Читать книгу: «Человек в лабиринте», страница 2

Глава вторая

1

В лабиринте Мюллер анализировал ситуацию и прикидывал свои возможности. На экранах видеонаблюдения были видны корабль, пластиковые купола и мельтешение крохотных фигур. Теперь он жалел, что не смог разобраться, как управлять устройствами наблюдения, так как сейчас интересующая его часть изображения была расплывчатой. Но он был доволен тем, что в его распоряжении есть хотя бы такая техника. Очень многие механизмы в городе давно перестали работать, потому что в них рассыпались какие-то важные узлы. Но его поражало то, что огромное количество их сохранило свою трудоспособность в течение стольких веков, и их состояние свидетельствовало о величии техники их создателей. Мюллер понял лишь немногие из них и хотя научился ими пользоваться, но был уверен, что использует очень немногие из тех возможностей, что в них заложены.

Он следил за туманными изображениями ближних своих – людей, занятых обустройством лагеря на равнине, и размышлял, какую новую пакость они ему приготовили.

Он сделал все, чтобы стереть за собой любые следы, когда стартовал с Земли. Взяв в аренду звездолет, он неверно заполнил маршрутный лист, указав, что летит на Сигму Дракона. Во время полета ему пришлось отметиться на трех станциях слежения, но на каждой из них он зарегистрировался как совершающий облет Галактики, и маршрут он старательно обдумал так, чтобы никто не мог знать, куда он попадет.

Самая обычная регулярная проверка данных станций слежения должна была выявить, что все три его отчета ложны, однако он рассчитывал, что до ближайшего контроля успеет закончить маршрут и исчезнуть. Судя по всему, ему это удалось, поскольку в погоню за ним не послали скоростные корабли-перехватчики.

Выйдя из искривления пространства вблизи планеты Лемнос, он выполнил последний отвлекающий маневр: оставил корабль на орбите и спустился на планету в капсуле. Термическая бомба взорвала ракету и разбросала ее микроскопические оплавленные обломки на миллионы орбит. Нужен был какой-то поистине фантастический компьютер, чтобы установить источник этих частиц. Бомба была запрограммирована так, что на каждый квадратный метр взрываемой поверхности приходилось пятьдесят фальшивых векторов, а такое через небольшой промежуток времени сводит на нет работу трассеров. Времени же Мюллеру требовалось немного – лет шестьдесят. С Земли он улетел почти шестидесятилетним и в нормальных условиях мог бы рассчитывать еще по меньшей мере на сотню лет полноценной жизни, но здесь, на Лемносе, без врачей, пользуясь лишь услугами далеко не лучшего диагноста, он знал, что будет счастливчиком, если дотянет до ста десяти – ста двадцати максимум. Шестьдесят лет одиночества и спокойная смерть в изоляции – вот все, чего он ждал от судьбы. Однако в его тихий уголок вторглись пришельцы. Как они его выследили?

Он пришел к выводу, что выследить его они не могли. Во-первых, он использовал все возможные средства предосторожности. Во-вторых, нет никакой причины, чтобы за ним гнались. Он не совершил ничего такого, за что его стоило преследовать, ловить и возвращать на Землю, в руки правосудия. Он просто человек, жестоко страдающий от непонятной, но незаразной болезни, из-за которой всем людям стало противно встречаться с ним, и потому на Земле наверняка рады, что избавились от него. Там он был живым укором для всех, концентратором вины и жалости, темным пятном на совести всей планеты. Он понимал, что его изоляция для них величайшее благодеяние. Поэтому они не станут совершать никаких усилий, чтобы отыскать существо, столь им ненавистное.

И все же – кто эти пришельцы?

