Читать книгу: «Новые Ряженки Тайна старика Зуича», страница 4
Тимоха отдышался и побежал в дом, обогнув баню. Он не мог допустить, чтобы план Пискуша попал кому-либо на глаза. По лестнице он взобрался в мансарду, ещё раз прислушался, забежал за кровать деда Зуича, и развернул план.
– Вот это да! Обалдеть! Ничего себе! – не смог сдержать восклицаний Тимоха.
На карте была нарисована схема прорытого туннеля в виде двух извивающихся как змея, параллельных линий. Они были похожи на какой-то запутанный лабиринт, в местах изгиба которого были нарисованы малюсенькие кружочки с лучиками. Тимоха соображал, что бы это значило, и какое это имеет отношение к ловле Пискуша? И тут он догадался – никакого! А начинались эти линии из его жилища. Вот тут-то Пискуш постарался на славу! Он так художественно изобразил свою комнату, что не забыл нарисовать даже крючки на стене для полотенца и коврик у входа, чем немало ошарашил Тимоху.
Глава 8
ЖИЛИЩЕ ПИСКУША
Как позже узнал Тимоха, всё это время Пискуш не появлялся лишь потому, что был невероятно занят удлинением туннеля, особенно его изображением на плане. «Хотелось бы понять, для чего начерчены такие подробности в виде изгибов, коврика и крючков? – думал Тимоха. – Уж не решил ли он, что я пролезу в такое крошечное отверстие, куда влезет только моя лапа? А эта его комнатка? Нарисовать такой шедевр!»
Тимоха, тем не менее, внимательно разглядывал план, который планом был только наполовину. Вторая половина была цветным рисунком его немаленького жилища. Тимоху поражало и изумляло то, в каких мельчайших подробностях он был нарисован. Да у него же талант художника!
Пискуш жил под деревянным полом, служившим для него крышей. Пол комнатки Пискуша был так же из досок и поднят очень высоко от земли, на которую насыпали несколько слоёв песка и гравия. Стены дома составляли лаги – это такие деревянные широкие доски, стоящие боком на полу. И чем шире лаги, тем просторней комнатка и выше потолок. А у Пискуша они были высокими!
Пискуш был добродушный, честный и очень сообразительный мышонок. Любовь к рисованию родила его мечту стать настоящим художником!
Жилище Пискуша представляло собой сказочную комнату, в которой было всегда сухо, уютно, светло и тепло, а рядом – ванную комнатку, которую он отделил перегородкой из куска пластмассы.
С одной стороны его жилище согревала печка деда Зуича, с другой – камин, который он смастерил своими лапками. Всё говорило о том, что Пискуш очень хозяйственный. Он не мог себе позволить, чтобы такое «добро», как булавка, прищепки, пробки от бутылок и подобный этому мусор бесхозно валялся где-нибудь на улице.
Заметив такую находку, он уже прикидывал, как сможет креативно использовать её в дизайне своего интерьера прежде, чем тащить в дом. Конечно же, он не тащил к себе всё подряд. Пискуш очень любил своё жилище, поэтому он его не засорял, а бережно и аккуратно обставлял. Всё в его доме было продумано до мелочей.
В норку вело два входа – один за печкой Зуича, другой со стороны туннеля, который выводил на улицу к погребу. Перед обоими входами в норку лежали шерстяные коврики, а вход со стороны туннеля закрывала круглая дверца – она защищала от сквозняков и непрошеных гостей. Перед дверцей на шнурке висели два бубенчика, дабы оповещать Пискуша о пришедших в гости собратьев.
Они частенько к нему захаживали, в основном, семьями с детьми. Им очень нравилось проводить время у Пискуша в его удобном и уютном доме.
В коробке в уголке комнаты лежали игрушки даже для детей – мышат: бусинки для игры в мяч, крохотные машинки и другие игрушки из шоколадных яиц «киндер сюрприза». Детвора пищала от восторга, пока их родители в это время пили чай с разными вкусностями и запасами Пискуша, делились новостями, рассматривали новое приобретение Пискуша и его применение в хозяйстве, восхищаясь его изобретательностью.
