Читать книгу: «Бабы дуры», страница 2

– Я и не сплю, просто задумалась, – буркнула Марковна, однако, смачно, во весь рот и с подвыванием зевнула.

– Второе подавать? – Таисия с ожиданием смотрела на Мадам.

– Нет, – категорично ответила та.

– Чего это? – Таисия подбоченилась, – всё ж нормально, пигалица выскочила на улицу, едва не полетела. Вот, и цепочку с кулоном мне подарила, золотая, камни в ней дорогие.

– Не надо было брать, – нахмурилась Мадам.

– Она сама, обнимала меня, как мать родную, так чего ты быкуешь?

Убери умняк и расскажи вкратце, что ты с ней сделала.

– Ох, Таисия, и откуда у тебя такие слова берутся, ведь женщина с образованием.

– Жизнь подсказывает, – отмахнулась от Марковны Таисья, – так в чём дело? Мы не так богаты, чтобы от халявы отказываться.

– Не слушай её, Мадам, – Марковна покачала головой, – взвесь всё, подумай. Ты к свиристёлке этой гипноз применяла, как в психушке?

– Да, – кивнула Мадам.

– Я так и поняла, только гипнозом можно мозги на место поставить, если ещё не до конца стряслись.

– Ну, вот, смотри, пригодилось же, так вперёд, за «бабульками».

– Да подожди ты, Таисия, – Мадам начинала злиться, – подозреваю, что у второй не любовь-морковь, а что-то серьёзное.

– Вот, будто в воду глядишь, – всплеснула руками Таисия, – у второй муж заболел, – она покрутила пальцем у виска, – он в аварию вместе с дру-гом попал, в дерево врезались. Ему подушка безопасности жизнь спасла, а друг в лобовое вылетел, да об камень виском, умер на месте. С того дня у мужа этой дамочки крыша и поехала, себя винит, друга во снах видит, бредит, галлюцинациями своими всю семью замучил. Его уже по всем психушкам повозили и не только по нашим, всё бестолку.

– Вот видишь, представляешь, какие врачи его лечили, а я кто?

– Хватит в благородство играть, – хлопнула себя по ляжкам Таисия, – забыла, на что мы живём? На пенсию Марковны, которая составляет три тысячи шестьсот восемьдесят рублей девяносто копеек. Что, дебет с кредитом сошлись?

– И откуда ты всё про мужа-то узнала? – спросила Марковна.

– Хлеб отрабатываю, пошла к ней в машину, пару слов сказала, она мне всё и выложила, как на духу. Жалко девку, двадцать три года всего и такое несчастье, а денег у неё – куры не клюют, папашка на нефтяной трубе сидит.

– Тем более, не хочу человека обманывать, – отрицательно закивала головой Мадам.

– Опять она за своё, – Таисия разозлилась, без того узкие глаза вовсе превратились в щёлочки, – ты меня слушай, сейчас я возьму у неё деньги за приём, ты примешь её, выслушаешь, поколдуешь да скажешь, мол, духи, упыри проклятые душу не отпускают. Можно сказать, что второй раз надо попробовать и опять деньжат полёгкому срубим, а там по обстоятельствам, или они разуверятся или ещё какая оказия случится, вдруг нам с места придётся сняться. Ты только срок действия своего колдовства подольше назначь, чтобы у нас время в запасе было.

Таисия говорила вполне убедительно, Мадам поморщилась, обдумывая предложение.

– Таисия, вот откуда в тебе столько аферизма? Неужто в бухгалтерских институтах этому учат?

– Этому нигде не научишься, это должно быть в крови.

– А я на стороне Мадам, нечего связываться, на дурости молодой зара-ботать ещё куда ни шло, а тут горе. Моя мать, покойница, так говаривала: «каждая болезнь с человеком приключается за грехи его, и сказал господь: «дам вам болезни, чтобы души ваши сохранить».

– Чегой-то ты Библию взялась цитировать? Не рано о боге задумалась?

– Не рано, а в аккурат, годов мне натикало немало.

– А как же нам кормиться?

– О сегодняшнем дне думай, а о завтрашнем господь позаботится.

– Снова здорова, сегодня о нашем дне Илья-пророк и Мадам позаботились.

– Хорошо, – махнула рукой Мадам, – будь по-твоему.

– Не по-моему, а по-нашему, мы друг для друга живём, надеяться не на кого, значит, ничем брезговать нельзя.

