У меня была знакомая, она гадала на картах и на кофейной гуще. К ней многие ходили и оставались довольны. Как-то так получилось, что мы с ней не то чтобы подружились – сблизились. Секретов она не выдавала, но я все-таки выпытала у нее, о чем чаще всего спрашивают. Честно говоря, я была уверена, что если не о жизни и смерти, то о здоровье. А вот и нет! Правильно: «Изменяет ли он мне»…
Вместо эпиграфа. В роддоме я провела неделю и перед выпиской к нам в палату зашла нянечка – попрощаться. Слова ее напутственные были таковы: «Ну, счастливо, девочки, теперь на аборте увидимся». «Как! – замерли «девочки», прижимая к соскам новорожденные сарделечки. – А без этого никак?»
«Ну вы что! – нянечка так и знала, что нет в этом мире предела наивности. – Куда ж вы денетесь!» И пошли себе девочки жить не то чтобы под парусом этого кошмара, но в принципе уже без вариантов.
А при чем тут измена, спросите вы? Измена тут ни при чем. Я об опыте (частном, прискорбном, необязательном), которым с нами щедро делятся собратья по менталитету, приравнивая его к карте метрополитена. То есть к единой для всех схеме.
Излюбленная интрига мировой словесной культуры – ревность и месть за измену – сводит с ума впечатлительного зрителя не первую сотню лет. Сюжеты усвоены чуть ли не с детства. Так что попытки отнестись к этому «житейскому делу» с иронией, а тем более с юмором, философски и снисходительно проваливаются аккуратно из века в век, несмотря на технический прогресс и торжество постмодернизма.