Он полагал, что археологи. Мертвый город на Лемносе интересует их, притягивает их к себе. Однако он надеялся, что ловушки лабиринта если и не отбили еще у них всякую охоту к исследованиям, то обязательно отобьют ее. Город был обнаружен более ста лет назад, но потом планету избегали по весьма конкретным причинам. Он сам видел останки тех, кто пытался проникнуть в лабиринт. Если он и попал сюда, то только потому, что, доведенный до отчаяния, не боялся смерти. Кроме того, огромное любопытство толкало его вперед, заставляя проникнуть в сердце лабиринта и разгадать эту тайну. К тому же только в лабиринте он и видел свое убежище, проник сюда и поселился здесь. Он тут обосновался, но вот появились пришельцы.

«Им сюда не проникнуть», – сказал Мюллер самому себе.

Удобно устроившись в центре лабиринта, он располагал достаточным количеством уцелевших приспособлений, показывающих хотя и не совсем резко, но зато бесперебойно. Таким образом, он видел, как перемещаются из зоны в зону животные, на которых он охотился. В какой-то степени он мог держать под контролем ловушки лабиринта, которые были, по сути, всего лишь пассивными ловушками и, однако, могли пригодиться в борьбе с каким-либо врагом. Уже не раз, когда хищные звери размером со слона пытались пробраться к центру лабиринта, он сбрасывал их в глубокий колодец в зоне D. Теперь он спрашивал себя, какие средства он готов применить против людей, если они заберутся так далеко, и не находил ответа. По сути, люди не вызывали в нем ненависти: он лишь хотел, чтобы они оставили его наедине с тем, что могло восприниматься как покой.

Его глазами были камеры. Он поселился в низком шестиугольном помещении – судя по всему, одной из жилых квартир в центре города – со встроенными в стену экранами видеонаблюдения. Более года он выяснял, какие части лабиринта соответствуют изображениям на экране. Шесть экранов в самом нижнем углу показывали участки зон от A до F. Камеры крутились на 180°, позволяя из укрытия наблюдать участки, примыкающие к выходам из других зон. Поскольку лишь один вход в каждую зону был реально проходим, а остальные были фактически смертельными маршрутами, то он спокойно мог наблюдать и контролировать зверей, которые в поисках пищи перемещались из зоны в зону. То, что происходило у ложных входов, его не интересовало. Упорно пытающихся проникнуть через них ждала только смерть.

В верхнем ряду экраны с седьмого по десятый вроде бы давали изображения зон G и H, наиболее близких к наружной стороне, самых больших и самых опасных. Мюллер решил не рисковать и не проникать в них для подтверждения этой гипотезы. Его вполне удовлетворяло и то, что он видит на этих экранах изображения и наиболее удаленных мест лабиринта. Нет смысла, думал он, нарываться на неприятности только затем, чтобы детально исследовать ловушки. Одиннадцатый и двенадцатый экраны показывали пейзаж вне пределов лабиринта – равнину, оккупированную недавно прибывшим кораблем.

Немногие из все еще действующих устройств имели для него такую информационную ценность. Посреди центральной площади города стоял под защитным зонтиком из хрусталя двенадцатигранный камень рубинового цвета, и внутри него тикал какой-то механизм. Мюллер предполагал, что это атомные часы, отмеряющие время в единицах, принятых в то время, когда они были спроектированы. Камень подвергался определенным изменениям: рубиновая поверхность мутнела, приобретала цвет граната, а то и черный, сам же камень перемещался на своем основании. Мюллер старательно регистрировал все изменения, но еще не понял их причин. Эти метаморфозы происходили не случайно, но их ритмику и последовательность он понять не мог.

На каждом из углов этой восьмиугольной площади стоял плавно сужающийся кверху металлический столб высотой примерно в шесть метров. Эти столбы медленно поворачивались на протяжении всего года. Мюллер знал, что полный оборот они делают каждые двадцать месяцев, то есть за то время, которое занимает у Лемноса один оборот вокруг Солнца, но подозревал, что эти пилоны имеют какой-то более глубокий смысл. Он не раз пытался тщательно исследовать эти сверкающие пилоны, но безрезультатно.