Когда Пискуш только начал обустраивать своё жилище, многие соседские мыши спрашивали его: «Зачем ты таскаешь всякий хлам и мусор в свою нору? Разве тебе больше нечем заняться? И для чего тебе всё это? Тебе не надоело?» Пискуш отвечал «надоело» и продолжал таскать и изобретать. И только после визита первых гостей вопросы прекратились, а визиты участились – всем не терпелось посмотреть, что изобрёл Пискуш и как использовал выброшенный хлам.
Спустя короткое время подобного хлама на улице стало валяться всё меньше и меньше, но в изобретательности и креативности с Пискушем не мог сравниться никто.
Его жилище, которое совмещало в себе гостиную, спальню и кухню было продолговатым, втрое дольше ширины. Посередине лежал большой, такой же продолговатый ковёр – обрезок махрового полотенца в бежево-розовую полоску. В прихожей лежала, а вернее стояла щетиной вниз обувная щётка. Зайдя в комнату можно было тут же почистить об неё лапки. Сразу за щёткой Пискуш установил туалетный столик из старой компактной пудреницы с зеркалом на трёх ножках – деревянных пробках от бутылок. Возле столика стояла табуреточка из коньячной пробки с пластмассовым кругом сверху. На столике лежали салфетки и расчёска – детская зубная щётка с прореженными ворсинами. Он прогрыз пластмассовую ручку настолько тонко, что она помещалась в его лапке. Пискушу очень нравилось садиться перед зеркалом и расчёсывать свою беленькую чёлку.
В одном из углов комнаты Пискуш сделал спаленку. Кроватка со спинкой была сплетена из прутьев. Матрац на ней лежал толстый, словно перина – Пискуш надёргал под своим полом куски утеплителя, как он его называл «тепловата» и уложил в несколько слоёв, обтянув мягкой тканью.
Таким же образом он сделал и подушки. Салфетка из микрофибры служила ему мягким и тёплым одеяльцем.
Возле кроватки лежал коврик, а по обе её стороны стояли две шахматные фигурки – ладья служила журнальным столиком, конь – вешалкой.
Над кроватью висела картина – портрет родителей Пискуша. Перед сном он всегда желал им спокойной ночи, а когда просыпался – доброго утра. Когда ему было грустно или радостно, он делился мыслями и впечатлениями с родителями и надеялся, что где-то там, среди звёзд, они его слышат и поддерживают.
Рядом с кроваткой стоял гардероб Пискуша и комод из трёх спичечных коробков, с ручками из бусинок, за которые он выдвигал ящички с бельём. В гардеробе (это две стоящие на расстоянии друг от друга прищепки с расположенной сверху перекладиной из прутка) висела одёжка Пискуша. Он надевал её редко, по особым случаям и во время приёма гостей.
Это был его любимый джинсовый комбинезончик с большой малиновой пуговицей спереди, рубашка с шортиками, тёплые штанишки с кофточкой на зиму из детских шерстяных перчаток. Да, ещё жёлтые кедики и тапочки для дома. Пискуш полагал, что незачем пугать на улице собратьев своим видом в одежде, но считал, что она обязательно должна быть у каждого уважающего себя мышонка.
Самым привлекательным в доме был торшер.
Изолированный проводок вёл из розетки Зуича, подсоединённый с его, Пискуша, стороны. Проходил через отверстие стоящей на полу деревянной катушки из-под ниток, а на конце – крохотная светодиодная лампочка, которую покрывал абажур – половинка пластмассового яйца «киндер сюрприза». Стоило дёрнуть за верёвочку, и лампочка загоралась, ярко освещая комнату жёлтым светом.
На случай, когда в доме пропадало электричество, у Пискуша на столике стояла свечка в подставке из маленького обрезка тонкой пластиковой сантехнической трубы, в так называемом подсвечнике. Такие свечки в «подсвечниках» стояли по всему жилищу Пискуша: в прихожей, на кухне, гостиной, ванной. Те самые, наполовину сгоревшие свечи, которые он притащил в большом количестве из выброшенной церковной коробки.
Перед спальней находилась гостиная. Именно в ней Пискуш принимал гостей, сидел в любимом кресле перед камином, обдумывал будущую свою картину, вспоминал детство и родителей или читал.
