Читать книгу: «День Победы», страница 4

А помнишь, комбат?.

 
Здорово, комбат, как живешь?
Дружище, что нынче снится?
Помнишь тот строй, где поешь?
А помнишь сержантов лица?
 
 
Не вспомню, какой был год,
Что с воем на землю ракета?
Мы ищем разъемы, как крот,
Тем взрывом зарытые где-то.
 
 
Зима и пожар «знаменитый»,
Когда «Буран» почти сгинул.
Стотонный стол от «Зенита»,
Что взрыв от ракеты закинул.
 
 
Как лето – жара всякий год,
Воды все хотелось напиться!
Приказано всем: «Вперед!» —
От старта в степи хорониться.
 
 
А смог ты забыть там весну,
Тот запах полынный в мае?
Такыр, в нем тюльпаны цветут,
И мы их для жен собираем.
 
 
Не судьба была бить в набат,
Я тому, кто бил, не завистник.
Подготовлен и нами, комбат,
Не один и умелый защитник.
 

И снова лошадей своих седлать

 
В рог боевой тревогу протрубили —
Сынов России насмерть посылать.
Опять в Европе кашу заварили…
Нам снова лошадей своих седлать.
 
 
Там снова зреет злости полоса,
Не отдохнуть сынам моей России.
В который раз солдату не до сна,
И снова матери надеются седые.
 
 
Мир Запада, с чего ты так жесток?
Когда вы все насытитесь кровью?
Что вас все время тянет на восток,
Где русский дух встречает нелюбовью?
 
 
Вот дураков своих бы победить.
Князья подавятся обглоданною костью.
Из века в век нам некогда пожить,
О детях думать, чтобы в радость гости.
 
 
В тиши понять, задумавшись однажды,
Что время пролетает, как звезда,
И то, что было раньше очень важным
Для нас, в сейчас – так просто, ерунда.
 
 
Наивно верю: в русской стороне,
Где другу двери нараспах открыты,
Не будет соплеменник мой в огне —
Спокойно жить, уверенно и сыто.
 

Буран

 
В степи подняла́сь стена из огня.
Сопла «Энергии» землю давили.
В темную ночь табуны, взбеленясь,
К дальней звезде со стола уходили.
 
 
Команда на старте тем пуском жила,
И смотрят устало глаза в монитор.
Кто-то шептал: «Слава богу, ушла!»
Добавил еще: «Цел стартовый стол».
 
 
А крыши пугали восторгом звезду —
Такую еще не видал никто силу.
Как ликовал космодром Байконур
Сбывшимся целям и перспективам!
 
 
Не только железо неслось в небеса,
Летели упорство, творчества муки,
И застывшим бетоном ждала полоса
Посадки «Бурана» после разлуки.
 
 
В космос поднялись не тысячи тонн,
А гордость народа за нашу державу.
На многие годы здесь память о том,
Как этим полетом добыта ей слава.
 

О чем мы спорили тогда…

 
Рушились планы и мечты
С подмытыми устоями.
Кто много лет был нерушим,
Трещал, добитый спорами,
А молодая плоть рвала,
Брала за горло с криками,
И крепость гордая сдалась,
Разрушенная с гиканьем.
 
 
У воронья настал свой час —
Неглупое да хитрое!
Тащили клювы в закутки
Все предками добытое,
И разлетелись по углам
Страны надежды соколы,
С трудом и поздно осознав:
Углам они тем побоку.
 
 
Года, как росы поутру,
С восходом солнца, стаяли.
И тех, кто прав и кто не прав,
По-своему жизнь расставила:
Кого отпели в пару лет,
Кто выбрался с потерями,
А кто счастливый взял билет
Под звездными аллеями.
 
 
Кто виноват и тот, кто брат,
Элитой были преданы.
Зеркал разбитых не собрать,
И каждый к себе с бедами.
Зачем же спорили тогда
И разлетелись в стороны,
Если все гнезда под себя
В стране навили вороны?
 

Афганский хаос

 
Говорилось клише много раз,
Что нельзя победить народ.
И Афган смог опять для нас
Подтвердить это в этот год.
Ни к чему наша помощь им,
Им свобода от нас важней.
Наш мир для них – черный дым,
А народ с этих гор не халдей.
 
