Читать книгу: «Дураков нет», страница 2

Мисс Берил полагала, что сына, помимо прочего, раздражает то, что он понятия не имеет, сколько у нее этого “всего”. Разумеется, дом и десять тысяч долларов, о которых он знает, поскольку мать давала ему взаймы. Но что еще? Сведения о своих финансах мисс Берил сыну не доверяла. Ежегодную налоговую декларацию ей оформлял бухгалтер из Шуйлер-Спрингс, она запретила ему рассказывать что-либо Клайву-младшему о ее делах. По юридическим вопросам она обращалась к городскому адвокату, Эйбрахаму Уэрфлаю, – невежде и пропойце, твердил ей сын. Мисс Берил знала о недостатках мистера Уэрфлая, но упорно утверждала, что тот не столько невежествен, сколько нечестолюбив – черта характера, обычно адвокатам несвойственная. Но куда важнее, что мисс Берил не сомневалась в его преданности, и если уж он обещал не разглашать Клайву-младшему подробности ее юридических и финансовых дел, то можно было не сомневаться, что слово он сдержит. Вдобавок Эйбрахам Уэрфлай, похоже, относился к Клайву-младшему настороженно, хоть никогда об этом не говорил, и поэтому мисс Берил продолжала ему доверять. Растущая раздражительность Клайва-младшего подтверждала, что она не ошиблась. “Ма, – жалобно сетовал сын, меряя шагами ее гостиную, – как я могу защитить твои средства, если ты сама мне этого не позволяешь? А если ты заболеешь? Неужели ты хочешь, чтобы все забрала больница? Таков твой план? Перенести инсульт и позволить какой-то больнице брать свою тысячу в день, пока не кончатся деньги и ты не останешься ни с чем?”

Логика сыновних сомнений была неопровержима, доводы разумны, и все равно мисс Берил не покидало ощущение, что Клайв-младший вынашивает тайный замысел. О его личных средствах она знала не больше, чем он о ее, но подозревала, что сын почти богач. Знала она и то, что, несмотря на его риелторский глаз, дом его не интересует, и если завтра Клайву-младшему случится его унаследовать, на следующий день он его продаст. Сын недавно купил роскошный особняк на территории нового загородного клуба, расположенного между Норт-Батом и Шуйлер-Спрингс. За дом на Верхней Главной дадут тысяч сто пятьдесят, может, больше, не баран начихал, даже если Клайву-младшему деньги якобы “не нужны”. Однако мисс Берил не верилось, что замысел сына именно таков. Взгляд его словно ненароком блуждал из угла в угол каждой комнаты, точно выискивая призраков, и мисс Берил догадывалась: он видит что-то, чего не видит она, и пока она не выяснит, что именно, полностью доверять ему не намерена.

За смотревшим на улицу окном гостиной с невидимой ветки беззвучно упал толстый шмат снега. Хоть снега и изрядно, он скоро растает. Еще не зима, даже если все свидетельствует об обратном. Еще нет. И все же мисс Берил вышла в задний коридор, достала лопату для снега из кладовки под лестницей, куда убрала ее в апреле, и прислонила к двери, так чтобы даже Салли ее заметил перед уходом. Вернувшись в гостиную, она услышала глухое жужжание, означавшее, что у ее квартиранта сработал будильник. С тех пор как Салли повредил колено, он спал еще меньше мисс Берил, довольствовавшейся пятью часами ночью и днем дремавшей три-четыре раза по пятнадцать минут, в чем она отказывалась признаваться наотрез. Салли просыпался несколько раз за ночь. Мисс Берил слышала, как он проходит по полу спальни, расположенной прямо над ее собственной, в туалет и терпеливо дожидается мочеиспускания. Старые дома открывают слуху множество тайн – так, к примеру, мисс Берил знала, что Салли последнее время садится на стульчак – тот скрипел под ним – и ждет, пока польется моча. Порой, судя по тому, как не скоро Салли возвращался в постель, он засыпал на унитазе. Или, быть может, у него проблемы с простатой. Мисс Берил подумала, что при случае надо поделиться с Салли стишком из ее детства:

 
Миссис Джонс одолел диабет,
мочи ни капли, такое горе!
Старуха выпила два пузырька
“Лидии Пинкхэм”² – прощай, тоска!
Напрудила целое море.
 