Камин. Камин был гордостью Пискуша. Церковную лампадку из красного стекла, надколотую с одной стороны, Пискуш увидел как-то валяющейся за церковью в коробке с мусором и огрызками поломанных и почти сгоревших свечек. Ему понадобилось всё своё красноречие в обещании отблагодарить местных церковных мышей огромным количеством своих вкусных запасов, чтобы уговорить их помочь докатить эту лампадку до его норы. Но когда они проделали долгий путь к его дому, а потом с усилием пропихивали лампадку в нору до комнаты Пискуша, мыши потребовали доплатить семечками и сухарями.
Пискуш отдал единственные оставшиеся сухари, и, когда помощники убежали, он, разглядывая своё новое приобретение, очень радовался – теперь у него будет камин!
Внутри лампадки находилась наполовину сгоревшая круглая свеча в фольге. Поскольку в комнате всегда было тепло, камин он затапливал исключительно для гостей. Из хлопковых ниток он делал новый фитилёк для свечи в камине, и когда воск полностью разогревался и становился жидким, он опускал туда фитиль из ниток, закрученных в несколько слоёв. Таким образом, свечка становилась многоразовой. На всякий случай возле камина лежали куски прутьев и веток, аккуратно сложенные в стопку. С другой стороны камина на полу стоял стеклянный пузырёк от лекарства – напольная ваза с пшеничными колосками в зёрнышках.
Любимое кресло перед камином Пискуш сделал из консервной банки с открытой крышкой. Внутрь банки он как можно больше напихал «тепловаты», сделав сидение очень мягким, а потом обтянул его тканью вместе с крышкой, служившей спинкой этого кресла.
У Пискуша к его сожалению, не было окошка. И чтобы как-то возместить этот недостаток, он прибил маленькими гвоздиками к стене большую булавку (карниз) таким образом, чтобы можно было её открывать и нанизывать шторку. Шторки он менял, стирал и снова нанизывал, представляя, что за ними окошко.
Немало удивляла и кухня Пискуша. Это место особенно полюбилось гостями и использовалось для отдыха и посиделок чаще других. Посередине стоял стол, а вокруг него – стульчики. Их Пискуш тоже сплёл из прутьев. На четырёх толстых обрезанных ветках лежала столешница – перевёрнутая вверх дном алюминиевая формочка для выпечки кексов. Её Пискуш тоже с трудом втащил в дом, – её окружность была очень широкой для прохода в норку. Но ему настолько нравились её волнистые края, он мгновенно представил, как будет смотреться на ней его скатерть молочного цвета, что приложил максимум усилий, чтоб затащить формочку в комнату. На столе, в вазе для фруктов из ореховой скорлупы лежали угощения: семечки, сушёные ягоды, зёрнышки риса и кукурузы, виноградины, маленькие кусочки сыра и хлебные сухарики.
Эти угощения Пискуш время от времени находил за печкой в блюдце возле щели. Сначала это настораживало, – каждый раз он внимательно смотрел, нет ли поблизости мышеловки. Но когда окончательно убедился, что его никто и ничто не караулит, стал смелее перетаскивать запасы в норку.
У него создалось впечатление, будто хозяин его нарочно подкармливает. Но для чего – он пока не знал и бдительность не терял.
Половинки скорлупы желудей служили чашками. Каждая из семи чашек была не похожа друг на друга. Пискуш расписал их разными орнаментами.
В буфете из спичечных коробков с выдвижными ящиками хранились запасы: рисовая, перловая и гречневая крупы, фасоль, семечки, зёрна кукурузы, обломки спагетти, сушёные ягодки, шиповник, изюм. В кладовке сушились грибы, мотыльки, чернослив, яблоки, груши, на верёвках висели копчёные колбаски, колоски пшеницы, на полке лежали большой кусок сыра, три луковицы и ржаные сухарики в полотняном мешочке. Все эти запасы остались ещё от родителей. Хотя стоит заметить, что в хозяйственности Пискуш им не уступал.
Было на кухне у Пискуша ещё одно уникальное изобретение – печка, на которой он готовил и разогревал еду. Смастерил он её из железного сантехнического тройника для труб. На каменной плиточке, которую Пискуш выложил под печку, тройник располагался двумя отверстиями по сторонам и одним вверх. К одному из боковых отверстий был приделан дымоход. Верхнее отверстие, которое служило одной большой конфоркой, Пискуш закупорил жестяной крышкой от бутылки. Открытым оставалось единственное боковое отверстие, куда Пискуш подбрасывал ветки и поджигал их спичкой. Ветки прогорали, нагревали печку, и после приготовления блюда она ещё долго сохраняла тепло, обогревая часть кухни.
