Читать книгу: «Грёзы третьей планеты», страница 4

Сборник

Шрифт:

Канули в лето
Мария Леснова

У меня всегда хорошая погода. Ну, почти. Июньский теплый вечер. Сверчков иногда забываю отключить, и они в режиме нон-стоп стрекочут. Но это мелочи. И участок самый лучший: ёлки, валежник, разнотравье, а не традиционные фонтаны, дорожки из гравия, бассейны. В свое время позабавил пенсионного менеджера своим проектом – такое обычно не заказывают. Никаких тебе морских берегов, апельсиновых рощ и белых пароходов на горизонте. Пруд с лягушками, сруб и баня.

У Савельева, к примеру, – джунгли. Но у него и дотации большие: он сорок лет на оборонку трудился. Но мое мнение: стерильные джунгли – не джунгли вовсе. У него там все «по красоте»: безопасно, ночи нет, только легкие сумерки, милые чистенькие обезьянки, молчаливые какаду и черные пантеры возлежат на деревьях. Сам Савельев каждое утро устраивает фитнес-марафон: бегает от тигра, иногда от слона. Обязательно звонит мне перед пробежкой: «Пожелай мне удачи в бою и не остаться в этой траве». Я ему: «Но пасаран!» Не понимаю, как у него сердце еще не выскочило. Но у нас же все под контролем пенсионного медуправления. Савельеву можно от слона бегать. А вот мне – грибы собирать. Ставлю обычно программу «микс»: это когда белые не через каждые пятнадцать минут, а непредсказуемо.

Через забор – Игнашевич. Вот там почти всегда дождь. Причем самый противный – ноябрьский. Игнашевич пенсию в первую неделю тратит на какие-то затратные квесты, нам не говорит на какие, а потом до конца месяца ему за неуплату коммуналки дождик врубают. Сидит печальный в резиновых сапогах на крыльце дома и курит под зонтом. Мы ему с Савельевым пару раз скидывались на солнышко, но это бесполезно, Игнашевич опять идет играть в героику, где мочит инопланетян или еще кого-то. Ну, это мы так думаем. Не на баб же он тратит. Мы бы знали.

Так сложилось, но в нашем пенсионном поселке почти все по одному. Где-то на границе есть пара. Но, поговаривают, они там ругаются через день. Я бы тоже с ней ругался – видел я этого «помощника по хозяйству» у жены. Ходит волосатая молодая горилла по кухне, образно выражаясь. Пусть и робот, но неприятно. Хотя Савельев говорил, что «помощник» появился после «внучки», хорошенькой такой японочки.

Вот мы с Савельевым регулярно посещаем Миледи, по накладной – Ирину, милую женщину-робота с выбитым номером на плече. В принципе, мне хватает. Можно, конечно, вызвать кого-то поновее. Но, если честно, лень. И денег жалко.

У Миледи не участок, а апофеоз ландшафтного дизайна с прудом посередине. И лилии цветут. Савельев в шутку меня обычно спрашивает после визита: «Есть еще в графском парке старый пруд?» И ржет. Савельев, конечно, повернут на старорусском искусстве, цитирует к месту и нет, но живет сам в джунглях. Такой вот парадокс.

У Савельева с женой какая-то мутная история. Похожа на мою. Моя как на пенсию вышла, сразу включила программу личного психологического комфорта. На деле это значило «развод и девичья фамилия». От совместного поселения она отказалась, запустила долгоиграющую симуляцию. Я видел файлы. Подсмотрел. Отель в горах, снежные заносы, она там управляющая, цокает черными шпильками по мраморным полам, ворует и попивает дорогой коньяк хозяйский у гигантского камина, он ее ловит, наказывает там по-разному, одним словом, бабская чупухня. Я развод мгновенно подписал после этого. Медуправление тогда мне направило «помощницу по хозяйству» – улучшенную копию моей жены в молодости. Не помню точно, но, по-моему, я ее сломал. Точно сломал.

