытый устрашающими наколками, этот уголовник во время «отсидки» предоставлял заключённым сексуальные услуги за сигареты и наркотики. В последнее время он подвизался на рынке, где зарабатывал мелким мошенничеством и вымогательством.

– Ангел, кстати, судим за грабёж. Ладно, Имре, сейчас я ему позвоню, пусть этого мальчишку на тебя гонит. Но… – Он умолк. – Послушай, а Эркель, наверно, этому шкету рассказал, что к чему, да и подсаживать в камеру к малолетке… Если оно всплывёт…

– Ангел тоже молодой, ему не то девятнадцать, не то двадцать. На несколько часов всего – никто и не заметит.

Наги, казалось, колебался. В конце концов, чувство локтя, отличающее всех полицейских, победило.

– Ладно, сейчас ему перезвоню. Может, действительно прибежит, посидит тут немного. – Наги сплющил окурок о подоконник.

Ковач, удовлетворённо улыбаясь, покинул кабинет.

Наги с минуту обдумывал содержание разговора, а потом, покачав головой, подошёл к большому тёмно-зелёному сейфу и открыл собственным ключом. Две папки покинули железную утробу, чтоб переместиться на исцарапанный письменный стол. Тот видал виды и смену режимов, и от веса папок со всеми смертными грехами даже не скрипнул.

Сперва Наги развязал папку потолще. Там имелись и фотографии, сделанные скрытой камерой, и копии протоколов допросов. Всё, что можно собрать на Эркеля, не являясь официально назначенным следователем. Нашлось даже упоминание об Андраше Каллоше, но отрывочное, более в связи с неким Энё Негьеши, совершенно никчёмным типом, наркоманом и психически больным. Последний уже успел заработать условную судимость; он жил на квартире с одной из «девушек» Эркеля, Кларой Сзенаши.

Читая о «достижениях» Негьеши на криминальном поприще, Наги не мог сдержать отвращения. Этот жалкий подонок, угрожая ножом, ограбил пожилую женщину. То, что потерпевшая имела при себе свою скромную пенсию, свидетельствовало о предварительной слежке, осуществлённой, вероятнее всего, именно Каллошем или кем-то из его приятелей.

Лейтенант Наги почувствовал, что пора переговорить со своим информатором. Теперь он открыл тоненькую папочку, где, среди пачки листов с доказательствами многочисленных преступлений, обнаружился и клочок бумаги с актуальным номером телефона Ангела.

Наги тут же набрал его. Ангел оказался в хорошем расположении духа, пообещав немедленно явиться поработать «наседкой», ради чего требовал позволения нагрубить первому попавшемуся наряду полиции. Лайош Наги благожелательно пообещал дождаться его появления и повесил трубку. Ненависть уголовников к обществу – и к нормам поведения в нём – порой просто поражала. Даже Ангел, последний «кошак» – и тот соглашался оказывать оперативные услуги, если в ответ ему разрешат совершить хотя бы мелкое преступление.

Покачав головой, следователь вновь посмотрел на фото Негьеши. Бледное лицо, тёмные, горящие нездоровым огнём глаза, слипшиеся чёрные волосы. Парня периодически преследовали галлюцинации, в которых он мнил себя колдуном.

Полицейский улыбнулся: Негьеши, начитанный, как следовало ожидать от студента, выдумал неплохую сказку, в которой добыл для Дьявола Копьё Христа, оружие, способное убивать сверхъестественных существ. Желая сохранить свою бессмертную душу и повернуть время вспять, он убил Дьявола, расторгнув, таким образом, сделку. И он действительно вернулся в прошлое, попал во время, в котором его жизнь пошла совсем по иному руслу. Но и Дьявол, вместе с его кознями, в этом «пространстве-времени» продолжал существовать, постепенно превращая Энё в кусок дерьма.

Что ж, такие парадоксы как раз и являются излюбленными трюками нечистой силы, подумал следователь.

