Читать книгу: «Волк на холме», страница 7

6 Билет на «Конкорд» от Парижа до Нью-Йорка «туда-обратно» стоил порядка 10500$.

7 «Il Pagliaccio», «Паяц» – мишленовский ресторан в центре Рима. Здесь можно отведать кухню разных стран мира, а также попробовать традиционную средиземноморскую. Присутствует дегустационное меню. Внутреннее убранство помещения выполнено в стиле эпохи Возрождения. Средняя стоимость ужина варьируется от 75 до 150 евро (в ценах 1995 года -около 300 000 лир). Гости заведения наряжаются в элегантные костюмы и платья. Ресторан находится у площади Кампо ди Фьоре по адресу: Via dei Banchi Vecchi, 129/a

8. Бригадир – руководитель рабочего подразделения, здесь: начальник службы безопасности.

9. Фискальный код, «кодиче фискале» – Codice Fiscale – так называется ИНН в Италии (идентификационный налоговый код), состоящий из 16 символов (букв и цифр). Необходим во многих жизненных ситуациях: открытие счета в банке, подписание договоров аренды, купли-продажи, получение займов, трудоустройство (работа по контракту, либо деятельность фрилансера), обращение за медицинской помощью.

10. В Западной Европе, особенно в южных странах, практически не хоронят в землю, делается цементный склеп.

11. Джанна Наннини – культовая итальянская рок-певица, добившаяся мировой славы; выступала, помимо прочего, на открытии чемпионатов по футболу (мирового в 1989 и Кубка Италии в 1990); в 1995 году как раз вышел новый альбом «Dispetto».

12. Дзино Дзофф – легендарный футболист и вратарь, в 1994—1998 году был президентом клуба «Лацио».

13. Штрафы за «пьяную езду» в Италии зависят от степени опьянения. Если уровень алкоголя в крови от 0,8 до 1,5 промилле, то штраф составит от 800 до 3200 евро (в ценах 1995 года, примерно от 1,5 млн до 6,2 млн лир). Плюс лишение прав на 6—12 месяцев (мало того, возможно и лишение свободы на срок до 6 месяцев). Если же уровень алкоголя больше 1,5 промилле, то штраф составит от 1500 до 6000 евро, лишение прав на 1—2 года и лишение свободы на срок до 2 лет (такое же наказание предусмотрено при отказе от медицинского освидетельствования).

14 «Юве» – жаргонное сокращение футбольного клуба «Ювентус» (Турин). В 1995 году «Ювентус» стал победителем в чемпионате Италии по футболу (сезон 1994/1995).

ГЛАВА 7. Золотые яблоки

Былая страсть лежит на смертном ложе,

И новая на смену ей пришла.

Ромео, где ты? Дудочку бы мне,

Чтоб эту птичку приманить обратно!

Но я в неволе, мне кричать нельзя.

В. Шекспир, «Ромео и Джульетта»

По меньшей мере половину пути до аэропорта Бруно давал Луке наставления в связи с его новыми обязанностями, и каждое указание сопровождал пространным пояснением, почему делать нужно так и только так.

Корсо слушал внимательно, не перебивал в своей обычной самоуверенной манере, кивал в нужных местах и даже задал пару уместных вопросов, подтвердивших, что он в самом деле слушает, а не делает вид…

Это было похвально, но Бруно прислушался к самому себе и решил, что сдержанного интереса со стороны Принца ему недостаточно для успокоения. Они как раз проехали Ара-Нова (1), когда он набрал в грудь воздуха, собираясь пойти на третий круг беседы, однако Корсо заговорил первым:

– Да перестань ты дергаться, Центурион! Я все понял. Буду ходить за твоей женой по пятам, смотреть в оба, и без моего разрешения к ней даже дождевой червяк не подползет… Вот только… – Лука запнулся, посмурнел и, сердито засопев, прибавил газу, хотя времени до рейса было еще предостаточно.

– Только что? – Бруно терпеть не мог незаконченных фраз и дал понять, что ждет продолжения. – Я не учел какой-то важной детали в нашем соглашении?