 
Хлеб-соль приносили в дом,
Все равно был Союз им враг.
Была сила и денег битком,
Только снят полосатый флаг.
Этот нищий, но гордый народ
Средь седых от вечности гор
Не так, на наш взгляд, живет,
Только здесь его весь простор.
 
 
С афганцев пример бы брать.
Кичиться собой средь друзей.
Демократам пришлось убегать,
Свою мощь выводя поскорей.
Мне не друг – убивал талиб.
Он лил кровь за ущелья свои
Сорок лет. А все бы смогли
Верить в то, что не зря бои?
 
 
Хаос этот в Афгане создал
Тот, кто верил, что он умней
И что здесь проживает вандал,
А вандала того он сильней.
Сорок лет придавало им сил,
Что Аллахом страна им дана.
Чуждый дух веру их не убил,
Что будет свободной она!
 

Товарищу

 
Вот осень долгая грядет,
А ведь мы были рысаками!
Острят: «Вам лучше в гололед…»
Но наши капли долбят камень.
 
 
Ухмылки часто слышно вслед!
Но не песок с нас сыпит – порох.
Пусть он сгорает много лет
И греет, светит тем, кто дорог.
 
 
Нам впереди так много дел:
Хранить погоны, честь, здоровье,
Все, что за службой не успел,
Беречь тепло родного крова.
 
 
А кто не смог, их слышно стон.
Ты ж проложил свою дорогу.
Друзья нередко входят в дом,
Тропинки детские к порогу.
 
 
Пусть будут счастливы всегда
Все, кого память сохранила!
И в радость будут все года
Те, что судьба нам отпустила.
 

Товарищ Сталин

 
Товарищ Сталин, нам за эти годы
Статистика подносит результат.
Авторитет Ваш вырос у народа,
Его процент шагнул за шестьдесят.
 
 
Болтун болтать «железною рукою»:
«В узде народ», а «кто тому виной?»
А крик «За Сталина!» звенел передовою,
А воровство с предательством долой.
 
 
Издержки были, но страну из нищей
Народ наш вместе с Вами поднимал.
С тем не сравнить, кто пользу себе ищет,
Народ России в рабство возвращал.
 
 
Товарищ Сталин, мы Вас не застали,
Но слушали «ужастики» тех дней.
А глядя, как Отчизну обобрали,
Так хочется вернуть Вас поскорей.
 
 
То одобряют за кремлевскою стеною,
С той стороны, где миллионы работяг,
Где понимают, нам грозят тут нищетою,
Плечами пожимая: «Как же так?»
 
 
Добром в народной памяти осталось,
Как к космосу от плуга прошли путь.
Гадать-то что – в кулак ладони сжались,
Бедлам закончится у нас когда-нибудь.
 
 
Товарищ Сталин, мы не одобряем
Террор, ГУЛАГ, в репрессиях разлад.
Но видим, как страну свою теряем,
Ежова с Берией так хочется назад.
 
 
Нам не дано, и нам не выбрать время.
Здесь не базар, здесь жить и умирать.
Но верим мы: как прорастет то семя,
На жадность будут мно-огие пенять.
 
 
Пока мы вышли на своих вокзалах,
Кто правду свою хочет отстоять.
России поезд мчит в туманы, в дали.
Что правда? Что обман? Не разобрать.
 

Лист калины

 
Ветром сорванный лист калины
Опустился на водную гладь.
Показалась река ему длинной,
И вода его вдаль понесла.
 
 
Засмотрелся на звездные выси,
Осмотрел тишину пирамид.
В шлейфе пыли парсеки неслись,
Как по космосу звездный болид.
 
 
С ураганом летел под звездою,
Фудзияма-гора, сакур цвет.
Одинокой уставшей рукою
Он ласкал по весне первоцвет.
 
 
А все чаще тянуло к дому,
Вспоминался в ночи запах трав,
И теперь понимал по-иному
То, что сорванный лист потерял.
 
 
К берегам пора возвращаться,
Где истоки его, души грусть,
Только там, оказалось, нет счастья:
Куст калины давно уже пуст.
 