В шкафчике, стоящем между гостиной и спальней, Пискуш разместил свои карандаши и кисточки в стакане – напёрстке. Рядом – крохотный пузырёк с клеем. На полку он поставил пять книжек: «Интерьер своими руками», «Заготовки на зиму», «Искусство живописи и графики», «Техника и изобретения для будущих изобретателей» и «Сказки для мышат». Последняя была сильно потёртая и зачитана до дыр. Её Пискушу подарили родители на день рождения. Сначала ему мама читала сказки перед сном, а когда он подрос и научился читать, он перечитывал их снова и снова. Это была его любимая книжка. Рядом с книгами находился альбом для рисования. Иногда он доставал оттуда лист бумаги, делил его на две части и давал их вместе с угольками малышам, приходившим с мамами.
Они увлекательно чиркали всякие картинки, а Пискуш подсказывал, как правильно рисовать. Карандаши и кисточки он не давал никому, боясь, что их погрызут и испортят. После таких художеств мамы долго отмывали мышатам лапки, но всё же были довольны, что детвора не пищала полдня под носом и не носилась с бусинками в футбол, а была занята делом.
В один из таких дней к Пискушу пожаловала семья Мышбильдорн – господин О́грыз с женой Крсарией и двумя противными и несносными сыновьями. Пока все сидели за столом, пили молоко из расписных чашек Пискуша, (налитое в очередной раз Зуичем в блюдце за печкой, и которое Пискуш успешно перелил себе в бутылочку с помощью трубочки), – всё шло прекрасно. Господин О́грыз рассказывал, о том, что заставило их мигрировать аж из Англии в Россию, и какие лишения пришлось пережить его семье по пути сюда. И первое, с чем они столкнулись – это с невоспитанностью мышиного населения России – они почему-то все в его имени делали ударение на последний слог, а в имени жены всегда вставляли букву «ы» перед «с», не обращая никакого внимания на замечания, доводя этим Крсарию до бешенства.
Пискуш их сочувственно слушал, а сыновья Мышбильдорн в это время надгрызали всё, что успевали схватить на столе, разбрасывая крошки по полу.
– Не стоит волноваться, Пискуш, – говорила Крсария. – Малыши во время игры успеют проголодаться, вот и подберут всё, что разбросали.
Она улыбнулась, обнажив свои слишком выдающиеся вперёд два верхних зуба. Пискуш догадался, почему её прозвали «Крысария».
– Слыхали мы, что ты прекрасно рисуешь портреты, Пискуш! – радостно воскликнула Крсария. – Мне бы очень хотелось иметь свой портрет у себя дома! Я тогда смогла бы всем моим гостям рекомендовать тебя, как талантливого художника! – она снова улыбнулась своей крысиной улыбкой.
Пискуш меньше всего ожидал подобное предложение не потому, что не был тщеславным, а потому, что ему очень не хотелось рисовать портрет Крсарии: он не мог обманывать самого себя – он рисовал так, как видел. Едва он собрался деликатно отказать, как услышал восторженное одобрение О́грыза Мышбильдорна:
– Дорогая, это прекрасная идея! Надеюсь, Пискуш будет столь любезен и не откажет нам в этом удовольствии!
Пискуш совсем не желал доставлять им такое удовольствие, но он был вежливым и добрым мышонком и вовсе не хотел стать частью «невоспитанного мышиного населения». Поэтому он пригласил Крсарию пересесть на стул возле мольберта и принялся рисовать.
Пока Пискуш рисовал, двое сыновей носились по комнате, гоняя бусинки, подгрызали крошки на полу и пищали, а точнее, орали во всё горло. Крсария, глядя на них, умилялась своим малышам, которые порядком надоели Пискушу, а господин О́грыз пролистывая книги Пискуша, то и дело отвлекал его своими вопросами.
– Какой смысл иметь столько книг, когда жизнь так коротка?! – недоумевал он.
Пискуш закончил портрет. Воодушевлённая и радостная Крсария встала со стула и подошла к мольберту. Её крысиная улыбка исказилась.