«Да уж, Центурион… этой детали ты точно не учел…» – хмыкнул про себя Принц, вслух же сказал иное:

– Твоей синьоре может быстро надоесть этакая слежка… Ладно ты ей все время в спину дышишь – ты муж, но я-то чужой человек, меня она вчера впервые увидела.

– Ааааа… Не волнуйся об этом. Ты ей очень понравился.

– Я… с чего… с чего ты взял?.. – Лука едва не поперхнулся жевательной резинкой, которую сунул в рот, чтобы не поддаться искушению закурить в салоне (это было одним из условий рабочего контракта). Заявление Центуриона вроде бы имело приятный смысл, но по воздействию напоминало удар под дых.

«Я ей понравился… ну надо же… если и так – она что, ему прямо об этом сказала?»

Сквозь шум крови в ушах Принц не сразу расслышал, что еще говорит Бруно насчет Малены, уловил лишь последние слова:

– …иррациональное доверие к твоей персоне. Ты не смутился и не растерялся в присутствии жены моего отца, вот и получил несколько призовых очков в глазах Малены.

Лука выдохнул, перехватил пас и постарался побыстрее увести разговор от скользкой темы:

– Ммммм, ясно. Зато этот ваш бригадир… как его… Марио… уже готов мне красную карточку показать. Всю душу вынул, так уж ему хотелось в мои документы нос сунуть – видно, опытный, чуйка у него точно у полицейской ищейки.

– А он и есть полицейская ищейка, – усмехнулся Бруно. – Бывшая… десять лет оттрубил в карабинерах, в спецподразделении, пока его не отправили в досрочную отставку после скандальной истории с покушением на министра… Тогда его и заметил мой отец и взял к себе на службу – спас, практически. Марио очень ему предан, поэтому и старается, чтобы все в доме было по правилам, и персонал ходил по струнке.

Эта «трогательная история» о приблудном карабинере, из милости подобранном Гвиччарди-старшим, сильно не понравилась Луке. В груди возникло мерзкое ощущение, точно в нее уперлось пистолетное дуло, и он съязвил:

– Ну, если ваш Марио на службе не штаны протирает, а землю носом роет, и не зря свой кусок мяса ест, то уж верно докопается до моих славных дел и двух отсидок подряд… и молчать не будет. Тебя, Центурион, папаша не заругает? У него-то вряд ли ко мне есть ир… ирра…

– Иррациональное доверие.

– Да… вот это самое. Я и говорю: не станет он доверять бывшему автоугонщику.

Бруно поморщился:

– Корсо, у меня от тебя голова болит. О чем ты вообще хлопочешь?..

Слово «автоугонщик» звучало круто и красиво, Лука выучил его еще во время первого следствия и суда, но по сути означало просто-напросто «вор». Центурион не мог этого не понимать, но Принц желал в последний раз дать ему возможность передумать, и упрямо гнул свою линию:

– Ясно – о чем. Ты вот на меня жену оставляешь, не боишься… Ну а если твой папаша первый испугается, да и велит тебе найти кого другого, с чистой анкетой… Что тогда – конец нашему договору?

Бруно слегка побледнел – слова Луки неожиданно больно задели его за живое. Выходило, что нанятый им гладиатор из трущоб ни в грош не ставит гордого патриция, считает папенькиным сынком, переменчивым и жидким на расправу. Слышать такое от давнего знакомого по околофутболу (2), не раз и не два видевшего его в драке – и на кулачной дуэли, и в массовой схватке у стадиона или на ближайшем пустыре -было еще обиднее…

Центурион мог бы «включить босса» и резко осадить зарвавшегося работничка, но он не позволил себе такой роскоши, и проговорил спокойно и сухо:

– Наш договор не имеет никакого отношения к делам отца. Мои решения – это мои решения, мои люди – это мои люди. Что там думает, говорит и делает Марио, тебя не касается. Делай свою работу, Корсо, и поменьше вопросов, не относящихся напрямую к ней, ты понял?

– Понял.

– Вот и все. – подведя черту под разговором, Бруно достал из портфеля мобильный телефон в черном чехле и передал его Луке: – Это твой аппарат, настроенный и подключенный. Ежедневный отчет…

– В одиннадцать вечера, по римскому времени. (3)

– Молодец. По экстренным вопросам?..

