Читать книгу: «Тайный покупатель», страница 21
Глава четвёртая. Оксана
Я подошёл к торговому центру, такому родному и такому далёкому. Я вспомнил девушку привозящую капкейки в кафе, припомнил, как в то время почти не спал − надо было ещё учиться, сидеть в библиотеке, что, положа руку на сердце, я делал всё реже и реже – как только я начал чувствовать отчуждение на кафедре, так всё меньше уделял времени учёбе. Я вспоминал слова Тони. Они стучали во мне всю последнюю неделю. А верно: отпускали на сессию, отпускали на военные сборы летом… Хорошо, что я в бейсболке – я натянул капюшон: прошёл всего год, наверняка меня узнают, станут болтать, спрашивать, как дела. Я совсем не в настроении отвечать, как у меня дела. Когда всё не ахти, все предпочитают врать, что всё окей, и мне придётся улыбаться, уверять, что всё норм и прекрасно. Мне нужна Оксана. Я прошёл мимо нашего отсека. Да! Оксана на месте. Остаётся караулить в том кафе на входе, куда девушка-красавица привозит капкейки. Я решил написать маме. Дома она сейчас? Или после работы махнула к бабушке обмусолить по сотому разу переезд – самый важный в жизни всех нас шаг. Наверняка в Италии есть кафедра славянских языков, мечтал я. Выучить итальянский и − вперёд. И не зацикливаться на кучке старорежимной профессуры, двигающей желваками при любом успехе других, какие-то царьки, подбирающие в аспирантуру не по уровню знаний, а по покладистому характеру.
Сидел в едальне и смотрел на людей. Время бизнес-ланча, кафе было почти полным. Люди в принципе были как люди, молодые и улыбающиеся, если вместе, сосредоточенные, уткнувшиеся в экран гаджетов, если одни. Один перец так вообще с ноутом зависал. Я пришёл – он сидел, я уходил − он всё сидел. А я провёл в кафе часа полтора. Я всё ел и всё думал: зачем Владимир в кружке? Что это значит? Этот парень-старичок подрабатывает курсовыми и квалификационными работами. Он целый день в этом подвале. Он замороченный, но активный такой, разговорчивый, простодушный, видно, что душа древнерусская. Да все там в кружке были приятными людьми, книжными червями, но вот руководитель тоже обиделся на меня. Зачем Владимир об успехе Староверова кружковцам рассказал, о денежном эквиваленте успеха? Может быть, Староверов сказал ему, что я работаю у него? Но как тогда быть со статьёй «Клиент доведён до обморока». Не-ет. Владимир знает, что я не работаю с отцом. Но почему-то объявляет во всеуслышание, что я работаю. Может он считает, что стыдно работать в салоне связи? Может поэтому он и раструбил, чтобы меня вышибли? Но это за гранью.
Я собрался написать Тоне, но решил написать, когда всё выясню – освобожусь и встречусь. Чтобы не волновать. Надо выяснить всё до конца, надо встретиться с Оксаной и Инной − той девушкой, которая принимал меня на работу и которая увозила с корпоратива Баскервиля. Инна мне нужна, вдруг, что-нибудь расскажет?
Стемнело, я вышел из кафе и стал прохаживаться у бокового входа. Там всегда много людей курят. Оксаны не было. Я вдруг подумал: а если она увидит меня у бокового и пойдёт домой через главный? Зачем я столько ждал? Только время убил. Я зашёл в салон. Оксана посмотрела на меня пустыми глазами бывалого продавца, а потом узнала и обрадовалась:
− Антоний!
− Привет Оксан!
− Навестить кого-то?
− Тебя. Я на улице подожду.
− Нет, нет. Я Владика попрошу. Владик! – она обратилась к молодому человеку сытенькому и очкастенькому, таких больше всего любят клиенты, они таким доверяют. Когда я стал управляющим, приезжал тренер. Он сказал что по статистике опросов худые вертлявые служащие не вызывают доверия у клиентов. Владик улыбался улыбкой новичка, старающегося угодить.
− Оксан. А касса?
−Подожди тогда.
− Где ждать?
− Где всегда.
