Читать книгу: «Храбрые славны вовеки!», страница 3

Слово о полку Игореве*³
(Перевод В. А. Жуковского)

Не прилично ли будет нам, братия,

Начать древним складом

Печальную повесть о битвах Игоря,

Игоря Святославича!⁴

Начаться же сей песни

По былинам сего времени,

А не вымыслам Бояновым.

Вещий Боян,

Если песнь кому сотворить хотел,

Растекался мыслию по древу,

Серым волком по земли,

Сизым орлом под облаками.

Вам памятно, как пели о бранях первых времен:

Тогда пускались десять соколов на стадо лебедей;

Чей сокол долетал, тот первую песнь пел:

Старому ли Ярославу, храброму ли Мстиславу,

Сразившему Редедю перед полками касожскими,

Красному ли Роману Святославичу.

Боян же, братия, не десять соколов на стадо лебедей пускал,

Он вещие персты свои на живые струны вскладывал,

И сами они славу князьям рокотали.

Начнем же, братия, повесть сию

От старого Владимира до нынешнего Игоря.

Натянул он ум свой крепостию,

Изострил он мужеством сердце,

Ратным духом исполнился

И навел храбрые полки свои

На землю Половецкую за землю Русскую.

Тогда Игорь воззрел на светлое солнце,

Увидел он воинов своих, тьмою от него прикрытых,

И рек Игорь дружине своей:

«Братия и дружина!

Лучше нам быть порубленным, чем даться в полон.

Сядем же, други, на борзых коней

Да посмотрим синего Дона».

Вспала князю на ум охота,

Знаменье заступило ему желание

Отведать Дона великого.

«Хочу, – он рек, – преломить копье

Конец поля Половецкого с вами, люди русские!

Хочу положить свою голову

Или испить шеломом Дона».

О Боян, соловей старого времени!

Как бы воспел ты битвы сии,

Скача соловьем по мысленну древу,

Взлетая умом под облаки,

Свивая все славы сего времени,

Рыща тропою Трояновой через поля на горы!

Тебе бы песнь гласить Игорю, того Олега внуку!

Не буря соколов занесла чрез поля широкие —

Галки стадами бегут к Дону великому!

Тебе бы петь, вещий Боян, внук Велесов!

Ржут кони за Сулою,

Звенит слава в Киеве,

Трубы трубят в Новеграде,

Стоят знамена в Путивле,

Игорь ждет милого брата Всеволода…

Михаил Васильевич Ломоносов
(1711–1765)

Ода блаженныя памяти государыне Императрице Анне Иоанновне на победу над турками и татарами и на взятие Хотина 1739 года*

Восторг внезапный ум пленил,

Ведет на верьх горы высокой,

Где ветр в лесах шуметь забыл;

В долине тишина глубокой.

Внимая нечто, ключ молчит,

Которой завсегда журчит

И с шумом вниз с холмов стремится.

Лавровы вьются там венцы,

Там слух спешит во все концы;

Далече дым в полях курится.

Не Пинд ли под ногами зрю?

Я слышу чистых сестр музы́ку!

Пермесским жаром я горю,

Теку поспешно к оных лику.

Врачебной дали мне воды:

Испей и все забудь труды;

Умой росой Кастальской очи,

Чрез степь и горы взор простри

И дух свой к тем странам впери,

Где всходит день по темной ночи.

Корабль как ярых волн среди,

Которые хотят покрыти,

Бежит, срывая с них верьхи,

Претит с пути себя склонити;

Седая пена вкруг шумит,

В пучине след его горит,

К российской силе так стремятся,

Кругом объехав, тьмы татар;

Скрывает небо конский пар!

Что ж в том? стремглав без душ валятся.

Крепит Отечества любовь

Сынов российских дух и руку;

Желает всяк пролить всю кровь,

От грозного бодрится звуку.