Когда двадцать лет назад обновляли пенсионную программу, помню, возмущений было очень много. Еще бы. Симуляции объявили вне закона для работающего населения: никто не хочет жить в реальности, все хотят пусть и на последние деньги, но чувствовать себя полубогами. Демографический кризис. Никто не женится, не заводит детей. А зачем, когда такое количество доступных по цене «помощников по хозяйству». Вот тогда и приняли программу: симуляции и прочие технологии по разнообразию бытия – только для пенсионеров в закрытых поселках. Работай, создавай семью, будь полезным обществу, и на пенсии тебя ждет заслуженный «рай».

«Помощников», кстати, тоже перепрошили – теперь нет ощущения, что перед тобой человек. Кукла, красивая, умная, но кукла. Не могу объяснить. Что-то неуловимое. Тогда, помню, резко снизилось количество желающих вступить в брак с роботами.

Теперь внуки, у кого есть, очень любят навещать такие пенсионерские поселки, как наш, но там тоже ограничение по въезду, не больше четырех раз в год. Зато какого подростка не спроси, кем он хочет стать, когда вырастет, все отвечают: «пенсионерами».

Если забраться на гору у Савельева, то сразу можно сказать, к кому внуки приехали – у кого мигает день/ночь, у кого снежный буран (если это только не коммунальщики издеваются за годовую задержку оплаты), у кого шаровые молнии фигачат.

Я, кстати, заметил, что у женщин фантазия лучше, чем у мужиков. Чего они только не придумывают, когда на пенсию выходят и можно не работать, а развлекаться, соответственно пенсионным накоплениям.

Соседка у Савельева, к примеру, Амалия Петровна – очень интересная женщина. Мы ее как-то навестили, лучше бы этого не делали, честное слово. Внутри ее готического или, как Савельев авторитетно отметил, псевдоготического замка все оказалось на редкость вычурно, пустого места нет, все в завитушках. Сама хозяйка явилась к нам в бархатном алом пеньюаре со шлейфом, что тянулся аж из соседней комнаты. Напоив нас какой-то кислой гадостью под названием «Полуденная смерть», Амалия рассказала, что по ночам превращается в дракона и выжигает соседние деревни. Пьяненький Савельев ехидно поинтересовался: «Мужа тоже пожгли?» Больная все-таки у Савельева тема с женой. Амалия нас тогда, конечно, выгнала. Я, уходя, насчитал у нее трех роботов-красавцев в кожаных портках. Савельев ржал как ненормальный. Я думал, это у меня душевная рана с разводом, а у Савельева, похоже, ранища. Он с каждой женщиной из поселка переругался. Даже попытался с Миледи. Но этот номер у него не прошел. С роботом вообще толком и не поругаешься. Можно, конечно, программу задать. Но это не то. Ругаешься, а знаешь, что это понарошку, никакого драйва.

Если через лес пройти километра три на север, можно на Юлин дом выйти. Хорошо, что Савельеву далеко, а то бы он и с ней поругался. А так я и без него хорошо справляюсь.

Юля тоже одна. К тому же без «помощника». У нее из интересного – только говорящий кот. Да и тот не особо разговорчив. Если всегда спрашивать одно и то же, – «Кто этот красивый котик?» и «Это кто у нас такой хороший?» – то понятно, что услышишь только «Я». И все.

Пробовал я с ним беседовать, но он меня проигнорировал. Юля тогда смеялась: «Это его мышки умаяли, спать он хочет». Мышки?! Уж насколько я люблю свой «медвежий угол», но Юлин участок – средневековье какое-то. У нее сад растет. С сорняками, одуванчиками и снытью. Яблоки в конце лета, никому не нужные кабачки, розовые кусты, что она на зиму снимает с опоры и укрывает. На зиму! У нее зима там бывает. Я ей говорю: есть же простая программа, элементарная – «застывшая красота» называется: все цветет и пахнет, но не меняется, траву стричь не надо, розы всегда свежи и в капельках росы, бабочки летают по заданной траектории, соловей, в конце-то концов, поёт в сиреневом кусту. Нет, ей так не подходит, видите ли.