На улицах зоны A на равных расстояниях располагались клетки с прутьями, выполненными из материала, напоминающего алебастр. Но ему не удалось никаким способом открыть их. И однако дважды за эти годы он видел, что прутья втянуты и клетки распахнуты. Первый раз они были открыты на протяжении трех суток, а потом, ночью, когда он спал, прутья вернулись на место. Несколько лет спустя клетки снова раскрылись. Он попытался не спускать с них глаз, стремясь узнать секрет этого механизма. Но на четвертую ночь стоило ему задремать, как они закрылись.

Не менее таинственным был акведук. Вдоль всей зоны B проходил замкнутый и выполненный словно бы из оникса желоб, от которого через каждые пятьдесят метров торчал загнутый вниз кусок трубы. Когда он подставлял под открытый конец трубы емкость, начинала течь чистая вода. Когда же он попытался сунуть в трубу палец, оказывалось, что отверстия там нет. Вода словно бы просачивалась через какую-то проницаемую каменную пробку, он считал это невозможным, но радовался, что обеспечен чистой, почти родниковой водой..

Его все еще изумляло, как много уцелело в этом сверхдревнем городе. Археологи после исследования артефактов и скелетов пришли к выводу, что разумные существа исчезли тут более миллиона лет назад, даже, может, пять-шесть миллионов. Он, хотя и был археологом-любителем, научился определять возраст окружающего. Найденные на равнине ископаемые останки были невероятно древними, а внутренние стены города свидетельствовали, что лабиринт относится к тем же временам, что и эти останки.

И все-таки бóльшая часть города, построенного до зарождения и эволюции человека на Земле, казалась не тронутой временем. Возможно, частично этому способствовал климат – исключительно сухой, здесь не было никаких бурь, не шли дожди – по крайней мере те девять лет, которые Мюллер здесь находился. Однако даже только ветер и гонимый ветром песок за миллионы лет могли бы изрезать стены и мостовую, но и следов их воздействия не было заметно. Песок даже не скапливался на плитах улиц. Мюллер знал почему. Скрытые механизмы содержали все в идеальном состоянии, всасывая любую грязь. Он собрал несколько горстей земли в садах и разбросал ее. Пару минут спустя она начала ползти и исчезла в щелях, приоткрывшихся у основания зданий и тут же сделавшихся снова невидимыми.

Скорее всего, под городом раскинулась огромная сеть каких-то неведомых механизмов – нетленные сохраняющие устройства, защищающие город от челюстей времени. У Мюллера не было подходящего оборудования, чтобы взломать мостовую, твердости которой не могло ничто противостоять. Самодельными инструментами он начал копать в саду, надеясь таким образом добраться до этих подземелий, но хотя и выкопал яму глубиной в три метра, а при второй попытке еще глубже, он не нашел ничего, кроме почвы. Однако скрытые стражи, безусловно, существовали – какая-то техника обеспечивала работу видеонаблюдения, чтобы улицы оставались чистыми, чтобы стены не крошились и чтобы смертоносные ловушки всегда ждали наготове.

Трудно было вообразить, что за раса выстроила такой вот город – способный существовать миллионы лет. Еще труднее было представить, от чего такие существа вымерли. Если исходить из того, что окаменелости, найденные в захоронениях за пределами лабиринта, и были его строители, то город построили гуманоиды небольшого роста (около полутора метров), очень широкие в плечах, с длинными руками, оканчивающими гибкими пальцами, и ногами с двумя суставами.

Следов такой расы не было найдено ни на одном из известных миров; возможно, они перебрались в какой-то отдаленный уголок галактики, еще не посещенный человеком. Или же, возможно, вообще не путешествовали в космосе, развивались на этой планете и погибли все здесь же, на Лемносе, оставив этот город своим единственным памятником.

