Читать книгу: «Грешный шепот дождя», страница 2
Я совсем не такая, какими бывают успешные леди, особенно это касается мира рекламы. Как и в киноиндустрии, тут царят свои правила и привычки. Не может создать успешный ролик, предложить, раскрутить товар человек, который и себя-то не особо любит. А я себя не люблю. Постоянно борюсь то с усталостью, то с ленью, то с родителями. Моему высоченному порогу самокритики и богатому лексическому запасу я обязана двум профессорам-лингвистам на пенсии, которые теперь цитируют Фабье избалованным гортензиям и ремонтантным огурцам. Я единственный ребенок в семье, поздний для обоих, и вместо предсказуемого баловства во всем мне почему-то достались тотальный контроль, непомерная планка успешности и желание устроить мою судьбу без моего участия. Чего меня понесло на специализацию рекламы? Мне с детства дорога лежала в монастырь… женский. Не отказалась бы от мужского, но даже в качестве эпитетов подобные шутки вызывают у моей маман тахикардию, гнев и покраснение лица.
Эльвира Блума, надежда и опора своих непростых родителей, кстати, любимых мною и уважаемых, прибывает домой в отвратительном настроении. Никакой из меня рекламщик, хоть убейся! Вместо горячей брюнетки или ледяной блонди из зеркала в прихожей смотрит скромное колорирование, немного пережженное, неудачное, с натуральными как у моли прозрачно-серыми глазами, какими-то серо-белесыми, неопределенными и неуверенными.
Никогда не любила полутона. Если красный, то кровавый, если синий – то глубокий, небесный, ледяной, а тут – не пойми что, ей Богу. Вот как себя полюбить в образе пыльного мотылька? Знаю, бесконечно критична и нереально требовательна. Не вижу, как разуваюсь, стягивая балетки, и прохожу в комнату, сваливая бумаги на диван. При всей своей мнимой педантичности, я потащила с практики кучу вещей без пакета или коробки, прямо в руках. Отсюда и нелепая ситуация в лифте. Все не ровно, что ни сделай. Отправляюсь на кухню, разглядывая один из набросков, прихваченных с собой. Надо бы вспомнить, что мы рекламить будем.
Ах, да. У Шатанова торговая сеть и что-то строительное, и одно из направлений – элитное женское белье. Именно на это дело и был заказан макет. Конечно, я сделаю не только его, но и три-четыре позиции из медиа-плана, который, честно говоря, вышел у Коренева куцым. Как девушка и постоянный потребитель такой продукции как женское белье, мне точно есть, что сказать по поводу синхронизации имиджевой и торговой позиции такого продукта как женское белье. Мой кофе давно расползся клокочущей коричневой массой по плите, и я выключаю конфорку, машинально усаживаясь за стол. Карандаш скользит по бумаге, добавляя новые штрихи, детали, давая жизнь рисунку. О, да! Так значительно лучше. Даже внутри самой себя.
Вставая из-за стола, я чуть не стону в голос от того, что на часах на стене уже десять вечера. Боже, завтра вернуться мои родные узурпаторы, а я не прибралась! Собираю наброски, отделяя их от других вещей, и устраиваю на столе в кухне. Наскоро хватаю тряпку и лечу по всем полочкам и прочим поверхностям. Потом вода для полива цветов. Потом специальный распылитель для стекла, отдельно для деревянных поверхностей, для паркета… Измотавшись по дому к полуночи, я, наконец, укладываюсь спать, рассчитывая, что утром будет хоть немного времени на свои собственные дела. Должна же я получить хоть крохотный бонус за то, что исправно «следила» за трехкомнатной сталинкой на время отъезда хозяев на дачу!
Глава 2
Эля
Тревожный сон с участием двоих взрослых мужчин и меня, заставляет подскочить с капельками пота над верхней губой. Не припомню я, чтобы меня так полоскало. Всю ночь меня наглаживали требовательные руки и рассматривали две пары голодных глаз. С ужасом обнаруживаю, что возбуждена до пугающей влаги между ног. Досиделась за книжками, итишкина жизнь…
– Эля, девочка! Надеюсь, ты не пренебрегаешь режимом в наше отсутствие? – слышу голос мамы из коридора, и в мгновение натягиваю пижаму.
