Читать книгу: «Миры и судьбы. Том 2», страница 2

Глава третья

Мартовская Вена встретила гостей косым дождем и холодным ветром, казалось хотевшим загнать незваных гостей обратно в самолёт и отправить восвояси.

Вдоль трапа самолёта, с обеих сторон, выстроился отряд автоматчиков. Словно не мирные переселенцы прибыли в славный город Штрауса и Шуберта, а закоренелые преступники, допустить которых в мир сладко дремлющих бюргеров никак нельзя.

Уже в здании аэропорта всех пассажиров быстро и умело разделили на две половины: тех, кто, собственно, ехал в Израиль по израильской визе и тех, кто по той же израильской визе собирался отправиться в Америку.

Ада с Додием и Марк с виснущей у него на руках Наташкой, с немногочисленными попутчиками по второй группе, под руководством представителя ХИАСа, получив багаж, погрузились в автобус и отправились в Вену.

Серый дождливый холодный город не располагал к любованию красотами, да и не до того всем было. В головах все еще звенел раздрай от попытки осознать и принять факт, что вот это уже и есть ВСЁ… возврата к прежней жизни нет и не будет.

Семью привезли в небольшой отель на окраине города, больше похожий на ночлежку для бездомных, и заселили всех в один номер в котором, кроме четырех узких кроватей и умывальника в углу не было ничего.

Зашедший через какое-то время чиновник строгим голосом прочел «инструкцию по проживанию»: душевая кабина одна на весь этаж, в конце коридора, горячую воду экономить, унитаз после себя смывать.

Ада заплакала, спрятав лицо в ладонях, Додий мрачно вздыхал и гладил ее по волосам, Марк курил в открытую форточку.

И только Наташка, еще не привыкшая к комфорту в семье мужа, улыбалась, пытаясь расшевелить семью:

– Ну что вы киснете! Это же ненадолго! Нас ждет Америка, слава и достаток.

Семье предстояло какое-то время пожить в Вене, не только для того, чтобы оформить документы, нужные для въезда в Америку, но и чтобы дождаться основной части багажа, отправленного поездом через Чоп в сопровождении знакомого и хорошо оплаченного проводника.

Но тянуть время было нельзя, и потому уже на следующий день Марк и Додий, оставив женщин в гостинице, отправились в офис ХИАСа, желая только одного: завершить все бюрократические процедуры, как можно быстрее.

Наверное, Яхве сжалился над постоянно плачущей Адой. Наверное, смилостивился над посеревшим, растерянным, не знающим, как утешить жену, Додием, но в Вене семья пробыла всего две недели.

Плохая погода, не лучшее настроение, совсем не способствовали тому, чтобы семья отправилась в город, осмотрела достопримечательности.

Ада не могла найти себе места, волнуясь за дочь, Додий не отходил от жены, оставляя ее только в случае необходимости, и только Наташка целыми днями валялась в кровати и пялилась в потолок, витая в одной ей известных мечтаниях.

Марк в одиночестве садился в автобус и ехал в центр города.

Его очаровывала готическая, строгая архитектура большинства зданий, любоваться которыми можно бесконечно.

Абсолютно не религиозный, он не мог сдержать слез, увидев стремящийся в небо Собор Святого Стефана – грандиозный Штефансдом (Stephansdom), готический символ Вены – главную католическую кафедральную церковь Австрии. И хотя Собор был разрушен и сожжен во время Второй Мировой, и до сих пор реставрировался, даже того величия, которое предстало перед глазами, было достаточно, чтобы сердце замерло от восторга.

«Как было бы здорово, если бы эту радость можно было разделить с кем-то. Если бы здесь и сейчас была рядом Регина… она нашла бы правильные слова для Ады, не валялась бы и не морщилась от надоевшего ей плача. Если бы…» – Марк встряхнул головой, словно выныривая из пелены мечтаний:

Что за чушь лезет в голову? Со мною моя любимая жена, которая скоро родит мне ребенка. А мама… ну она успокоится… со временем».

Побродив еще немного по площади у собора, выпив чашечку кофе в одной из Венских кондитерских, Марк отправился в гостиницу.

– Где ты был весь день? – жена встретила Марка обиженным голосом и надутыми губами.

– В город ездил, Штефансдом хотелось осмотреть. Неизвестно, придется ли еще раз в Вене когда-то побывать.

– Чей-чей дом? – Наташка удивленно выпучила глаза.

– Собор Святого Стефана, – Марк улыбался и трепал ее непослушные кудри.

На следующий день Марк решил расшевелить свою загрустившую жену:

– Давай, собирайся, поедем любоваться Венским Оперным Театром.