– В любое время. Информировать сразу же.

– Отлично. Личные звонки?..

– Только при крайней необходимости и не дольше пяти минут.

– Хорошо, Корсо. У тебя прекрасная память. – Центурион удовлетворенно кивнул и улыбнулся, а у Принца рука зачесалась дать ему по уху…

«Ишь ты, бригадир выискался… разговаривает со мной точно с псом… Сидеть, лежать, голос… Откусить бы тебе нос, пижон – небось по-другому бы запел!» – он покрепче сжал руль и снова выдохнул. Злиться на Бруно было форменной глупостью – да еще так сильно злиться, за то, в чем Центурион, в общем-то, не был виноват – просто вел себя, как обычно, как привык в своем богатом доме, с пеленок общаясь со слугами, а потом с сотрудниками в фирме папаши.

Это все сон, проклятый бесстыдный сон о Малене, сбивал Принца с толку, бередил, мучил… и ехать в машине бок о бок с ее мужем оказалось тем еще испытанием.

Двадцать минут спустя «мерседес» въехал на территорию аэропорта и зарулил на крытый паркинг нужного терминала, где Бруно предстояло зарегистрироваться на прямой трансатлантический рейс и провести время до посадки.

Прежде чем выйти из машины, он набрал чей-то номер и досадливо поджал губы, когда адресат звонка не ответил…

– Интересно, где ее носит, я же просил не опаздывать! – пробормотал Центурион, и Принц, хотя его это совершенно не касалось, не удержался от вопроса:

– Кого?

– Виолу. Мою ассистентку… – рассеянно пояснил Бруно, ни капли не рассердившись на нескромное любопытство, и принялся снова нажимать на кнопки своего игрушечного телефончика. Вторая попытка дозвониться до Виолы успеха не имела.

– Черт знает что такое!.. Ну, я ей устрою, мерзавке, пусть только появится! – вот теперь Центурион от злости пошел красными пятнами. Принц удивился, что, оказывается, помнит про эту его особенность: краснеть не сплошняком, а только отдельными участками кожи, как при скарлатине. Еще больше он удивился, услышав собственный успокаивающий голос и утешительные слова, с какими обычно обращался лишь к старым друзьям:

– Да ладно тебе кипятиться-то! Ты ж вроде женатый человек, а все не привыкнешь, что у баб всегда так: то автобус вовремя не подъехал, то ключи забыла, то каблук сломала.

– Хоть два каблука! Мы с ней не в отпуск летим, это работа! На работу нужно приходить вовремя, минута в минуту, а не когда захочется! – Бруно возмущался так искренне и так бурно, что Луке стало смешно:

– Ну, в Америке может и так, они там все деловые… но мы-то с тобой в Италии живем, здесь народ неторопливый. И расслабленный…

– Вот поэтому мы здесь ТАК и живем!.. Боже, как я устал от этого вечного бардака!..

Тут уж Принц не нашелся с ответом и только руками развел: всем известно, что в Италии бардак и беспредел везде и всюду, мошенник на мошеннике и вор на воре (4), и поделать с этим ничего нельзя… ну, а раз так, какой смысл злиться на непутевую секретаршу?..

Он хотел спросить, собирается ли сам Бруно выходить из машины, чтобы свалить, наконец, в свою Америку, и дать ему возможность быстренько метнуться в Рим, перед тем как возвращаться в Браччано – но не успел. Откуда ни возьмись, рядом с передней дверцей возникла красивая брюнетка, в модном пальто, накинутом поверх делового костюма, и в сапожках на высоком тонком каблуке… как раз на такие ботики недавно пускала слюнки Чинс, стоя перед витриной модного магазина в центре, и мечтала дождаться распродажи…

«Вот получу с Центуриона первые бабки, и куплю ей эти чертовы каблы! (5)» – открывая багажник, где лежали вещи Бруно, думал Лука.

Потом он еще минуты три ждал, пока синьор соизволит заняться чемоданом, и вполглаза наблюдал, как девица униженно извиняется перед боссом. Виола едва ли не приседала, того и гляди, на колени встанет – ссылалась на жуткие пробки на выезде из Рима и случайно отключенный звук на телефоне… а синьор Гвиччарди, принимая извинения, совсем не пылал от гнева. Наоборот, улыбался и милостиво кивал, и дружески похлопывал синьорину Виолу по руке:

– Да, я понимаю… ничего страшного. Главное, что у нас еще есть время до регистрации. Успеем выпить кофе.