Николай Ивлеев

Родился в 1937 году. В начале войны его отец был призван в армию и погиб, не доехав до фронта. На долю Николая выпало трудное, голодное детство. Учась в школе, он узнал, как велика и богата наша родина СССР, и задался вопросом: почему мы так плохо живем? Ответ пришелся на период смены власти Хрущёва и Брежнева. При Хрущёве экономист И. Н. Худенко проводил опыт по использованию хозрасчета в деревне, в котором участвовали 83 рабочих и 2 управленца, выполнявшие ту же работу, которую ранее делали 700 рабочих при 132 управленцах. Они собрали зерна в 2,9 раза больше, увеличив производительность труда в 10 раз и уменьшив себестоимость зерна в 10 раз. Брежнев посчитал эксперимент преждевременным и закрыл, а надоевшего всем Худенко, стремившегося накормить страну, оклеветали, осудили на 6 лет, угробили в тюрьме и забыли.

Воспоминания послевоенных лет

Наши войска сосредотачивались около Берлина. Тяжелейшая война заканчивалась. Перед войной нам говорили, что мы будем вести войну малой кровью, на чужой территории, но войну, к сожалению, пришлось вести очень большой кровью и на территории своей. Это, видимо, сказались последствия раскрываемых заговоров военных в 1937 году, участники которых были расстреляны. Красная армия была буквально обезглавлена, и ее руководство поставлено на колени. Сегодня нас стараются убедить в том, что молодые, имеющие высшее образование офицеры командовали лучше старых, но это все попытки наведения тени на плетень.

Человек, как всякое живое существо, стремится сохранить жизнь, инстинкт самосохранения действует помимо его воли. Для того чтобы в бою не лишиться разума и не запаниковать, необходимо научиться руководить собой в таких стрессовых ситуациях, а для этого надо побывать в боях или иметь опытных, обстрелянных командиров, способных своим примером и поступками удержать бойцов в критических ситуациях от панических настроений. А именно таких командиров и была лишена Красная армия во время репрессий.

Отец мой, раскулаченный во время коллективизации, но оставленный в деревне как неопасный для советской власти, погиб в эшелоне, отправляясь на фронт, в самом начале войны, и нам уже некого было ожидать с фронта. То, что отец погиб, с одной стороны, было плохо, а с другой – не очень. В то время существовала анкета, в которой следовало писать о близких и дальних родственниках, и запись о том, что отец был кулаком, делала тебя изгоем как сына чуждого стране, враждебного народу элемента.

Мы, ребята, продолжали вести «войну», в которой одна половина деревни воевала с другой, бросая камнями друг в друга. Иногда это кончалось тем, что в кого-нибудь камни попадали, и им приходилось ходить с синяками и шишками. В весеннее время родители днем уходили на работу в колхоз, а мы, дети, выполняли посильную работу по дому и на огороде: ходили рвать щавель, собирали коровьи лепешки, для того чтобы вечером сварить суп или картошку на таганке около двора.

Наконец война закончилась. В колхозе был устроен праздничный обед: для взрослых с водкой, гармошкой, песнями и плясками, а для нас, детей, отдельно, где мы были до отвала накормлены щами с мясом, блинами с маслом и молоком. Я наелся до такой степени, что мне казалось, будто живот у меня выступал дальше носа. Правда, потом пришлось долго мучиться с болями в животе.

Жили мы в середине деревни, в маленькой саманной избушке, подпертой со стороны сеней тремя наклонными бревнами. Избушка была покрыта соломой и состояла из сеней и комнаты. Стояла она в том месте, где вплотную к деревне подходило болото. Напротив нашей избы, через дорогу, жилья уже не было, а располагалось болото, в котором весной росли крупные желтые цветы куриной слепоты, а летом пели неумолчные хоры лягушек.

Однажды ранней весной 41 года, в то время, когда снег потемнел и под ним повсюду чавкала талая вода, к нам зашел обсушиться и переночевать старый знакомый отца, бывший учитель с волчьим билетом. Отец накормил его, и они долго сидели за столом и разговаривали. Из их долгих разговоров я запомнил только слова путника, врезавшиеся мне в память на всю жизнь: «Не таким путем мы собирались идти».