− Тебе повезло, Владислав, – сказал я, и поймал на себе испуганный взгляд. − Ага. Значит, в курсе событий, сидит в служебной беседе…
Я прохаживался у входа и нервничал, переживал, что Оксана обманет. Всего лишь один сегодняшний день невозможное количество разочарований. Никогда никому полностью не доверял и правильно делал. Я собрался написать Тоне, но решил что дела важнее. Стоп! – я остановился как громом поражённый. Почему она так настаивала, что Староверов все вокруг организует против меня, утверждала: ставит ловушки. Может, он лично её нанял, а не только детектива-бригадира контрольной закупки? Тоня влюблена в меня, поэтому наводила меня на Староверова − так и есть, он её нанял. Как наняли её те первые спецы по служебным преступлениям, так и Староверов нанял, обратился к боссу в бейсболке – и вуаля, наверняка дешевле, чем в Москве услуги этого детективчика. Да, так и есть, убеждался я всё больше. Точно! Она здорова, просто пышет здоровьем. И вот такая вся здоровая Тоня с пухлыми щеками грохнулась у нас на керамогранит. А не симулировала ли она по науськиванию Староверова? А не он ли надоумил её обозначить нечто мистическое? Он решил вбросить такую вот историю с Тоней. Неужели он надеялся, что я клюну на эту ахинею. Я ей сам позвонил – Староверов не мог предположить и просчитать такое. Почему она не разрешала её проводить до дома? Вот как пить дать, он купил на Профессорской дом, а она там неподалёку. Мозг мой окончательно вскипел и продолжал кипеть, как повидавший виды электрический чайник, механизм которого зарос накипью… Отлично, что к вечеру резко похолодало, это мне сейчас просто необходимо.
− Антошка! – голос Оксаны за спиной.
Мы обнялись.
− Как твои дела? – сочувствующий взгляд.
− Ты как думаешь?
− За трудовой приехал? Забрал?
− Пока нет.
− Так зайди в офис и забери.
− Валерий Яковлевич доставку обещал.
− Когда?
− Да с месяц.
− Ну знаешь… − Оксана понизила голос и бормотала сквозь зубы: − Говорят, он крышей совершенно поехал, всё на мотоцикле гоняет. В офис костюм не надевает, в байкерском прикиде.
− Не успевает переодеться. И всё-таки сезон у двухколёсных.
− А дресс-код? И вообще: он тебя уволил, а ты его защищаешь. К метро или прогуляемся?
− А ребёнок? – я привык, что Оксана всегда сломя голову бежала после работы к метро.
− С лета не приехал. Завтра бабушка привозит. Свекровь, Антоша, на пенсию вышла. Ну знаешь же пенсионная реформа. В срочном порядке вышла. И с внуком теперь сидит. Говорит − наслаждается. Разве может быть такое?
− Не знаю. Я как-то от детей далеко. Вообще как инопланетяне.
− Приехал по делу или навестить? – Оксана спросила аккуратно, настороженно, она давно хотела спросить, наконец решилась.
За фантастическими подозрениями я не успел подготовиться к разговору, второй раз за день. Пришлось отвечать, как есть.
− По делу, Оксан.
− Ну что там?
− Как ты расцениваешь мой инцидент?
− Да никак. Подстава. И чё реально в обморок шлёпнулась?
− Реально шлёпнулась. – И я рассказал, как было.
− Плохо здесь вот что… − Оксана достала пачку. − Не куришь по-прежнему? – я помотал головой. – Где бы присесть? А то на ногах. Ноги просто чугунные или ватные, − она стала смотреть вокруг. Пойдём что ли к домам. Там площадки детские.
Через пять минут блуждания по дворам мы нашли детскую площадку, с карапузами, карабкающимися во тьме. Мамашки тут же рядом попивали из банок пиво.
− Экстремалы. Такие горки, такие маленькие дети. Грохнуться же − бум. Впрочем, – Оксана посмотрела на группу мамашек, которые всё слышали и агрессивно пялились в наши сторону, с вызовом так.
− Впрочем − молодёжь, что с них взять.
− Оксан. Ну что ты. Ты сама молодёжь.
− Ага. С таким брюхом. Заедаю стресс. Как ты ушёл − столько придурков, скандалы, я отвыкла от скандалов, пока ты работал. Прям нашествие дегенератов на нашу точку. – Она помедлила, покрутила в пальцах тонкую сигарету. − Теперь тебя, если пробивать по поисковику… – ну, ты сам видел сколько ссылок.