«Ишь ты… это у тебя и называется „я ей устрою?“ Что ты устроишь, с такой масляной рожей, хотел бы я знать, гусь ты лапчатый?»

Во флирте босса с хорошенькой ассистенткой не было ничего удивительного – перед таким соблазном мало кто устоит, и десять часов в воздухе, конечно, куда приятнее провести с на все готовой молодой красоткой в модных шмотках, чем с уродливой старой грымзой… но если Центурион изменяет Малене с этой куклой, значит, он просто чертов кретин, и больше никто.

****

В дверь спальни деликатно постучали, и приглушенный голос мажордома проговорил:

– Синьора Малена, завтрак готов. Мы с Катариной ждем вас.

– Да, Микеле, спасибо… – Малена улыбнулась, захлопнула блокнот, отложила его на столик и спустила ноги с кровати. – Я сейчас приду.

Когда в Браччано не затевали пышного приема «больших гостей», утренняя трапеза в поместье был полностью семейным ритуалом, лишенным каких-либо церемоний. Обычно в ней принимали участие только Бруно с Маленой и мажордом с экономкой, постоянно жившие в доме. Пятой участницей, «приглашенной звездой», как шутил Бруно, была маленькая Лиза, с младенчества и до самой смерти…

Теперь детский стульчик навеки опустел, но так и остался жить на просторной кухне, несмотря на постоянные требования Белинды убрать этот бесполезный предмет с глаз долой.

Микеле, прекрасно воспитанный и безупречно вышколенный управляющий парадной частью дома, обычно беспрекословно выполнял приказы «второй синьоры» (как Белинду втихомолку именовали слуги), однако в отношении Лизиного стульчика проявил непоколебимое упрямство. Каждый раз, когда эта тема снова всплывала в беседе с госпожой, Микеле кланялся, улыбался… и ничего не делал. Зайдя на кухню в следующий приезд, Белинда обнаруживала стульчик на прежнем месте, журила мажордома и кидалась жаловаться мужу. Она твердила, что увековечивать память об умершем, сохраняя старые вещи, которыми больше никто и никогда не воспользуется по назначению – варварский обычай, дикость, наносящая вред психике живых.

«Достаточно просто взглянуть на жену твоего сына, дорогой, чтобы в этом убедиться… и разве хорошо, что мы позволяем прислуге столь явно проявлять неуважение к нам?»

Филиппо же или отмалчивался, или отвечал неопределенной усмешкой и сухим советом «оставить детей в покое», подразумевая и покойную внучку, и Бруно с Маленой. В его власти было морально надавить на мажордома, подвергнуть штрафу за формальное нарушение субординации и самоуправство, но он ни разу этого не сделал.

Белинде оставалось лишь молча злиться и гадать, почему супруг ни разу открыто не встал на ее сторону в таком «пустяковом вопросе», хотя поддерживал в более серьезных вещах.

Бруно, куда лучше понимавший отца, несмотря на его обычную холодность и скрытность, по секрету рассказал Малене то, о чем синьора Грасси так и не узнала за двенадцать лет брака: Филиппо был одним из тех «варваров», что не желают расставаться с любимыми даже и в смерти…

Белинда не подозревала о святилище, устроенном в мансардном этаже, в постоянно запертом кабинете хозяина дома, Бруно же там бывал неоднократно. Он видел портрет своей матери в полный рост, установленный на подобии алтаря, украшенный лентами и свежими цветами, с зажженной возле него лампадой. Рядом с алтарем помещалась обитая бархатом скамеечка для молитв, а в смежной маленькой комнате был воздвигнут настоящий реликвариум: здесь хранились подвенечное платье, фата, атласные перчатки и туфли Алессии, украшения, которые были на ней в знаменательный день бракосочетания, связка любовных писем, альбомы с рисунками и потрепанные ноты, и -отдельно -засушенный букетик, перевитый золотистым локоном…