Кроме города, ничто на планете не свидетельствовало о том, что некогда она была населена, хотя захоронения находили даже в тысяче километров от него, но чем дальше от лабиринта, тем реже. Возможно, за прошедшие века остальные города исчезли с поверхности Лемноса, и сохранился лишь этот. Или же укрытие, рассчитанное на миллион существ, было на Лемносе единственным городом. Теперь ничто не свидетельствовало о существовании других некогда населенных пунктов. Сама идея лабиринта подсказывала, что перед своим исчезновением это племя заперлось в твердыне, чтобы спастись от грозного неприятеля; но Мюллер знал, что это только домысел. Вопреки всему он не мог избавиться от впечатления, что лабиринт появился из-за какого-то сбоя в развитии цивилизации, как следствие всеобщей паранойи, а не из-за внешней угрозы.

Не получилось ли так, что сюда вторглись некогда чужаки, для которых преодоление лабиринта не представляло никакой сложности, и перебили всех жителей города, после чего очищающие механизмы убрали с улиц кости? Проверить это было невозможно. Попав в город, он застал его тихим и мертвым, как будто здесь никогда не было никакой жизни – город автоматов, пустой, безупречный. Лишь животные населяли его. Мюллер насчитал примерно двадцать видов млекопитающих. Травоядные животные паслись в городских садах, а хищники жили в заброшенных домах и на охоту выходили в парки. Экологическое равновесие здесь было совершенным. Этот город напоминал ему Вавилон пророка Исайи: но будут обитать в нем звери пустыни, и домы наполнятся филинами; и страусы поселятся, и косматые будут скакать там.

Теперь этот город принадлежал Мюллеру. Он мог до конца жизни заниматься исследованием его тайн.

Попытки проникнуть в город совершали не только люди Земли. Входя в лабиринт, Мюллер не мог не увидеть тех, кто не преуспел. В зонах H, G и F лежало довольно много скелетов людей. Три человека добрались до зоны Е, а один даже до зоны D. Но он весьма удивился, обнаружив кости неведомого происхождения. В зонах H и G встречались скелеты крупных, напоминающих драконов созданий, все еще прикрытые клочьями скафандров. Если когда-нибудь любопытство одержит победу над страхом, он может вернуться туда, чтобы взглянуть еще раз. Ближе к центру лабиринта лежало изобилие останков самых разнообразных существ, в основном человекоподобных, но заметно отличающихся от людей. Он не мог и догадываться, как давно прибыли сюда эти создания; могут ли лежащие открыто скелеты сохраняться даже в таком сухом климате более нескольких веков? Эта галактическая помойка была для Мюллера отрезвляющим напоминанием о том, что он превосходно знал: что несмотря на то, что человечество за двести лет исследования Галактики не встретило никакой иноземной разумной расы, во Вселенной полно других разумных существ и рано или поздно встреча с кем-нибудь из них произойдет. На кладбище костей на Лемносе присутствовали останки по меньшей мере двенадцати различных рас. Этот факт усиливал гордость Мюллера тем, что лишь ему удалось проникнуть в сердце лабиринта, но существование множества разумных рас, вышедших в космос, его не радовало. Он предпочел бы и с людьми никогда не встречаться.

Первые несколько лет он удивлялся, почему останки вообще остаются в лабиринте. Он знал, что механизмы города безжалостно устраняли любой мусор – как пыль, так и кости съеденных им животных. Но скелеты потенциальных захватчиков лабиринта оставались. Почему такое отклонение от опрятности? Почему исчез труп животного размером со слона, попавшего в энергетическую ловушку, но продолжали лежать останки дракона, убитого этой же ловушкой? Потому что дракон обладал защитной одеждой, а значит, был разумным? Мюллер понял, что уборщики обходят стороной только трупы разумных существ.

В качестве предостережения. Оставь надежду всяк сюда входящий.

Эти скелеты – один из видов оружия в психологической войне, которую вел с каждым пришельцем бездумный и бессмертный дьявольский город. Они должны были напоминать: смерть подстерегает здесь повсюду. Как именно город определял, какие трупы убирать, а какие не трогать, Мюллер не знал, но не сомневался, что какая-то методика существует.

