Читать книгу: «Ничего общего. От космических пахарей», страница 2

Дарья Александер

Живой

Вот так всегда: приближаешься к кабинету Валерия Степановича и дрожишь. Еще бы! Одна его дверь чего стоит. Прямо как врата ада: огромная, тяжелая, явно обитая кожей нас, грешников. Принесешь отчет какой-нибудь и ждешь, ждешь… Потом дверь медленно открывается, и вот он стоит – ростом немного пониже меня, ну а я-то никогда высоким не был. Ручки тоненькие, ножки щупленькие, но какая внутренняя сила, какая мощь! Даже лысина вызывает уважение… А говорить когда начнет – ну прямо генерал перед ротой солдат! Представляю, какой он сегодня поднимет крик. Ладно бы просто баланс неправильно свел… а тут…

– Чего тебе? – окликнул меня Валерий Степанович. Оказывается, что начальник все это время стоял за моей спиной, мелко прихлебывая кофе из тяжелой кружки.

– Говори тут, нечего туда идти, – велел он.

Вот оно как. Даже в кабинет не пригласил.

– Даже не знаю, как начать, – пробормотал я. – Так оно случилось, что…

– Чего еще у тебя случилось?

– Тут такое дело… В общем…

Я огляделся по сторонам. Никого вокруг не было. Тогда я осторожно склонился к лысине и зашептал.

– В общем, помер я. Вот свидетельство о смерти. Вот договор на оказание ритуальных услуг. Также при содействии родственников могу предоставить информацию о проведении погребения, прошедшем неделю назад.

Липкими руками я протянул Валерию Степановичу бумажки.

– Помер? Да знаю я, знаю, – нетерпеливо сказал начальник. – Жена твоя приходила, документы приносила. Уже и бумаги все твои выкинули, и стол другому сотруднику отдали. Так что не понимаю, чего ты тут торчишь.

– Ну как же, я проинформировать хотел. Кроме того, так сложилось, что я не смогу сдать баланс за июнь.

– Ладно, обойдемся. Незаменимых у нас, как известно… Еще вопросы есть?

– Да я так только… Спасибо вам, Валерий Степанович.

– Давай-давай, иди отсюда, – прорычал начальник, с усилием открывая неподъемную дверь. Дверь утробно взвыла и захлопнулась за ним.

Хоть убей, не помню, как это началось… Кажется, сидел на кухне, ждал, когда жена мои любимые бараньи котлетки принесет – и все. Каюк. А может, поскользнулся где. А может, сердце прихватило. Да какая теперь разница? Помню, что тряслись в пазике на пути к кладбищу. Лежать в этом дурацком ящике было неудобно, уж лучше бы я сидел, как все. Цветы какие-то разляпистые полевые принесли, а у Лизы на них аллергия. Да и вообще, зачем ребенка на кладбище таскать? Она так перепугалась, вжалась в автобусное сиденье и боялась на меня смотреть. А я все думал: «Вот, Лиза, папка твой не в форме, лежит посреди автобуса, словно пьяный в стельку, и ничего сделать не может. Даже утешить».

Приехали на кладбище, быстренько меня выгрузили, чего-то там про мой хороший характер пробормотали и в землю положили. Цветы сверху накидали и домой отправились, пить за свое здоровье и «Ой мороз, мороз» петь. И вот теперь стою я под дверью начальника без паспорта, без работы, без планов и перспектив.

Нечего делать: с работой не складывается, потащился домой. Всего несколько ступенек, первый этаж все-таки. Темный коридорчик, а в конце наша квартира. Во мраке поблескивает позолоченная баночка с сигаретными бычками из-под «Мусор голд кофе». Не выкинули, значит. Я сразу как-то приободрился. Только вот ключа у меня не было. Покойникам в карманы обычно ключи не суют. Видимо, сомневаются, что они могут зайти посидеть, поболтать о том о сем.