– Я оперу не люблю, – Наташка продолжала лежать в кровати, но, заметив недоумевающий взгляд мужа, добавила:

– Музыку вообще люблю, а оперу – нет.

Марк засмеялся, запустил пальцы в ее кудри:

– Глупышка. Билеты в Венскую оперу нужно за полгода заказывать. Просто осмотрим здание, полюбуемся архитектурой, по городу погуляем.

– Вот еще, радость великая, на очередной домик любоваться, – Наташка отвернулась к стене:

– И вообще, меня тошнит, а от тебя никакого сочувствия не дождешься.

Марк снял куртку, присел на край кровати, положил руку на выпирающий живот:

– Ну не сердись, я не подумал, что ты плохо себя чувствуешь. Хочешь, я никуда не пойду, с тобой останусь?

– Можно подумать, что если ты останешься, мне лучше станет. Иди уже, любуйся своим домиком.

Марк медленно, словно еще раздумывая, надел куртку и вышел из номера.

Ада смотрела на расплывшееся по кровати тело своей невестки и думала: «Да когда же тебя, притвору, тошнить-то перестанет»?

К счастью для всех, через две недели вопросы с оформлением документов были решены. На пути в Америку эмигрантов ждал Рим.

* * *

Ехать поездом от Вены до Рима почти сутки. Семья заняла отдельное купе, заполнив все свободное пространство чемоданами.

До Рима они так и не доехали. Пассажиров высадили на пригородной станции и велели садиться в автобусы.

Уже в темноте автобус прибыл к какому-то пяти- или-шестиэтажному дому, где на первом этаже было нечто вроде конторы, в которой всем объяснили, что здесь можно жить не больше одной недели и что за это время все должны найти себе другое жилье в Риме или его окрестностях.

На втором этаже было несколько спален по десятку кроватей в каждой. Под потолком горели тусклые голые лампочки, по комнатам шастали какие-то люди, которые на чистом русском языке интересовались, что у кого есть на продажу.

Это было совсем не то, чего ждали люди от пребывания в Европе.

Женщины тоскливо смотрели на мужчин, многие прятали чемоданы под кровать, боясь, что ночью их обворуют.

Ада давно высушила глаза, опасаясь, что сердце Додия не выдержит ее постоянных слёз, а она привыкла быть мужу поддержкой, а не обузой.

Добрый еврейский Бог снова сглянулся над семьей, и буквально на следующий день Марк разговорился в коридоре с показавшимся знакомым мужчиной.

Как оказалось, собеседник был не просто знакомым, он учился вместе с Марком в одном музыкальном училище на Дворянской. У них были общие педагоги и общие воспоминания. И хотя Марк не помнил даже имени своего нового знакомого, именно тот дал адрес дома на окраине Рима, где семья смогла снять квартиру на месяц. Никто не знал, как долго продлится пребывание в Риме, но больше, чем на месяц комнаты эмигрантам не сдавали.

Увитый зеленью домик на окраине Рима понравился всем. Всем понравилась его владелица, моложавая и говорливая синьора Лоренца. Ее услужливый сын Джеронимо, подхвативший под локоток тяжело ступающую Наташку, поначалу тоже не вызвал ничего кроме симпатии и благодарности.

Все повторилось в точности с прошедшими событиями в Вене.

Ежедневные поездки в офис ХИАСа, бесконечное писание все новых и новых бумаг, отчеты о том, что ты не коммунист, не сотрудник КГБ, выматывали и унижали. Такого не мог представить себе ни Додий, ни Марк. Будь на то их воля, они вернулись бы к привычной обеспеченной жизни в Городе у Моря. Но это было уже не в их силах, а потому нужно было перетерпеть, пережить, и надеяться, что в Америке, где ждет их брат Додия, все будет по-другому…

Наташка гуляла по патио, любуясь начавшим распускаться миндалем и вдыхая аромат мимозы. Мужчины, как обычно, уехали в город.

Прихворнувшая Ада заперлась в своей комнате, не желая никого видеть. Синьора Лоренца с утра ушла на рынок. Все были заняты своими делами… все, кроме Наташки и Джеронимо, сына хозяйки.

Тихо, почти крадучись, молодой человек вошел в патио.

Он видел женщину, знал, что она жена одного из квартиросъемщиков, знал, что она беременна.

Но какое это имело значение, когда у женщины были такие чудесные глаза, такие роскошные волосы, такие стройные ножки. Беременный живот – это не его проблема, и умелому мужчине живот не помеха.