Сейчас он смотрел на экраны. Следил за суетой крохотных фигурок возле космического корабля.

«Пусть только попробуют войдут, – думал он. – Город много лет никого не убивал. Уж он-то ими и займется. Я в безопасности».

И еще он знал, что даже если они доберутся до него, то надолго тут не задержатся. Его недуг оттолкнет их. Может, им и хватит ловкости одолеть лабиринт, но им не справиться с тем, что сделало Мюллера отверженным среди сородичей.

– Убирайтесь прочь! – произнес он вслух.

Услышав рокот двигателей, он вышел наружу и увидел, как площадь пересекает движущаяся тень. Значит, они обследуют лабиринт с воздуха. Он спешно вернулся обратно, посмеявшись в душе над инстинктом, повелевшим ему спрятаться. Разумеется, они способны отыскать его, где бы он ни находился. Экраны наблюдения подскажут им, что в лабиринте живет человек, и они, конечно, постараются наладить с ним связь, даже не зная, кто он. А затем…

Он оцепенел от внезапно навалившейся на него тоски. Пусть они придут. Он снова сможет разговаривать с людьми. Забыть об одиночестве.

Он хотел, чтобы они пришли.

Всего лишь мгновение. Мимолетное желание вырваться из одиночества подавила логика: леденящее осознание того, что случится, если он снова предстанет перед ними. «Нет, – подумал он. – Не подходите! Или погибнете все в лабиринте! Держитесь подальше! Не приближайтесь! Не подходите!»

2

– Прямо здесь, внизу, Нед, – сказал Бордман. – Это, должно быть, он. Видишь точку на этом экране? У этого объекта правильная масса, правильная плотность и вообще все сходится. Один-единственный живой человек; это должен быть Мюллер.

– В самом сердце лабиринта, – сказал Раулинс. – Ему действительно удалось проникнуть туда.

– Как-то удалось.

Бордман всмотрелся в изображение на экране. С высоты нескольких километров структура внутренней части города просматривалась весьма четко. Он различал восемь зон, каждая со своим характерным стилем застройки; были хорошо видны площади и бульвары, острогранные стены, хитросплетение улиц, закручивающееся в головокружительный чужеродный узор. Зоны были концентрическими по отношению к широкой площади посередине всего этого, и детектор массы на разведывательном самолете обнаружил Мюллера среди невысоких зданий к востоку от этой площади. Но никаких проходов из одной зоны в другую Бордман найти не смог. Казалось, что все состоит из тупиков, и наметить путь по наблюдениям с воздуха не удавалось. А каково же пытаться сделать это, идя по земле?

Бордман знал, что это почти невозможно. В информационной системе корабля были подробные отчеты всех предыдущих неудачных экспедиций. Бордман собрал всю информацию о проникновении в лабиринт, какую смог, и почти все из этого не обнадеживало, за исключением лишь одного несомненного факта: Ричарду Мюллеру это удалось.

– Наверное, это звучит наивно, Чарльз, – сказал Раулинс, – но почему бы нам просто не опустить самолет-разведчик и не посадить его прямо на центральной площади?

– Сейчас я тебе покажу.

Он отдал распоряжение. От корпуса самолета отделился робот-зонд и начал падать на город. Бордман и Раулинс следили за его полетом, пока он не оказался на высоте нескольких десятков метров над крышами зданий. Сквозь его фасеточный глаз они получили изумительно четкое изображение строений внизу, так что можно было рассмотреть даже замысловатую фактуру поверхности большей части каменной кладки. Внезапно робот-зонд исчез. Блеснуло пламя, взметнулся клуб зеленого дыма – и больше ничего не стало.

– Все осталось, как прежде. Весь этот район по-прежнему прикрывает экран. Все, что приближается сверху, сжигается.

– И даже если птица…

– На Лемносе нет птиц.