Запахивая легкий халатик, я бегу в ванную, стараясь не попадаться на глаза родителям хотя бы какое-то время. Душ, контрастный и беспощадный, но чертовски полезный для фигуры. Оживаю, возвращаясь в реальность, и навожу красоту, убирая волосы в высокий пучок, как любит мама. Она уверена, что девушка и женщина просто обязана иметь прилизанную голову. Папа, конечно, проще, но он согласится с мамой в любом случае, даже если она скомандует «роем окопы» под ядерный взрыв. Выпархиваю из ванной, я направляюсь в свою комнату, чтобы переодеться. Вот именно сегодня мне очень хочется отсрочить свидание с маминым занудством. Зная, что она соскучилась, это неизбежно.
– Эля, девочка, почему ты не спешишь к столу? Тебя ждет Алексей. Что подумает о тебе этот серьезный молодой мужчина? – жеманно и скабрезно, словно с горничной.
– Кто? Ну, блиин… – в памяти оживают ее нравоучения по телефону в последние пару недель.
– Не вздумай лопотать эту ерунду за столом! Ты девушка из приличной семьи, а не из-под забора! – ее лицо бескомпромиссно сияет уверенностью, что сейчас я живо напялю все самое лучшее и выползу безмолвной тенью в кухню.
По мнению мамы, девушка должна быть в первую очередь кроткой и желательно молчать. Собственно, за каким тогда рожном она нужна за столом? Есть она, кстати, тоже должна более чем умеренно. И как только моей маман удалось приобрести внушительную стать, если она следовала своим же правилами? Вообще маму я люблю, но ее хроническая позиция карлсоновской домоправительницы вышибает последнее терпение!
Напяливаю скромные темные джинсы и аккуратный белый топ без единой надписи. Да, в присутствии родителей я – Эля-недотрога и сама кротость. Правда, я не считаю это сколько-нибудь полезным качеством. Просто соглашаюсь и плыву по течению их бесконечной заботы о моем моральном облике. Прошлый век, средневековые табу – это все царит в нашем доме, уважение личности, ее интересов и хорошее настроение – небывалая роскошь. Обычно мама всем недовольна и носит маску «блюстителя» закона и морали. Я же просто жду возможности самостоятельного заработка, чтобы «съехать». И к моему несчастью, я слишком легкая на подъем, радующаяся жизни обычная девчонка, которой выпало вырасти в семье необратимых всезнаек.
– Доброе утро. – тихо говорю, стараясь не рассматривать парня, которого мама назвала молодым мужчиной.
Вихрастый, как розеточная морская свинка, в очках, которые беспрестанно поправляет указательным пальцем и с видом отправленного в бой камикадзе, Алексей усажен во главе стола, на место папы. Он поднимает на меня глаза и поджимает губы. Я не пыталась с ним говорить еще в прошлый раз, когда мама устроила такие же «смотрины».
– Присаживайся, дочка. Мама испекла отличные кулебяки. – радостно провозглашает отец.
– Лев, Боже, пироги, прошу тебя! Это слово ужасно. – манерничает мама, улыбаясь парню так, словно хочет его загипнотизировать.
Опускаюсь на стул, и руки мои рабски ложатся на колени. Что говорить? О чем? Мама мечтает, что Алексей сделает мне предложение, и ее самолюбие будет осчастливлено, потому что мать парня – декан факультета иностранных языков. Перспектива – так себе. Из одной клетки меня собираются сплавить в другую. Не воспринимаю это серьезно, до тех пор, пока мне на тарелку не укладывается кусок кулебяки. Следом за ним мама выставляет патологически тонкую фарфоровую чашку с вареным кофе. Я такой даже нюхать боюсь, чтобы не засорить дыхательные пути и не подавиться осадком зерна в половину чашки. Горький. Сахара на столе нет. Готова поспорить, что капуста в кулебяке соленая.
Странное чувство посещает меня по нарастающей. Я не могу «это» есть, пить, слушать разговоры, не имеющие для меня ценности. Они начинают тихонько раздражать, а то, как разглядывает меня Алексей и вовсе обескураживает. Он реально рассчитывает, что я его «мясо»? Отец жестом дает парню понять, что от него что-то ожидают, и тот глубоко вздыхает, собираясь с мыслями. Господи, ну, пошли что ли гром какой-нибудь… или просто – вышиби пробки!