– Ох, поели бы, да баиньки, – буркнула Марковна, – как бы нам дороже заплатить не пришлось.

– Нечего в ряды панику вводить, – топнула ногой Таисия, – от халявы грех отказываться, господь осерчает, он знает, кого к нам, бедным, подсы-лать, у них много, пусть делятся.

– А вдруг это дъявол их в спину толкает? Чем мы защищаться будем?

– Нет, мы хорошие, дъяволу с нами скучно, это всё от Всевышнего. Анекдот вспомнила как раз к случаю. Потоп, мужик залез на крышу и богу молиться, тут сосед плывёт на лодке, садись, говорит, вывезу тебя. Мужик ему отвечает: «дом не брошу, меня господь спасёт». Вода ещё выше поднимается, люди на катере подплыли, садись, говорят, мужик опять за своё: «я безгрешен, бог меня не оставит». Вода уже под саму крышу, вертолёт летит, мужик и на него не сел. Вот и всё.

– Что всё? – Марковна почесала за ухом, – утонул, поди?

– Конечно, – Таисия хмыкнула, – попал мужик на суд к богу, и сразу с претензиями, почему тот его не спас. А господь вот что сказал: «я тебе три раза помощь посылал».

– Таисия, давай, веди, попробую, иногда человеку простого общения хватит, чтобы силой зарядиться, – хлопнула в ладоши Мадам, – сколько денег возьму, не знаю.

– Тысяч пять, десять, по обстоятельствам, – быстренько подсказала Таисия, – ох, Мадам, все нервы мне вымотала, найду твой паспорт и не удивлюсь, если там будет написано Клавдия Генриховна Пупкина.

– Почему не удивишься?

– По фамилии, пупом земли себя мнишь.

– А вот и ошиблась, вдруг у меня там написано Анжелика Борисовна Швондер?

– И это того не лучше, долго думаешь и взвешиваешь, а жить надо стремительно, кто знает, сколько той жизни отмерено. Швондер? Где-то я это слышала? Ага, это из «Собачьего сердца» булгаковского. Знаю, знаю, твой любимый писатель. Тогда могла бы себя не Анжеликой, а Маргари-той назвать, вот только о Мастере твоём я что-то не слышала.

– Был, да весь вышел, – махнула рукой Мадам, – да и Мастером его на-звать сложно было, так, подмастерье.

– Ладно, чёрт с ними со всеми. Не забудь рассказать, как на свадьбе было.

– Да ничего особенного, всё как всегда, давай, зови, – Мадам встала и пошла в соседнюю комнату.