Всё-таки дальнейшая судьба Негьеши внушала опасения – и лейтенант Наги даже проникся невольным сочувствием к наркоману. Почти наверняка эта психическая «болезнь» возникла под влиянием Клары, получавшей соответствующие инструкции от Эркеля. Подобные симуляции считались нормой: испугавшись тюремного заключения, подозреваемые настаивали на собственном безумии, а со временем даже начинали верить в свою ложь. Негъеши, вне всякого сомнения, однажды действительно убьёт кого-то, кто сойдёт за Дьявола. Кого-то, на кого укажет Клара или Эркель – или даже «случайный» прохожий. Трагедии такого рода на его памяти случались неоднократно.

Лайош Наги задумчиво потёр переносицу. Вряд ли он сможет вытащить этого безумца из пропасти, в которую тот опускается. Но, как гласило одно из основополагающих правил полицейского, есть вещи, которые можно использовать в оперативных целях.

5

Бельварош, исторический центр Будапешта, в ту апрельскую субботу, как всегда, кишел туристами: с праздным, временами даже сонным видом, периодически разрежающимся вспышками любопытства, те слонялись по древним улицам, помнящим времена великих королей. Обветшавшие кварталы с местами подретушированными фасадами прорезались мощёными линиями проспектов и кривыми проулков; окаймлённые неоновыми огнями манящих витрин, те в большой степени утратили былую чопорность – здесь предлагали развлечения и услуги на любой, самый взыскательный, или, проще говоря, извращённый вкус. В этой, больше частью безвкусно одетой толпе, то и дело мелькали разного рода подозрительные типы и сомнительные дельцы, готовые продать хоть родную мать всего за пару филлеров.

Превосходная весенняя погода – на чистом голубом небе не виднелось ни облачка – к середине дня выманила едва ли не всех жителей центральной части города на улицы. Их ряды то и дело пополнялись обитателями отдалённых районов. Те прибывали в плотно набитых вагонах метро на площадь Деака Ференца, чтобы разбиться на отдельные группы и пары и разбрестись по старинным улочкам в поисках дешёвых удовольствий. Расположенные то тут, то там лавочки и магазины, торгующие сувенирами по «скромной» цене, собирали обильный урожай в форинтах, на которые каждый иностранный гость столицы мог обменять свои кровные дойчмарки, лиры и австрийские кроны в любом из столь же многочисленных пунктов обмена валют.

Каталина Чик, студентка четвёртого курса, двигалась вдоль улицы Ваци лёгкой, порхающей походкой. Её одежду составляли: лёгкий светлый плащ, удачно гармонирующий с причёской, а под ним – кофта цвета спелого манго и тёмно-синяя юбка из ангорской шерсти до колен. Сверкающие коричневые туфельки, то и дело цокающие каблучками, дополняли наряд. Она ежеминутно улыбалась прохожим беззаботно расцветавшей на её привлекательном лице мимолётной улыбкой. Сегодня Каталина не собиралась идти к «парню» и спрашивать, поселился ли в отеле состоятельный клиент, готовый оплатить полную страсти ночь. Нет, не сегодня – день выдался слишком торжественный. Её мужчина, которого она втайне мечтала отбить у жены, дал Каталине поручение, свидетельствующее: между ними возникло нечто большее, чем просто отношения.

На мгновение девушка предалась мечтам, а потом, сочтя их несбыточными – но всё-таки не до конца несбыточными, – тряхнула тщательно завитыми каштановыми кудрями и, победоносно улыбнувшись воображаемой сопернице, продолжила свой путь.

У одного магазинчика, торгующего антиквариатом, она, точно вспомнив о чём-то, остановилась и начала осматриваться по сторонам. Наконец, сверившись с наручными часами, Каталина покачала головой – жест, адресованный наблюдателям, если таковые имелись. Взявшись за массивную бронзовую ручку, она толкнула дверь и прошла внутрь.

Мгновение глаза привыкали к царившему там сумраку, а потом взору посетительницы открылась внутренняя обстановка во всём её великолепии. Стеклянные витрины, а в них – бережно уложенная в специальные деревянные ящики с выемками в бархате серебряная кухонная утварь прошлых веков. За спиной продавца, тщедушного мужчины средних лет, на тянувшихся вверх полках виднелся бесконечный ряд некогда незаменимых вещей, среди которых Каталина узнала табакерки, карманные часы, портреты неизвестных ей людей в одежде прошлых веков; манекены, одетые в старомодные сюртуки, панталоны и длинные платья, несли молчаливую стражу в глубине помещения.