Как сильный лев стада волков,

Что кажут острых яд зубов,

Очей горящих гонит страхом,

От реву лес и брег дрожит,

И хвост песок и пыль мутит,

Разит, извившись сильным махом…

О как красуются места,

Что иго лютое сброси́ли

И что на турках тягота,

Которую от них носили;

И варварские руки те,

Что их держали в тесноте,

В полон уже несут оковы;

Что ноги узами звучат,

Которы для отгнанья стад

Чужи поля топтать готовы…

Козацких поль, заднестрской тать

Разбит, прогна́н, как прах развеян,

Не смеет больше уж топтать,

С пшеницой где покой насеян.

Безбедно едет в путь купец,

И видит край волнам пловец,

Нигде не знал, плывя, препятства.

Красуется велик и мал;

Жить хочет век, кто в гроб желал;

Влекут к тому торжеств изрядства.

Пастух стада гоняет в луг

И лесом без боязни ходит;

Пришед, овец пасет, где друг

С ним песню новую заводит.

Солдатску храбрость хвалит в ней,

И жизни часть блажит своей,

И вечно тишины желает…

Александр Петрович Сумароков
(1717–1777)

Прости, моя любезная, мой свет, прости…

Прости, моя любезная, мой свет, прости,

Мне сказано назавтрее в поход ийти;

Неведомо мне то, увижусь ли с тобой,

Ин ты хотя в последний раз побудь со мной.

Покинь тоску, – иль смертный рок меня унес?

Не плачь о мне, прекрасная, не трать ты слёз.

Имей на мысли то к отраде ты себе,

Что я оттоль с победою приду к тебе.

Когда умру, умру я там с ружьем в руках,

Разя и защищаяся, не знав, что страх;

Услышишь ты, что я не робок в поле был,

Дрался с такой горячностью, с какой любил.

Вот трубка, пусть достанется тебе она!

Вот мой стакан, наполненный еще вина;

Для всех своих красот ты выпей из него

И будь по мне наследницей лишь ты его.

А если алебарду заслужу я там,

С какой явлюся радостью к твоим глазам!

В подарок принесу я шиты башмаки,

Манжеты, опахало, щегольски чулки.

Гаврила Романович Державин
(1743–1816)

На взятие Измаила*

Везувий пламя изрыгает,

Столп огненный во тьме стоит,

Багрово зарево зияет,

Дым черный клубом вверх летит;

Краснеет понт, ревет гром ярый,

Ударам вслед звучат удары;

Дрожит земля, дождь искр течет;

Клокочут реки рдяной лавы, —

О росс! Таков твой образ славы,

Что зрел под Измаилом свет!..

Как воды, с гор весной в долину

Низвержась, пенятся, ревут,

Волнами, льдом трясут плотину, —

К твердыням россы так текут.

Ничто им путь не воспрещает;

Смертей ли бледных полк встречает,

Иль ад скрежещет зевом к ним, —

Идут, – как в тучах скрыты громы,

Как двигнуты безмолвны холмы;

Под ними стон, за ними – дым.

Идут в молчании глубоком,

Во мрачной, страшной тишине,

Собой пренебрегают, роком;

Зарница только в вышине

По их оружию играет;

И только их душа сияет,

Когда на бой, на смерть идет.

Уж блещут молнии крылами,

Уж осыпаются громами —

Они молчат – идут вперед…

О! что за зрелище предстало!

О пагубный, о страшный час!

Злодейство что ни вымышляло,

Поверглось, россы, всё на вас!

Зрю камни, ядра, вар и бревны, —

Но чем герои устрашенны?

Чем может отражен быть росс?

Тот лезет по бревну на стену,

А тот летит с стены в геенну, —

Всяк Курций, Деций, Буароз!..

А слава тех не умирает,

Кто за Отечество умрет;

Она так в вечности сияет,

Как в море ночью лунный свет.

Времен в глубоком отдаленье

Потомство тех увидит тени,

Которых мужествен был дух.

С гробов их в души огнь польется,

Когда по рощам разнесется

Бессмертной лирой дел их звук.

Иван Иванович Дмитриев
(1760–1837)

Освобождение Москвы*

Примите, древние дубравы,

Под тень свою питомца муз!

Не шумны петь хочу забавы,

Не сладости цитерских уз;

Но да воззрю с полей широких

На красну, гордую Москву,

Седящу на холмах высоких,

И спящи веки воззову!