Джеронимо тихо подошел из-за спины и обнял Наташку за плечи. Он дышал ей в затылок и шептал в ухо: О белла донна, амор миа, миа реджина «…

Что-то резануло по уху Наташку в последней фразе, но она отогнала от себя пустые мысли.

Объятия юноши были такими настойчивыми, запах молодого тела, разгоряченного желанием, сводил с ума. Еще сохраняя остатки благоразумия, Наташка попробовала остановить юношу:

– Что ты делаешь? Я беременна! – Наташка указала на округлый живот.

– Нон остаколо (не имеет значения), – молодчик перегнул Наташку через низкую ветвь оливы, задрал ей юбку и взял ее прямо под носом у мирно спящей в своей комнате свекрови.

Джеронимо был ровесником Наташки, его нахрапистость и беспардонность были именно тем, что ей понравилось. Он выискивал все возможные способы и моменты, чтобы остаться наедине с Наташкой. Секс был быстрым, тайным, вызывал вспышку адреналина своей недозволенностью. Таких мужчин у Наташки еще не было, и она с ужасом понимала, что ее непреодолимо тянет к этому мальчишке.

В голове уже возникали мысли, а как бы устроить все так, чтобы остаться в Риме, с этим влюбленным мальчиком.

Глупая Наташка не понимала, что итальянская мама даст сто очей форы маме еврейской.

Синьора Лоренца заметила связь между сыном и женой еврея раньше всех. За шиворот, утащив юношу подальше от квартирантов, она отчитывала его, не понижая голоса. Никто в семье не знал итальянского, а потому так и не понял, чем же провинился Джеронимо перед мамой.

Не желая скандалить, синьора Лоренса просто отказала семье в квартире на следующий месяц.

Снова Яхве смилостивился над своими детьми.

Три недели пролетели, как одна, и снова позвонили из ХИАСа.

Семью принимал Лос-Анджелес!

Глава четвертая

Рим в мае необыкновенно хорош – чудесная весенняя погода располагает к приятным прогулкам по улицам и площадям, посещению цветущих парков и садов, осмотру достопримечательностей. Волею судьбы или по собственному желанию оказавшихся в Вечном Городе, ждет Колизей и Римский Форум. Сады и парки Авентинского холма манят ароматом цветущих апельсиновых рощ и начавших распускаться роз.

Но майский Рим уже заполонен туристами, наводнен людьми, прибывшими со всех концов света не для того, чтобы переждать время на пути в будущую счастливую жизнь, а для того, чтобы именно здесь и сейчас быть счастливым.

Ада не могла видеть чужие счастливые лица, в толпе у нее жутко начинала болеть голова, а скопища людей в майском Риме были везде, начиная с транспорта и заканчивая огромной Площадью Святого Петра.

Именно потому время она предпочитала проводить на вилле, где семья снимала комнату, сидя в маленьком патио.

Утром, проводив мужчин в город, где они все решали и решали бесконечные вопросы с американской визой, Ада, с чашечкой кофе, садилась за столик у фонтанчкика и, сквозь кружевную тень цветущего миндаля, смотрела куда-то вдаль, думая о чем-то своём, что-то вспоминая, о чем-то печалясь.

Иногда кофе успевал остыть, так и оставшись нетронутым. Только в Риме, после всей суеты и суматохи последних месяцев, когда не оставалось ни секунды, чтобы осмыслить происходящие вокруг нее события, уже после отъезда, сидя в тени на чужой вилле, Ада могла побыть наедине с собой и подумать.

Где-то в доме, стараясь не попадаться на глаза, неизвестно чем занималась ее невестка, Наташка, жена ее любимого сына, ее мальчика, ее Марика.

* * *

… После замужества Ада несколько лет не могла забеременеть, а потому, когда Бог внял ее молитвам и дал ей сына, счастью молодых родителей не было предела.

Хорошо обеспеченная семья могла себе позволить дать мальчику все самое лучшее, и оно, то – самое лучшее, у него было.

Кто-то другой, чувствуя себя в привилегированном положении, мог бы зазнаться и начать самоутверждаться за счет менее обеспеченных ровесников. Кто-то другой, но не Марик.

Как само-собой разумеющееся, он принимал тот факт, что его привозят в школу машиной, а одноклассники едут трамваем. Даже наоборот, ему хотелось выскочить из автомобиля и с ватагой мальчишек рвануть догонять весело звонящий трамвай, вскочить, запыхавшись, в вагон в последнюю минуту и радостно смеяться, потому что: ура! потому что: успели! потому что: весна! и совсем скоро бесконечно долгие летние каникулы.