– А дождь? Что-либо, падающее на город…

– На Лемносе нет осадков. По крайней мере в этом полушарии. Защита не пропускает ничего постороннего. Это нам известно со времен первой экспедиции. Некоторые смельчаки установили это самым печальным способом.

– Даже не попытавшись отправить сначала робот-зонд?

– Если ты видишь посреди пустыни на мертвой планете покинутый город, – с улыбкой заметил Бордман, – то без опасения пытаешься в этот город проникнуть. Вполне объяснимая ошибка – но Лемнос ошибок не прощает.

Он жестом приказал снизиться, и самолет стал опускаться, следуя вдоль внешнего вала лабиринта. Затем поднялся немного выше и завис над центром города, проводя фотосъемку. В многочисленных зеркалах отражался блеск местного светила, совсем не похожего на Солнце. Бордмана охватила ужасная тоска. Они снова и снова пролетали над городом, дополняя новыми деталями заранее заготовленную схему, и Бордман вдруг обнаружил, что в раздражении желает, чтобы на следующем проходе поток света ударил от зеркал в самолет и обратил их всех в пепел, избавляя от необходимости выполнять это задание. Он потерял интерес к оттачиванию мелких деталей, и слишком много деталей стояло здесь между ним и его целью. Говорят, что нетерпение – признак молодости, и чем старше человек становится, тем безмятежнее и хитроумнее плетет он паутину своих планов, но сейчас Бордман поймал себя на том, что ему хочется завершить это задание как можно скорее. Отправить какого-нибудь робота, который на гусеничном ходу проломится через лабиринт, схватит Мюллера и выволочет его наружу. Чтобы сказать ему, чего от него хотят, и заставить согласиться выполнить это. И тогда можно будет тут же умотать обратно на Землю. Но этот настрой прошел. Бордман снова ощутил себя хитрым лисом.

Капитан Хостин, которому предстояло отправить в этот лабиринт людей, пришел засвидетельствовать свое почтение. Он был невысоким, толстоватым, с плоским носом и бронзовым загаром, а мундир на нем смотрелся так, будто вот-вот соскочит с левого плеча. Бордман знал, что он человек дела, готовый рискнуть двадцатью жизнями, в том числе и своей собственной, лишь бы добраться до сердца лабиринта. Он покосился на экран перед лицом Бордмана и спросил:

– Узнали что-нибудь новое?

– Ничего. Так что предстоит поработать.

– Идем уже на посадку?

– Да, пожалуй, – сказал Бордман и посмотрел на Раулинса. – Если только ты не хочешь еще что-нибудь уточнить, Нед.

– Я? Ох, нет-нет. Это… ну, я подумал, а следует ли нам вообще входить в лабиринт? Может, удастся выманить Мюллера, поговорить с ним снаружи…

– Нет.

– Не получится?

– Нет, – категорично отверг Бордман. – Первое: Мюллер не выйдет по нашей просьбе. Он нелюдим. Ты забыл об этом? Он живьем похоронил себя здесь, чтобы оставаться как можно дальше от человечества. С чего бы ему к нам выходить? Второе: выманивая его, нам придется слишком многое рассказать ему о том, чего мы от него хотим. А в этой игре, Нед, раскрывать карты с самого начала – неправильная стратегия.

– Не понимаю, о чем вы.

– Допустим, мы будем действовать в соответствии с твоим планом. Что мы скажем Мюллеру, чтобы выманить его из лабиринта?

– Ну… что прибыли с Земли специально за ним, чтобы он помог нам в ситуации, опасной для всего человечества. Что мы наткнулись на расу чуждых существ, с которыми не можем наладить контакт, а это крайне необходимо, и только он один способен помочь. Так как мы… – Раулинс прервал себя, будто бы сам осознал бессмысленность своих слов. Его щеки чуть порозовели. Он хрипло продолжил: – Разве для Мюллера это будет недостаточным аргументом?