Я к Юле раньше часто ходил. Но у нас почему-то всегда какие-то мелкие конфликты на пустом месте возникают. Я, конечно, раскаиваюсь, извиняюсь, она тоже, но потом опять снова-здорово.

Сидим как-то вечером у открытого окна. Хорошо. Профиль у Юли красивый, нежный. Солнце заходящее золотит белый фарфор на чашках. И тут мотылек здоровый такой, мучнисто-белый залетает и – бац – в варенье. Трепыхался-трепыхался и потонул. Второй. Я ей говорю: «А нельзя отключить? Мне это варенье ужас как нравилось». А она мне: «Нельзя». И все. Слово за слово, и вот я уже злой иду через лес домой. Такой злой, что открыл программу и нажал «встреча с медведем». Но опомнился и сразу отключил.

А потом всё начало рушиться. Как будто в один миг. Сначала пропал Игнашевич. Мы это поняли с Савельевым, когда дождь на его участке прекратился совсем. На звонки не отвечал, вход на территорию был закрыт. Мы поорали-поорали у забора: «Вадик!» – и начали телеграфировать в пенсионный фонд. Ответ один: «Ваш запрос на рассмотрении».

Потом к Амалии на выходные из города приехали внуки – буйные подростки. Они устроили бабушке полярную ночь. Мы с Савельевым из его джунглей, забравшись на гору, наблюдали всполохи северного сияния. Они уехали, а ночь осталась. Амалия заламывала руки, просила Савельева помочь. Писала жалобы пенсионникам. Без толку. Минус тридцать – это печально, особенно когда у всех соседей лето и легкий бриз.

Савельев предложил Амалии помощь, и она переехала в его джунгли. Попыталась, конечно, навести порядки, что-то в духе «немножко подправить, а то цвет у дома какой-то неприятный», но Савельев дал решительный отпор. Время от времени Амалия взбиралась на горку и созерцала свои холодные владения и трех полуголых юношей-роботов, бродивших по территории, их Савельев взять с собой не разрешил.

И тут у меня на участке пошел дождь. Незапланированный, холодный. Впервые за десять лет. Я хлюпал по лужам и думал, что совсем по нему не соскучился и хочу обратно свой июньский вечер. У Юли была осень по расписанию, поэтому никаких изменений она не заметила. И нас всех очень тревожил пропавший Игнашевич. И еще полное отсутствие обратной связи с пенсионным управлением. Это было странно.

А потом рухнул участок Миледи. Просто ушел под землю ровным квадратом. Мы тогда сильно перепугались. И еще переругались. Савельев матерился и все время повторял «надо уходить». Куда уходить-то?

Мы наблюдали, как Савельев плакал, когда в его развесистых, всех оттенков изумрудного джунглях пошел снег. Это было красиво. Белые хлопья на черной маслянистой шкуре пантеры.

А потом пропала Амалия: пошла навестить своё северное сияние и ушла под землю вместе с псевдоготикой, роботами-наложниками и «Полуденной смертью».

«Вот и превратилась наша загородная жизнь в загробную раньше времени, – злился Савельев. – Выживают нас, сволочи».

Нас как будто просили выйти вон, вопрос только куда. Снег окутал весь поселок и печально падал в черную дыру, оставшуюся от участка Миледи. У нас было ощущение наступления тихого апокалипсиса: на белой земле остались только мы трое, всех остальных будто стерли ластиком.

Когда наутро мы увидели на участке Игнашевича черный провал, мы не стали ждать ни минуты.

Мы побрели на север, туда, где, по мнению Савельева, нас ждал еще один пенсионный поселок, целый и невредимый, без вируса.