* * *

Интересно, позабавит ли это Салли, подумала мисс Берил. Пожалуй, это зависело от того, знает ли он, что такое “Лидия Пинкхэм”. Одна из проблем преклонного возраста заключается в том, что за восемьдесят лет накапливаешь довольно внушительный запас аллюзий. А другие их не угадывают – и дают понять, что это твоя вина. В какой-то момент – примерно в эпоху колонизации Америки, подозревала мисс Берил, – знания старых людей обесценились и теперь вызывают уважения не больше, чем детский лепет. Будь мисс Берил моложе, было бы интересно проследить эволюцию житейской мудрости на этот счет. Как-то же старики, некогда почтенные вместилища истории культуры и ее ценностей, превратились в пыльные музеи малопонятной и бесполезной информации. Неважно. Все равно она споет Салли эту песенку. Ему немного поэзии не помешает.

Наверху все так же жужжал будильник. Салли говорил, что теперь крепко засыпает лишь за час до звонка будильника. Он недавно купил новый, потому что со старым постоянно просыпал. С новым то же самое. Когда мисс Берил в первый раз услышала это странное глухое жужжание, то по ошибке решила, что близок конец. Она где-то читала, что человеческий мозг мало чем отличается от переплетения электрических импульсов, исправно вспыхивающих в черепной коробке, вот и приняла жужжание за какую-то поломку. Тот факт, что жужжание раздавалось каждое утро в один и тот же час, не сразу навел ее на мысль – хоть и должен был – о внешнем его источнике. Мисс Берил заключила, что время, на которое то и дело намекал Клайв-младший, наконец-то пришло. Жужжание обрывалось всегда неожиданно, и следом слышался тяжелый топот Салли по полу спальни, что в итоге и помогло мисс Берил разгадать загадку, и она радовалась, поскольку перестала пугаться и трясти головой, силясь выявить короткое замыкание, отчего у нее потом болела голова.

Но далекое жужжание будильника Салли все-таки немного ее беспокоило – быть может, оттого, что вначале она ошиблась с диагнозом, а потому нынче утром она сделала то же, что делала почти каждое утро. Пошла сперва на кухню за метлой, потом к себе в спальню, где с силой принялась долбить в потолок рукоятью метлы и перестала, лишь когда услышала, что квартирант громко смущенно всхрапнул, проснулся и закряхтел. Вряд ли Салли догадывался, что чаще всего по утрам его поднимает с постели вовсе не новый будильник.

Пожалуй, сын прав, признала мисс Берил, Салли надо выдворить. Он действительно человек неосторожный, с этим не поспоришь. Он неосторожен с сигаретами, неосторожен – пусть даже ненамеренно – с людьми и обстоятельствами. И потому опасен. Быть может, осенило мисс Берил, когда она вернулась к окну и уставилась на сеть черных сучьев, Салли, образно выражаясь, и есть та ветка, что падет на нее. Растущая неуверенность – неотъемлемое свойство старости, и мисс Берил это понимала. Пока что ей дольше любых соседок удавалось избегать разрушительного воздействия неуверенности, и, дабы не потерять форму, она старалась давать нагрузку мозгам. Мисс Берил до сих пор полагалась на собственные суждения – отчасти оттого, что неуклонно ставила под сомнение суждения других. Этому способствовало и общение с Клайвом-младшим, мисс Берил всегда говорила себе: как только советы сына покажутся ей разумными, она поймет, что выжила из ума. Видимо, это уже началось, раз она признала правоту Клайва-младшего насчет Салли.

Но мисс Берил решила, что так просто не сдастся. В некоторых сложных обстоятельствах Салли – важный союзник, вот как месяц назад, когда она упала и растянула запястье. Опасаясь, что это перелом, мисс Берил заставила Салли отвезти ее в больницу Шуйлер-Спрингс, где ей сделали рентген и наложили повязку. Весь эпизод занял не более двух часов, мисс Берил отправили домой, велев трижды в день пить тайленол. Она приняла всего две таблетки, потому что от них клонило в сон, а боли она не боялась, поскольку знала, что с нею. Как только мисс Берил выяснила, что запястье не сломано, ей немедленно полегчало, и на следующий день она подарила оставшийся тайленол Салли, который после того, как повредил колено, сидел на обезболивающих.