– Вот именно. Один раз Земля уже посылала его в мир чужаков, и те разрушили его жизнь. Вряд ли он захочет попробовать это еще раз.

– Так как же можно склонить его к тому, чтобы он нам помог?

– Воззвав к его чести. Но пока это не главная задача. Пока мы обсуждаем, как выманить его из лабиринта. Ты предложил, чтобы мы через громкоговорители подробно объяснили ему, что от него требуется, а потом ждали, когда он выбежит и поклянется, что сделает все возможное ради старой доброй Земли. Так?

– Ну примерно.

– Но это не годится. Поэтому мы должны попасть в лабиринт сами и заслужить признание Мюллера, чтобы убедить его в необходимости сотрудничества. Но из этого тоже ничего не выйдет, если мы не скажем ему всю правду, рассеивая его подозрительность.

На лице Раулинса появилось выражение напряженного внимания.

– Что мы ему скажем, Чарльз?

– Не мы. Ты скажешь.

– Так что я ему скажу?

Бордман вздохнул:

– Скажешь ему ложь, Нед. Кучу вранья.

3

Они привезли с собой множество оборудования и снаряжения, для того чтобы справиться с лабиринтом. Корабельный мозг, конечно, был компьютером высшего класса, и в него были заложены подробности всех предыдущих попыток людей пробраться в город. Недоставало лишь сведений о последней экспедиции, увенчавшейся успехом. Но сведения о неудачах тоже были полезны. Компьютер контролировал множество вспомогательных устройств, управляемых на расстоянии: автоматические зонды, наземные и летающие, телескопические камеры, самые разнообразные датчики и т. д. Прежде чем начать рисковать жизнью людей, Бордман и Хостин предполагали провести в лабиринте пробы со множеством роботов. На корабле у них был приличный запас автоматических устройств и запасных частей к ним, так что они могли без хлопот заменить все аппараты, которые потеряют. Роботы должны были собрать как можно более полную информацию, которую смогут потом использовать люди.

Прежде еще никто не применял такой основательный подход к проникновению в лабиринт. Первые исследователи просто входили в него, ни о чем не подозревая, и погибали. Более поздние, хорошо зная их судьбу, уже осторожнее входили в лабиринт и вполне удачно избегали видимых ловушек, и даже использовали хитроумные датчики, но только на этот раз люди занялись предварительным изучением лабиринта в целом. Никто особо не верил, что техника обеспечит им безопасность, но она хотя бы способствовала ей.

Облеты в первый день дали всем хороший визуальный образ лабиринта. Вообще говоря, людям необязательно было самим участвовать в полетах – они могли бы видеть все через ретрансляторы на большом экране, не покидая их лагеря, и получить представление обо всем внизу, отправляя летающие автоматические зонды. Но Бордман настоял на этом. Сознание по-разному воспринимает то, что передают издалека на экран, и то, что взаимосвязано с непосредственными впечатлениями. Теперь все они посмотрели на город с воздуха и видели, что стражи лабиринта способны сделать с зондом-разведчиком, осмелившимся приблизиться к защитному полю над городом.

Раулинс высказал предположение, что, может быть, в защите есть какие-то окна. Чтобы проверить это, они под конец дня нагрузили зонд металлическими гранулами, и тот завис в пятидесяти метрах над наивысшей точкой лабиринта. Автоматическое наблюдение фиксировало, как зонд неторопливо запускал гранулы по одной практически на каждый квадратный метр над городом. И как каждая из них падала и сгорала. Они установили, что толщина экрана не везде одинакова и над зонами ближе к центру лабиринта составляет всего два метра над самыми высокими объектами, а с удалением от центра постепенно увеличивается, образуя над городом невидимую чашу. Но никаких окон не было, поле было сплошным. Хостин проверил, нельзя ли пробить экран. Зонд сбросил в выбранные места вереницы гранул. Поле уничтожило все их, из-за чего казалось, что над городом вспыхнуло яркое пламя.