Дверь открыла Таня. Могучая женщина. Высокая, жилистая, статная. Бывает, разговариваешь с ней, все на грудь смотришь и думаешь: если, к примеру, поставить на нее небольшую стопочку водки, да что там, даже тарелку с сосисками и горошком, удержится ли? А познакомились мы еще в школе. Я ее за косички дергал, а она меня по башке книжками била. После школы как-то разошлись, она замуж вышла, овдовела. Потом на какой-то встрече выпускников увиделись. Подумали, дело наше одинокое, почему бы и нет… Через два года Лиза родилась.

– Ну? – лениво протянула Таня.

– Вот, зашел узнать, как дела у вас, да и отдохнуть маленько…

– Не живешь ты больше здесь, Вадик. Понял? Выписали мы тебя.

– Как это выписали?

– Вот так. А заново тебе прописаться не удастся, так и знай. Покойный ты.

– Что, и поговорить не хочешь?

– Не хочу. А с Лизкой – пожалуйста. Только быстро.

Лиза сидела в комнате и смотрела мультик про Винни Пуха. Я в который раз удивился, как дочка на меня похожа. Худенькая, хрупкая, с печальными зелеными глазами и веснушками, рассыпанными как просо по тарелке. Я подошел к Лизе, обнял ее за плечи и поцеловал в легкие, как пух у гусенка, пушистые волосы.

– Не подходи ко мне, – капризно сказала Лиза, – я с умертыми папами не разговариваю.

– Это же я, Лизок, давай хоть немного поговорим.

Лиза повернулась, снисходительно посмотрела на меня и отчеканила:

– У меня теперь дядя Володя будет папа. Он с мамой живет. А двух папов у ребенка не бывает.

Я повернулся и вышел.

Бродить туда-cюда мне быстро надоело. Городская природа не вызывала большой радости, а люди раздраженно смотрели на меня: помер, а все неймется ему, по улицам расхаживает. Нам работать надо, горбатиться. Этот коньки отбросил и никакой ответственности. А мне, может быть, как раз и хотелось ответственности, заботиться, опекать. И за себя стыдно, и перед людьми неудобно, они ведь тоже не виноваты. И за Лизу беспокойно, каково-то ей будет с новым дядей Володей, может, он нехороший человек…

Вдруг я ощутил, что в районе левого плеча в меня что-то врезалось. Оказалось, девушка. Маленькая, забавная, с рыжими кудряшками. Глаза точно такого цвета, как васильки, которые мы с Лизой в лесу на поляне собирали. Уставилась на меня, разглядывает пристально и смеется. Сама на меня наскочила, а еще и издевается.

– Молодой человек, можно вам вопрос задать? – бойко проговорила она.

Я приободрился. Вот, молодым человеком меня называет. Не мужчиной и не «эй, ты». Все-таки приятно.

– Ну задавайте.

– Вы всегда так ходите? В смысле, вам так нравится?

– Как так?

– Да у вас рубашка наизнанку надета. Вон, швы белые торчат, все в нитках.

– Не ваше дело, – неожиданно грубо ответил я. – Швы, не швы… на кой мне все это сдалось? Помер я.

– Извините. А так сразу и не скажешь. Для покойника вы очень даже неплохо выглядите.

– Спасибо. Вас как зовут?

– Вера. Может, расскажете, что случилось?

– Чего я буду вам… – вздохнул я. – Вы что, врач?

– Ну да, вроде того…

– Да ничего не случилось. Жена отрицательно восприняла факт моей смерти и выгнала меня. Ну а дочка просто очень сильно расстроилась и говорит, что у нее теперь новый папа.

Неожиданно я рассказал Вере обо всем. О том, как мы в детстве с мальчишками играли в футбол, прилетела ворона и на одного из нас напала. Дядя Гриша собрался с силами и забил ворону до смерти, а я украдкой плакал. О том, как я был первый раз на речке и в воде одну девчонку за ноги схватил, а потом ее бабушка за мной с прутом гонялась. О том, как в школе втюрился в Таню, а она мне математику списывать не давала. О том, как мы с Таней на встрече выпускников увиделись, а директор напился и на самую высокую сосну залез. О том, как я перед роддомом танец маленьких утят танцевал. О том, как мы с Лизой учились считать овец, коров и даже летающих слонов перед тем, как уснуть. О том, как все закончилось.