Салли можно доверять – она это знала, – он сохранит ее секрет, чего, увы, не скажешь о миссис Грубер. Мисс Берил подозревала, что Клайв-младший наводит у той справки о матери. Разумеется, миссис Грубер это отрицала, что неудивительно, учитывая, что подруга строго-настрого запретила ей сообщать ему любые сведения личного характера. Однако мисс Берил не сомневалась, что миссис Грубер так или иначе все ему разболтает. Клайв-младший умел втереться в доверие, а посплетничать о несчастных случаях и чужих болезнях миссис Грубер любила едва ли не больше всего на свете. Вряд ли она устояла бы перед таким коварным льстецом, как Клайв-младший.

Мисс Берил долго смотрела сквозь жалюзи на улицу и на дом миссис Грубер. Без четверти семь. Снаружи по-прежнему было тихо, на новом снежном покрывале темнел один-единственный след шин. Мисс Берил со вздохом устремила взгляд на паутину ветвей, таких черных на фоне белого утреннего неба.

– Падай, – проговорила она, как обычно обрадованная и ободренная звуком собственного голоса. – Вот увидишь, мне все равно.

* * *

– Вам-то, конечно, все равно, упаду я или нет, – произнес голос за ее спиной. – Наверняка вы даже посмеялись бы.

Мисс Берил так углубилась в свои мысли, что не заметила, как дверь гостиной открылась и вошел квартирант. Казалось, она только что слышала, как он, всхрапнув, проснулся наверху, и когда же он успел встать, одеться и проделать все то, что по утрам делают цивилизованные люди? Разумеется, мужчины странные существа и, откровенно говоря, отнюдь не цивилизованные – по крайней мере, большинство из них. Тот, кто стоял сейчас перед нею (в одних носках, держа за кожаные шнурки свои рабочие ботинки), явно встал с постели и оделся. Вряд ли он спал в пижаме – надо думать, в трусах, как Клайв-старший, – а утром хватал первые штаны, какие видел – те, что висели на стуле или в изножье кровати. Зная Салли, мисс Берил догадывалась, что, скорее всего, он спал в носках, дабы утром не тратить время.

Не то чтобы ее постоялец был хуже большинства мужчин. Как человек, занятый физическим трудом, он привык мыться вечером, после рабочего дня, а не утром, следовательно, после подъема у него были всего две насущные потребности – облегчиться и найти, где выпить кофе. В случае Салли кофе был в двух кварталах от дома, в закусочной “Ланч у Хэтти”, и часто он прибывал туда, еще полностью не проснувшись. Рабочие ботинки он оставлял в прихожей у задней двери. По какой-то причине ему нравилось обуваться не у себя, а внизу, у мисс Берил. Ботинки вечно разводили грязь, зимой оставляли на паркете слякотные следы, летом с них сыпался песок и мелкие камешки, после ухода Салли мисс Берил заметала их в совок. По ее наблюдению мужчины вообще редко обращают внимание на то, что оставляют за собой, а Салли отличался особенной рассеянностью, и следы его были особенно неряшливы. Но мисс Берил не дала бы за чистюлю ломаного гроша, да и не составляло ей труда каждое утро прибрать за Салли. Он обеспечивал ей какое-никакое занятие, а ей этого не хватало.

– Господи, – произнесла мисс Берил, – разве можно так подкрадываться к пожилой женщине.

– Я думал, вы говорите со мной, миссис Пиплз, – ответил Салли. Он единственный называл ее “миссис”, и это обеспечивало ему особое место в сердце мисс Берил. – Я всего лишь зашел посмотреть, не скончались ли вы во сне.

– Еще нет, – сказала она.

– Но вы разговариваете сама с собой, – заметил Салли, – а значит, уже недолго.

– Я разговаривала не с собой. Я разговаривала с Эдом, – сообщила мисс Берил квартиранту, указав на маску на стене.