Малена нашла этот жизненный сюжет одновременно трагическим и вдохновляющим, и порой позволяла себе помечтать о том, чтобы превратить его в историческую поэму. Правда, после смерти дочери вдохновение почти покинуло ее, муза дала обет молчания, и вот уже год, как из-под пера поэтессы не выходило ничего, кроме коротких и бессвязных фрагментов мрачного содержания…

Менеджер издательства «Арнальди», выпустившего и успешно продавшего несколько поэтических сборников Милены Войводич (так звучал творческий псевдоним урожденной Магдалены Драганич), названивал ей с тех пор, как это стало приличным. Он заботливо справлялся о ее самочувствии, и окольными путями старался выяснить: не собирается ли она возобновить работу над второй частью «Цыганских песен»?.. И можно ли – хотя бы теоретически! – планировать включение в альманах 96-го года поэмы «Апельсиновая ветка»?..

– Я ничего не могу вам обещать, синьор Риццоли, – грустно отвечала Малена. – Хотела бы, но не могу… Я помню сроки сдачи текстов для альманаха, и позвоню вам, если буду успевать.

Надежды на это было мало… но сегодняшней ночью, когда над Браччано бушевала гроза с неистовой пляской молний, и она долго не могла заснуть, даже на плече у Бруно после короткой супружеской близости, ей неожиданно пригрезились строки:

«Мне душно в городе: довольно красоты, убранства комнат, штор и канделябров…» – а следом за ними явился и образ всего стихотворения.

Мерцающий, неуловимый как призрак, он коснулся ее прозрачной рукой, и по жилам пробежал огненный ток предчувствия… особенного, ни с чем не сравнимого предчувствия, болезненно-сладкого, обещающего наслаждение куда большее, чем секс.

Малена вскочила с постели, схватила блокнот и включила ночник, чтобы поскорее записать – под диктовку, пока контакт с другим измерением не прервался… – но Бруно недовольно заворчал, что ему рано вставать и потребовал погасить свет.

Не желая тревожить мужа, она черкнула всего пару строк, самых первых, скользнула в постель, засунула блокнот под подушку и прошептала молитву Деве Марии, чтобы увидеть продолжение стиха во сне и не забыть наутро.

Ей снился лес под дождем, и она бродила среди мокрых стволов и ветвей, роняющих крупные капли ей на голову и плечи, закутанная в длинный, до полу, алый плащ, почему-то надетый на голое тело. Ноги были босыми, но ступни не чувствовали холода.

Она брела и брела, не зная куда, чувствуя, как сжимается сердце от сумеречной тоски… и совсем не удивилась и не испугалась, когда зашуршала высокая трава, качнулся дикий шиповник, и на дорожку мягко выскочил огромный волк, с бурой шерстью и яркими голубыми глазами.

Взгляд у этого хозяина леса был совершенно разумный, внимательный, изучающий… а лапы – широкие и сильные, когтистые… и босые. Малена сама не знала, почему ей в голову пришла эта странная мысль – что у волка босые ноги – и сейчас же захотелось рассмеяться. Но смеяться в лицо… (да, это определенно было лицо, а не морда!) волку было бы очень невежливо, и она спросила настолько любезно, насколько сумела:

– Синьор волк, вам удобно… ходить босиком?

– А вам? – хрипло прорычал волк и, подойдя поближе, поднялся на задние лапы, а передние поставил ей на плечи. Он оказался немыслимо тяжелым, и теперь Малене стало страшно, но пускаться наутек было уже поздно. Она обняла этого дикого волшебного зверя, вышедшего к ней из чащи, как обняла бы играющего пса, и погрузила пальцы в теплую шерсть…

– …Аййй… Малена… ну что ты делаешь?.. – это уже было не рычание волка, а знакомый человеческий голос – голос Бруно. Открыв глаза, она со смущением увидела, что вцепилась обеими руками совсем не в бурую волчью шкуру, а в золотистую шевелюру мужа.

– Охх, милый, прости, прости… мне приснился странный сон… – Малена переместила ладони ему на плечи и получила ответное объятие и шутливый вопрос:

– Ты в этом сне была индейцем, снимающим скальп с незадачливого рейнджера?..