Глава 2

Зося Марковна

«Выходит, для этого дня я проработала учителем младших классов всю свою сознательную жизнь? Страшно подумать, сорок лет, как один день. Скольким же юным созданиям я дала путёвку в жизнь? Именно я стояла у истоков формирования их будущих личностей. Самым первым моим ученикам самим уже лет по сорок с хвостиком, многие уже внуков имеют. Все они для меня родненькие, никогда не выделяла любимчиков, вернее, не явно, были и такие ребятки, которые, всё-таки, были для меня самыми дорогими. Вот, например, Мишенька, Тихоня, так его прозвали одноклассники. Умный, прилежный, самым первым выучил таблицу умножения, никогда с места не кричал. Всё ему легко давалось, но он не задавался, глазёнки открытые, взгляд наивный и чистый. Представляла я, как он выучится, станет большим человеком. Но такое горе приключилось, старый, подслеповатый водитель на своём «Москвиче» всё мигом стёр, всё Мишенькино будущее. Это какой силы удар был, что мальчонка в одну сторону, а портфель и сумка со сменной обувью на другой стороне проезжей улицы оказались? Бог ему судья, поди, уже и сам на том свете, столько лет прошло, ответ перед создателем держит. Много в моём альбоме памяти фотографий ребятишек, рано ушедших из жизни, тридцать семь человеческих душ. Последняя Любушка, месяц, как похоронили, рак проклятый, тридцать один год, девочке жить да жить. А какая была певица! Голосок звонкий, задушевный, окончила консерваторию, в хоре пела. О, Господи, Господи! Грехи наши тяжкие, страшно, когда умирают молодые. Смерть должна приходить к тем, кто жизнь повидал или сам её об этом просит. Что ж я буду делать на пенсии? Может, вот и закончилась моя жизнь? Вставать с утра пораньше, тетрадки бесконечные, конспекты для себя – жизнь имела смысл, а теперь? А что ты растроилась, будешь книжки читать, на которые времени всё не хватало, по лесу гулять, да самое интересное и начинается! Ой, да не ври сама себе, оправдывая свою бесполезность. Завтра утром встанешь и будешь думать, чем себя занять. Актовый зал такой маленький оказывается, никогда раньше не замечала. А, может, это оттого, что народу в него набилось, вон, даже в дверях детки стоят, с цветами, бантами и всё ради тебя, самой старой учительницы в школе, которую сейчас с почётом провожают «на заслуженный отдых». Знали бы они, как тоскливо делается от этих слов. «Заслуженный» это конечно, но больше подходит «обязательный». Ну-ка, чего это глаза на мокром месте? Нечего слёзы лить! Хоть бы не заметил никто. Да поздно, племянник мой заметил, поморщился, сын сестры Евдокии, упокой господь её душу, такого красавца вырастила. Военный и сына своего в строгости и дисциплине воспитывает. «Алексей Дмитриевич» только так, а не иначе себя, сорванец называет. Три года его учила, шустрый, на месте не усидит ни минуты. А сейчас ему уже тринадцать, долговязый, нескладный, смешной, но послушный, отца по пустякам не сердит, не позорит. Спортом занимается и учится хорошо, а доброты душевной у него на весь класс хватит. От покойной бабки досталось ему это душевное богатство, а может, и от меня чуть-чуть. А я слёзы лью, стыдно за свою слабость, улыбаться надо. Заметили, всё-таки, у Алёшки лицо исказилось, переживает за меня. Что это гул стих? Все на меня смотрят, ну-ка, улыбнись, квашня старая.

Ох, спасибо тебе, Пал Семёнович, директор школы, тоже увидел, что я не могу слова сказать, сам что-то говорить начал. Батюшки, сколько слов хороших нашёл, помню, какой у него был смущённый вид, когда пригласил меня в свой кабинет и не знал, с чего начать, чтобы я в обморок не хлопнулась. «Зося Марковна, милый вы мой человек, видите ли, сейчас столько изменений в школьной программе, мы даже для первоклашек организовали кабинет информатики, будем учить основам компьютерной грамотности». Замолчал, чтобы подобрать слова, я сама пришла ему на помощь и сказала: «я всё поняла, Павел Семёнович, вы и так меня уже десять лет терпите». «Да что вы, Зося Марковна, почему же терпим, вы – прекрасный работник, детишки вас любят, точно бабушку родную». Сам понял, что ляпнул, покраснел, закашлялся, а я и рассмеялась, сама не знаю, почему. «Да вы не смущайтесь, я заявление в отдел кадров уже написала, понимаю, не угнаться мне за нововведениями, пора давать дорогу молодым. Помните, к нам на практику приходила девочка, Наташа Авдеева, она очень понравилась моим ребятишкам, уроки ведёт хорошо, живо и интересно. Она уже защитила диплом, вот с сентября её и берите, я ей позвоню, буду надеяться, что она ещё никуда не устроилась. За сим, позвольте откланяться, погода хорошая, весенний денёк прекрасный, ко-нец мая. Мы с моими первоклашками договаривались сегодня в парк идти, погуляем – поговорим». «Спасибо вам, Зося Марковна, чудесный вы человек». Не помню, как держалась, чтобы не расплакаться, пока в тот день гуляла с ребятами по парку. Хорошо, память не подвела, читала им стихи, они слушали, даже не баловались, как обычно, будто чувствовали, что расстаёмся. Вот так мой последний день на работе и прошёл. А потом – проводы на пенсию, как возьму альбом в руки, так снова и снова эта картина встаёт пред глазами. Год моего заслуженного отдыха, а душа так и не успокоится. Думала, не на отдыхаюсь, а уже и тошно от безделья. Одна встаю, одна ложусь, а ведь могла давно прабабкой стать, только господь не дал своих детей, неужели моя кровиночка мне бы помешала? С мужиком, без мужика вырастила. Сейчас бы полон дом внуков был, суета, гомон детский слуху приятен. Димкин Алексей хоть и заходит, но так, на минутку, не до меня, старухи, то тренировки, то погулять охота, уже, небось, и на девочек заглядывается. Нет, конечно, не обижают они меня, Дима – занятой человек, и то, нет-нет, заедет. Ворчу, это так, от одиночества. Серёжка, хоть, слава богу, ещё у меня есть, мой ученик, хороший мальчик, высоко взлетел, возглавляет какую-то фирму, привозил ко мне несколько раз свою жену, приятная молодая женщина, с образованием. Вот такой маленький список моих посетителей ну, и на том спасибо.