Мы, конечно, были рады тому, что война закончилась и уже не будут никого забирать на фронт, хотя забирать уже было некого, не будут возвращаться домой искалеченные на войне бойцы и не будут приходить похоронки. Но надеяться на то, что после окончания войны наступит легкая жизнь, не имело смысла. Наши вожди, обуреваемые идеей мировой революции, мало заботились о собственном народе. Ленин после тяжелейших шести лет, включавших Первую мировую и Гражданскую войну, в стране голодной, больной туберкулезом и тифом, разоренной войной в 1921 году, ограбив церкви на миллиарды золотых рублей, клевеща на священнослужителей, желавших помогать народу от своего имени, организовал рукотворный голод, в котором погибло более пяти миллионов человек.

Сталин из-за неумелого руководства сельским хозяйством в 33 году уже уморил голодом несколько миллионов человек. Для того чтобы после войны привлечь к СССР внимание и уважение народов Восточной Европы, которые необходимо было вовлечь в соцлагерь, надо было обеспечивать их продовольствием, и им пришлось поделиться голодному советскому народу, отчего 47 год, когда США перестали снабжать Советский Союз продовольствием, оказался голодным.

В сталинском СССР продовольственная программа решалась за счет обложения налогом сельских и городских дворов, имеющих подсобное хозяйство, при разваленном коллективном хозяйстве. Сталин занялся строительством гидроэлектростанций на равнинных реках в густонаселенных районах, затопляя рукотворными морями миллионы гектаров богатейших пойменных земель, лишая близлежащие села и города сенокосов, пастбищ, огородов, нанося непоправимый урон производству продуктов питания. После войны сохранялись те же налоги, та же нищенская оплата в колхозах и тот же самый добровольно-принудительный заем, отмененный Хрущёвым.

Продовольственная программа СССР держалась на плаву до тех пор, пока не отменили налоги с подсобных хозяйств городских и сельских жителей. После отмены налогов жители еще какое-то время по инерции держали скот для производства продукции на продажу, но вскоре стали держать скот в основном для собственных нужд, и в стране сразу появился дефицит продовольствия.

Советский Союз мог стать великой продовольственной державой, но коммунистическая партия не желала, чтобы советские люди имели высокую зарплату, удобное, просторное жилье и творческую работу. Всего-то надо было перейти на хозяйственный расчет, уже опробованный и показавший прекрасные результаты.

Хозяйственный расчет на селе зародился в Ставропольском крае в школьных бригадах. Позже его подхватил И. Н. Худенко, который в Илийском совхозе, создав хозрасчетную бригаду из 83 рабочих с 2 управленцами, выполнял ту же работу, которую в совхозе делали 700 рабочих с 132 управленцами, привлекая на помощь из города еще 500 человек.

Бригада Худенко в первый год повысила производительность труда в десять раз и резко снизила себестоимость производимого зерна. Сбор зерна увеличился в 2,9 раз. В Советском Союзе во время уборки и хранения зерна наблюдались огромные потери. Можно было машину зерна приобрести за 2–3 бутылки водки. Шеварнадзе, когда был министром иностранных дел, на вопрос «Почему вам не хватает зерна?» отвечал, что в СССР треть зерна теряется при уборке и треть при хранении.

Однако эксперимент не был поддержан Л. И. Брежневым как преждевременный, был прекращен, и Худенко, который со своим опытом изрядно всем надоел, был оклеветан, исключен из партии и посажен на 6 лет в тюрьму, где и умер, а СССР был превращен в голодную и нищую страну и развален. Когда Горбачёв стал генсеком, он встретил упорное сопротивление партии, не желающей проводить какие-либо реформы, и в результате перестройки СССР, который уже нельзя было сохранить, был развален. Большинство партийных работников, перековавшись в капиталистов, приватизировали в личную собственность куски общенародной и обвинили М. С. Горбачёва в развале СССР. Хотя эксперимент проходил на нашем веку и о нем писали все центральные газеты, теперь о Худенко, кажется, никто не помнит, и все усердно хвалят Брежнева за счастливые годы жизни при нем и проклинают Горбачёва.