– Нет, что ты!.. Какой ужас!.. Я была… кем-то вроде Алисы… или Красной шапочки…

– Так-так. Интересно… думаю, что тебе пошла бы короткая пышная юбочка, корсаж и маленькая красная шапочка…

– Да нет, я просто шла по лесу в красном плаще, и…

Бруно слегка ущипнул ее за щеку и потом сразу же поцеловал:

– Мммм… знаешь, я бы охотно узнал подробности… все-все… но к сожалению, мне пора вставать, иначе самолет улетит без меня. Я безбожно проспал.

– Как?. – поразилась Малена. – Разве будильник не сработал?.. Я же поставила два, как ты просил.

– Сработали, оба, – он взял со столика часы и показал ей. – Честно говоря, я удивлен… ты обычно так чутко спишь, что просыпаешься от первой же фанфары, и я понадеялся, что моя добрая женушка в любом случае меня разбудит.

Она вздохнула:

– Наверное, это все новые штайнеровские таблетки… Усыпили меня как сурка. Прости, милый.

– Господи, да за что же?.. Я позвоню и поблагодарю Штайнера – он наконец-то нашел лекарство, от которого ты спокойно спишь всю ночь. Ну и… ты меня все-таки разбудила, дорогая Покахонтас, так что капитан Смит спасен, но ему определенно пора отчаливать в Штаты. Иначе отец наяву снимет с меня скальп.

Малена тихо рассмеялась и шлепнула мужа по руке: она не очень любила жестокие шутки, но Бруно все же дозволялось нарушать табу.

– Я сейчас встану и провожу тебя…

– Нет, не надо! Это отнюдь не ускорит мои сборы. Повернись на другой бок и отоспись за нас обоих. Я еще позвоню тебе перед посадкой в самолет.

– Тебя… тебя повезет в аэропорт Лука?.. – она знала ответ, но почему-то решила уточнить.

– Да. Надеюсь, что хотя бы он не проспал, и машину подготовил к отъезду… Черт возьми, половина восьмого!..

Малена, проявляя супружескую солидарность, встала с постели вслед за мужем и, пока он спешно умывался и брился в ванной, подошла к окну.

Лука не проспал: подогнал «мерседес» именно туда, куда и было нужно, к боковому входу, и теперь стоял рядом с машиной, курил и поглядывал по сторонам – то ли любовался цветниками и перголами, которыми так гордилась Белинда, то ли размышлял о чем-то своем… С такого расстояния Малена нечетко видела его лицо, но оно показалось ей хмурым и мечтательным в одно и то же время… например… как у Спартака, в первое утро в поместье Суллы… (7).

«Нет, конечно же, нет… это все мои фантазии, потому что я сама еще не совсем проснулась…» – она смущенно усмехнулась и спряталась за занавеску, чтобы Лука случайно не заметил ее, и все-таки продолжала смотреть.

В груди шевельнулось приятное тепло при мысли, что этот широкоплечий парень, удивительным образом сочетавший в себе нахальство и галантность, немного сердитый, но с хорошей улыбкой, не сдрейфивший перед Бруно и способный возразить Белинде, будет рядом с ней во время отсутствия супруга. Будет катать ее на машине по живописным окрестностям, охранять ее, а значит, она сможет целые дни проводить на озере, и возвращаться домой только под вечер. Значит, она сможет избежать завтраков и обедов в компании свекрови (Малена не сомневалась, что Белинда непременно приедет «навестить мышку», может быть, даже раньше, чем самолет Бруно приземлится в Нью-Йорке) – и останется только пережить совместный ужин…

****

Принц благоразумно оставил «мерседес» в двух кварталах от «Пестрой кошки», рядом с мастерской Змея, но Монику все равно перекосило от злости, и она едва не выпрыгнула из платья, стоило блудному приятелю перешагнуть порог пиццерии.

«Явился все-таки, чертов засранец! И где его только носило два дня, если не в Терни, с этой мандой, „синьорой Фантони“?»

В нетерпении выяснить всю подноготную, она чуть резче, чем требовалось, поставила на столик тарелки с лазаньей и кружки с пивом, и пена выплеснулась наружу.