– Василь, тебе уже двенадцать лет, а всё никак не привыкнешь к дверному звонку, сразу кошки в дыбошки, когда раздаётся его трель. Ло-жись, старичок, спи, разве к нам приходят чужие? А если это, как обычно, сектанты, так у меня для них много вопросов припасено, а ответов ещё больше, они быстро от меня отстают, когда я начинаю им пересказывать идеи марксизма-ленинизма.

– Серёжа?! – Марковна открыла дверь, улыбнулась, – чудеса, я только что тебя вспоминала. Василь Василич, куда подевался, выйди, встреть гостя.

– Да ладно, Зося Марковна, он никогда меня не любил, – молодой мужчина улыбнулся, – но, не смотря на это, я принёс ему кое-что вкусненькое. Куда ставить пакеты?

– Зачем же ты так тратишься? У меня всего достаточно. Торт, фрукты, такое дорогое вино, спасибо, конечно, но мне одной столько не съесть.

– А холодильники для чего придумали? – Сергей был наигранно весел, – а вино – это же ваше любимое, будете пить потихоньку, оно от времени только лучше становиться.

– А если я люблю бриллианты больше вина, ты что, бриллиантам меня будешь одаривать?

– Вот выгорит моё дело, я вам не только драгоценности, личный лимузин предоставлю, – Сергей нагнулся и поцеловал руку Марковны.

– Я и водить-то не умею, поздно в шестьдесят один год учиться. Это не в шестнадцать.

– Я водителя личного дам, молодого, красивого.

– Вот уж это вообще ни к чему, куда мне ездить? В собес за пенсией?

– А что? Представьте, подъезжает к собесу лимузин, из него выходит обаятельная пожилая дама, ваши ровесницы попадают от зависти.

– Ну, шутник, – Марковна засмеялась, – господи, да в этом пакете вся моя пенсия! Витамины для кота, консервы, я видела в магазине, сколько они стоят! Не балуй старого ревнивца, он больше к ливерной колбаске привык. А что в этой красивой коробочке?

Сергей смутился, рука лежащая на столе дрогнула, Марковна замети-ла это и ждала ответа.

– Это тоже витамины, но для вас.

– Понятно, я тоже старуха, как и мой кот.

– Да что вы, – Сергей улыбнулся какой-то натянутой, неискренней улыбкой, – вашего оптимизма хватит на десяток молодых людей. Этот продукт изготовлен в Германии и считается практически средством от старости, фирма прекрасно зарекомендовала себя на мировом рынке, пол-ный курс этого препарата и организм омолаживается лет на десять- двенадцать, – поджав губы, Сергей помолчал несколько секунд, а потом продолжил, – вы начинайте принимать эти капсулы прямо с сегодняшнего дня, как и по-скольку написано в этой брошюре. На второй и третий курс я принесу. Вот увидите, за этим средством будущее, мы с вами, Зося Марковна, озолотимся. Только в этом бизнесе главное опередить конкурентов, бизнес вообще штука сложная, счёт идёт не на дни, а на минуты.

– Чем же я могу тебе помочь? – Марковна села на стул и, подперев щёку рукой, с недоумением посмотрела на Сергея.

– Я уже вложился в этот проект, но мне не хватает определённой суммы.

– Господи, да у меня и сбережений никогда не было, большая часть зарплаты на книги уходила. Я могу сдать их в букинистический магазин.

– Да бросьте вы, Зося Марковна, – Сергей досадливо махнул рукой, – сейчас это никто не читает, да и стоит всё копейки. История переписана.

Первый раз Марковна слышала в голосе Сергея столько пренебрежения. Его холодный, колючий взгляд, брезгливое выражение лица испугал учительницу. Вероятно, испуг отразился на её лице и в свою очередь охладил Сергея, он заискивающе улыбнулся и, сжав руки Марковны, лежащие на столе, уже прежним, ровным голосом сказал:

– Это всё не то, Зося Марковна, необходимая мне сумма денег на несколько порядков выше, причём в иностранной валюте.