Альберт Кайков

Родился в 1932 году. Перед Великой Отечественной войной семья проживала в Анапе. Началась война, отец ушел на фронт, мать с тремя детьми и бабушкой оказалась на оккупированной территории. Алик был старшим из детей. Семья жила впроголодь. Все помыслы были направлены на добычу пропитания. В это время он пристрастился к рыбалке и охоте из рогатки на воробьев и голубей. В дальнейшем рыбалка и охота стали увлечением на всю жизнь и темой для стихов и прозы. Первая книга «Потерянное детство» написана по воспоминаниям о суровых годах войны.

В 1948 году семья переехала в Новосибирск. Альберт вступил в общество охотников и рыболовов. С друзьями-единомышленниками все свободное время проводил в походах по охотничьим угодьям Новосибирской области.

Он зачитывался книгами о путешествиях. Его любимым автором был Джек Лондон. Его произведения «Белый клык», «Белое безмолвие», «Морской волк», «Дочь снегов» и другие произвели на него неизгладимое впечатление. Он мечтал побывать в северных широтах, увидеть северное сияние и полярную ночь.

Любовь к морю и страсть к путешествиям привели его после окончания школы во Владивостокское высшее военно-морское училище им. С. О. Макарова. Во время учебы и службы на флоте побывал на Сахалине, Курильских островах, Чукотке и Камчатке.

После окончания службы вернулся в Новосибирск, получил второе высшее образование в Новосибирском инженерно-строительном институте и работал на стройках Новосибирска и Игарки.

Годы, прожитые в заполярном городе Игарка, послужили стимулом для написания книг «На заполярной широте», «Под северным небом», «В Туруханской тайге», «Черная пурга».

Он издал шесть стихотворных сборников и двадцать книг прозы. Им написаны книги: «Встреча через полвека», «Флотские будни», «По жизни с друзьями», «О друзьях с улыбкой», «Близкие сердцу» и другие. В 2020 году издал две книги: «Наши студенты в Америке» и «На притоках Кети». В 2021 году – роман «Семья фронтовика».

Проживает в Новосибирске. Член Союза писателей России, член Петровской академии наук и искусств. Участвует в работе творческих коллективов, часто выступает в школах и библиотеках перед учениками со своими произведениями.

Семья фронтовика
Главы из романа

1

Поезд перевалил Уральские горы. Паровоз, натужно пыхтя и пуская клубы дыма, покатил по просторам Сибири. Еще шла война.

У окна сидел фронтовик Иван Семёнович. Рядом стояли костыли. Ему давно перевалило за тридцать лет. На нем был офицерский китель со следами от погон. Воевал рядовым в стрелковой роте. Его одежда после ранения была непригодна для носки. При выписке из госпиталя его одели в поношенную одежду кого-то из врачей и выдали справку об инвалидности второй группы.

Он смотрел на мелькавшие луга, перелески и вспоминал родную Камышенку. Ее деревянные дома, вытянувшиеся по одной улице вдоль речки Ивановки, колхозные поля. Там остались его мать, жена Настя и трое детей. Больше года от них не получал вестей. Находясь в госпитале в тяжелом состоянии, не мог сообщить свой адрес. Его сердце всегда учащенно билось, когда представлял, как его встретит Настя, как обнимет ее и прижмет к свой груди. Думал о детях. Старший, Фёдор, наверное, стал крепким парнем, а Маша и Гена подросли за прошедшие два года.

Около купе остановилась проводница с пачкой газет и, обращаясь к Ивану Семёновичу, спросила:

– Товарищ офицер, газету читать будете?

Иван замешкался с ответом. Он не умел читать, но, чтобы не позорить честь офицера, за которого его приняли, молча протянул руку. Развернув газету, стал рассматривать заголовки, написанные крупным шрифтом, которые ему ни о чем не говорили.

– Уважаемый, вы держите газету вверх ногами, – произнес сосед по полке.

– Извините, я задумался.

Иван Семёнович родился в седьмом году двадцатого века. Выучиться грамоте можно было в церковно-приходской школе, находящейся в волостном центре, до которого было около ста верст. Крестьяне не имели возможности возить детей на учебу, и те с ранних лет проходили науку земледелия, работая вместе с родителями в поле и ухаживая за домашними животными.

Во время коллективизации в Камышенке организовали отделение колхоза. Вскоре появилась начальная школа. Иван уже стал взрослым парнем, учиться с детьми было стыдно, да и желания не было. Вот так и остался неграмотным.