Юля тащила своего молчаливого кота в сумке. Ни одна программа не работала. Снег, дождь, непролазный лес в проплешинах болотец. Комары, рассказывающие нам всю свою жизнь перед тем, как выпить нашу кровь. Мы уже не скулили и не злились, не вступали в перебранки, просто обреченно брели. Позади черные дыры поглотили буквально всю нашу оставшуюся жизнь в одно мгновение, весь наш рай. Казалось, нам осталось только самим себе заказать гробы по интернету. Савельев подбадривал нас разговорами, что скоро все закончится.

Через два дня мы вышли на поле – пустое и бескрайнее. Поселка не было. Савельев нервно смеялся. Мне было уже все равно. Я понимал, что происходит какой-то обман и умереть придется здесь, либо можно вернуться и попытаться умереть у себя в кровати, если она еще не провалилась в преисподнюю. Мне не давала покоя только Юля: она была почти спокойна, не рыдала, просто хмурилась и временами успокаивала кота, приоткрыв сумку. Именно она не давала мне впасть в отчаяние. Савельев иногда на нее недобро косился. Казалось, что эти двое о чем-то напряженно переговариваются на невидимой волне.

А потом я понял, что Савельев нас обманывает. Его программа работала самым расчудесным образом, в то время как наши были давно отключены. Я видел, как он «нашел» ручей и наполнил флягу, думая, что я остался у костра с Юлей.

– Я так и думала. Мы в симуляции. Савельев – наш проводник от управления, – Юля нахмурилась.

– Не от управления, – Савельев стоял за деревьями и слышал весь наш разговор. – Я беглый проводник. Уверен, вы про таких и не слышали.

– Вы попали в программу по управлению гневом пять лет назад, – в этом месте Савельев выразительно на меня посмотрел, – да, в программе время тянется по-другому. Собственно, я и сам попал в эту программу, когда тридцать лет назад почти убил свою жену. После курса я не захотел возвращаться назад и записался в проводники, это такие кураторы новичков – отслеживают успехи, неудачи, дают разрешение на возвращение.

– И ты не дал нам разрешение, – Юля сжала сумку с котом.

– Нет, я просто не хочу быть один. Я давно уже перепрошил собственную программу, благо я сам когда-то приложил руку к ее созданию. Я могу быть «проводником» очень долго – я сам формирую поселок, подбираю кандидатов, убираю ненужных. И все за казенный счет, в рамках программы, но нелегально, так сказать. Меня, конечно, ищут, запускают вирус в мои поселки, приходится бежать.

– А Игнашевич? – сам не знаю, почему я вдруг его вспомнил.

– Я его вернул. Как просроченный товар. От него ж никакого толку – внутри симуляции подсесть на другую симуляцию. Толком и не поговоришь с ним.

– Он нас вернет, – Юля обратилась ко мне, – не волнуйся. Иначе его отследят уже по нашим программам, мы не можем долго находиться вне поселков. И тогда он попадет совсем в другую федеральную симуляцию. И там уже не будет джунглей с ласковыми пантерами.

А поселки у Савельева, похоже, все вышли.

Если честно, то Савельев уж никак не тянет на злодея. Где-то я его даже понимаю. Возвращаться в реальность совсем не хочется. Я даже их толком с Юлей не слушал. А думал, что ничего не знаю про людей, про себя. И очень хочу жить в собственном июньском вечере без комаров, со всеми удобствами. Не хочу опять возвращаться во взрослую жизнь со взрослыми проблемами. В конце-то концов, я пенсионер. Имею право на отдых.

– Игорь, ты идешь? Савельев нас отправляет, – Юля смотрела выжидающе.

– А можете и остаться. Километров через пять еще один поселок, – Савельев даже не надеялся на успех, я видел.

Я загадал. Подошел к Юле, заглянул в сумку и спросил у кота: «Это кто у нас такой красивый?»

«Я».

Своя орбита
Дмитрий Петров

Орбитальная станция «Эгеон» неслась навстречу планетарному кольцу.

Окружающая пыль сгущалась, перерождаясь в крупицы камней и льда, стучащих по корпусу все отчетливее.