– Уф, – вздохнул Салли с деланым облегчением. – Я-то думал, вы спятили.

Он тяжело опустился на стул в стиле королевы Анны³, и мисс Берил поморщилась. Этот изящный стул ей подарил Клайв-старший, он купил его у антиквара в Шуйлер-Спрингс. Точнее, она уговорила его купить. Клайв-старший считал, что стул слишком хлипкий, с этими его тонкими гнутыми ножками и подлокотниками. Клайв-старший, мужчина крупный, заявил, что если он сядет на эту “дрянь”, та сломается и, чего доброго, проткнет его насквозь. “Я не планировала, чтобы ты сидел на нем, – довела до его сведения мисс Берил. – Я вообще не планировала, что на нем будут сидеть”. На это разумное замечание Клайв-старший только нахмурился, открыл было рот, чтобы сказать очевидное – дескать, нет смысла покупать стул, на котором никто не будет сидеть, – но заметил выражение лица любимой и рот закрыл. Как многие мужчины, обожающие спорт, Клайв-старший был человеком религиозным, с детства приученным принимать как должное загадки жизни – к примеру, Святую Троицу или вот хоть женскую логику. А еще он вовремя вспомнил, что мисс Берил не далее как той зимой подарила ему, по ее выражению, самое уродливое в мире вельветовое кресло, о котором Клайв-старший тем не менее страстно мечтал. Он-то не считал это кресло уродливым, вдобавок оно было куда крепче – устойчивое, с поролоновой набивкой и прочной тканью, – чем эта груда тонких красных палок, но Клайв-старший понял, что крыть ему нечем, и выписал чек.

Правы были оба, сознавала теперь мисс Берил. Вельветовое кресло, благополучно убранное с глаз долой в гостевую комнату, действительно самый уродливый предмет мебели в мире, а стул в стиле королевы Анны действительно хлипкий. Мисс Берил терпеть не могла, когда кто-нибудь, тем более Салли, садился на него. Ее квартирант не понимал многих элементарных вещей, в том числе самолюбия домовладелицы. У самого Салли не было ничего, чем он хоть сколько-то дорожил, а потому и не понимал, почему другие тревожатся, что их вещи сломают. Существование его настолько изобиловало разрушениями и убытками, что он считал их неотъемлемой частью жизни и тревожился из-за них не больше, чем из-за погоды. Однажды, давным-давно, мисс Берил завела с Салли беседу на эту щекотливую тему и попыталась объяснить – мол, ей не хотелось бы, чтобы определенные принадлежащие ей вещи оказались сломаны, но разговор вызвал у него не то скуку, не то раздражение, и мисс Берил сдалась. Разумеется, она могла попросить Салли не садиться на этот стул, но просьба лишь досадила бы ему, и он на время перестал бы заходить к ней, пока не забыл, чем именно она досадила ему, а вернувшись, уселся бы на тот же самый стул.

Поэтому мисс Берил и решила рискнуть стулом. Ей было приятно, что квартирант заглядывает к ней по утрам “посмотреть, не скончалась ли она во сне”, поскольку она всегда относилась к Салли с нежностью и сознавала, что это взаимно. Такие мужчины, как Салли, не любят признавать, что питают к кому-то нежность, и, само собой, он никогда не скажет, что привязан к ней, но она все равно это чувствовала. В некотором смысле он был полной противоположностью Клайва-младшего, тот упорно твердил, что навещает ее, потому что привязан к ней, волнуется за нее, однако мисс Берил видела, что едва он поднимется на крыльцо, как ему уже не терпится уйти. Он все время куда-то спешил, казалось, ему достаточно просто увидеть мать или услышать ее голос по телефону, и если раздавался звонок, но в трубке молчали, то мисс Берил не могла отделаться от подозрения – это Клайв-младший проверяет, не прекратила ли его мать свое существование.

– Не хочешь ли выпить славного горячего чаю? – предложила мисс Берил, с опаской наблюдая за тем, как протестует королева Анна под тяжестью ерзающего Салли.