− Видел.
− И без работы?
− Без.
− Не знаю, чем помочь. Я просто в шоке, Антоний. И сколько получал?
Никто не любит этот вопрос. Мне тоже было неприятно. Но я честно всё рассказал. Отчитался, так сказать, за последний год.
− Ну прилично. Машину не купил?
− Нет пока. Выбираю. Да и подорожали, черти. Одноклассник, я тебе про него рассказывал…
− Дан, что ли?
− Всё ты помнишь.
− Ещё бы не помнить. Имя из трёх букв.
− Он в тачках сечёт, да и в любой технике. Мы с ним вместе думаем над вариантом. – И дальше быстро проговорил: − Впечатление, что меня подставили.
Ночные дети, больше смахивающие на детёнышей, возились на горках и кажется один упал, но вскочил и почти не ныл, мамашки гоготали во все свои вороньи горла, слышались хлопки пакетов с чипсами.
− Что ты хочешь от меня-то? – Оксана была спокойна, не суетилась, чересчур не суетилась…
− Хотел, Оксан, узнать, уточнить чисто для себя…
Загоготали нетрезвые мамашки. Над чем-то своим, они не могли нас слышать.
− Не было ли тебе каких-то заданий насчёт меня?
Оксана затянулась до фильтра, усмехнулась. Всё стало ясно без слов.
Она бросила под ноги потухший бычок.
− Встань, пожалуйста!
Я не понял и встал, она тоже встала, похлопала меня по толстовке, по карманам брюк, аккуратно обшарила с ног до головы.
− Сори, обувь сними.
− Оксан!
− Сними!
Я снял кроссовки. Хорошо, что мама постирала и они не воняли.
Оксана покопалась под стелькой, вообще провела рукой по внутреннему кроссовочному пространству.
− Окей. Прости. Просто…
− Оксан! Да ты что?! Думаешь, я с микрофоном?
− Ну а что. Мало ли.
− Так что ты можешь мне ответить?
− По идее, по правилам, то бишь, я ничего не должна отвечать. Я рискую, Антоний, может у тебя микрофон в глазу.. или в ухе?
− Ты серьёзно?
− А ты как думал, я рискую вылететь с работы, если узнают, что я тебе сказала.
− Что сказала?
− Что меня попросили заботиться о тебе.
− Кто?
− Неважно кто.
− Из нашей организации?
− Понятное дело, − Оксана усмехнулась.
− Ок. Ну хоть намекни, кто.
− Ну мелкая сошка. Это неважно. Она просто донесла инфу, понимаешь? Задание передала.
− Ты писала отчёты?
− В этом нет ничего удивительного. Ты же тоже в своём Мирошеве писал отчёты.
− Я писал характеристики. С меня требовали. Я же начальник.
− Меня просили – я писала. Без всякой задней мысли. Ни одного плохого отчёта, клянусь. Это для тебя так важно?
− Конечно важно. Это странно, не находишь?
− Я не задавалась такими вопросами. Сказали.
− Читай: приказали.
− Решила − готовили тебя в топ, порадовалась за тебя, когда ты вырос в управляющего.
− Спасибо тебе, Оксан. Последний вопрос. Если бы возникали конфликты, тебе в обязанность ставили их нивелировать?
− Но конфликты, Антон, не возникали!
− А если бы? Если бы возникли?
− Давай не будем про «если бы», – грустно улыбнулась она.
Мы молча дошли до метро, молча ехали в совсем не пустых вагонах, в окружении смеющихся ровесников и угрюмых людей среднего и старшего возраста. Мы попрощались на переходе кольцевой. Именно попрощались, потому что знали: больше нам никогда не встретиться. Я впервые пожалел, что Оксана, как и я, не ведёт соцсети. Так бы я мог иногда заходить на её страницу. Я так периодически делал, если хотел о ком-то что-то узнать…
Глава пятая. Инна
Я вернулся в гостиницу-общежитие. Не хотелось ничего. Кто сказал Оксане создавать мне благоприятную рабочую среду, кто вызвал на корпоратив?
На кухне я поставил чайник. Залил две чашки кипятком, бросил туда сахар и чайные пакетики – кто-то забыл коробки на столе, я и воспользовался. Спустился с чашками вниз, в холл, к охраннику, улыбнулся:
− Чтобы одному не чаёвничать.
Мы проговорили с охранником часа два. О студентах, о попойках и народных гуляниях – так он называл вольное поведение. Он предложил мне сушки:
− Настоящие калёные.
Я захрустел, с удовольствием рассказал о мирошевском хлебозаводе. Охранник поведал о своём городе, о сушках, которые там продаются связками. Я любил провинцию, русскую провинцию, такую же, как наш Мирошев. Она доживала последние дни в вечности, то есть годы, со своими развалюхами. Мы сошлись на том, что за ближайшие сто лет всю провинцию закатают в асфальт, упрячут в бетон, наваяют новоделов.
− А пока живём по старому, по-старинке, – глубокомысленно заключил охранник, и я пошёл спать.
Сразу заснул. Вымотался. Когда проснулся, был полдень. Студенты не топали в потолок, как это случалось в моё время. Я выполз на кухню – чай со стола испарился − жадины-говядины. Я пошарился в ящике стола и нашёл мятую пачку с заваркой, заварил себе пойло − это был даже не чай, какая-то трава, похоже на иван-чай. Но я покрепче заварил. Пить можно, но с трудом. Сахар тоже пропал. Унесли. Протрезвели и унесли, сокрушался я и удивился, что такая ерунда может меня расстроить, пил чай обжигаясь, думалось плохо, совсем не думалось.
Я вышел на улицу без плана действий. Минут пять соображал, какой сегодня день. Вспомнив, что пятница (время хлеба по пятницам – бородатая шутка Староверова) я приободрился, уверенно зашагал в направлении трамваев, ведь пятница – день, когда (по присказке Староверова) хлеб всё-таки дают. Стук колёс и дребезжание растрясли и окончательно разбудили меня, а когда пришлось буквально улепётывать от контролёров, так мозги включились на полную катушку. Сейчас заберу трудовую, а насчёт остального действовать буду по обстановке.
Обстановка в офисе наблюдалась всё та же. И охранник на ресепшн всё тот же – похожий на зверя, мусолил мой паспорт, переписывая данные странным квадратным почерком с обратным наклоном. Я снял бейсболку, чтобы камеры видели, что я не скрываюсь. После семнадцати ступенек и двух лестничных пролётов – знакомая администратор, с натянутой улыбкой и гладкой, без единой микроморщины кожей лица, раньше она сидела секретарём у нашего директора. Администратор взяла мой пропуск худенькими кистями, напоминающими чёрным маникюром пальцы смерти, отодвинула компьютерное кресло, и начала вращаться:
− Чекаешь, на какое кресло поменяли!
− Как здорово, что ты теперь вместо секретарши! – улыбнулся я.
− Я теперь и за секретаря, я за всех теперь. Текучка уменьшилась, собеседования в разы сократились… – Как твои дела, Антоний? Расскажи.
− Как мои дела? Лучше всех! Так, кажется, говорят самоубийцы?
Девушка испуганно посмотрела на меня и, кажется, нажала кнопку под столом.
Я направился за стекло к девчонкам-рекрутершам, где когда-то проходил собеседование – ни одного знакомого лица! Как тогда, так и сейчас я находился в расхлябанном состоянии: тогда − из-за безденежья, теперь – из-за чего-то абсолютно неопределённого, но явно нависшего надо мной, и сгущавшегося как топь, Гринпинская трясина, Ведьмин студень, что похуже безденежья. Хуже нищеты − неизвестность, загадка, которая касается тебя лично. Я приехал в Москву выяснить, но ещё больше запутался, так ещё разочаровался в Тоне, стал её подозревать. Тоню наняли, чтобы подпустила мистики, в которую я не верил и не верю. Оксану попросили писать докладные. Главный, Баскервиль, который на самом деле ничего и не главный, а такой же наёмный, как мы все, просто вип-наёмный, приезжал оценить моё моральное состояние. Эйчариха Инна – последнее звено. Если сначала отказали мне на собеседовании, а потом она перезвонила – значит, по утверждению Тони, её попросили перезвонить. Кто хотя бы попросил-то?
Инна появилась в коридоре, она несла девушкам по подбора персонала распечатки − резюме потенциальных жертв нашей «стабильной» компании, но она смотрела на меня – администратор её вызвала кнопкой. Я двинулся навстречу. Решил открыть все карты. Я широко улыбнулся Инне в стиле наивняк. Она тоже надела маску. Ослепительную маску, чем и выдала себя. Она одаривала очаровательными приветствиями только топ-клиентов, акционеров и Баскервиля. Я хорошо запомнил её на корпоративе. Я, уволенный за непрофессионализм, безработный, никак не должен был удостоиться такой улыбки. Неужели она хочет меня очаровать так же, как я её?
− Привет! – сказала она с каким-то интимным оттенком, настоящая кошечка.
Она изменилась. С женщинами вообще сложно. Они могут меняться кардинально в сущие дни. Я смотрел на Инну и не мог понять, в чём она изменилась. Причёска – та же. Блуза и юбка (жакет, видно, в кабинете). И я понял! Походка. Инна как будто плыла, а не чеканила шаг. Инна стала ниже ростом, чуть выше Тони. Она была не на каблуках! Она была обута в кроссовки.
− Порезалась на педикюре сильно. Пятка. Опухла вся голень! Загноилось – резали, − виновато улыбнулась она.
− А резали-то голень или пятку?
− Не смейся. Наступать не могла. Ужас просто. Пошла называется к новому мастеру. – И кроссовки-то заказала на высокой подошве, какие нашла приемлемые.
− Нет-нет, прекрасно. Тебе идёт. – А про себя подумал: значит, она ростом с Тоню один в один. Если без беленьких своих брендовых говнодавов-то.
− Я трудовую забрать. Ждал-ждал…
− Ах, да. Валерий Яковлевич как раз вчера просил Наталью Николаевну всё оформить и выслать, − Инна снова как-то мялась, что-то недоговаривала.
Ничего себе: почему вчера-то? А отпуск? Оформлен ли отпуск?
− Инн! Если не хочешь здесь, − сказал я тихо, − отойдём обратно в коридор или я подожду обеда.
− Нет-нет, говори потише, и всё. Чтоб крысы не подумали что не то.
− Значит, книжка в пути?
− Постой, − она старалась помочь. – Я узнаю.
Инна удалилась в отдел кадров – дальнюю дверь в торце коридора. Я туда сдавал заявление, показывал документ об образовании.
Инна вернулась:
− Послушай! – сказала она обычным голосом, а не тихо. – Валерий Яковлевич видно торопился. Наталья Николаевна извиняется, он ей не вернул твоё дело. Она отнесла на подпись по его просьбе – он не вернул.
− Неужели в книжке расписывается директор, а не специальный сотрудник Наталья Николаевна?
− Она расписывается. Но Валерий Яковлевич попросил принести сначала черновик – Наталья Николаевна так и сделала. Это всегда так, когда за нарушения, а не по собственному желанию. – Инна замялась. − Валерий Яковлевич самолично уточняет формулировки. И пишет характеристики он сам. Наталья Николаевна решила, что он характеристику на тебя будет писать.– Инна изобразила виновато-сочувствующий взгляд.
− Понятно. − Я даже не удивился: да уж, книжку я вряд ли получу. Может они её и не оформляли? Очень нехорошо. Для загранпаспорта трудовая обыкновенно требуется. У мамы требовали. Слушай, Инн. Ну вы со временем хотя бы копию мне, − я посмотрел почти интимно. На самом деле я понял, что весь я – один сплошной фейк, какая-то игрушка, за которую Староверов попросил.
− Да не парься Антоний. Ты не думай: он иногда просто забывает на столе последние документы. У него столько дел. Мы с Натальей Николаевной уверены: книжка твоя у него в кабинете. Хочешь, мы с Натальей Николаевной вместе зайдём?
− А разве можно? К начальству? − я указал на внушительную дверь.
Нервной активной походкой торопилась по коридору ко мне Наталья Николаевна. Это была высохшая женщина, худая, с короткой стрижкой и яркими губами – такой тип предпенсионерок, который один лауреат-писатель метко обозвал «Костя-моряк».
− Добрый день! – улыбнулась фарфоровыми зубами начальница всех дел всех сотрудников сети. – Я больше с ним не могу! – обратилась она к Инне без обиняков. – Как вечер четверга, так торопится, − сказала начальница кадров мне и спросила: − Подождёшь до послезавтра или лучше вторника, в понедельник он часто не в духе?
− Не хотелось бы, − честно ответил я. – Пришлёте доставку, когда будет. Мне стало всё ясно. Я хотел побыстрее отвязаться. Сейчас позвоню Тоне и встречусь с ней. Приеду в её универ, я уже посмотрел, как ехать, не ближний свет.
− Извини, что так получилось Антоний! – Инна казалась очень расстроенной − искренне, а не ради фальшивого сочувствия.
Когда я спустился к столу охранника, меня окликнула Инна:
− Антоний! Подожди!
Вскоре к охраннику спустилась и Наталья Николаевна. Она шла намного быстрее Инны, Инна торопилась, но сильно прихрамывала. Наталья Николаевна что-то объясняла охраннику, а я с Инной просто стоял рядом. Я почувствовал, что не хочу уходить. Охранник достал откуда-то из-под стола ключ-штырь и дал Наталье Николаевне, она расписалась у него в журнале – видно авторитет её был непререкаем. Она бодро зашагала обратно:
− Пошли, заберём сами. Пока поднимались по лестнице, Наталья всё продолжала возмущаться, я расслышал следующее: − Мальчика подставили, и тянут ещё, как так можно!
Открывая дверь на глазах изумлённых рекрутёрш, Наталья Николаевна сказала:
− Боялся фискалов, вот и припрятал. Моя недоработка, Антоний Павлович. Отдала дело давно, да и забыла.
Неужели, поразился я, есть ещё люди честные, а не юлящие как ужи и не выдумывающие оправдания и отговорки. Честно человек сказал, что забыл − отдал и забыл. Конечно, она и свою задницу прикрывает, подстраховывается. Баскервиль забрал, а по закону отвечать будет она – закон-то нарушен, книжка не возвращена в срок. Но меня не покидала мысль, что Инна здесь не просто наблюдатель. Мне казалось, я чувствовал торжество Инны, наверное, не без её уговоров Наталья Николаевна решилась посетить кабинет начальника.
В кабинете с момента «вербовочного» разговора со мной что-то изменилось. Я не мог понять, что. Наталья Николаевна подошла к стеллажу, заставленными папками, пододвинула табуретку.
− Посмотри на столе, вечно бросит и уборщицу не пускает, − командовала Наталья Николаевна.
− Да-да. Я смотрю. – суетилась Инна.
− А ты ходи или стой, двигайся, и ничего не трогай, – советовала Наталья Николаевна.
Я постоял, как бы скучая, потом, как бы скучая, стал прохаживаться от одного стола к другому. Кабинет начальника пустой, свободный. Стеклянный шкаф с кубками и медалями, стол с компьютером, рядом кресло и сейф – он выплачивал личные премии, − дальше длинный стол для летучек – стандартная планировка. Не на чем глаз остановить. Огромное окно в торце комнаты. Справа у стеллажа копается Наталья Николаевна. От нечего делать я стал рассматривать на стене дипломы и фотографии с мероприятий в одинаковых рамках. И вдруг заметил фото, знакомое мне. Я не стал останавливаться рядом, остановился у очередного сертификата в шаге от фотографии, заинтересовавшей меня. На фото, чёрно-белом, стояло человек двадцать дураков в магистерских шапочках с кисточками и в мантиях. Они были сфотографированы где-то в парке, на фоне деревьев. Они улыбались фотографу. Лица круглые или вытянутые, черты не разобрать. Я косился на фото – где-то я уже видел это фото, но цветное. Но где? Может, в интернете, на странице компании? Я зашагал дальше вдоль стены, потом обратно. Что-то изменилось в кабинете, но что? Что изменилось в этом пустом кабинете? Стулья? Нет. Больше кубков в стеклянном шкафу? Пожалуй. Кубки… Ну конечно. Я вспомнил, где видел похожее фото, может и то же самое. На практике у Владимира! Ему на тридцатилетие верстали фотокнигу, привлекли и меня. И там он на фото с кубком – победил на какой-нибудь водокачке, и общее фото то же самое. Я стал вглядываться в фото на стене: как минимум два человека были похожи на Владимира. Баскервиля я среди этих шизиков в мантиях так и не узнал. Да уж. Мир тесен. Неужели они учились вместе? В принципе: Владимир знает китайский, и Баскервиль тоже. Вполне возможно, что вместе. Очень возможно. Интересно: контачат ли они друг с другом? Двухколёсные не любят автомобилистов. Неужели Владимир попросил Баскервиля обо мне? А в кружке говорил, что я у Староверова… Наталья Николаевна отошла от шкафа с папкой, расстегнула кольца, достала файл.
− Вот твоё личное дело, − она достал из файла трудовую книжку и файл, показала мне, а папку поставила на место, забравшись на табуретку:
− Всё. На выход!
Значит, работал по-настоящему – я даже расстроился, что всё так просто разрешилось. Вид у меня был вовсе не радостный, когда я расписывался в получении книжки. В трудовой была сделана запись об увольнении по собственному – у меня отлегло от сердца.
− Садись, пиши заявление по собственному, ставь двадцать третье июля. – сказала Наталья Николаевна. – Вот почему он не отправил тебе книжку, нужно было заявление от тебя. Так-так-так. Характеристику так и не удосужился написать, − пролистала несколько страничек моего дела Наталья Николаевна, и шлёпнула печать на запись в трудовой.
Заглянула в кадровый архив какая-то дама в очках-лупах:
− Отпускные все получил?
− Ещё в начале июля.
И дама пропала.
− Это бухгалтер, – объяснила Наталья Николаевна.
− Что ж у них, ведомостей нет?
− Есть всё. Просто зашли на тебя поглазеть, − улыбнулась Инна.
Я протянул заявление, Наталья Николаевна профессионально кинула взгляд, оценив мгновенно весь текст, положила на стол:
− Сейчас ещё прибегут рассматривать почерк. Почерк-то идеальный! – Наталья Николаевна сфотографировала моё заявление, прежде, чем убрать в файл.
− Всё. В архив твоё дело перенесём Отлично!
− Спасибо вам огромное, а то пришлось бы общаться с ним. Не очень-то хотелось бы, − благодарил я.
Кажется Наталья Николаевна перестала мной интересоваться, она молча отдала Инне ключ, помахала рукой: мол, поскорее уходите, и занялась следующей папкой.
Когда мы вышли из офиса и стали спускаться по лестнице, Инна сказала:
− Когда Валерий узнал, он дансить стал.
− Что узнал? − Я боялся спугнуть удачу. Инна сама заговорила! Сама!
− Рвал и метал. Они, кажется, тебя на работу взяли по чьей-то просьбе, и скандал на весь интернет они не ожидали. Тут такие разборки были, ругань.
Она сама так просто обо всём рассказывает. И явно не дура. На первом собеседовании она заходила и никак не выдала, что я не подхожу, сама деликатность. А тут болтлива. Не специально ли, подумал я, болтлива?
− Да, всё, − она встрепенулась. − Я наверное лишнее болтаю. Но рада тебе, Антоний. Может вечером сходим куда-нибудь?
Честно скажу. Я ожидал всего, что угодно, но не этого. Под камерами (камеры у нас везде) я, честно, растерялся.
− Конечно сходим. Где пересечёмся?
− Я тебе напишу.
− Меня заблокировали в беседе.
− И в группе?
− Угу.
− А ну ок. Тогда просто тебе напишу. – Инна отдала ключ охраннику с ослепительной улыбкой.
− Ты бы , Инк, компресс какой прикладывала. Говорят, водочная аппликация помогает.
− Да ну, − улыбалась Инна.
− Да, я тоже слышал, что помогает ранам, − поддержал я охранника и попрощался.
Я на крыльях вылетел из офиса. «Всюду жизнь!» – картина, хоть и не Репина.
Я сидел на скамейке во дворе, на добротной удивительные скамейки с вычурными ножками-виньетками. Чуть позже, какой-то чудик, грузчик или водила, он тоже получил трудовую – подсел ко мне, хотя пустых скамеек было навалом.
− Уволился, командир? – обратился он ко мне, − куришь?
Я отказался. И только сейчас я заметил, что сижу с трудовой в руках.
Мы поболтали о начальстве и маленькой зарплате. Наш главный офис был далеко не единственной организацией в здании. Я кивал собеседнику, а сам думал об Инне, я просто не мог отогнать разные мысли. Она старше меня, выглядит так… молодо. Она худенькая, ухоженная в стиле красоток Серебряного века. На корпоративе у неё серебрились тёмные волосы – я вспоминал именно о мерцающих волосах в своих потаённых мечтах. Она приезжала на тренинги, после которых взяли только меня. Я вспомнил, как тренер дал задание организовать игру, и я предложил, чтобы челики взялись за руки. А люди реально не знали что это такое, они стали хватать друг друга за предплечья, за плечи… Я молчал и злился на идиотов, с которыми я вынужден заниматься тупостью. Инна вмешалась и всё приветливо объяснила дуболомам. Её не раздражали такие люди, я ещё не привык к тёмности и тупости, я поражался, какие неразвитые люди − четырёх строчек презентации в стихах выучить не могли. Я очнулся от воспоминаний и удивился: мужик ковылял к решётке. Наверное, я его обидел. Я посмотрел, в каких кинотеатрах идут мультики, выбрал тот, что поближе, расслабленно сел в зале, но запах попкорна меня раздражал, дети в зале раздражали, особенно их активные бабушки. Насмотрелся на этих старух в салоне, так теперь здесь терпеть их комменты – они объясняли детям сюжет. Пришло сообщение: «В 18-15 у колоннады парка Горького». Гульнём, Инна! Я думал только о ней, все проблемы отошли на второй план. Инна! Инна будет со мной коротать вечер.
Вечер пасмурный, но тёплый. Дождь накрапывал, но тучи никак не могли разродиться. Колоннада Парка Горького прессовала сталинским ампиром. На расстоянии люди в арках казались не муравьями даже, а частицами – будто скриптор-властелин опустил перо в чернильницу, и неловкий микробрызг осел где-то между слов. Арки – слова, люди в них вспышки на время… Центральные арки – молодость, справа и слева – детство и старость. А дальше – бетонная ограда, разделяющая территории парка и МИСИСа – в общем, конец.
Инна переоделась, она сейчас была в джинсах и ветровке. Предложила:
− Возьмём велики на прокат, − вот что значит руководитель.
− А нога?
− Нормально нога. Заживает. Что ей будет?
Мы взяли муниципальные велики, убитые, скрипящие и медленные, покатили подальше от толпы. В нескучный сад и дальше, дальше, туда, где по рассказам Тони она нарыла закладку в выпускную ночь. Но до метромоста не доехали, Инна устала. Мы остановились на склоне Москвы-реки, на берегу, где сидели люди.
− Там ролевики – сказала она. – Не хочешь вернуться, посмотреть?
− Не хочу, извини, – честно сказал я.
− Ты Толкина не любишь?
− Я не читал, Инна…
− А я фанат. А что ты любишь?
Я не стал углубляться, у непосвящённых моя тема вызывает исключительно раздражение, я рассказал о символистах, об их журнале, об их модерновых шрифтах и гравюрах с креном в Средневековье. Она слушала с интересом, можно сказать внимала, особенно её поразила био Перовской. Она впервые слышала о символистах. Но я уверил, что она бы стала музой сразу всех, очаровав самого Брюсова.
− Он похож на рысь, а в тебе есть что-то кошачье. Вы бы обязательно понравились друг другу.
− Ты говоришь так, как будто это возможно, − грустно улыбнулась Инна.
− В знаках, Инн, нет ничего невозможного. Они сквозь время и объединяют. Брюсов сидел в белом кабинете за чистым столом. Он дисциплинировал себя, создавал фейки, сейчас бы сказали ботов, а все стихи писал сам за всех своих ботов. Ну напивался он иногда в гостях. Но не суть. Он создал направление, понимаешь?
− Почему тебя это так восхищает?
− Меня восхищает всё, где есть ограничения. Ограничения идут всегда на пользу делу, не дают рассеиваться, рассыпаться…
Мы просидели у Москвы-реки до темноты. По серой воде бежали теплоходы с глупыми людьми на верхних палубах. Эти люди глазели на набережные, на нас и дома на другом берегу. Когда к выходу потянулись косяки велосипедистов, скейтбордеров и самокатчиков, мы ворвались в общий поток. Когда прикрепляли велики, она спросила, обращаясь к велосипеду:
− Хочешь расслабиться, отдохнуть?
Я молчал. Я не знал, что говорить, я всё прекрасно понимал.