– Добрый вечер, – приветствовал её ледяным тоном продавец, являвшийся, если судить по манерам, одновременно и владельцем магазина. Невысокого роста, он отличался мелкими, но правильными чертами лица. Глубоко посаженные глаза неопределённого, почти неразличимого цвета, бросали недоверчивые взгляды из-под тонких, сведённых в одну сплошную линию бровей. Небольшой рот, обозначенный бескровными губами, переходил в едва заметный подбородок, свидетельствующий, как принято считать, о безвольном характере. Зато уши, напротив, казались огромными, особенно учитывая общие пропорции лица – чуть оттопыриваясь в стороны, они едва ли не доставали до облысевшей макушки. Непривычно длинный череп чуть расширялся в затылочной части. Насколько знала Каталина, ни одна из существующих рас не отличалась столь необычной формой головы.

– Ах, добрый вечер! – Словно только что заметив продавца, Каталина широко распахнула глаза и улыбнулась чарующей улыбкой, неизменно лишавшей её однокурсников способности трезво оценивать происходящее вокруг.

Впрочем, антиквар уже вышел из возраста, в котором красавицы толкают мужчин на необдуманные поступки. Судя по внешности и поведению, едва ли на свете существовало хоть что-то – не считая предметов старины, – способное разжечь в нём чувство. Улыбнувшись сколь широко, столь и невыразительно, он заговорил всё тем же безжизненным голосом.

– Желаете сделать фотографию на память? Это совсем недорого, уверяю вас. Если же вас интересует фарфор начала девятнадцатого века…

Несмотря ни на что, голос антиквара содержал иронию, причём настолько убийственную, что Каталина растерялась.

– Нет… Я жду… – Она оглянулась в направлении запруженной улицы, строго следуя плану. Согласно продуманной загодя легенде, вот-вот должен был подойти её приятель.

– О, – губы продавца приняли точно такую же форму, словно он написал «о» у себя на лице. В любом другом случае это вызвало бы смех Каталины, но на сей раз, столкнувшись с настолько таинственным и внушающим подсознательный страх собеседником, она не нашла в себе сил даже коротко захихикать. С большим напряжением сил ей удалось улыбнуться – самыми краешками губ, как девушка делала всегда, когда чувство юмора по каким-либо причинам покидало её.

Разыгрывая вежливое любопытство, она пару раз оглянулась по сторонам, а потом неожиданно обратилась к владельцу лавки с вопросом.

– Послушайте, а ведь вы, наверное, разбираетесь в иностранных языках, не так ли?

– Немного, – прозвучал снисходительный ответ.

– Ой, тогда у меня есть к вам один вопрос, – Каталина приняла тон, которым обычно позволяла отличникам помочь ей с подготовкой к семинару, и полезла в сумочку. Порывшись там, она вскоре извлекла сложенный вчетверо лист бумаги с надписью на некоем мистическом языке.

– Вот. Похоже на иероглифы, но это не японский и не египетский…

В глазах антиквара вспыхнул огонь, который ему лишь с определённым усилием воли, не ускользнувшим от внимания его собеседницы, удалось погасить.

– Нет, это не японский. – Он сделал паузу, позволив девушке ощутить стыд оттого, что она настолько невежественна. – А откуда срисована надпись?

Несмотря на то, что тон его оставался ровным, Каталина всё же уловила лёгкую тень нетерпения. Голос продавца дрогнул – на короткую, почти неуловимую долю секунды.

– Да так, подружка одна дала…

– Понимаю. – Антиквар уже вернул себе прежнее самообладание, и его лицо вновь приняло непроницаемое выражение. – Это не ваш парень пришёл?

Обернувшись, девушка увидела фигуру Акоша, который, как они и договаривались, подошёл ровно в пять.

– Ой, да. Спасибо вам большое. – Каталина улыбнулась на прощание и торопливо вышла из лавки.