Я вежливо попросил Веру обстоятельно рассказать о cвоей жизни. А она только отмахнулась, будто от назойливой мухи.

– Что рассказывать. Работала, жила с мамой в однокомнатной квартирке. А потом мама умерла. А потом… ну да не люблю об этом вспоминать.

С Верой было очень легко. Будто сидишь на облачке, а тебя вокруг приятный солнечный ветерок обдувает. Конечно, в ней было мало солидности, важности, но мне, как говорится, в ней нравилось все. Как она кудряшки свои за уши закладывает. Как крутит в руках обкусанный карандаш, вытащенный на свет из внушительных недр матерчатой сумки. Как смеется, иногда тихонько похрюкивая, словно довольный поросенок. Как смотрит на меня внимательно. Так внимательно, что время от времени даже в замешательство приводит.

– Вы не обращайте внимания, что я мертвый, – я с волнением взглянул ей в глаза. – Несмотря на этот факт, я довольно часто человек очень интересный.

– Ну что вы, – тихо произнесла она, – я же понимаю…

От этих слов мне стало очень тепло. Так мы и прогуляли несколько часов. Я все время болтал, а Вера слушала. Когда я рассказывал об очередных забавных проделках Лизы, она остановилась и выпалила:

– Вадик, надо идти. Идти к дочке. Поговорить с ней. Я же чувствую, как плохо у вас на сердце.

– А если жена опять выгонит?

Вера серьезно посмотрела на меня своими васильковыми глазами и твердо сказала:

– Надо попробовать.

Вот и дверь наша опять, полумрак в коридоре, когда уже лампочку вкрутить соберутся. Как всегда ошметки грязи около коврика, обивка бессовестно выставила напоказ свое поролоновое нутро. Только вот пока я ходил, баночку из-под «Мусор голд кофе» убрали. Думай теперь, чего от Тани еще ожидать.

Вера протянула вверх руку и осторожно позвонила в дверь.

– Чего приперся опять? Давай, вали отсюда! – прорычала Таня. На этот раз она решила обойтись без церемоний.

– Танюсик, кто там пришел? – донесся из квартиры округлый бас.

– Не волнуйся котеночек, отдыхай, – елейно проговорила она.

– Тань, я к Лизе. Пусти, пожалуйста, – решил не сдаваться я. – Вот, познакомься, это Вера. Очень хорошая девушка.

– Какая еще Вера? – гаркнула Таня. – Совсем крыша поехала? – и шарахнула дверью о косяк.

Я оглянулся – Веры нигде не было. Тогда я понял, что мне больше никто не поможет. Я стал методично бить плечом в закрытую дверь. В квартире почему-то было тихо. Только вода из протекшего крана запоздало отсчитывала мои удары. Тогда я выбежал на улицу и стал продираться к окну через бурьян. Кулаками по окну замолотил и закричал:

– Лиза, не верь им! Я живой, живой!

Занавеска приоткрылась, и показался Лизин тоскливый глаз. Затем появился вздернутый носик, встрепанные волосы, в некоторых местах перехваченные заколками. Я подумал, вот, смотрит как на чужого, будто в первый раз видит. Но тут Лиза вытянула вперед тоненький пальчик и прижала его к носу. Это она «бип» сделала. Нажимаешь на нос и бипаешь, словно гудок автомобильный. Я поднес к носу дрожащий палец и тоже сделал «бип». Лиза улыбнулась, помахала мне ручкой тихонько и задернула занавеску.