Мужчина оглядел кухню, смерил высоту потолка взглядом и, потерев переносицу, окунулся в воспоминания:

– Как мы с ребятами любили приходить к вам. Помните, как вы поили нас чаем с ежевичным вареньем?

– Да-да, Серёженька, помню, – на глаза Марковны навернулись слёзы, – ты ещё капнул на рубашку и пятно расплылось, как от чернил. А помнишь, как на футбольном поле ты в шортиках и в майке грязной, ушастенький, конопатый, всё старался мяч в ворота команды из параллельного класса забить? Коленки сбитые, чумазый, но самый шустрый, на последней минуте победный гол забил. Мы с ребятами так хлопали, кричали вам: «молодцы». А ещё помнишь…

– Зося Марковна, – Сергей перебил поток воспоминаний учительницы, сжав её руки чуть сильнее, чем можно было, – мы с вами вволю повспоми-наем знаете где? В тёплых краях, на Канарах, к примеру. Только надо чуть постараться, кредит мне сильно поможет, но нужен залог.

– Я всё поняла, Серёжа, – Марковна высвободила свои руки из цепких рук Сергея, – что ж, надо так надо. Не хотелось бы мне на старости лет без крыши над головой остаться. Ты уверен, что всё будет в порядке?

– Да что вы, Зося Марковна, если бы не был уверен в успехе, разве я пришёл бы к вам? – Сергей всплеснул руками, – я каждый месяц буду га-сить проценты, а если вдруг, – Сергей поднял палец вверх, – подчёркиваю, вдруг что-то пойдёт не так, я продам свою машину, – он улыбнулся с сар-казмом, – она у меня две ваши квартиры стоит.

Вот сейчас бы и спросить старой женщине, почему бы ему сразу не продать его великолепную машину, но Сергей опередил:

– В любом бизнесе надо выглядеть респектабельно, поэтому машина мне очень нужна, а как же иначе? Дорогой мобильный телефон, – Сергей похлопал себя по отвороту пиджака, – костюм от Гучи.

– Да разве в этом дело?

– Конечно, – Сергей вскочил со стула и, сунув руки в карманы брюк, крутанулся на триста шестьдесят градусов, – тем, с кем я начинаю работать, нужен лоск, впечатление. Кто будет иметь дело с босяком? Они по моему виду должны сразу представить, что у меня, по меньшей мере, пару миллионов долларов в швейцарском банке отложено.

– Неужели разговор идёт о таких огромных деньгах? – Марковна ахнула.

– Подождите, Зося Марковна, скоро о миллиардах будем говорить, – Сергей поцеловал руку учительницы, – так я заведу за вами завтра? Без вас в банке ну никак нельзя.

– Хорошо, Серёженька, хорошо, завтра так завтра.

– Вот и прекрасно, побегу я, надо ещё в институт забежать, ректор уйдёт, а мне надо с ним кое-какие вопросы по поводу моей диссертации обсудить.

– И как же ты всё успеваешь? – покачала головой Марковна, – всё учишься и учишься, как был в школе прилежным, так им и остался, молодец. Скоро, поди, профессором станешь. А ещё на двух работах, я горжусь тобой.

– Это всё вам спасибо, Зося Марковна, вы меня старанию, целеуст-ремлённости научили.

Сергей, уже стоя в прихожей, поцеловал руку учительнице.

– А экзамены тяжело сдавать?

– А по поводу этого есть анекдот, – Сергей, не выпуская руку Марковны из своей, щёлкнул пальцами другой, – посылает господь Гавриила по-смотреть, чем студенты занимаются. Возвращается архангел с докладом, говорит, всё институтское общежитие зубрит, ночи не спит, а в двенадцатой комнате вино рекой, гуляют, танцуют. Второй раз посылает господь архангела, тот возвращается и докладывает, во всём общежитии всё, как и было, зубрят, друг у друга конспекты переписывают, а в двенадцатой комната ещё шумнее, песни горланят, пьют, танцуют. В третий раз посылает господь своего помощника, тот приходит и рассказывает: «всё общежитие по-прежнему зубрит, а в двенадцатой комнате истово тебе, господь, молятся». «Вот двенадцатой комнате и помогу». Вот так, и я бога не забываю, в церковь хожу и всегда свечку ставлю. Василь Василич, прощай, уважаемый, Зося Марковна, завтра я в девять ноль-ноль подъеду.