2

Осенние ветра сорвали листья с берез и осин. Деревья стыдливо стояли вдоль дороги в своей наготе. На полевой дороге в колеях блестела дождевая вода. Низко над землей плыли грязные рваные тучи. Природа наводила грусть и тоску.

Иван Семёнович шел по обочине, с трудом выдергивая костыли из мягкой почвы. Ему не терпелось увидеться с семьей, и он решил пять километров преодолеть пешком.

«Если кто-нибудь на подводе догонит, то подвезет», – решил он.

Его никто не обогнал. Впереди показалась изба Демьяненко, стоящая на окраине села. Он остановился, оперся на костыли, решив перевести дух после утомительного перехода.

Чем ближе Иван Семёнович подходил к своему дому, тем сильнее беспокоила нога, не зажившая после ранения, и появлялось душевное беспокойство.

Прежде чем открыть дверь в дом, хозяйским глазом осмотрел двор. Он был пуст. Не бегали куры, в свинарне не видно поросят, конура опустела. Ему захотелось заглянуть в коровник, но тут же передумал. В это время дня корова должна быть на пастбище. Плохое предчувствие усилилось.

Открыв дверь без стука, Иван оказался в прихожей. Слева, на кухне, спиной к нему стояла у плиты мать. На ее голове была та же косынка в клеточку, в которой провожала его на фронт. Она обернулась на шум вошедшего человека и обмерла. Руки безвольно опустились, а тело медленно стало оседать. Сын одним махом костылей оказался около нее и одной рукой подхватил худенькое тело. Прижав к себе, почувствовал биение ее сердца.

Марфа очнулась, посмотрела на сына и зарыдала.

– Мама, я вернулся, все будет хорошо.

Мать обняла сына, положила голову на его грудь и продолжала рыдать.

– Мама, успокойтесь, я вернулся живым.

– У нас большое горе, – сквозь слезы произнесла мать.

– Что случилось?

– Настю твою похоронили.

Иван на фронте видел много смертей. Гибель в бою считалась обычным событием. Смерть же любимого человека его потрясла. Вмиг обрушились все мечты радостной встречи.

– Как это случилось?

– Перетрудилась на работе, простудилась, получила воспаление легких.

– Когда?

– Скоро будет год. Мы не знали твоего адреса и не могли тебе сообщить. Я даже не знала, жив ты или нет.

– Как же вы жили? Где дети?

Иван выпустил из рук мать и посмотрел в комнату. В нескольких шагах от него стоял мальчик трех лет и наблюдал за ними. Отец догадался, что это его младший сын Гена. Когда он уходил на фронт, сыну не было года.

– Гена, подойди ко мне, – как можно мягче произнес Иван.

Сын не двинулся с места. Удивленно смотрел большими глазами на незнакомого мужчину.

– Геночка, это твой папа, – сказала бабушка.

Иван сделал на костылях два шага и подошел к сыну.

– Давай знакомиться, – произнес отец и протянул сыну РУКУ-

Гена с опаской протянул свою руку.

– Где Федя и Маша? – спросил отец.

– Федя в школе, Маша у подруги.

Сын немного приободрился, услышав знакомые имена.

– Гена, беги к Романенко, скажи Маше, что отец с войны пришел.

Иван Семёнович снял шинель, повесил на вешалку у входной двери и присел к столу.

Через несколько минут дочь вбежала в дом. Она резко остановилась, увидев человека в военной форме. Когда узнала отца, бросилась ему на шею. Иван Семёнович взял ее под мышки и посадил на колени.

– Ты сильно выросла, стала тяжелой, – произнес отец.

– На следующий год пойду в школу, – ответила она и поцеловала отца в небритую щеку.

3

Весть о возвращении фронтовика быстро облетела небольшой поселок. Соседи потянулись в его дом, чтобы узнать последние новости с фронта. Федя, возвращаясь из школы, уже знал, что приехал отец. Запыхавшись, он с шумом ввалился в дом.

На табурете у стола сидел мужчина в военной форме. Он вмиг узнал отца и бросился к нему. Иван обнял его и прижал к себе. Бабушка с умилением смотрела на молчаливую сцену. Сегодня у нее был самый счастливый день: сын вернулся живым с войны, внуки обрели отца.