В каком ты блеске ныне зрима,

Княжений знаменитых мать!

Москва, России дочь любима,

Где равную тебе сыскать?

Венец твой перлами украшен;

Алмазный скиптр в твоих руках;

Верхи твоих огромных башен

Сияют в злате, как в лучах;

От Норда, Юга и Востока —

Отвсюду быстротой потока

К тебе сокровища текут;

Сыны твои, любимцы славы,

Красивы, храбры, величавы,

А девы – розами цветут!

Но некогда и ты стенала

Под бременем различных зол…

Сармат простер к тебе длань друга

И остро копие вознес!

Вознес – и храмы воспылали,

На девах цепи зазвучали,

И кровь их братьев потекла!

«Я гибну, гибну! – ты рекла,

Вращая устрашенно око. —

Спасай меня, о гений мой!»

Увы! молчанье вкруг глубоко,

И меч, висящий над главой!

Где ты, славянов храбрых сила!

Проснись, восстань, Российска мочь!

Москва в плену, Москва уныла,

Как мрачная осення ночь, —

Восстала! всё восколебалось!

И князь, и ра́тай, стар и млад —

Всё в крепку броню ополчалось!

Перуном возблистал булат!

Но кто из тысяч видим мною,

В сединах бодр и сановит?

Он должен быть вождем, главою:

Пожарский то, России щит!

Восторг, восторг я ощущаю!

Пылаю духом и лечу!

Где лира? Смело начинаю!

Я подвиг предка петь хочу!

Уже гремят в полях кольчуги;

Далече пыль встает столбом;

Идут России верны слуги;

Несет их вождь, Пожарский, гром!

От кликов рати воют рощи,

Дремавши в мертвой тишине;

Светило дня и звезды нощи

Героя видят на коне;

Летит – и взором луч отрады

В сердца унывшие лиет;

Летит, как вихрь, и движет грады

И веси за собою вслед!

«Откуда шум?» – приникши ухом,

Рек воин, в думу погружен.

Взглянул – и, бледен, с робким духом

Бросается с кремлевских стен.

«К щитам! К щитам! – зовет сармата. —

Погибель нам минуты трата!

Я видел войско супостат:

Как змий, хребет свой изгибает,

Главой уже коснулось врат;

Хвостом всё поле покрывает».

Вдруг стогны ратными сперлись —

Мятутся, строятся, деля́тся,

У врат, бойниц, вкруг стен толпятся;

Другие вихрем понеслись

Славянам и громам навстречу.

И се – зрю зарево кругом,

В дыму и в пламе страшну сечу!

Со звоном сшибся щит с щитом —

И разом сильного не стало!

Ядро во мраке зажужжало,

И целый ряд бесстрашных пал!

Там вождь добычею Эреве;

Здесь бурный конь, с копьем во чреве,

Вскочивши на дыбы, заржал

И навзничь грянулся на землю,

Покрывши всадника собой;

Отвсюду треск и громы внемлю,

Глушащи скрежет, стон и вой…

Трикраты день воссиявал,

Трикраты ночь его сменяла;

Но бой еще не преставал

И смерть руки не утомляла…

Сторукий исполин трясется —

Падет – издох! И вопль несется:

«Ура! Пожарский победил!»

И в граде отдалось стократно:

«Ура! Москву Пожарский спас!»

О, утро памятно, приятно!

О, вечно незабвенный час!

Кто даст мне кисть животворящу,

Да радость напишу, горящу

У всех на лицах и в сердцах?

Да яркой изражу чертою

Народ, воскресший на стенах,

На кровах, и с высот к герою

Венки летящи на главу…

А ты, герой, пребудешь ввеки

Их честью, славой, образцом!

Где горы небо прут челом,

Там шумныя помчатся реки;

Из блат дремучий выйдет лес;

В степях возникнут вертограды;

Родятся и исчезнут грады;

Натура новых тьму чудес

Откроет взору изумленну;

Осветит новый луч вселенну —

И воин, от твоей крови,

Тебя воспомнит, возгордится

И паче, паче утвердится

В прямой к Отечеству любви!