Закрыв дверь за Сергеем, Марковна подошла к окну, выходящему во двор и когда её ученик приветственно помахал ей от своей машины, помахала ему в ответ. Лёгкая тень беспокойства в душе она отогнала очередными воспоминаниями о своих милых, заботливых учениках.

– Ну, как же так, тёть Зося? Почему вы со мной не посоветовались? – племянник Марковны Дмитрий стукнул кулаком по скамейке.

– Господи, Димочка, ну кто же знал? Ведь я его ещё вот таким помню, на моих глазах вырос, учила его честности и порядочности.

Старая женщина теребила в руках носовой платочек.

– Плохо учили значит, плохо вдалбливали.

– Как я боялась на старости лет без крыши остаться, – женщина уткнулась лицом в ладони, – не зря говорят, кто чего боится, то с тем и приключиться.

– Значит, не боялись, раз мне раньше ничего не сказали, мне, самому близкому человеку, – Дмитрии резко поднялся и, бросив взгляд на тётку, снова сел на скамью, представляя, что сейчас творилось в душе старой женщины, – ну, не надо плакать, слезами делу не поможешь. Где же вы были эти три дня?

– На вокзале, – Марковна разрыдалась в голос.

– Господи, ещё не лучше, почему ко мне не пришли? А вещи где?

– Новые хозяева уже замки поменяли, соседу заплатили, он мои пожитки в свой гараж увёз.

– И что, никто из соседей не спросил, что происходит? Ведь вы же там всю жизнь прожили?!

– Да не помню я, – Марковна всхлипнула, – кто-то спрашивал, за сколько продала, а я только улыбалась, как дура, ну не скажу же я, что меня мой ученик облапошил.

– А надо было! Кричать надо было об этом!

– Даже Васька мой издох от горя, – Марковна снова разрыдалась в голос, обида и горечь захлестнули её с новой силой.

– Так, решено, будете жить у меня, а я попробую разобраться в этой ситуации своими силами. Обещать положительного результата не могу, всё нынче куплено, закон только в армии остался, устав называется.

– Уж если в армии порядка не будет, кто же нас от фашистов защитит?

– От каких фашистов? Война уже шестьдесят лет назад кончилась.

– А я всех врагов фашистами называю, страшное было время.

– В каждом столетии есть свои страшные времена, чем сейчас лучше? Цивилизованное общество, мать их, пожилого человека на улицу выставили из собственной квартиры. Внутренние враги пострашнее внешних, тех хоть видно. Всё, мой дом, твой дом, пойдём, в твоей новой комнате порядок наводить будем.

– Что ты, что ты, зачем же я вас стеснять буду, – замахала головой Марковна.

– Вот те раз, мы же у вас единственные. Как я свою тётку на улице оставлю? Галчонка моего не бойтесь, она только с виду строгая, но тут такой случай.

Марковна представила, что будет каждый день видеть эту высокомерную особу, которую племянник с нежностью называл «Галчонок». Всегда на высоченных каблуках, будто на ходулях, эта дамочка никогда не была приятная Марковне. Но природная тактичность помогала ей при встречах с женой племянника быть вежливой.

– Нет, Дима, не могу я с вами жить, лучше в дом престарелых меня оформи, может, мои учительские заслуги какую-нибудь роль сыграть.

– Да ты что? Фильмов американских насмотрелась? Это у них там всё чистенько да свеженько, а в наших тараканы вместо собак постояльцам тапочки носят.

– Зато ни от кого зависеть не буду, обед по расписанию.

– Об обеде думает, разве голова нужна, чтобы только о еде думать?

Понял, что переборщил, Марковна вдруг перестала плакать, затаилась, затихла, только лицо покрылось красными пятнами. «Этого ещё не хватало, давление у тётки подскачило, ещё удар хватит». Племянник обнял женщину за плечи и, качаясь из стороны в сторону вместе с ней, по-целовал её в висок.

– Кто-то мудрый сказал: «независимость незаметно может перерасти в одиночество».

– Ругай, ругай, меня, Дима, я этого заслуживаю.

– Ни ругать, ни учить вас я не собираюсь. А вот выход из создавшейся ситуации я нашёл.

– И какой? – тихим безжизненным голосом сказала Марковна, – с балкона вниз головой сигануть?