В толще кольца к мелким фрагментам добавились крупные. В попытках уклониться от них заработали сопла маневровых двигателей, смещая и вращая станцию то в одном, то в другом направлении, а то и вовсе силясь разорвать ее во все стороны сразу.

Станция состояла из многочисленных капсул, соединенных между собой самым причудливым образом, напоминающим учебные макеты белковых молекул или же скопления мыльных пузырей, покрытых блестящей термоизоляцией. Еще несколько отсеков постоянно двигались вокруг ее основной оси, поддерживая искусственную гравитацию внутри.

Чтобы успешно пройти сквозь кольцо, такая сложная конструкция требовала навыков, лежащих за гранью человеческих возможностей.

Тим, находившийся на месте пилота, был в этом уверен.

Очередной камень задел обшивку, разнеся гулкий звук по закоулкам рубки.

– Это еще час обязательных работ, курсант! – заявил возвышающийся в кресле командира лейтенант Стоцкий.

– Да не могу я лучше! – завопил Тим, не отрываясь от экранов радаров, изобилующих векторами движения встречных объектов.

– Конечно, можете, – спокойно возразил Стоцкий. – Действуйте согласно усвоенным правилам.

– Да какие тут правила! Без работающего навигационного ядра!

– Вас обучали действиям в чрезвычайных обстоятельствах. В том числе и самостоятельному пилотированию при отказе интеллектуальных ассистентов.

Кажется, обучали, да… Но он прибыл из Академии меньше недели назад! На эту забытую всеми станцию с засекреченным предназначением, где в радиусе пятидесяти миллионов километров не было ни одной живой души, кроме них двоих. И вот теперь от него требовались действия, которые далеко не каждому военному выпадут за всю карьеру.

Тим непрерывно всматривался в морфирующее спагетти из расчетных траекторий, пока не увидел там лазейку. Он тут же подал необходимое воздействие на двигатели.

Станция увернулась от трех камней разом.

Курсант выровнял «Эгеон» и, взмокший и взъерошенный, посмотрел на лейтенанта. Тот был не сильно старше Тима, но держался гораздо уверенней и даже нарочито надменно. Как будто не было этих пяти раз, когда они пересекали кольцо!

– Давайте все-таки включим ядро, а?! – взмолился Тим.

– Боюсь, что после изменения магнитосферы планеты оно нам не помощник. Сами видите, какая неразбериха с этими кольцами творится.

– Мы можем скорректировать его параметры…

– Курсант! – прервал его Стоцкий. – Практически любой интеллект – это черный ящик. Мы не имеем возможности доподлинно знать, какие параметры надо изменить на входе, чтобы получать нужные на выходе. Ядро само должно настроиться, а у нас на это времени нет.

– Не совсем так. Я могу попробовать. Меня учили не только…

– Нет. Действуем по уставу. Устав говорит о недопустимости подключения неисправного ассистента. Как мы успели убедиться, он вносит поправки, ухудшающие траекторию до неисправимых уровней… – он замолчал в момент, когда раздался скрежет обшивки. – Не отвлекайтесь от пилотирования, курсант!

На экранах – опять скопище линий. Оно казалось непреодолимым. Большинство ближних объектов не представляли серьезной угрозы, но два отличались особо крупными размерами. Тим рассматривал трехмерную проекцию, поворачивал, приближал и удалял ее, пока не увидел безопасный прогал. Он тут же направил туда «Эгеон» – одна глыба осталась позади. Еще раз разглядеть, направить – и вторая глыба миновала!

Пилот повернулся к лейтенанту:

– В непредвиденных обстоятельствах устав велит обратиться к старшему руководству.

– Когда обстоятельства непреодолимые. Пока все по силам.

– По силам?!

– Послушайте, Тим, – Стоцкий доверительно склонил голову, – я обращусь к Евгению Викторовичу только в крайнем случае.

В молчании преодолели еще несколько камней.