– Что это? Как это понимать? Какой ужас! Мои зубы…
– Точно такие же, как на портрете – закончил фразу Пискуш.
– Что ты хочешь этим сказать? – возмутилась Крсария. – Разве я похожа на крысу? – заорала она.
Огрыз, бросив книгу, вмиг оказался возле мольберта. Он с интересом разглядывал портрет жены.
– Очень даже естественно и… – он тут же осёкся, натолкнувшись на буравящий взгляд Крсарии.
– Мы немедленно уходим отсюда! – выкрикнула она. – Дети! Собирайтесь!
Не дав им догрызть крошки, разбросанные на полу, она схватила их за лапы и потащила к выходу. О́грыз вздохнул и кивнул на портрет:
– Вряд ли он теперь понадобится.
– Не стоит переживать, – ответил Пискуш, нисколько не расстроившись происшедшим, – я оставлю его у себя!
Перед выходом Крсария обронила:
– Я очень разочарована, Пискуш! Лапы моей больше не будет в этом доме! – и тут же вышла, потащив за собой мышат. Господин О́грыз похлопал Пискуша по плечу:
– Не сердись, старина, ещё увидимся, – и вышел вслед за женой.
Он был симпатичен Пискушу в отличие от его жены. «Если он её терпит, значит, очень любит» – подумал Пискуш.
Несмотря на заверение Крсарии больше не появляться в доме Пискуша, чета Мышбильдорнов всё же удостоила его своим визитом на Рождество, когда Пискуш разослал приглашения своим собратьям – соседям и церковным мышам. Не обошёл он своим вниманием и Мышбильдорнов. Гости, как всегда, наслаждались угощением, вели беседы, дети, получив рождественские подарки, веселились от души, когда один из гостей заметил на стене портрет Ксарии.
– Какое поразительное сходство! – воскликнул он. – Пискуш, ты – прирождённый талант!
В этот момент Крсария неестественно улыбнулась, но промолчала, гости одобрительно кивали, хвалили талант Пискуша. Огрыз, не зная, как на всё это реагировать, тоже кивал. После этого дня Пискуш больше их не встречал.
Глава 9
«НАСТОЯЩАЯ ОХОТА НАЧИНАЕТСЯ!»
– Пап, мам! Сегодня у меня очень важный день! Я иду помочь другу.
Пискуш стоял перед портретом своих родителей, который нарисовал ещё до того, как папу прихлопнула мышеловка бабы Зины, а маму поймал дворовый бездомный кот (так ему рассказали соседские мыши). Потеряв в детстве родителей, ему рано пришлось стать самостоятельным. Пискуш увидел, как они улыбнулись. Он чувствовал, что они рядом, поддерживают и гордятся им.
– Сегодня первый раз в жизни меня поймает кот! – радостно заявил он.
Пискуш отвернулся от портрета, почувствовав, как их морды исказились от ужаса. Они открыли рот, что-то ему кричали и махали лапами.
– И не надо так волноваться! Кот Тимоха – это и есть мой друг, которому я собираюсь помочь! – Пискуш всё ещё не поворачивался к портрету. – Между прочим, он меня от смерти спас, когда меня чуть не сожрал петух Яшка.
Пискуш вновь посмотрел на портрет. Теперь он видел, как жутко взволнованные родители говорят: «Спас, чтоб самому и сожрать!»
– Нет, он не такой! Он мог поймать меня в первый же день, когда я поверил его слову, которое он мне дал – защищать друга, то есть меня. И он защищал! – Пискуш сел на кровать. – Простите, но таким уж я уродился и уже не изменюсь. Лучше пожелайте мне удачи! – Пискуш снова взглянул на портрет. Глаза родителей излучали любовь. – Спасибо! Я вас тоже очень люблю!
Внизу послышались шаги. Тимоха понял, что пришёл дед Зуич. Куда девать план Пискуша? Нельзя с ним спускаться вниз. Тимоха оглядел мансарду. Он не находил более надёжного места, чем кровать деда Зуича, вернее место под матрацем. Просунув лапу с планом как можно дальше, чуть ли не на середину кровати, он поправил одеяло и начал тихо спускаться с лестницы. Его внезапно остановил разговор деда Зуича и Яшки.