Но у ворот школы ждал автомобиль и Марик, вздохнув, плёлся к нему, усаживался на заднее сидение и ехал домой.

Каждый ребенок в еврейской семье был талантлив по-определению, уж для своей мамы – так точно.

Каждый ребенок был обречен заниматься музыкой, хочет ли он того или нет. А уж если было желание, и был хотя бы проблеск таланта, то все делалось для того, чтобы желание это не угасло, а талант расцвел буйным цветом.

У Марика было и желание и талант.

Был куплен инструмент одного из мировых лидеров фортепианного производства фирма BLUTHNER, сразу же нанят настройщик и приглашен педагог из музыкального училища, в которое определили мальчика, чтобы заниматься с ним дополнительно на дому.

Щедрое вознаграждение, положенное учителю, сыграло злую шутку.

Педагог, желая угодить родителям ученика, всячески восхвалял и превозносил его талант, давая мальчику тем самым относиться к учебе спустя рукава.

Далекая от музыки семья и ребенок, которому больше хотелось играть во дворе с друзьями, чем разучивать бесконечные гаммы, не понимали, что успех в любой отрасли всего на двадцать процентов зависит от таланта, и на восемьдесят от трудолюбия, а уж в музыке и тем более. Обожающая сына Ада, уже видела огромные залы, до отказа набитые восторженной публикой, рукоплещущей и кричащей браво, и своего мальчика, стройного, красивого, садящегося к инструменту, небрежно отбросив фалды фрака, и замершего на мгновенье, положив тонкие пальцы на клавиши фортепиано.

Чем старше становился Марик, тем меньше его привлекала карьера пианиста.

В четырнадцать лет он захотел играть на гитаре.

Не бренчать в подворотне на разбитой фанерке, напевая блатные и дворовые песенки, а так, как играет The Beatles,Deep Purple, Led Zeppelin.

Контрабандные диски и бобины с записями любимых исполнителей, наполняли звуками всю квартиру, радуя приобщением к современной музыке всех соседей, независимо от их желания.

Ну что ж, гитара тоже неплохо: подумала Ада и вскоре дом наполнился бархатными аккордами, опять же лучшей для того времени, гитары YAMAHA.

Марик не стал выдающимся пианистом.

Не удалось ему создать собственную рок-группу.

Непомерные амбиции, нежелание принимать реалии того времени, уверенность в том, что мир полон завистников и притеснителей, которым не дает спать по ночам несомненный талант музыканта, привели к тому, что последние годы Марик лабал в кабаке.

Не самом последнем в Городе, но и не в лучшем.

Свято веря в то, что окажись он в благословенной Америке, его талант, несомненно, оценят и ждет его блестящее будущее. И будут полные залы, и будут открытые рты, орущие браво, и будут восторженные аплодисменты, и толпы поклонников у кулис и у выхода. А пианино или гитара, какая разница, какой из инструментов приведет к успеху?

Обожаемая мамочка будет им гордиться. Тем более что место солистки в будущей группе предназначено для его жены, для Наташки, поющей мягким, чуть хрипловатым голосом, который непонятным образом завораживал слушающих и популяризировал кабацкую группу на весь Город, как только Наташка стала в ней солисткой…

«Где она постоянно шляется?» – думала Ада о невестке: В город с Марком ехать не хочет, ссылаясь на свою беременность и плохое самочувствие, но в комнате ее тоже нет. Наверное, в сад отправилась. Ну и пусть», – видеть новообретенную родственницу Аде не очень-то и хотелось. Не такую жену она видела рядом с любимым сыном.

Марик долго не мог завести стабильные отношения ни с одной из своих подружек.

Девушки менялись, как стёклышки в калейдоскопе, не задерживаясь надолго. На недоуменный вопрос матери: «Когда же ты, наконец, угомонишься?», – Марк отвечал, что ищет свою любовь, такую, чтобы до дрожи, чтобы единственную на всю жизнь, чтобы если не она – то лучше умереть. Ада слушала сына и боялась за него.

Такая всепожирающая любовь до добра не доводит.

Она обрадовалась, когда Марк объявил семье о своем намерении жениться на Регине.

Пусть и признался матери, что любовь, такая, как он хотел, с девушкой не состоялась, но Регина ему нравится, очень нравится, и, главное, «для жизни подходит».

Ада вздохнула с облегчением. Она знала Регину с детства, была в хороших отношениях с ее бабушкой и дедом, трагически погибшими при крушении самолёта, когда девушке было всего пятнадцать лет. Знала и о том, что Регина перенесла тяжелую болезнь, которая может стать препятствием для беременности, но семья собиралась совсем скоро эмигрировать в Америку, а уж тамошняя медицина справится с проблемой предполагаемого бесплодия. Да и есть ли оно, то бесплодие, на самом деле?