– Глупость несусветная, вы ещё поживёте и увидите, как возмездие свершиться над тем, кто заставил вас всё это испытать.

– Да где же его искать? Я уже все телефоны, что он мне давал, обзво-нила, нигде его нет – ни дома, ни в офисе. Да, наверное, уже и в городе. Кто знает, какие у него проблемы случились, может, задолжал кому.

– Помнишь мою любимую поговорку? – Дмитрий усмехнулся и прижал тётку к себе, – бесполезно убегать от снайпера, умрёшь уставшим, а я и есть снайпер. Поехали, тётка, пока Алёша из школы не пришёл, не люблю на ходу придумывать. Есть у меня одно замечательное местечко, там и будешь жить.

– Бабуля!

Долговязый подросток подбежал к машине и, открыв дверцу, обнял женщину. Слёзы застили глаза Марковны, благо платок был под рукой.

– Ты чего плачешь?

– Да это так, Алёшенька, Василий мой сдох.

– Так он ведь ещё не старый был, – подросток распрямился и сочувственно посмотрел на Марковну.

– По нашему, по-человечески, он уже был глубоким стариком. Кошачий год, как наши девять, вот и считай, ему было уже двенадцать.

– Значит, сто восемь.

– Вот, видишь, совсем старичок.

– Ну, ты не грусти, я загляну к тебе как-нибудь, на днях.

Дмитрий вставил ключ зажигания, мотор ровно заурчал.

– Ой, Алёшенка, я сейчас не у себя дома живу, квартиру сдала студентам, пенсия маленькая, сам понимаешь.

– А сама к нам переедешь? Это здорово, наконец-то я твоих замечательных пирожков наемся, – подросток прижал руки к груди и, закатив глаза, облизнулся.

– Да нет, мой хороший, я к подруге переехала, она одинокая, вместе нам веселее будет. В гости тебя, пока не приглашаю, чуть погодя. Не обижайся, ладно?

– Да что ты, бабуля, я всё понимаю, но пирожки обещай, замётано?

– Замётано, – засмеялась Марковна.

– Так, шагом марш домой, скоро мать придёт, в магазин сходи, она записку оставляла.

– Есть, – подросток козырнул, как настоящий солдат и подмигнул Марковне, – ты только не болей.

– Стараюсь, Лёшенька, стараюсь.

– Лихо ты про подругу придумала, – улыбнулся Дмитрий.

– Я же детей учила сочинения писать, самой тоже пригодилось, – губы Марковны дрогнули и снова слёзы обиды начали душить бедную женщину.

– Ну, не плачь, откинься на спинку и успокойся, всё образуется, кто знает, на каком несчастье счастье нарождается.

Машина тронулась с места, но в боковом зеркале Марковна видела, как подросток долго стоял и смотрел им вслед, пока машина не скрылась за поворотом. Выехали за город, асфальтированная дорога была ровной, как стекло, так что Марковну укачало. Сколько она вздремнула, не знала, открыла глаза, когда машина сделала крутой поворот.

– Природа-то какая, красота! Где мы?

– Это, тётка, посёлок для бедных, – усмехнулся Дмитрий.

– Вижу, дома, будто с обложки журнала.

– У меня, конечно, фазенда поскромнее, но тоже ничего.

– А почему фазенда? Это вроде название поместья из импортного се-риала?

– Это наша местная Рублёвка, как в Москве. И мне удалось кой-какой кусочек земли тут урвать, домишко построил, чтобы было где отдохнуть от всего и от всех.

– Галочка, поди, довольна, вон как тут дышится хорошо.

– Ни она, ни Лёшка об этом ничего не знают.

– Как же, Дима, ты их ни разу сюда не привозил? – Марковна удивлённо посмотрела на племянника.

– Я же сказал, это моё место отдыха от всех и от всего, – Дмитрий нахмурил брови, – у меня квартира рядом с работой, а жена начнёт сады-огороды разводить, а мне это на дух не надо. Ты же знаешь, не пахарь я.

Вот уйду на пенсию, тогда может быть.

– У, тебе до пенсии ещё далеко.

– Дом я на Алексея записал, сама понимаешь, время смутное, тяжёлое, кто знает, что может случиться.

– Господи, да что ты говоришь? Вам только жить да жить.

– Так-то оно так, но всё-таки. Вот и приехали.