– Я всё-таки не понимаю, почему бы не поставить парочку мышеловок? Тимоха был домашним котом, он совсем не приучен ловить мышей, – настаивал Яшка. – Он всегда жил на всём готовом. Вдруг он не сможет поймать мышь? Что тогда? Пусть себе живёт эта мышь под полом, разводит потомство, а затем портит все наши запасы? В конце концов, поймать мышь могу я сам. – Яшка важно ходил за дедом Зуичем и внушал ему свою значимость в хозяйстве и в доме в целом.
Его идеи изловить мышь и отомстить тем самым Тимохе, встречались Зуичем без особого интереса. И Яшка никак не мог понять причину такому бездействию.
– Каждый, Яшка, должен заниматься своим делом, которое у него на роду написано. Вот у тебя написано, что ты должен кукарекать по утрам с восходом солнца, помогать мне доставать червяков из земли, когда я копаю перед рыбалкой и перебрать зерно, которое я сейчас тебе дам. – Зуич улыбнулся, увидев, как Яшка внимательно его слушал, а под конец заморгал глазами.
– Про червяков и зерно тоже на роду написано? – изумился Яшка.
– Написано, не написано. Какая разница? – усмехнулся в усы Зуич. – Вот у Тимохи написано, что он должен мышей ловить!
– А ты, дед Зуич, откуда знаешь, что кому написано? – робко спросил Яшка.
– Я, Яшка, много чего знаю! Даже гораздо больше, чем ты думаешь, чем думает большинство людей. – Зуич призадумался. Яшка тоже.
– Кстати, – прервал Зуич свои мысли, – ты Тимоху не видел? Куда он подевался?
– Видел! Он за баню какое-то письмо потащил. У тебя, дед Зуич, никакие письма не пропадали? – Яшка вопросительно глянул на Зуича.
– Письмо? – удивился Зуич. – Нет, ничего такого у меня не было. – Зуич снова задумался. – Пойду, посмотрю, вдруг, и вправду что-то важное!
Подыгрывая Яшке, Зуич вышел из дома, но к бане не пошёл. Он завернул к погребу и посмотрел на вход в норку Пискуша. Рядом валялся скелет от рыбёшки.
– Молодец, Тимоха, ты двигаешься в правильном направлении, – довольно произнёс Зуич.
Пока Яшка перебирал зерно из одной миски в другую, Тимоха тихонько спустился с лестницы, обогнул печку и запрыгнул на лежанку. Теперь оттуда ему было очень удобно наблюдать. Дед Зуич вошёл в дом.
– Нет его за баней, убежал, поди, – сообщил Зуич.
– Ещё бы! Зачем ему эти мыши, когда еда всегда под носом? – проворчал Яшка.
– Это мы ещё посмотрим, зачем! – Тимоха спрыгнул с печки, потянулся, будто бы всё это время там спал, подбежал к миске с водой.
– Скажи, Тимофей, ты, случайно, не видел моё письмо? Никак не могу его найти? – спросил Зуич, с любопытством наблюдая за Тимохой.
Он заранее знал ответ на свой вопрос, но всё же решил проверить, о каком письме толкует Яшка, и что на это ответит Тимка.
– Какое письмо? Я чужие письма не читаю! – Тимоха немного заволновался, но это не помешало ему незаметно оскалиться в сторону Яшки. Яшка же, не придавая этому значения, продолжил:
– Как интересно! Значит, ты только свои читаешь? А где ты читать научился?
– Меня Борька научил. Сын моих прежних хозяев. Он меня многому научил, не только читать, – ответил Тимоха.
– А ты ему за это советы давал, так, Тимоха? – улыбнулся Зуич.
– Я его любил, – вздохнул Тимоха. На него нахлынули воспоминания. – Он мне читал разные интересные книжки, показывал буквы и учил. Я запоминал. А когда научился самостоятельно читать слова, он клал на стол в своей комнате для меня книжку, чтобы я мог перелистывать страницы, а сам убегал с соседскими мальчишками играть в футбол.
Тимоха запрыгнул на сундук и устроился так, чтоб удобней было наблюдать за печкой. Он ждал Пискуша. Услышав шорох, а за ним тихий писк, он спрыгнул с сундука и крадучись подошёл к печке. «Пора», – подумал Тимоха. «Пора», – подумал Пискуш.