– Не хочу и никогда не захочу. – Лоб Салли покрылся потом. Надеть и снять ботинки – одна из самых трудных задач дня. Здоровая нога еще куда ни шло, а вот другая, с тех пор как он сломал коленную чашечку, не слушалась и болела часов до десяти утра. А в такую рань он мог разве что ослабить шнурки и просунуть ногу в ботинок. С язычком и шнурками он разберется после. – Я, как обычно, выпью кофе.

Он так мучился с ботинком, что мисс Берил предложила:

– Давай я сварю тебе кофе.

Салли замер, улыбнулся ей.

– Нет, Берил, спасибо.

– Зачем же ты надеваешь эти башмаки? – спросила мисс Берил.

Салли облачился в то, что носил до несчастного случая, – потрепанные серые рабочие штаны, линялую джинсовую рубаху поверх термобелья, стеганый жилет, а завершала образ кепка. С самого сентября он одевался иначе, когда ехал в расположенный неподалеку колледж на занятия, где учили ремонтировать холодильники и кондиционеры, – часть программы переподготовки, обязательное условие положенных ему выплат по частичной нетрудоспособности.

Салли поднялся – мисс Берил снова поморщилась, когда он навалился всей тяжестью на подлокотники королевы Анны, – вставил носок в ботинок с развязанными шнурками, шаркнув ногой по паркету, уперся ею в стену и с усилием всунул ступню в ботинок.

– Пора возвращаться к работе, вам не кажется? – ответил Салли.

– А если узнают?

Он ухмыльнулся:

– Вы же меня не выдадите, правда?

– Надо бы, – сказала мисс Берил. – Наверняка за донос на таких, как ты, положена премия. Деньги мне пригодились бы.

Салли впился в нее взглядом, кивнул:

– Слава богу, что Тренер откинул копыта и не увидел, какой подлой вы стали в старости.

Мисс Берил вздохнула:

– Вряд ли имеет смысл говорить очевидное.

Салли покачал головой:

– Пожалуй, не имеет. И что же вам очевидно?

– Что ты только навредишь себе. Тебе перестанут оплачивать обучение, и ты останешься вообще без гроша.

Салли пожал плечами:

– Может, вы правы, мисс Берил, но я все-таки попытаюсь. Нога все равно болит и когда я сижу, и когда я стою, так что я постою. Да и неохота мне всю оставшуюся жизнь ремонтировать кондиционеры.

Он пару раз топнул ботинком, чтобы убедиться, что тот сел хорошо; безделушки зазвенели.

– Клянусь Богом, если вы научитесь надевать на меня по утрам этот ботинок, я женюсь на вас и научусь пить чай.

Салли в изнеможении рухнул на стул королевы Анны, достал сигареты, и мисс Берил пошла на кухню, где держала единственную пепельницу. В доме разрешалось курить только Салли, для него мисс Берил сделала исключение на том основании, что он искренне не помнил ни о каких ее запретах. Он просто не замечал, что в доме нет пепельниц. Ему и в голову не приходило поискать пепельницу, пока длинный серый пепел не был готов сорваться с его сигареты. И даже тогда не в обычаях Салли было паниковать. Он всего лишь поворачивал сигарету вертикально, точно это положение отменяло угрозу гравитации. В конце концов пепел все-таки падал, иногда Салли успевал поймать его коленями, и пепел лежал там, пока Салли не вставал, начисто о нем позабыв.

Когда мисс Берил вернулась с хрустальной пепельницей, купленной пять лет назад в Лондоне, на сигарете Салли уже скопилось порядочно пепла.

– Ну что, – спросил он, – вы уже решили, куда поедете в этом году?

Последние двадцать лет каждую зиму, в первых числах января, мисс Берил отправлялась путешествовать, как она это называла, и возвращалась в марте, когда холода отступали. Комнаты ее полнились сувенирами из этих поездок, стену украшали египетское копье, римская нагрудная пластина, бронзовый дракон, полинезийские бамбуковые факелы, прямоугольный стол был заставлен веджвудским фарфором, тут же ютился кораблик этрусков, двухголовый китайский лев, на полу разместились плетеные слоники, терракотовые вазы и деревянный матросский сундучок. Несколько месяцев перед своими сафари мисс Берил читала путеводители по тем местам, куда собиралась. В этом году она взяла в библиотеке книги об Африке, где надеялась найти товарища Инструктору Эду – того купили в Вермонте, и, возможно, маска была не настоящая, а подделка. Дальше Вермонта Клайв-старший отказывался путешествовать, и ей никак не удавалось его уговорить. Ему не хотелось ехать туда, где никто не знает, что он футбольный тренер из Норт-Бата, и не выказывает приличествующего уважения.