– Мойте руки, – требовательно произнесла бабушка, – будем обедать.

Марфа Фёдоровна налила в тарелки грибную похлебку и поставила чугунок с вареной картошкой. В целях экономии картошку не чистили, а варили в мундирах.

Отец смотрел на похудевших детей, быстро орудующих ложками, и думал: «Несладко им жилось без меня. На такой еде не располнеешь, лишь бы с голоду не умереть».

– Мама, хлеб у вас есть?

– Откуда ему быть? Осенью колхоз отоваривал мукой трудодни, но у меня их нет.

– За счет чего же вы живете?

– Едим только то, что в огороде вырастили да в лесу собрали.

Марфа собрала со стола посуду и унесла на кухню. Вытирая стол тряпкой, сказала внуку:

– Федя, бери ручку, чернильницу, бумагу и садись к столу.

– Зачем?

– Будешь писать письмо Степану.

Ей не терпелось поделиться радостью со старшим сыном, проживающим в Кузбассе. Он работал в шахте.

Шахтеров в начале войны в армию не призывали: стране нужен был уголь.

Иван попросил сына сделать приписку от его имени. Он спрашивал у брата совета о своем обустройстве.

4

Письмо от Степана пришло быстро. Он радовался счастливому возвращению брата. Предлагал не мешкая приехать к нему: «На шахте требуются мужские руки, работать остались в основном женщины, мужчин призвали в армию. Заработки хорошие, сможешь прокормить семью. Остановишься у меня. В шахтерском поселке хорошая больница, пройдешь обследование и лечение, устроишься на работу и вызовешь семью».

Иван Семёнович долго размышлял над предложением брата. В колхозе он не работник. Остаться на зиму дома – быть лишним едоком. Работая в шахтерском поселке, сможет помогать семье. Приняв решение, выехал в Кемеровскую область.

Дом брата находился на окраине поселка.

Степан увидел Ивана через окно и быстро выскочил во двор.

– Куда помчался как угорелый? – спросила жена Мария.

– Иван приехал!

Братья обнялись и долго стояли молча. Им не нужны были речи. Их переполняло чувство радости встречи. Во время войны немногим довелось встречать фронтовиков, вернувшихся с войны.

Выпустив брата из объятий, Степан произнес:

– Дай мне твой рюкзак, пойдем в дом.

В доме Мария уже накрывала стол. Она подошла к Ивану, обняла и, погладив по спине, произнесла:

– Прими мои самые глубокие сочувствия. Война уносит жизни людей не только на фронте, но и в тылу.

Его угощали супом из курицы и жареной свининой с картофелем. Иван ел и думал о своих детях, которые давно не едят мясной еды. Его мучила совесть, что не может обеспечить нормальное содержание семьи.

Иван Семёнович нацепил на китель орден солдатской Славы, медали и отправился в поликлинику. Он чувствовал на себе взгляды прохожих. Одни с восхищением смотрели на его награды, другие с сочувствием – на костыли. Его окружали люди в штатской одежде. Ему хотелось переодеться в костюм. Военная форма постоянно напоминала о войне. Для покупки одежды нужны деньги, а их надо заработать.

«Кто меня, инвалида на костылях, примет на работу?» – с огорчением думал он.

После сдачи анализов и обследования его положили в больницу. Рентген показал осколок в левой ноге. Сделали операцию и извлекли осколок. Постепенно научился ходить без костылей, но слегка прихрамывал. После больницы направили на ВТЭК. Там его признали трудоспособным и сняли инвалидность.

5

Степан посоветовал брату устроиться работать на шахте. Пожилая женщина в отделе кадров спросила Ивана:

– Какая у вас профессия?

– Хлебороб.

– Что умеете делать?

– Пахать, ухаживать за лошадьми.

– К сожалению, на конном дворе нет вакансий.

Иван не знал, что такое вакансия, и ответил:

– Мне нужна работа, где больше платят, чтобы содержать семью.

Она внимательно посмотрела на посетителя. Перед ней сидел крепкий мужчина среднего роста с мужественным лицом. Серые большие глаза выжидательно смотрели на нее. В его облике чувствовалась сила и спокойствие. Большие сильные руки лежали на коленях. Кадровик оценила собеседника и предложила:

– На погрузку угля в вагоны пойдете? Работа тяжелая. Женщины справляются. Раньше на погрузке работали только мужчины, но все призваны в армию. Вам, думаю, будет по плечу.

