Чтобы спрятаться, лучше места не придумаешь, потому что никто - кроме мальчишечьей своры - на пушечный выстрел не подойдет к дому с привидениями, хоть бы и при свете дня.
От правды не уйдешь.
Огромный лунный диск башенных часов — это, считай та же мельница, говорил дедушка. Сыпь туда зёрна Времени — крупные зёрна столетий, мелкие зёрна годов, крошечные зёрнышки часов и минут — куранты всё перемелют, и Время неслышно развеется по воздуху тончайшей пыльцой, которую подхватят холодные ветры, чтобы укутать этим прахом город, весь целиком.
На всем зеленом пространстве старого кладбища теснились надгробные камни, а на камнях читались имена. Не только имена людей, погребенных под травой и цветами, но еще имена времен года. Весенний дождь начертал здесь тихие, невидимые письмена. Летнее солнце отбелило гранит. Осенний ветер смягчил очертания букв. А снег отпечатал свою холодную ладонь на зимнем мраморе.
Запомни: ничто и никогда не проходит бесследно.
Поднявшись с пола, он приблизился к зеркалу, чтобы посмотреть, как выглядит грусть, а она тут как тут, залила ему щеки краской, и тогда он, протянув руку, пощупал то, другое лицо, и было оно холодным.
Без чиновников даже не доказать, что ты умер.
– У них на шахматной доске – мы с вами! – воскликнул Дуглас. – Мы для них – шахматные фигуры! Старичье может нами двигать хоть по прямой, хоть по косой. Почем зря гоняют нас по шахматной доске.
- Итак. Что ты хочешь узнать?
- Все.
- Все? На это потребуется аж десять минут, никак не меньше.
- А если хоть что-нибудь?
- Хоть что-нибудь? Одну конкретную вещь? Ну, ты загнул, для этого и всей жизни не хватит.
- За последние два столетия, – вступил отец, – не отмечено ни одного случая, чтобы юноша в возрасте до пятнадцати лет подходил к дверному звонку ближе чем на десять футов.