– Эльвира. В предвкушении заключения нашего союза во мне разгорается неистовое желание быть с Вами. Согласны ли Вы принять мое предложение? – это выглядит хорошо заученной фразой, повторенной не один раз в присутствии родителей. Глаза мои выползают на лоб от комичности услышанного. Достоевский, Горький, да и Булгаков, полагаю, тоже валятся под стол, хватаясь за животы.
– Какое? – ляпаю я, поражаясь тому, почему из меня это высыпалось сейчас? Всего лишь подумала, а слова прозвучали сами. Это ооочень плохо закончится, мелькает мысль. За пару месяцев жизни отдельно от родителей я обрела небывалую доселе смелость, говорить то, что думаю.
– Как какое? Выйти замуж! – восклицает мама, всплескивая руками.
– Я на это не подписываюсь. Мы не любим друг друга и даже… не знаем. Общие интересы, походы в кино, первый поцелуй, я должна сегодня же исполнять супружеский долг? – мое высказывание звучит как ушат холодной воды для меня и для всех присутствующих.
– Что? – мама скривилась, а папино лицо обрело удивленное выражение.
– Я не могу. Не могу так, как рабыня. – развожу руками, мило улыбаясь. – Не могу есть кулебяку с соленой капустой. Не могу пить кофе, от которого «встанут» почки. Не могу согласиться в угоду вам заниматься сексом с росписью в паспорте с человеком, которого не люблю. – брякаю, как хрустальный звон каждое слово. Это точно я говорю?
Кажется, мои ладони сейчас мокрые, а сердце колотиться в горле, и голова от этого вздрагивает. Что на меня нашло? Это… открытая конфронтация с мамой приведет к войне! В рамках нашей трехкомнатной квартиры, конечно, но войне! Да она меня в порошок сотрет…
– Давайте лучше перекусим и перенесем наши переговоры на другое время, чтобы они не утратили характер мирных… – низким голосом произносит отец, но это все равно срабатывает как искра в баке с бензином.
– Да что ты себе позволяешь? – шипит мама, багровея от негодования.
– Погодите. Эльвира, мы можем поговорить без свидетелей? – предпринимает неожиданную попытку Алексей.
– Можем, почему нет? – поднимаюсь из-за стола, и он следует за мной в гостиную.
Разворачиваюсь на пятках, упирая руки в бока в ожидающей позе. И когда это я стала такой смелой? Симпатичные «зверюги» в лифте не растерзали, так все можно?
– Послушайте… послушай, Эль. Мне тоже это дело не с руки, но мама и Альбина Николаевна договорились, что… в общем вбили себе в головы… Давай хотя бы сделаем вид? Ты мне даже нравишься, – с этими словами, не давая шанса мне опомниться, он в один шаг оказывается рядом и впивается в мои губы.
Резкая боль в нижней губе. Понимаю, что он просто прикусил ее, не умея даже целоваться, но делая это с усердием и по велению матери!
– М-мм… Сволочь! – шиплю ему в лицо, отталкивая и залепляя смачную пощечину. – Кроманьонец недоделанный!
– Прекратите! – грохочет отец, вошедший в комнату.
Видимо, он предвидел эту сцену и поспешил мне на помощь, но стал лишь свидетелем провальной затеи Алексея. После этой выходки парню я разве что в глаз плюну или между ног пну. Никаких демаркационных линий!
– Алексей, Вам лучше сегодня уйти. Перенесем встречу. Эля – иди к себе! Аля, прекрати этот цирк! Я говорил тебе… – он осекается, но продолжения не следует, потому что скрывается в коридоре, провожая Алексея.
Взъерошенный, обиженный и покрасневший, с приложенной ладонью к щеке, он предпочитает ретироваться, как мальчишка, которого отчитали!
– Эля! – мама направляется ко мне, полыхая гневом, но я успеваю скрыться у себя в комнате.
В доме негласное правило – моя комната – моя крепость. Замка на двери нет, но если я ушла туда, то меня уже никто не вытаскивает на разборки. Несмотря на мою уверенность, что хотя бы на этом инцидент исчерпан, мама влетает за мной следом, хватая меня за руку.