– Этой зимой я никуда не поеду, – сообщила она Салли и с удивлением поняла, что пришла к этому решению только что, когда смотрела в окно на деревья.

– Наверное, это значит, что вы уже везде побывали, – ответил Салли.

– Снег лег рано, и я поняла, что в этом году моя очередь. Бог меня покарает. Одна из этих веток рухнет на нас.

– Чем не причина уехать в Конго, – предложил Салли.

– Конго больше не существует.

– Да?

– Да. И к тому же, – напомнила ему мисс Берил, – Бог отыщет Иону даже в чреве кита.

Салли кивнул:

– Бог и копы. Поэтому я и не уезжаю далеко от дома. Чтобы они знали, где меня искать. Может, тогда они обойдутся со мной любезнее.

Мисс Берил нахмурилась:

– Дональд, у тебя опять неприятности с полицией?

Ее квартирант и правда время от времени оказывался за решеткой, обычно за распитие спиртных напитков в общественном месте, а в молодости частенько дрался.

Салли ухмыльнулся:

– Насколько мне известно, нет, миссис Пиплз. Я теперь стараюсь вести себя хорошо. Я ведь уже немолод.

– Ты беспутничал дольше многих, – заметила она.

– Сам знаю. – Салли затянулся и впервые заметил, что пепел опасно вырос. – Ну хотя бы на День благодарения вы куда-то пойдете?

Мисс Берил отобрала у него сигарету, положила в пепельницу, а пепельницу поставила на приставной столик. Не стоило ожидать, что Салли заметит стоящую рядом пепельницу и смекнет, зачем она нужна.

– Мы с миссис Грубер поедем в мотель “Нортвудс”. Там будет шведский стол. За десять долларов можно брать сколько хочешь индейки с гарниром.

Салли выпустил дым через нос.

– Похоже, “Нортвудс” неплохо на этом заработает. Вы с Элис не съедите индейки на десять долларов, даже если вам дадут целые выходные.

Мисс Берил пришлось согласиться, что это правда.

– Миссис Грубер там нравится. Кругом одни старухи вроде нас и музыка не орет. И много салатов, а миссис Грубер любит перепробовать всё. Даже улиток.

– Вообще-то улитки вкусные, – к удивлению мисс Берил, ответил Салли.

– Когда это ты ел улиток?

Салли задумчиво почесал небритый подбородок, припоминая.

– Если вы забыли, я освобождал Францию. Я был бы рад, если бы улитки оказались худшим, что я ел между Нормандией и Берлином.

– Значит, правду говорят, – заметила мисс Берил. – Война – это ад. И если ты ел что-то хуже улиток, не рассказывай мне об этом.

– Окей, – согласился Салли.

– Я-то ограничиваюсь парой долек моркови, чтобы оставить место для обеда. Иначе объемся, а когда я переедаю, меня пучит.

Салли затушил сигарету.

– Вы уж полегче там. – Он с трудом поднялся на ноги. – Помните, над вами живет человек. Уже слишком холодно, чтобы проветривать.

Мисс Берил вышла следом за ним в коридор, развязанные шнурки щелкали по паркету.

– Я почищу дорожку после того, как выпью кофе, – пообещал Салли, покосившись на лопату, которую мисс Берил прислонила к стене. – Или вы куда-то собрались?

Мисс Берил призналась, что нет.