Ценой гибели нескольких механических кротов они убедились, что проникнуть в город через подземный туннель тоже нельзя. Кроты раскопали песчаный грунт за внешней стеной, прокладывая себе дорогу на глубине в пятьдесят метров, чтобы выйти на поверхность внутри лабиринта. Все они были уничтожены магнитными полями, когда находились на глубине двадцати метров от поверхности. Попытка копать вглубь прямо возле внешнего вала тоже ничего не дала, поле уходило в глубину и, судя по всему, окружало весь город.

Один из энергетиков предложил применить энергонасос, чтобы тот высасывал из поля энергию, но и это ничего не дало. Пилон высотой в сотню метров вытягивал энергию со всей окружающей поверхности планеты, голубые молнии шипели на его накопителях, но это не оказало никакого эффекта на защитное поле. Энергонасос запустили в обратную сторону, направив миллионы киловатт на защитное поле. Поле спокойно впитало в себя всю энергию, словно и не заметило этого. Никто так и не смог рационально объяснить, какой энергией само это поле питается.

– Наверное, за счет движения планеты, – сказал энергетик, экспериментировавший с энергонасосом, и затем, понимая, что они не получили никакой новой информации, отвернулся и продолжил руководить демонтажем.

За три дня исследований они убедились, что в город невозможно проникнуть ни с воздуха, ни из-под земли.

– Есть только один способ попасть туда, – сказал Хостин. – А именно – пешком через главные ворота.

– Если обитатели города хотели быть в безопасности, – сказал Раулинс, – то почему же оставили открытыми хотя бы одни ворота?

– Может быть, они хотели сами входить и выходить в любое время, Нед, – спокойно изрек Бордман. – А может, милостиво давали шанс пришельцам. Хостин, направим в главные ворота ваши зонды?

Утро было серым. Небо испятнали облака цвета дыма от костра, и казалось, будто вот-вот пойдет дождь. Резкий ветер вспарывал равнину и бросал в лица людям маленькие комки земли. Сквозь облака время от времени проступал плоский оранжевый круг, словно бы приделанный к небу. Он казался лишь немногим меньше видимого с Земли Солнца, хотя светило находилось от Лемноса вдвое дальше. Это была небольшая и довольно старая холодная звезда типа М с несколькими планетами. Но только на самой ближней – Лемносе – условия подходили для жизни; остальные были холодными и мертвыми, почти не согреваемыми достигающим их слабым светом и промерзшими до ядра. Двигались все эти планеты очень неторопливо, и даже самая ближайшая, Лемнос, совершала оборот за тридцать земных месяцев; три ее луны, шустро метавшиеся на высоте нескольких тысяч километров по пересекающимся путям, вопиющим образом не соответствовали преобладающему настроению этой планетной системы.

Нед стоял в паре километров от внешней стены перед одним из информационных терминалов и наблюдал, как техперсонал подготавливает аппаратуру, и чувствовал себя несколько неуютно. Даже пейзажи мертвого, изрезанного трещинами Марса не действовали на него так угнетающе, как вид Лемноса, потому что на Марсе никогда не было разумной жизни, а здесь когда-то жили и развивались разумные существа. Весь Лемнос – дом умерших, гробница. Когда-то в Фивах Раулинс вошел в гробницу советника фараона, похороненного пять тысяч лет назад, и, в то время как остальные туристы рассматривали веселые росписи на стенах – фигуры в белом, плывущие на лодках по Нилу, – он смотрел на холодный каменный пол, где на кучке пыли лежал мертвый маленький скарабей с застывшими и торчащими вверх ногами. И с тех пор Египет остался для него только воспоминанием об этом застывшем в пыли скарабее. Лемнос, вероятно, запомнится ему бесконечными равнинами, по которым гуляет осенний ветер. Он задавался вопросом, как же вообще такой живой, энергичный и полный человеческого тепла Дик Мюллер мог искать добровольного изгнания именно здесь, в унылом лабиринте?