Гуща пыли стала рассеиваться. Впереди вновь забрезжил свет звезд.

Радар определил объект диаметром в сто метров. Вокруг было относительно свободно, поэтому он казался несложным.

Тим дождался момента и вблизи от фрагмента дал сильный крен. Как только станция нырнула под камень, под ним стали заметны еще несколько – несущихся в их сторону. Пилот дал обратную тягу, но одна глыба оказалась слишком близко. Громкий скрежет, и переборки содрогнулись!

– Это выговор, курсант! – воскликнул Стоцкий.

– Да включите же ассистента!

– Не по уставу!

Едва станция миновала громадину, как ее догнал еще один камень. Удар настиг хвост станции, и до экипажа донеслись только его отдаленные звуки. Но завопила сирена пожарной сигнализации.

– Да мы с Вами разобьемся! Зато по уставу! – кричал Тим.

– Активировать пожаротушение! Герметизация поврежденных отсеков!

– Уже!

Наконец, кольцо рассеялось.

* * *

Тим отстранился от экранов.

Только сейчас он почувствовал, как ныла спина. Казалось, болела каждая мышца от поясницы до плеч. Он попробовал откинуться в кресле, но боль не утихла. Он посмотрел на экраны с ненавистью. Каждый раз получалось все хуже…

Он бросил взор на инфографику повреждений и усмехнулся:

– Что устав нам велит делать, когда станция разрушится?

– Не волнуйтесь, курсант. На этот случай предусмотрен эвакуационный отсек.

– Еще один виток мы не выдержим.

– Я здесь уже не первый год. Уверяю Вас, станция довольно живучая.

– Я, – пилот сделал акцент, – не выдержу.

Лейтенант начал было что-то высказывать, но запнулся на выразительном взгляде курсанта.

– И знаете еще что? – заявил Тим с превосходством. – Поврежденный отсек – это и есть эвакуационный.

Стоцкий замер. Довольный вид вмиг испарился. Глаза метались из стороны в сторону. Он впервые будто ждал решения от курсанта.

– Вызывайте вашего Евгения Викторовича.

– Нет… – протянул Стоцкий, обретая вновь уверенность. – Есть еще вариант. В техническом отсеке может заваляться резервный модуль.

* * *

Стоя перед чередой шкафчиков, Стоцкий полминуты осматривался и думал, потом схватился за одну из створок – открыл, посмотрел, – потом открыл соседнюю и с торжеством достал металлический блок с разъемами:

– Этому блоку пятьдесят три года. Он работал, когда «Эгеон» только заложили. Подойдет ли? Что скажете, курсант?

Тим повертел модуль в руках. Блок как блок. Его отличал от подобных только экран на лицевой панели. Современные ядра интегрируются в общий интерфейс и управленческий контур станций – им отдельный терминал не требуется. С обратной стороны – разъем на три сотни контактов и надпись: "ИВАНЯ. Инициирующее высокоадаптивное навигационное ядро".

– Разъемы выглядят совместимыми, – сказал Тим.

– Тогда давайте попробуем!

В другой стороне отсека располагалась модульная стойка. Тим извлек действующий модуль навигационного ассистента и подключил на его место найденный. Через несколько секунд терминал блока ожил и выдал приветствие:

«ИВАНЯ ЗАПУСКАЕТСЯ».

Блок зашуршал цифрами, отображая системные процессы.

«АНАЛИЗ ДАННЫХ СТАНЦИИ».

«ОБНАРУЖЕНЫ ПРОБЛЕМЫ НАВИГАЦИИ».

«РЕШАЕМЫ».

«НЕВОЗМОЖНО ПРОДОЛЖИТЬ».

«ОЖИДАЮ ЕВГЕНИЯ».

Цифры на экране замерли. Только мерно мигал курсор в строке ввода команды.

– Ну вот, лейтенант! – расхохотался Тим, – даже и машина Вам говорит!

– Да откуда она может знать?