Пискуш высунул мордочку из-за печки, Тимоха приготовился. Пискуш кивнул ему и быстро побежал в сторону открытой на веранду двери. Тимоха издал кошачий вопль, в два прыжка настиг мышонка, схватил лапами и придавил слегка пастью. Незаметно разжав пасть, он прошептал:
– Я отпускаю, пробеги ещё чуть-чуть.
Он выпустил Пискуша. Тот – наутёк. Тимоха снова за ним. Ещё прыжок – и Пискуш был уже в пасти Тимохи.
– Дави его, дави! – заорал Яшка, подбегая к Тимохе, ликуя, что с мышью покончено.
– Яшка! Заканчивай работу. Тимоха и без тебя справится, – спокойно сказал Зуич. Он внимательно посмотрел на кота. – Молодец, Тимоха! – похвалил он.
Тимоха с Пискушем в пасти обернулся к деду Зуичу: видишь, ты не зря меня оставил. Вынеся Пискуша на улицу, он подбежал к норе за погребом и выпустил мышонка.
– Ну, ты как? Я не сильно тебя придавил? – оглядываясь, спросил Тимоха.
– Всё в порядке! – подмигнул Пискуш. – Я сначала не понял, зачем ты меня отпускаешь, а потом сообразил – привлечь внимание.
– Они поверили, поверили! – Тимоха радовался, что всё так удачно сложилось. Но он понимал, что это был только первый раз.
– Следующий раз мы кое-что изменим, – предложил Пискуш.
– Что изменим?
– Нельзя, чтобы каждая ловля была похожа одна на другую! Так не бывает! – решительно заявил Пискуш.
– И что мы сделаем в следующий раз?
– Через пару дней увидишь меня возле своего блюдца. Переверни его вместе с молоком. Пусть думают, что ты ради своего долга даже молока не пожалел! Так правдоподобнее будет! – давал указание Пискуш.
– Слушай, я внимательно изучил твой план. Очень красиво ты всё нарисовал! Я будто у тебя в гостях побывал. Только я не понял, зачем мне такие подробности? – поинтересовался Тимоха.
– Именно для того, чтобы ты побывал у меня в гостях, – засмеялся Пискуш. – Ведь ты единственный мой друг, который никогда не сможет этого сделать. – Пискуш вздохнул. – А ещё для того, чтобы рассчитать время, которое понадобится для того, чтобы я снова находился за печкой, миновав все ходы и лабиринты. Чтобы быть начеку, случись чего, – уже серьёзно добавил он.
– Случись чего? – повторил Тимоха.
– Две мыши в один день – это же здорово! Это и есть настоящая охота! – радостно воскликнул Пискуш.
– Ты прав! Настоящая охота! – Тимка расплылся в улыбке.
– Тогда до послезавтра! До настоящей охоты!
Пискуш вовремя нырнул в свою норку, так как в этот момент Тимоха услышал во дворе голоса.
Глава 10
ЗАГАДОЧНАЯ ГОСТЬЯ
Тимоха увидел, как дед Зуич открыл калитку, и во двор вошла женщина. Она кивнула Зуичу и уверенной походкой направилась в дом. Было в ней что-то странное. Любопытство настолько поглотило Тимоху, что Яшка со своими нападками казался ему теперь персонажем из мультфильма. Тимка незаметно забежал в дом и, не обращая внимания на Яшку, который с аппетитом клевал перебранное зерно, запрыгнул на печку. Оттуда из-за занавески он сможет всё внимательно разглядеть и услышать. В дом вошли. Сначала женщина, а потом дед Зуич.
– Спасибо, Яшка! Пойди, прогуляйся! – сказал дед Зуич.
Яшка вышел во двор, а Тимоха притаился.
– Красивый у тебя Яшка, – сказала женщина, присаживаясь к столу.
Тимоха внимательно за ней наблюдал. Он пытался понять, почему она показалась ему странной. И тут он понял: странной была не она, а то, как дед Зуич её встретил! Он не улыбнулся ей, как делал обычно, встречая гостей, не предложил войти – она вошла без приглашения, он не открыл вежливо перед ней дверь, как хозяин, она по-хозяйски вошла сама. Кто же тогда она такая? Куда делись его приветливость и гостеприимство?