Пока Салли не повредил колено, среди прочих вдов Верхней Главной он считался завидным квартирантом. Многие готовы были снизить арендную плату для холостых мужчин, чтобы те взамен чистили дорожку, стригли газон и сгребали опавшие листья. Но найти правильного холостяка не так-то просто. Молодые забывчивы, устраивают вечеринки и водят домой девиц. Пожилые подвержены болезням и проблемам с поясницей. Здоровые холостяки от сорока пяти до шестидесяти так редко встречаются в Бате, что мисс Берил десять с лишним лет завидовали из-за Салли, и она подозревала, что теперь, когда он охромел, кое-кто из соседок тайно радуется. Вскоре от него не будет никакого толку, и мисс Берил поплатится за счастливые годы, ей придется терпеть жильца, который уже не помощник. Мисс Берил – а она видела Салли каждый день – и правда казалось, что после того несчастного случая он сильно сдал, она опасалась даже, что однажды утром он не заглянет к ней узнать, не умерла ли она, по той причине, что умрет сам. Мисс Берил уже пережила многих, кого не планировала пережить, а Салли, хоть крепок и упрям, в последнее время смахивает на привидение.

– Только не забудь обо мне, – попросила она, вспомнив, что позже собиралась в магазин.

– Разве я когда-нибудь забывал?

– Да, – ответила она, хотя такое случалось редко.

– Что ж, сегодня не забуду, – заверил Салли. – Кстати, почему вы не обедаете с Банком?

Мисс Берил улыбнулась, как улыбалась всегда, когда Салли так называл Клайва-младшего, и подумала – не в первый раз, – что глубоко ошибаются те, кто считает, будто глупые люди все понимают буквально. Даже наименее способные из ее восьмиклассников все же бывали способны на красочную метафору. Не понимали они как раз буквального смысла, так было и с Салли. Его класс был одним из первых, у кого она вела уроки в Норт-Бате, его тесты на коэффициент умственного развития обнаруживали массу познаний, от чего сам мальчик решительно открещивался. Салли всю жизнь был типичным разгильдяем, однако – и люди до сих пор это отмечали – если он и дурак, то ничейный дурак, сам по себе. Салли наверняка оценил бы это определение, не особо заботясь о его буквальности; ему уже шестьдесят, со своей женою развелся, вяло крутит шашни с чужой, с сыном не общается, сам себя не знает, калека, фактически нетрудоспособный – все это Салли упрямо считал независимостью.

– Банк меня приглашал, но я предпочитаю платить за себя сама, – ответила мисс Берил – маленькая ложь.

Клайв-младший позвонил на прошлой неделе, сообщил, что уезжает на праздники, о своей запланированной отлучке рассказал уклончиво, возможно рассчитывая разжечь любопытство мисс Берил, – тактика, обреченная на провал, о чем ему следовало бы знать. Мисс Берил была не чужда любопытства, но она не любила, когда ею пытались так откровенно манипулировать. Уже то, что Клайв-младший надеялся вызвать ее интерес, подсказало ей противоположный отклик.

– Скучно обедать с финансовым учреждением, – заключила она.

Салли ухмыльнулся:

– Мы носим цепи, которые сами же и сковали⁴, старушка.

Мисс Берил моргнула.

– Кто бы мог подумать? Литературная аллюзия из уст Дональда Салливана. Впрочем, вряд ли ты можешь сказать, чьи это слова.

– Ваши, – напомнил ей Салли. – Вы твердили нам это весь восьмой класс.

* * *

Первое, что Салли увидел, выйдя на широкое крыльцо, – как по заснеженной улице бредет Руб Сквирз. Невысокий, чуть выше пяти футов, Руб был крепко сбит, он топал, уставившись под ноги, чтобы, как подозревал Салли, изобразить случайность встречи. Салли знал Руба слишком давно, чтобы верить в такие вот случайности. По тому, как парень держит голову – так, будто несет на массивных плечах медицинский мяч, который того и гляди упадет, – Салли догадался, что Руб направляется к нему и будет просить взаймы. Салли с первого взгляда понял, сколько нужно Рубу (двадцать долларов), на сколько он согласится (десять) и сколько им потребуется времени, чтобы прийти к этому компромиссу (тридцать минут).

– Здорово, балбес, – крикнул Салли. – У тебя что, нет нормальных ботинок?

Руб с деланым удивлением поднял глаза.