Из меня будто выкачали воздух. Я опустился в колючую траву и посмотрел в небо. А на небе плясали рыжие кудряшки, заливисто смялись и звали меня к себе…

Елена Левина

Волки

Я сижу в затопленном дымом «Doomsday», самом грязном баре Кайо Санта Марии, где-то на краю света, где никогда не бывает снега и так редко услышишь родную речь, и пью. Бутылок, опустошенных мною за последние три года, с лихвой хватило бы на постройку новой Вавилонской башни. Я просто пью. Мое основное занятие последние три года. Кроме тех часов, когда я помогаю Джеффу, лысому добродушному хозяину бара, прибирать после подвыпивших туристов. За это Джефф кормит меня и разрешает пить почти без ограничений.

Серый дым выжигает глаза. Птицы счастья лениво качают бумажными крыльями. Мэгги, пышнобедрая жена Джеффа, улыбается мне из-за стойки. Знаю, она не прочь забраться ко мне в постель, но я не хочу расстраивать моего наивного хозяина. Да и секс меня давно не волнует. Мне двадцать пять, и я уже три года как мертв. Три проклятых года, один миллион пятьсот семьдесят восемь тысяч двести сорок минут, если брать в расчет високосный год.

Меня никто здесь не осуждает. Никто ни о чем не спрашивает. Я мог бы быть счастлив здесь. Одна беда – даже в шуме прибоя меня преследует вой снега. Я мерзну и никак не могу согреться.

…Дома нас встречали как героев. Братишка рассказывал потом, что за нашим спасением следила вся страна. Самолеты МЧС, солдаты, посылки с одеждой и едой. Обезумевшая толпа ликовала у трапа самолета. Мы спускались вниз с обмороженными руками и ногами, кто на костылях, кто на носилках, но – Аллилуйя! – живые. Я сразу увидел знакомые лица – испуганно-счастливое мамино, серьезно-сосредоточенное отца и огромные, полные обожания глаза младшего братца. Отвернулся и тут же споткнулся взглядом о лицо матери Лукаса, бледно-пепельное, неживое. Я не смог смотреть в ее застывшие глаза. Чего я боялся больше всего? Увидеть Лику. Она не пришла.

 
                                      * * *
 

Я давно бредил Непалом. Мне хотелось вырваться из пыльно-шумного города, хотелось воздуха, хотелось свободы. Манили горы. Я насел на Лукаса, я соблазнял его словно францисканский монах африканского неофита, рисуя заманчивые картинки древних храмов, полуразрушенных пагод, странствующих дервишей, буддийских монахов, завлекал ветром гор и настоящим, мужским риском. Лука, мой лучший друг, почти брат, только что демобилизовался после службы в армии и подумывал смотаться куда-нибудь в Европу, но запах опасных приключений уже щекотал ноздри, романтика гор сделала свое дело, он сдался.

Группа собралась быстро, вопрос пары кликов в наше время. Пообщались на форумах, пару раз пересеклись «У Ротшильда», ребята все нормальные: двое уже побывали на треке, и не раз. Решили окончательно – делаем трек вокруг Аннапурны. С датой определились быстро, тем более что турецкие авиалинии предлагали лакомый вариант перелета через Стамбул.

 
                                      * * *
 

Это был наш третий день на треке, хотя казалось, что прошел месяц, два, а то и три – время в горах имеет странное свойство стоять на месте. Но потихоньку мы привыкали к горам. И горы привыкали к нам. Мы уже не так выбивались из сил на перевалах, шли спокойно, стараясь не сбиваться с темпа, дышать ровно и глубоко. Оказывается, это совсем непросто – правильно дышать на подъемах, чем выше ты забираешься, тем чаще ты должен останавливаться, чтобы набрать в легкие воздух. Это важно, если хочешь добраться до вершины.

Рюкзаки оттягивали плечи – из соображений экономии мы отказались от портера, и к вечеру валились с ног даже парни, что уж говорить о девчонках. Утром солнце палило нещадно, а к ночи ни теплые пуховые куртки, ни вязаные носки не спасали от обжигающего холода.