– Доступ к данным станции она же имеет.

– Евгений Викторович?

– А кто еще?

Стоцкий колебался. Опять тот мечущийся взгляд.

Все же он подошел к консоли передатчика и сделал вызов по квантовой связи, работающий без задержки и автоматически вводящей звонок в статус важного.

– Лейтенант Яков Стоцкий? – на экране возникла могучая фигура. – Что-то случилось?

– Э-э… – Стоцкий смутился. – Генерал, я ожидал, что сведения о неприятностях на орбите уже у Вас.

– Что за сведения?

– Вынужден… – Стоцкий в нерешительности протянул несколько гласных и увидел мрачнеющее лицо собеседника. Он встрепенулся и отчеканил: – Докладываю. Станция «Эгеон» испытывает трудности при прохождении планетарного кольца, содержащего объекты, угрожающие…

– Это я знаю, – прервал генерал, – почему трудности?

– Мы вынуждены пилотировать без ассистента.

– Это Ваша страсть к нарушению устава, что ли?

– Наоборот. Ассистент то ли был поврежден, то ли неспособен работать в новых условиях.

– В каких новых?

– Так ведь около семнадцати часов назад магнитосфера…

– Ах, да… Конечно. «Эгеон» имеет стратегическое значение. Ремонтная бригада должна прибыть через девять дней. В чем ваш вопрос, лейтенант?

– Мы попытались подключить в общий контур навигационное ядро, которое применялось еще при строительстве станции. Инициирующее. Когда еще временные двигатели применяются…

– Знаю, есть такое. И что?

– Если честно, Евгений Викторович, я думал, Вы мне скажете. Для запуска оно требует Вас.

– Ядро требует?

– Сообщение на экране гласит: «Ожидаю Евгения».

– Что за?.. Понятия не имею, о чем это… – нахмурился генерал. – Хотя погодите! Главного разработчика звали Евгений. Он был довольно экспрессивным деятелем. Сейчас его с нами уже нет. Возможно, это его такая шутка. Это единственное, что мне приходит на ум.

– А что же нам делать?

– Как что? Ваша приоритетная задача – сохранение живучести станции!

– А ядро?

– Обходитесь без него. На ручном управлении.

– Тяжело пилоту.

– А что поделаешь? Такой порядок. У Вас все, лейтенант?

– Да, генерал!

Связь прервалась.

– Вот… – протянул Стоцкий. – Наши действия одобрены.

Тим стиснул зубы. Сердце забилось чаще. Казалось, он почувствовал, как расширяются поры на коже. Этот так называемый командир проглатывает все, что ему скармливают!

– Да они нас тут угробить хотят, что ли?! – взорвался Тим.

– Ну-ну, курсант, выражения!

– Очнись, лейтенант! Когда прибудут ремонтники – уже нечего будет чинить.

– Соблюдайте субординацию!

– Какая еще субординация! До следующего кольца сколько… часа два? А может, и нам столько осталось!

– Самостоятельное пилотирование – в любом случае наш лучший шанс!

– Это твой лучший шанс ничего не делать!

Тим успел заметить, как дернулась мимика на лице Якова, и тут же ощутил хлесткий шлепок ладони на своей щеке. Он инстинктивно отстранился, и всего за секунду изумление переросло в ярость – он бросился на Якова с кулаками. Тот отбил несколько ударов, но несколько пропустил, а пару провел в ответ. В следующий момент Якову удалось схватить Тима за грудки и с силой отбросить назад. Тим ударился спиной об стену и уже через мгновение был готов ринуться в атаку, но заметил, как соперник сделал шаг назад и замер у противоположной стены. Тим остановился.

Какое-то время они, тяжело дыша, глядели друг другу в глаза. Потом друг за другом медленно опустились и, опираясь каждый на свою стену, сели на пол.

Несколько минут прошли в тишине.

Тим прервал молчание.

– И за что тебя сюда сослали?

Яков только приподнял бровь.