Двухэтажный коттедж в окружении здоровенных сосен едва выглядывал своей черепичной крышей из-за высокого кирпичного забора. Нажав кодовый замок на калитке, Дмитрий гостеприимно распахнул её и жестом указал Марковне следовать за ним. Выстланные брусчаткой дорожки, аккуратно подстриженные кустарники, будто в кино про красивую жизнь.

– Господи, вот это да! – всплеснула руками Марковна, – какие хоромы!

– Заходи, заходи, – Дмитрий тихонько подтолкнул женщину в дверь.

Оглядев большую прихожую, Марковна приложила руки к груди:

– И сколько мне можно будет тут жить?

– Да хоть всю жизнь, – Дмитрий развёл руки в стороны, – я же тебе говорю, у меня нет времени сюда часто наведываться. Конечно, мои знакомые ребята придумали кой-какие приспособления, ну, там, свет включается, в разное время, телевизор, музыкальный центр. Но всё равно, не жилой дом, у лихих людей на это особый нюх. Ладно, если просто ограбят, а то ведь и поджечь могут, сгорят тогда все мои вложения. Вот за той картиной сейф вмонтирован, там документы на дом.

– А приедешь отдохнуть с друзьями, а тут я, старая перечница.

– Ты погляди сколько комнат, – Дмитрий обнял тётку и прижал к своей груди, – даже если и приеду, мы с мужиками тебя не побеспокоим, дай бог просто друг друга тут найти.

Услышав, как начали вздрагивать от плача плечи Марковны, он тихонько погладил её по голове и прошептал на ухо:

– Не плачь, не стоит это всё твоих слёз, слишком мало мы живём на этом свете, чтобы отворачиваться от тех, кто нуждается в нашей помощи. Как же потом перед судом господним предстать да снисхождения к себе просить, если всю жизнь свиньёй прожил. А суд тот строгий будет, господь по делам нашим нам грехи и отпускает.

– Не думала я, что ты в бога веруешь. Неужели и в церковь ходишь?

– Пока до этого дело не дошло, может, это откровение мне позже придёт. Как говорит мой генерал: «чем ближе человек к богу, тем сильнее одолевают его демоны». Я – боевой офицер и мне приходилось убивать, хотя я и не был до конца уверен, что это были враги. Просто не хотелось пулю в спину получить. Да и не только этот грех на мне, когда столько раз сталкиваешься со смертью, раздумья всякие в голову лезут. Нет-нет, да позволю себе интрижку, чтобы отвлечься. Не осуждай меня за это.

– Не мне тебя судить, – Марковна обняла племянника.

– Я рассказываю тебе об этом, чтобы ты меня в агнцы божьи не записала. Садись, буду инструкции давать.

Дмитрий сел в одно из кресел, поставленных в полукруг перед камином, достал из кармана сотовый телефон, подождал, пока Марковна оденет очки.

– Вот, это телефон, у Лешки видела такой же? Вот эта кнопка, когда он зазвонит, нажмёшь, будешь разговаривать, эта кнопка выключать. Заряжать, вот эта коробочка со шнуром, когда вот здесь, видишь табло, один квадратик останется. Он сам напомнит о том, что покушать бы не мешало, начнёт попискивать. В ванне халаты, полотенца в шкафу, потом покажу, как боллер включается, чтобы воду греть. Лучше его выключай, когда нужды в кипятке не будет, техника всё-таки, вдруг замкнёт. В холодильнике еда кой-какая есть, завтра после нотариуса приеду, ещё привезу.

– А зачем тебе к нотариусу?

– Подпишу бумагу, если со мной что случится, чтобы Лёшка не смел тебя выгнать, пока, – он запнулся, – твой последний час не придёт, кто знает, как самостоятельность людей меняет. Это сейчас он – паинька послушный, а вырастет? Ребят пришлю, чтобы они всю свою хитрую сигнализацию отключили, а то музыка заорёт, напугаешься. Вещи твои сегодня же из соседского гаража доставят, есть у меня товарищ, фирма у него по грузоперевозкам. Скомандуй, пусть они всё в мансарду занесут, там есть комнатка пустая, думаю, всё поместится, как устанешь от моего евростандарта, так поднимешься наверх, посидишь в своих креслах, душа отдохнёт. Не тяжело будет по лестнице подниматься? Может, внизу комнату освободим?