– Были где-то. – Он посмотрел на свои промокшие черные полуботинки. – Откуда мне было знать, что за день до Дня благодарения выпадет снег?

– Оттуда. Надо было готовиться, – ответил Салли, хотя сам-то сознательно никогда ни к чему не готовился. Он водрузил ногу в рабочем башмаке на ограду крыльца, завязал шнурки. – Вообще-то ты вовремя, – добавил он. – Помоги.

Руб поднялся на крыльцо, опустился коленями в снег и завязал шнурки на левом ботинке Салли.

– Не затягивай сильно, пусть кровь циркулирует, – попросил Салли. – У меня и так уже колено распухло вдвое.

Руб развязал шнурки, начал заново.

– Ты оделся как на работу, а не на занятия, – заметил он. – Возвращаешься к работе?

– Планирую, – ответил Салли.

– А меня возьмешь?

– Если возьму, ты перестанешь стрелять у меня деньги?

– Конечно, – ответил Руб, хотя явно расстроился из-за того, что вопрос о заимствованиях подняли в отрицательном смысле. Штаны у него на коленях намокли и потемнели. – Я скучаю по нашей совместной работе, – продолжал Руб. – Вот бы снова как раньше.

– Я попробую что-нибудь подыскать, – заверил Салли.

Руб нахмурился.

– Старая леди Пиплз снова за нами шпионит, – указал он, заметив, что в гостиной дрогнули занавески.

Руба трудно было вывести из себя, но на мисс Берил он затаил злобу за то, что в его восьмом классе – десять с лишним лет назад, за год до того, как вышла на пенсию, – она пыталась его образовать. Стоило Рубу ее увидеть, глаза его превращались в щелочки, взгляд становился жестким, голос делался испуганным, раздраженным, точно мисс Берил по-прежнему обладала неограниченной властью над ним. Она же по-прежнему обращала на него внимание, а Руб не любил, когда на него обращают внимание. Сам Руб редко обращал внимание на кого-либо и считал невнимание нормальным человеческим поведением. В восьмом классе мисс Берил на уроках английского вечно стучала линейкой по краю стола, сразу после обеда, когда Руб налаживался подремать, и рявкала: “Внимание на меня!” Порой смотрела прямо на Руба и добавляла: “Может, хоть что-то узнаешь”. Руб и теперь считал внимательность чем-то мерзким, утомительным и нездоровым. А поскольку он не знал человека в Бате бдительнее мисс Берил, то и не было никого, кого бы Руб так недолюбливал.

Салли не удержался от улыбки:

– Пойдем выпьем кофе, пока она не вышла и не сказала мне, чтобы я не водился с плохими мальчиками.

Они перешли через дорогу – снег уже превращался в слякоть – и направились к закусочной “Ланч у Хэтти”, Салли вдруг с удивлением почувствовал, что его охватило чувство благополучия, которому он не сумел найти рационального объяснения. Впрочем, чувство было слишком сильным, чтобы его не заметить, и Салли решил радоваться ему, наслаждаться им, не тревожась из-за того, что всю его жизнь такие вот неожиданные ощущения благополучия зачастую предвещали надвигавшуюся катастрофу. Фактически они служили опережающими знаками, что совсем близко то, что Салли окрестил “глупой полосой”, когда все, что он делал, оказывалось неправильным, когда каждый неправильный шаг осложнялся следующим, когда даже разумные действия оборачивались идиотизмом, когда и безрассудство, и тщательно продуманные поступки гарантированно приводили к одному и тому же концу – катастрофе.

Обычно Салли переживал одну глупую полосу в год и считал, что в этом году она уже пройдена. А может, и нет. Может, в этом году ему уготованы две глупые полосы. Может, решение вернуться к работе, хотя колено еще болело, положит начало самой глупой из всех глупых полос. Он уже догадывался, что ждет его сегодня: каждый сообщит ему, что он дурак, надо было оставаться в колледже, получать выплаты по частичной нетрудоспособности, лечить колено, а поскольку оно вряд ли заживет, дождаться, пока Уэрф, его адвокат, выбьет ему полную нетрудоспособность. Какой смысл возвращаться к работе с раздолбанным артритным коленом?