– Эй, девушка, полегче… – недовольно сказал клиент и покачал головой; он был не из завсегдатаев, по-итальянски говорил с ужасным акцентом – паршивый турист, невесть как забредший в недра Гарбателлы – и Моника огрызнулась:

– Сам смотри, куда локти ставишь! – повернулась спиной и, не слушая дальнейшего бурчания и не обращая внимания на призывно вскинутые руки еще не обслуженных посетителей, пошла к Принцу.

Медлить было нельзя: волчара сел не за столик, а на табурет у барной стойки и, похоже, не собирался плотно обедать. То ли у него, как обычно, в карманах свистело, (8) то ли снова куда-то спешил…

«Не иначе, в Трастевере, к сучке очередной! Небось на нее и потратил последние монеты». – зло подумала Моника и вздохнула: ну что поделать, черного кобеля не отмоешь добела.

Отношения с Принцем (если это можно назвать отношениями) подразумевали небогатый выбор из трех вариантов: смириться с его постоянным блядством, рвать сердце в напрасных ревнивых терзаниях или же все прекратить, и самой пойти на все четыре стороны, свободной и одинокой…

Само собой, Моника предпочитала первый вариант. Девицы появлялись и исчезали, как бабочки-однодневки, а она оставалась. И в конце концов Принц всегда возвращался к ней.

Они были знакомы лет пятнадцать, со старшей школы, некоторое время Моника даже считалась «официальной» девушкой Луки Корсо, как дура, ждала его из армии… и дождалась, но дело не дошло ни до свадьбы, ни до помолвки. В неполных двадцать лет Принц не рвался надевать на шею хомут, и в его жизни были дела не менее увлекательные, чем секс: спорт, автомастерская, лихие угоны машин и взимание «налога» с районных продавцов травки, ну и конечно, футбол и околофутбольные страсти – выезды, шествия, атрибутика и отчаянные драки романиста с тиффози других команд.

Моника свыклась со всем этим, сдружилась с «Ядовитой бригадой», стала у парней своей в доску, не вела себя как шлюха, но и недотрогу не строила, если хотела – заводила романы, пару раз ее звали замуж… но Принц всегда оставался Принцем. Ему достаточно было двинуть бровью, и она бежала к нему, задрав хвост, как течная сучка… надеясь, что настанет – непременно настанет – такой день, когда он, проснувшись утром с нею в постели, улыбнется, обнимет покрепче, и пригласит остаться навсегда.

А потом в жизни Принца появилась Чинция, и это стало катастрофой похуже Хиросимы…

– Привет, красавчик… – Моника, натянув на лицо самую милую и приветливую улыбку, приблизилась к Луке сбоку и положила руку ему на плечо. – Ты куда это запропал, гулёна? Наци со Змеем уже хотели тебя в международный розыск объявлять.

– Ну, вот он я, – усмехнулся Принц. – Никуда не делся. Жив и здоров.

Он приветственно чмокнул подругу в щеку, но подставленных губ как бы не заметил. Моника не подала виду, как сильно ее задела подчеркнутая дистанция, и заулыбалась еще солнечней, как супермодель на съемке для прессы:

– Ой, да я им сразу сказала, чтобы не парились – я же тебя хорошо знаю… набегаешься и вернешься. Дома-то оно всяко лучше. А все-таки, где ты был? Скажи по старой дружбе, мне интересно.

Лука рассеянно кивнул, вроде бы соглашаясь с ее словами, и она поняла, что он вообще не слушает – витает где-то далеко… с тем же успехом можно было задавать вопросы кофемашине или радиоприемнику.

Голодные гости за столиками продолжали махать руками – в обеденное время «Пестрая кошка», как обычно, была набита битком. Мария не справлялась одна, и, бегая туда-сюда с подносом, бросала на Монику сердитые взгляды, да и сам синьор Пепо, стоявший за стойкой, проявлял недовольство, что официантка прохлаждается, болтая с приятелем-завсегдатаем. Нужно было возвращаться к работе, но отпускать Луку восвояси, так и не поговорив с ним по душам, она не собиралась…

– Слушай, а чего ты за стойкой-то, как неродной? Давай я тебя в зале обслужу как положено. У нас сегодня шикарное блюдо дня.