– Ты не нашёл того, что искал, верно? – начала она разговор.
– Пока нет. Но кое-что я, всё-таки нашёл, – улыбка бродила по его лицу.
– И что же это? – настороженно спросила она.
– Это те, кто помогут мне в поисках, – ответил Зуич.
– Уж не твой ли Яшка? – весело расхохоталась гостья. Тимохе в этот момент стало не по себе.
– Нет, – живо отозвался Зуич. – Яшка у меня вместо будильника, да и развеселить может так, что и в цирк ходить не надо, – усмехнулся он.
Тимоха поймал себя на мысли, что почему-то рад такому ответу деда Зуича, хоть они с Яшкой и враги. На мгновение он подумал: а не Лукерья ли это? Нет! С Лукерьей он обязательно бы поздоровался. А между дедом Зуичем и этой женщиной чувствовалось какое-то напряжение.
– Ты пришла через… – понизив голос начал Зуич.
– Да, чердак, – ответила женщина, не дослушав Зуича. – Может, ты обратно со мной?
– Не могу, сначала я должен её найти. А потом сделать то, для чего сюда прибыл.
– Ну, раз так, дорогой Ярославич, угощай меня чаем! – она снова весело рассмеялась.
Вдруг напряжение между ними мгновенно исчезло, словно его и вовсе не было, будто последние слова загадочной гостьи расколдовали взволнованного и напряжённого в этот момент деда Зуича.
– Молви, каково житие твоё! Как ты жил всё это время, как сейчас поживаешь? – с теплотой и заботой в голосе спросила она.
«Погодите! Какой Ярославич? Он – дед Зуич! Вот уж точно она какая-то странная, и язык у неё странный», – подумал Тимоха, продолжая внимательно за ними наблюдать.
С каждой минутой ему становилось всё тревожнее. А вдруг, она уговорит его покинуть Новые Ряженки, и я снова окажусь на улице?! Что будет с Пискушем, даже с этим задирой Яшкой? Тимоха переживал не только за себя.
– Чувствую, Агата, жить мне тут очень долго! Люди другие, масок очень много! – ответил Зуич, ставя на стол горячий самовар.
– А когда их было меньше? Ты справишься, Ярославич, обязательно справишься. Не можешь иначе. Это не только наша Русь – матушка! Со всей планетой худо, – поддержала Зуича Агата, подставляя свою чашку под краник самовара.
Тимоха вконец перестал понимать смысл всего услышанного. Одно он понял точно: странная женщина по имени Агата почему-то называет деда Зуича Ярославичем и на его отказ уехать с ней неведомо куда, заливается смехом. Тимоху стало клонить в сон.
Он услышал, как Агата затянула песню на незнакомом ему языке, а дед Зуич её подхватил – очень мелодичная была песня. Потом услышал, как Пискуш говорит, что время пришло и пора приготовиться, а Яшка кудахтал, что мышеловки – это прекрасное изобретение человечества. Сон принял Тимоху в свои объятия.
Глава 11
ТИМОХИНА ДРУЖБА РАСКРЫТА
Утром Тимку разбудил ароматный запах. Он выглянул из-за занавески – Зуич ставил ему возле печки миску с супом.
Агаты у Зуича уже не было. Может, ему всё приснилось? Тимоха почувствовал, что порядком проголодался – в его желудке звучала барабанная дробь. Соскочив с печки, он тут же кинулся к миске.
– Ах, вот где ты был! – сказал Зуич, поглаживая Тимоху. – Я смотрю, тебе нравится на печке отдыхать. Поешь свежий суп. Мышами сыт не будешь.
– Гости уже ушли? – как-бы, между прочим, спросил он, быстро покончив с супом.
– Какие гости? – не понял Зуич или сделал вид, что не понял.
Тимоха тут же осёкся. Он чуть не выдал себя, что подслушивал и подсматривал.
– Ясно, какие! Яшка, конечно! – живо выкрутился он.
– Яшка – не гости. Он член семьи, заруби себе на носу, – строго предупредил Зуич.
Тимохе стало неловко за свой выпад.
– Прости, дед Зуич. Никак не могу выработать иммунитет от его нападок и ехидства! – вздохнул Тимоха с деланным сожалением.
– Ты всё же попробуй! – посоветовал Зуич.