На ночь остановились в гостевом домике на высоте две с половиной тысячи метров. Совсем рядом за окном низко-низко плыли вихрастые тяжелые облака. Утром нас ждал перевал Торонг Ла.

Дико хотелось похлебать горячего – какой-нибудь китайской лапши или другой такой же бесполезной ерунды, но два последних пакета мы заварили вчера, благополучно приговорив их вприкуску с пакетом тыквенных семечек. Местный кофе бурого цвета с расплывающимися жирными кольцами на поверхности пах коньяком и бензином. Онемевшими пальцами я сжимал огненную кружку и думал, что никогда раньше я не пил такого вкусного кофе. Лука небрежно бросил на кровать свернутое одеяло и, скрестив ноги, уселся сверху. Потянулся:

– Кайф, брат, а?

Я просто промычал в ответ, единственное действие, на которое был способен сейчас, и погрузился в блаженный ватный покой.

– Мы решили пожениться с Ликой, – голос Лукаса пробился сквозь плотный туман полудремы. – Как только вернемся, определимся с датой, ты, само собой, свидетель. Хочешь, со стороны жениха, хочешь, со стороны невесты.

Он неуверенно хохотнул. Где-то далеко, со стороны Катманду, ухнули раскаты грома, и бледные всполохи молний на мгновение осветили комнату.

– Поздравляю, – возможно, моему голосу не хватило радости, но сказать мне больше было нечего, поэтому я просто добавил:

– Спать давай, завтра рано вставать.

Завернулся в свой спальник и, закрыв глаза, приказал себе дышать глубоко.

Это был удар под дых. От таких ударов сразу не оправляются, я знал это точно. Три года марш-бросков в роте израильских коммандос не прошли для меня даром.

Лика, Лука и я всегда были вместе. Мы росли вольными птицами: с утра до вечера, предоставленные самим себе, носились по берегу, собирали ракушки и рачков, купались, ныряли, разводили туристов на сувениры и мелкие монетки. Родителям было не до нас, с утра до ночи работали, завоевывали жизненное пространство для себя и для детей, ради которых и сорвались в эту чужую, незнакомую страну.

В четырнадцать – мы втроем впервые напились вдрызг.

Метакса, которую я позаимствовал у отца, лукаво прятала крепость за нежно-приторным вкусом роз, и мы глупо попались – кто бы сомневался – на ее горячую легкую сладость.

В пятнадцать – выкурили первый косяк.

А потом угнали «Мазду» соседа Лики и, накатавшись вволю, бросили на другом конце города, за железнодорожной линией. Плешивый старичок пускал слюни на Лику и даже пару раз пытался ее облапить, так что наша маленькая месть была вполне справедливой.

В шестнадцать – все стало непросто, и я узнал, что такое летать. От ее волос пахло морем, и имя – Л-и-к-а – мятной карамелью таяло во рту.

В девятнадцать – нас призвали в армию: я попал в элитную десантную роту, а Лука служил в секретном подразделении компьютерных технологий. Он всегда был самым головастым из нас.

Я решил, что, когда вернусь, мы с Ликой поженимся и будем вместе до конца – и в беде и в радости. Она так и не узнала о моих планах, я все собирался с духом, чтобы признаться ей, но теперь уже что…

 
                                      * * *
 

Около пяти, зевая и переругиваясь с недосыпа, выбрались наружу. Утро встретило заморозками. Кто-то вспомнил, что диктор во вчерашних новостях бубнил что-то об ухудшении погоды, но как-то слишком невнятно, и мы, отмахнувшись от всех предупреждений, решили двигаться. Тем более что не было и намека на бурю или лавину. Так, bad weather.