– Согласен.

Она протянула ему лист бумаги и предложила:

– Заполните анкету и напишите заявление.

– Напишите сами, я не умею писать.

Заполняя раздел анкеты «семейное положение», сотрудница кадров обратила внимание на то, что мужчина не женат, и подумала: «Недолго ты будешь холостым, наши вдовы-солдатки быстро тебя подберут».

6

Впервые в жизни Иван шел на работу по гудку на шахте. Для шахтеров гудки были неотъемлемым атрибутом в жизни. По ним шли на работу и определяли время суток. Часы в то время были не в каждой семье. Он думал, что ему придется лопатой грузить уголь в вагоны. Оказалось, что вагоны загружаются из бункера, а ему надо следить за загрузкой и разгребать уголь к бортам вагона. Работа для него оказалась нетрудной. Он с детства привык к физическому труду на свежем воздухе. Здесь приходилось дышать угольной пылью, она оседала на лице. После смены требовалось подолгу отмываться. Иван стойко все переносил. Ему надо было заработать деньги и отправить семье.

Несколько раз в день к нему подходила лаборантка и просила набрать из вагона пробу угля. Иван молча брал совок, насыпал уголь и возвращал женщине.

Зоя обратила внимание на молчаливого мужчину. Среди женщин уже прошел слух, что он не женат и приехал из села. Под угольной маской на небритом лице трудно было разглядеть его черты. Однажды она не выдержала и спросила:

– Скажите, пожалуйста, как вас звать, а то мы знакомы больше месяца, а не знаю, как обращаться.

– Иван, – кратко ответил он.

– А отчество?

– Семёнович.

– Иван Семёнович, почему вы не бреетесь?

– Зачем вам это надо?

– Женщины интересуются, сколько вам лет.

– Завтра побреюсь.

Утром на следующий день, подходя к составу, Зоя увидела на вагоне Ивана с чисто выбритым лицом.

– Доброе утро, Иван Семёнович, – крикнула она, – вы, оказывается, очень молодой мужчина.

Он набрал пробу угля, спустился на землю и, прихрамывая, подошел к ней:

– Вы узнали мое имя, но не назвали своего.

– Меня звать Зоя. Почему вы хромаете?

– Фронтовое ранение.

– Вам повезло, вы вернулись живым, а вот мой муж погиб в начале войны, оставив меня с двумя детьми.

– У меня такая же участь. Жена скончалась, оставив мне троих детей. Как только обустроюсь, привезу их в город. В селе им живется очень трудно.

– С кем же они остались?

– С бабушкой.

После этого разговора он каждый день ожидал ее появления. Его как магнитом тянуло к молодой приятной женщине в чистом халате. Ему хотелось узнать о ней как можно больше.

На шахте работало много незамужних женщин. У одних мужья погибли на фронте, другие не могли выйти замуж из-за дефицита мужчин. С ним неоднократно заводили разговор с целью познакомиться поближе. Некоторые были скромные и стеснительные, другие бойкие и вызывающие. Ни к одной из них не лежала душа Ивана. А вот Зоя чем-то тронула его сердце. Он еще полностью не понимал чем.

7

С фронта приходили хорошие вести. Разгромив немцев под Сталинградом, Красная армия гнала их на запад, освобождая захваченные ими города и села. Каждый день, приходя домой после работы, Степан первым делом включал репродуктор, чтобы послушать сообщение от Советского информбюро. Как только раздавался голос диктора Левитана, приостанавливались все домашние дела. Взгляды Степана, Ивана и Марии устремлялись на черную тарелку, висящую на стене в углу комнаты. Из нее раздавался твердый голос Левитана, от которого мурашки пробегали по телу: «Наши войска под командованием маршала Жукова освободили города…» Выслушав сообщение, Мария отправлялась в комнату детей, в которой с их школьных лет на стене висела карта, и переставляла булавки с красными флажками. Она возвращалась к мужчинам и сообщала: «Скоро наши войска подойдут к границе и выгонят немцев за пределы страны».