Девушка призналась Аде, что Марк детей пока не хочет и предохраняется, так откуда же взяться беременности?

Все шло к свадьбе, когда, как снег на голову, неизвестно откуда появилась эта Наташка. Конечно, не будь Ада так занята предстоящей свадьбой дочери, она заметила бы неладное намного раньше. Заметила и пресекла, поставила бы на место, раззявившую рот на чужого мужчину, нахалку.

Но когда отношения Марка и Наташки стали известны всем, изменить что-то было уже поздно. Наташка была беременна, глаза Марка горели лихорадочным блеском, и он только и делал, что повторял и рассказывал всем желающим слушать: Да! Это она! Любовь, которую он искал всю свою жизнь! Женщина-сказка! Женщина-мечта! Что если она не будет с ним, то лучше умереть!»

Свадьба с Региной расстроилась почти на пороге ЗАГСа, и совсем скоро Город у Моря гудел, обсуждая новость, а затем весело отплясывал Хава Нагилу на свадьбе Марика и Наташки.

Помня с каким трудом удалось получить разрешение на выезд от матери Регины, Ада надеялась, что и с Наташкиными документами может выйти заминка, а тем временем семья успеет выехать, оставив этой хабалке квартиру в центре Города.

Пусть себе живет, как хочет.

Но все получилось с точностью до наоборот.

Еще летом, только начав «окучивать» Марика, Наташка мотанула в Столицу Республики к своему бывшему любовнику, который к этому моменту уже стал Генерал Майором и отъедал зад в новом руководящем кресле.

Наташка попросила, чтобы он написал запрос в Душанбе и разузнал о ее матери.

Бывший, проведя с Наташкой бурную ночь в номере отеля, пообещал все сделать, велев приехать за результатом через месяц.

В положенный срок Наташка получила известие, которое кого-то могло бы огорчить… но то кого-то… не ее.

Генерал со скорбной миной протянул Наташке свидетельство о смерти.

Ее мать погибла от руки своего сожителя, который, напившись, разразился очередным приступом ревности, переросшим в дикую драку с поножовщиной. Сожитель отправился в тюрьму, мотать очередной срок, мать Наташки похоронили соседи, а сама она, оставшись круглой сиротой (в графе отец прочерк), получила полную свободу.

«Отблагодарив» Генерала привычным способом, Наташка попрощалась с ним, теперь уже навсегда, не став утаивать своих планов на будущее.

Будучи, в принципе, человеком неплохим, Генерал пожелал ей удачи и разрешил обращаться, если вдруг что-то не заладится.

Но все заладилось, к явному неудовольствию Ады.

В анкету вместо Регины вписали Наташку и бюрократическая машина завертелась с новой силой.

Ада понимала, что Регина осталась совсем одна, что ей нужна хоть какая-то поддержка, но пересилить себя и пойти проведать девушку она просто не могла.

Ей было стыдно за сына, ей было невмоготу взглянуть девушке в глаза, а потому визит все откладывался и откладывался «назавтра».

Ситуация разрешилась сама собой.

Незадолго до свадьбы Марика, Регина пришла в дом к Аде, и пока хозяйка растерянно пыталась пригласить девушку хотя бы в кухню, как черт из табакерки, из комнаты Марика выскочила Наташка и начала хвастать грядущей свадьбой, платьем и серьгами, которые она выклянчила, выцыганила у будущей свекрови. Ада вовсе не собиралась расставаться с фамильной драгоценностью, но сдалась под напором сына и его невесты.

Регина не долго пробыла в доме у Ады так и простояв весь разговор в прихожей, отказавшись пройти дальше порога. Через полчаса девушка начала прощаться, попросив не навещать ее.

Скоро Регина планировала перебраться на новую квартиру.

Чем девушка будет за нее платить?

Как будет жить дальше, Ада так и не узнала.

Выбежав вслед за гостьей, бросившись ей на шею, растерянная женщина попыталась рассказать о своих горестях, но наткнулась на ледяную стену, которая словно выросла вокруг Регины.

На стену нежелания вникать в чужие проблемы.

Такого отчуждения Ада, привыкшая к доверительным отношениям с Региной, совсем не ожидала, а потому покорно вошла в подъезд, подталкиваемая Региной, и понуро побрела на третий этаж, в свою квартиру, где засела ненавистная Наташка.

Марик торопил родителей с отъездом.

Ада еле уговорила его дождаться родов его сестры, Норы…