Мы шли уже несколько часов, и до перевала, по нашим подсчетам, оставалось совсем ничего, как вдруг разом, без предупреждения плотной косой стеной повалил снег. Разбушевавшийся ветер сбивал с ног, закручивая вихри белой крупы вперемешку с пылью и грязью. Добравшись до земли, снег замерзал почти мгновенно, превращаясь в ледяной наст, ноги скользили, и я все время боялся упасть и больше не подняться. Узкая полоса проторенной тропы совсем исчезла, и мы тащились, увязая в снегу, неизвестно куда, в непроницаемую плотную пустоту. Было дико холодно. Я жалел, что не взял с собой теплую вязаную шапку и рукавицы, и эта мысль здорово мучила меня.

Первое время мы еще старались держаться группой, но очень быстро ветер раскидал всех по сторонам, и мы остались с Лукой одни. Сколько времени мы брели так, я не знаю. Может быть, час, а может, и день. По дороге все чаще попадались упавшие люди, но никто не кричал и не звал на помощь, и я до сих пор не знаю, были они живы или нет, но вряд ли мы могли им чем-то помочь.

Новый шквал ветра ударил в лицо, меня качнуло, правую ногу повело в сторону, но каким-то чудом я сумел удержаться на ногах. Сквозь снежную пелену увидел, как Лукаса, который шел впереди меня, снесло в сторону, и он грузным кулем повалился на землю. Я схватил его за обледенелый ворот куртки и попытался поднять.

– Нога, нога, – стонал он. – Я подвернул ногу… не могу встать…

– Давай, давай вставай, сволочь… Вставай, ну же… Сука ты, сука…

– Не могу… Я не… мо-гу…

Мне все же удалось поднять его, и какое-то время мы стояли обнявшись посреди безумного белого хаоса.

– Иди первым, я за тобой, – застывшие губы плохо слушались меня.

– Нет, нет, ты иди, я не смогу быстро.

– Волки! Во-о-лки! – я тряс его за плечи, снег забивался в рот и мешал говорить. Слова, зажатые где-то глубоко, не выходили из горла, а выходил один хрип, непонятный и страшный, но Лука понял меня и шагнул вперед.

«Волки» – было нашим кодовым словом. Мы учились в третьем или четвертом классе, когда дед Луки, всю жизнь проработавший учителем, рассказал нам о том, как волки передвигаются в стае. Впереди идут самые слабые – старые или больные, они задают скорость всей стаи. Если они пойдут сзади, они отстанут и погибнут. За ними идет пять-шесть сильных молодых волков. В центре – остальные волки стаи, потом – еще одна группа сильных самцов. Последним бежит вожак, он следит за всей стаей. Животные – не люди, они берегут друг друга.

А ветер все усиливался. Я считал шаги, монотонное «раз-два-три-раз-два-три» помогало мне сосредоточиться. Я не мог ошибиться, если бы я упал, нам обоим пришел бы конец. Но надолго Лукаса все равно не хватило – он падал снова и снова. У меня не было больше сил поднимать его, я знал, мы сдохнем здесь вместе. Когда он поскользнулся в очередной раз, он просто отказался вставать.

– Ты иди, – сипел он. – Я как-нибудь сам, потихоньку… Ты иди, не надо нам вдвоем.

О чем я думал тогда? О том, что черта с два он дойдет сам и что мне его тоже не дотащить. Думал о своих руках, которые давно не чувствовал. А еще думал, что, может, хрен с ним, сяду сейчас рядом с Лукой и просто закрою глаза.

– Иди, иди, – Лука отпихнул меня, мне казалось, он кричал, хотя на самом деле это был просто беззвучный, хриплый сип. И я пошел. Пополз, разгребая руками снег.

Не помню, сколько времени я брел сквозь этот ад, пока не вышел на домик местных пастухов, где ожидали помощи еще несколько десятков туристов, добравшихся сюда сквозь снежную бурю. Все оставшиеся до прилета спасательного вертолета дни я продолжал надеяться, что каким-то чудом Луке удалось выбраться наверх и что он выжил.

Утром 20 октября 2014 года власти Непала официально объявили о прекращении поисково-спасательных работ на туристическом маршруте вокруг Аннапурны в месте удара циклона Худхуд.