– Да брось, – продолжил курсант. – Мы оба знаем, что эта станция – тупик. Кому она вообще нужна? Стратегическое значение… Конечно!

Стоцкий смотрел внимательно, а Тим продолжал, не глядя на него:

– Я вот, скажем так, не поладил с начальством. Ха! Не очень у меня получается соблюдать субординацию, как ты успел заметить! Эти несколько дней дали мне больше понимания, чем несколько лет в Академии… Технологии – мое, да… но все эти порядки – нет…

– Я не выполнил требование устава, – тихо произнес Стоцкий. – Из-за этого на учениях погиб новобранец.

Тим поймал совершенно открытый взгляд, выжидающий и… испуганный. Курсант несколько раз медленно кивнул. Страх в глазах собеседника не проходил, но к нему добавилась надежда.

Тим склонил голову и глубоко вздохнул.

– Кто вообще придумал эту орбиту через полосу препятствий? – спросил он, стараясь звучать пободрее.

– Когда-то это имело смысл, – подхватил Яков. – Они не только анализировали поверхность планеты, но и собирали пыль.

– Я видел резервуары. Они все пусты.

– Да сейчас ни пыль оказалась не нужна, ни планета. Но орбиту так просто не изменишь. Свою-то уж точно.

– Знаешь, Яков… Может, ты и не лучший командир, а я не лучший пилот, и даже если наши карьеры заканчиваются здесь – это еще не значит, что наши жизни тоже. Да, меня учили навигации, но лучшие результаты я показывал в настройке интеллектуальных систем.

– Предлагаешь отойти от устава и подключить неисправное ядро?

– Да.

– Хорошо, Тим. Давай попробуем, – выдохнул Стоцкий. – Надо послать все это к черту, если выберемся отсюда.

– Когда! Когда выберемся отсюда, лейтенант.

Курсант поднял блок ядра и повертел его, чтобы поставить в стойку. Его взгляд поймал этикетку на задней панели. Крупный шрифт, а под ним мелкий… Все сходится!

– Это ЕВГЕНИЯ! – закричал Тим и протянул блок недоумевающему Якову.

– Единое вспомогательное геонавигационное исследовательское ядро, – прочитал вслух Стоцкий.

– У инициирующих ядер нет собственной системы управления двигателями, потому что при строительстве станции они всегда меняются. Ему нужна внешняя система, и она есть в ядре ЕВГЕНИЯ!

Уже через пару минут блок был закреплен на стойке, и в окне терминала возникло:

«ЕВГЕНИЯ ОБНАРУЖЕНО».

«СИНХРОНИЗАЦИЯ ВЫПОЛНЕНА».

«ГОТОВНОСТЬ ПИЛОТИРОВАНИЯ 100 %».

Через полчаса станция вошла в область кольца с обратной стороны планеты.

Экипаж напряженно следил, как на экранах появлялись траектории встречных объектов. Теперь среди нагромождения линий появлялась и регулярно обновлялась одна – контрастного цвета. Она обозначала оптимальный путь для прохождения препятствий. Курсант держал руки над рулями управления, но так и не притронулся к ним.

После нескольких удачных автоматических маневров Тим с Яковом наконец-то обменялись улыбками – сперва настороженными, но с каждым новым включением двигателей все более уверенными.

Как только кольцо осталось позади, они засмеялись.

– Ну, что ж, – сказал Тим, – теперь второй акт!

– Да, ты прав.

Казалось, Яков все еще колеблется. Он покружил пальцами над консолью, но все же сделал вызов по квантовой связи.

– Стоцкий, Вы опять? – проворчало недовольное лицо генерала.

– Да, простите, генерал. Есть срочный вопрос.

– Слушаю.

– Ремонтная бригада еще не вылетела, верно?

– Еще нет.

– Тогда прошу зафрахтовать места для пассажиров на обратный путь.

– Не понял! Что за беспорядок?

– Все согласно процедуре. Курсант намерен отказаться от контракта.