«Заодно и с планами на вечер определимся…»

После «супружеских визитов» Принца в Терни или, наоборот, холостяцких каникул, которые он себе устраивал, исчезая на несколько дней по неизвестным адресам, Моника старалась во что бы то ни стало залучить его к себе в постель, а в идеале – провести ночь у него в квартире. Заново наполнить волчье логово своими запахами, похлопотать на кухне, по-своему прибраться в комнате, и невзначай забыть в шкафу очередную кофточку или очередную безделушку – на полочке в ванной…

Это была хорошая тактика, благодаря ей к Луке перекочевала добрая треть повседневного гардероба Моники, и она не видела причин отказываться от привычной схемы.

Но у Принца оказались другие планы.

– Не хочу я ваше «блюдо дня», да и некогда. Уезжаю.

– Что?.. Как это?..

– Вот так. Работу нашел. – Лука придвинул к себе тарелку со стромболи (9) и стакан с аранчьятой (10) и принялся за еду.

Зная, с каким волчьим аппетитом приятель обычно набрасывается на местную стряпню, и видя, как равнодушно и нехотя он ест сейчас – точно по обязанности, типа, «надо же заправить бак перед дорогой» – Моника заволновалась по-настоящему. На ее памяти, лишить Принца аппетита были способны всего три обстоятельства: тяжкое похмелье, грипп с высокой температурой и любовная страсть. Ни пьяным, ни больным Лука не выглядел, а вот влюбленным… влюбленным… еще как!

«И это точно не Чинс… какая-то новая баба… Неужели Наци не пиздит, и Лука в самом деле выловил из Тибра тонущую богачку, не то графиню, не то принцессу?.. Мадонна! Так бывает разве что в романах Даниэлы Стил!» (11)

У нее руки зачесались дать мерзавцу подносом по голове, чтобы мозги если не вылетели, то встали на место, а потом еще вцепиться в волосы и от души оттаскать за проклятые кудри… но Моника сдержалась и, послав успокоительный знак Марии – сейчас приду, дай мне еще пару минут, подруга! – ехидно спросила:

– Ну и как же ее зовут?

– Кого? – Принц бросил на нее мрачный взгляд, предостерегая лезть не в свое дело, однако воительница уже ступила на тропу войны:

– Твою работу… Она блондинка или брюнетка, а может, вообще рыжая?..

– Моника, ты… – что он собирался сказать ей, так и осталось неизвестным, потому что в кармане черной кожанки что-то странно запиликало, и Лука, чертыхнувшись, так поспешно выудил оттуда крохотный телефончик, что вместе с ним выскользнули и шлепнулись на пол початая пачка сигарет и нераспечатанная пачка презервативов…

– Вижу, ты отлично подготовился к работе… – хмыкнула Моника.

– Отстань! – он отмахнулся от нее, как от докучливой мухи, занятый поисками кнопки ответа на звонок. Моника подумала, что, если Принц не спер этот чудо-аппарат, то получил его совсем недавно… и наверняка – из рук той самой богачки…

«Та-ак… кажется, все совсем плохо… мало мне было Чинс, теперь еще и эта новая прошмандовка с виллы Боргезе! Отловлю сегодня после смены этого рыжего придурка Наци и вытрясу из него подробности…»

– Да… Да, это я, синьора… Нет, все хорошо. Я просто на обратном пути сделал крюк, заехал за вещами. Конечно. Все понял. Думаю, часа через полтора. Что? Ладно. А где это?.. Нет, я найду. Ну тогда через два часа.

Это было неуместно и неприлично, стоять и откровенно подслушивать чужой разговор, но Моника ничего не могла с собой поделать, и, хотя Лука отодвинулся от нее и отвернулся, она слышала каждое слово… и видела, как у него постепенно краснеет ухо, словно в него жарко дышала сама Чиччолина или Моника Белуччи…

– До встречи, синьора.

Разговор прервался. Принц опустил руку на стойку и обалдело смотрел на зажатый в ладони телефон, как будто у него в самом деле случился «секс на расстоянии».

Моника молча подобрала с пола сигареты и контрацептивы, положила на стойку рядом с телефоном, выждала с полминуты и все-таки решилась потянуть Луку за куртку: