Читать книгу: «Полярная ночь», страница 2
Пока шла я насчитала 179 исключительно белых ракушек. Оказывается, не так уж и много ракушек без крапинок и бликов. Белых, как скорлупа очень мало. Я подумала, что хорошо бы их измельчить и принимать по ложке ракушечного порошка по утрам. Это ведь настоящий кальций! Или можно добавлять порок в молочный кокте йль. Только вот если попадётся хотя бы один неизмельченный кусочек, то он наверняка прорежет пищевод. От нашего острова до ближайшего госпиталя примерно часа полтора. Сначала паром, полчаса как минимум, но его надо еще дождаться с большой земли. Потом еще около получала до места. А сборы и первая помощь? В общей сложности часа 2-3. Сумеет ли человек прожить столько времени с дырой в пищеводе? Вряд ли.
Я не стала собирать ракушки, но считать продолжила.
Вдруг я услышала голос за спиной. Я обернулась и увидела мужчину. Он также как и я неспешно брёл вдоль берега, примерно метров в 10 от меня.
«На Севере ракушки более хрупкие, чем на Юге. У нас под ногами они превращаются в песок, но босиком ходить по такому песку я бы не рискнул. Если уж уколет, так потом неделю точно хромать».
Я не помню, что я ему ответила на это.
Как он вообще тут появился? Он приближался, а я внимательно в него всматривалась. Высокий, одет по погоде. Но не выглядит местным. Кожа у него светлая, а глаза чёрные. Или тёмно-синие. Я, кажется, впервые поняла, что значит «глаза как омут». Огромные, гипнотические глаза. Наверное, средневековые писатели вдохновлялись бы его образом при описании демонов. Демонический образ. Плечи широкие и немного опущенные. Руки кажутся чуть длиннее, чем нужно. Копна чёрных как зола волос. Такое чувство, что его нарисовали угольным карандашом. Он выглядит как набросок, но вот с глазами переборщили, конечно. Лично я так и не научилась рисовать глаза в правильных пропорциях.
«Я сбил вас со счёта, прошу прощения», – сказал он, подойдя ближе. Нет, он очевидно на две головы выше меня.
Мы заговорили. Да, наверняка о чём-то заговорили. Потом он представился. Его зовут Лемм.
Я рассказала ему про дом. Наверное, я не должна была этого делать, ведь при первой встрече не принято говорить, что на тебя охотится твой собственный дом. На долю секунды мне показалось, что он сделал недоумевающую и слегка растерянную гримасу. Это больше похоже на Йенса, конечно. Но Лемм и бровью не повел.
«Такое может случиться с каждым», – сказал он.
Такое может случиться с каждым…
Такое может случиться с каждым. Почему я раньше об этом не подумала?
Мне захотелось ему открыться. Я больше его никогда не вижу, подумала я. Как я могу его увидеть, если он здесь проездом? А если не проездом, ведь я так и не спросила, откуда он?
Тем не менее, мы бродили до глубокой. Ночь была безлунная, небо было чистое и звёздное. И на море полный штиль. Я рассказала ему всё: о той зиме, об аварии на шахте, о переходном возрасте, о том, как я ходила рисовать маяк, а мне никто не поверил. Он слушал. Слушал не так, как это обычно бывает у доктора Хольмберга – надменно, свысока; не так, как слушает Йенс – перебивая и эмоционируя. Он слушал спокойно, внимательно, понимающе.
Боже, неужели за все эти годы я наконец встретила человека, который просто выслушал меня? Впервые за долгое время мне не было стыдно за то, что я рассказываю, мне не казалось, что мои слова принимают за бред сумасшедшего. Я услышала себя со стороны и многое осознала!
Мы бродили по пляжу, собирали чёртовы пальцы, считали звёзды и говорили обо всём. И так счастлива я не была никогда.
А потом он проводил меня домой.
Лемм сказал, что мне больше нечего боятся и что дом не захочет удушить меня снова, ведь я все-равно смогу удрать. К тому же, на рассвете все тревоги рассеиваются как туман.
За это время я нисколько не утомилась, хотя меня немного и клонит в сон. Я спокойно зашла в дом, я пишу сейчас эти слова, чтобы эмоции не остыли и не притупились, а потом пойду спать.
Лучшая терапия – это свежий воздух, разговор по душам и здоровый сон.
А Йенс еще не вернулся с рыбалки.
1 ноября
Отметить Хэллоуин как запланировали: не получилось.
Столько головной боли! Яспер и Хуго изъявили желание пойти на праздник к своим друзьям. С ночевкой. На материк.
Нет, ну когда – то это должно было случиться!
Почти неделю шила костюм для Яспер. Костюм безумного шляпника. Почему нельзя было как все девочки нарядиться ведьмой, снежной королевой…или какой-нибудь феей в конце-концов? Пару штрихов, грим, лак для волос, блёстки и корзина для конфет! Готово!
Как ей вообще пришло в голову выбрать этот образ?
Хуго пожелал быть Хоббитом.
В общем, на зелёную бархатную ткань пришлось раскошелиться. Вроде все остались довольны – мама не утратила абстрактное мышление.
Конечно, ночь выдалась бессонной, я все время думала, как они там? О чём они говорят? А что если их кто-то обидит, а меня не будет рядом, чтобы их защитить?
Я как-то прочла, что гиперопека очень портит воспитание. Не стоит мне всё же постоянно прокручивать в голове плохие мысли.
К счастью, через сутки дети вернулись целые, невредимые, а главное – довольные. И мама снова стала другом.
Йенс весь уикенд проработал. Говорит, что праздник – золотое время для тех, кто хочет обогатиться. Нам сейчас дополнительные деньги бы не помешали, сеансы доктора Хольмберга ощутимо бьют по карману.
Кстати, насчет сеансов: доктор говорит, что у меня наблюдается положительная динамика. Состояние «стабильно удовлетворительное», говорит. Или как-то так.
После того случая я еще несколько раз ходила на маяк, чтобы встретить Лемма. Но его нигде не было. Он и не обещал вернуться, не так ли? Но что-то глубоко в душе очень хочет его возвращения. Я предчувствую, что это не конец, мы еще обязательно увидимся!
В целом – неделя прошло очень хорошо. А мне всего лишь надо было с кем-то разделить свою печаль.
О, как точно мама описывает то время!
Мы с Хуго действительно неплохо повеселились. Первый раз попробовали пиво. Помню, как ощущали себя безумно пьяными и боялись, что мама заметит, поэтому с утра почистили зубы аж два раза и старались вести себя, будто ничего не произошло.
Она права, как резко все поменялось тогда в положительную сторону!
Конечно, она ничего не рассказывала ни про тайного друга, ни про сужающиеся стены. Мы просто вернулись от бабушки с дедушкой и увидели прежнюю маму: улыбающуюся, добрую, солнцем пропитанную маму. Папа тоже сиял. Только вот он уже приехал счастливый, не зная, что мама пошла на поправку.
Это волшебное ощущение полёта, и хотелось петь, кричать на весь мир о своём счастье!
В тот же вечер мы испекли яблочный пирог. Это был самый тёплый, самый душевный вечер в моей жизни! Папа рассказывал веселые истории, мы посмеялись от души. В доме пахло пряностями, потрескивали дрова в камине, за окном была красавица-осень. Нам казалось, что теперь так будет всегда, а то, что было – не что иное, как страшный сон. Хотя, глубоко внутри что-то щемило. Наверное, я понимала, что это не похоже на настоящую жизнь и уж точно праздник не продлится долго. Интуиция меня никогда не подводит и по сей день.
Сказка длилась ровно три дня.
Это было воскресенье, а по воскресеньям мы обычно ездили с папой в город: кино, мороженное, шоппинг. Это был день, когда мы с Хуго могли объедаться картошкой фри и наполнять желудки газировкой без зазрения совести. В течение недели я экономила на полднике, чтобы потом в этот долгожданный день позволить себе чуточку больше, чем Хуго. Наличие независимых финансов придавало мне авторитета в своих же глазах. Ну, и в глазах остальных тоже. Не теряя времени, я умылась, оделась и спустилась к завтраку уже в пальто, чтобы поторопить папу и брата. Однако, планы треснули как осенний лёд на реке.
«К обеду приедет Мэгги».
И значит, мы никуда не едем?
Мэгги. Мэгги. Я повторяла это имя еще несколько секунд, пока в негодовании поднималась обратно в комнату. Какое пошлое, кричащее и дикое имя! Как можно так не любить ребенка, чтобы назвать его Мэгги?! В моей голове сразу всплыла картинка из старых американских фильмов: пышная женщина, платье в горошек, огромный начёс, красные губы и мундштук. Она варит кофе, курит и слушает по радио джаз. На её кухне гора немытой посуды и обои с причудливыми рисунками.
Это непривлекательная картина лично для меня! Я выросла на севере – мы не празднуем жизнь, не обсуждаем светские новости и не обменивается рецептами шоколадных кексов! И уж тем более мы не называем детей дурацкими именами, больше подходящими для кукол или диснеевских принцесс! И кто вообще эта МЭГГИ, чтобы отнять у меня мой заветный день?
Но больше всего меня не обидело не резкое папино «НЕТ» на все уговоры, и даже не многочисленные мамины хлопоты по дому (она, кстати, приготовила аппетитнейшую утку в яблоках, жаль, что кусок не лез в горло), больше всего меня разочаровал Хуго. Пока я всеми силами пыталась отстоять наш законный выходной, он молча зачерпывал ложкой хлопья и с беззаботным видом отправлял всё в рот. Он равнодушно наблюдал за происходящим и даже не встал на мою защиту.
«Папа сказал, что это важно», – играючи пропел он своим тонким голоском. Что может быть важнее нас?
Как итог: меня наказали за грубость и капризничество, заставили сидеть в своей комнате до обеда и сгорать от обиды и злости. Хуго как ни в чем не бывало помогал украшать дом к ее приходу. Папа сильно нервничал и постоянно был всем недоволен. Я слышала его ворчание даже наверху: то скатерть не достаточно белая, то стаканы не хрустально чистые, то почему листья с крыльца никто не смёл. Меня очень злило, что мама беспрекословно исправляет все его замечания и вообще, все суетятся, будто к обеду мы ожидаем королеву Англии, а не МЭГГИ.
За полчаса до часа икс мама поднялась ко мне и всё-таки уговорила присоединиться к предстоящему пиршеству. Я всё еще была очень зла, но мама так просила, что я не хотела ее обидеть. Мне заплели пышную косу и вынудили надеть бордовое велюровое платье с абсолютно идиотическим, как мне тогда казалось, белым кружевным воротничком.
С того дня я усвоила очень полезный урок: свои эмоции нужно хорошо контролировать, если не хочешь выглядеть как угрюмая и обиженная девчонка в разгар большого праздника. А то и хуже.
Ровно в 14:00 мы уже собрались в гостиной в ожидании гостьи.
Очень хорошо запомнилось мамино нежно-голубое платье. Мне почему-то казалось, что ее кожа немного светится золотом. Она никогда не делала замысловатых причесок, вот и в тот раз лишь аккуратно уложила светлые локоны. Вообще, в стиле она придерживалась минимализма. Хотя, в голове у нее творилось известно что.
Папа был гладко-выбрит. Надушен от души. Его белая рубашка, по-моему, отражала предметы, настолько белоснежной она была. На её фоне особенно выделялся грубый мужской загар. Меня всегда удивляла возможность так загореть среди снега и гор.
Конечно, папа был красив и статен. Может, уже не так свеж, как мама. Скорее всего, это из-за постоянно обветренного лица и нахмуренных бровей. Он будто бы всё время о чем-то размышлял: то ли о возникновении вселенной, то ли о нагитсах.
Меньше всех (впрочем, как обычно) заморочился Хуго и просто надел свою школьную форму. Он всегда был поразительным чистюлей, ни пятнышка на пиджаке даже после большой перемены.
И ровно в 14:00 раздался звонок в дверь. Папа поправил галстук, мама поспешила открывать дверь.
И вошла она. И в сердце что-то оборвалось.
В детстве я думала, что сравнивать внешность и переживать по этому поводу это удел младших школьников из неполных семей. Я думала, что взрослые не занимаются такой ерундой.
Она уверенно вошла в шикарном кашемировом пальто и чёрных туфлях-лодочках на высокой шпильке. Американские мотивы 60х всё-таки оказались не такой уж и выдумкой, но если они и были, то в самом лучшем исполнении. Невысокая, хрупкая, брюнетка с удивительно симметричным каре и поистине голливудской улыбкой. Она с Юга. Пышные ресницы, карие глаза, оливковая кожа, умопомрачительная фетровая юбка – она, наверное, еще пару минут назад шла по Манхэттену в солнечных очках, высоко запрокинув голову и посылая прохожим воздушные поцелци. А теперь она тут и это никак не вписывается в местную картину мира. Теплолюбивый цветок среди соленых морских ветров.
Она сняла кожаные перчатки и протянула маме руку.
Мэгги, представилась она.
Мы сели за стол. Хочу заметить, потрясающе накрытый стол! У взрослых началась беседа. Из их слов я узнала, что ОНА действительно приехала из Нью-Джерси, занимается чем-то вроде руководства отдела продаж, каких продаж – я так и не поняла. Одним словом, они с папой коллеги. Целью ее визита к нам было установление дружеских отношений с потенциальными партнёрами по работе. Точнее, под этим соусом нам преподнесли эту жареную жабу.
Ладно, согласна, я проявляю некомпетентность и выражаю абсолютно субъективную точку зрения. Я говорю воспоминаниями десятилетней девочки, которую заставили чувствовать себя как не в своей тарелке.
В тот вечер мы все так чувствовали.
ОНА сидела прямо, как струна. ОНА не снимала туфель. ОНА ювелирно управлялась со столовыми приборами, превратив обычный обед в показательное выступление.
ОНА не была жеманной или манерной, в её поведении не было игры. Её жесты, мимика, фразы – весь её образ был точёным, хорошо продуманным, но в то же время естественным. Её невозможно было смутить или поставить в тупик. ОНА обладала острым умом и поразительным чувством такта. Прекрасный собеседник с отличным чувством юмора.
Мне мерзко об этом писать, но пора признать некоторые факты, ведь я уже достаточно большая девочка, да? Папа смотрел на неё как на актрису, на небожителя. Снимаю шляпу перед её умением держаться на публике!
И я могу понять, почему он так делал. В наш размеренный северный быт, в наше неторопливое течение жизни ворвался вихрь. У нас всегда холодные руки, мы немного скупы на эмоции, мы ценим уют и комфорт, мы прагматичны и рассудительны. ОНА эмоциональна и харизматична. ОНА авантюристка и кокетка. И она вовсе не актриса, не небожитель, она никогда не жила в шикарных апартаментах с панорамными окнами и видом на таймс сквер. Она Мэгги, обычная девчонка, выросшая в маленьком провинциальном городке. Мэгги, приоритетом всей жизни которой, была карьера и успех. Она добилась всего сама. Она любит себя баловать. И теперь, перевалившая за тридцать, но наверняка популярная у противоположного пола, Мэгги ищет пассию. Кто мы, чтобы винить её в этом? Кто мы, чтобы осуждать?
Мне понадобилось 15 лет, чтобы это осознать. 15 долгих лет, чтоб перестать ненавидеть весь мир за, что случилось с моей семьей.
И я передаю слово маме.
3 ноября
Иногда я думаю, а что, если бы я хоть на день перестала быть женой с обязанностями и превратилась в жену с желаниями?
И да, я ненавижу описывать всё это, мне надоел этот бессмысленный и скучный трёп, но я уже не могу остановиться. Я не могу продолжать, пока не запишу.
Отвратительный это был день!
Йенс пригласил на обед коллегу по работе. С самого утра мы как ошпаренные бегали по дому, наводя чистоту и порядок, чтобы ей угодить! И почему они решили взвалить всё это на мои плечи?
Йенс говорит, что наладив контакт с ней, у него появится возможность выйти на хорошего поставщика. И снова мы вынуждены подстраиваться по его деятельность.
Сначала всё было хорошо, но к концу вечера что-то изменилось. Вернулась головная боль. Я буквально слышала это жужжание внутри. Даже не жужжание, что-то похожее на мычание. Будто кто-то пел мантры внутри моей головы.
А потом…я не знаю, заметили они или нет. Потом предметы в комнате начали трястись. Я, было, подумала, что это опять стены. Не знаю, как мне удалось сдержать паническую атаку на этот раз. Но стены не двигались, это было просто методичное дрожание сначала всех приборов и посуды, а потом и всего остального в гостиной. В течение нескольких минут дрожание превратилось в ритм…они будто собрались водить хоровод.
Звук усиливался…но я могла различать всё по-отдельности: вот вилки и ножи стучат по тарелкам, стаканы стучат по столу, блюдо с десертом глухо подпрыгивает, тикают часы, картина бьется о стену, колышется люстра, дрожат подушки на диване, дрова шевелятся в камине, я клянусь, я даже слышала как ветер разносит листья по двору! И кто-то стучался в окно…да, точно, там был кто-то! Я уже была готова закричать, но Йенс вовремя коснулся моей руки. И вдруг – все затихло. Они остановились. Я подняла взгляд на сидящих за столом, они все недоумевающе на меня смотрели. Йенс сказал, что я выгляжу неважно и что мне нужно прилечь. Он извинился и отвёл меня в комнату.
«Ева, ты устала, тебе надо отдохнуть. Приляг, я провожу гостью».
И ушел.
Я никогда еще не чувствовала себя такой одинокой. Он никогда не называет меня Евой. Это имя чуждо мне.
Стало очень страшно, меня начало знобить. Я разделась и залезла под одеяло с головой.
Я точно помню, что кто-то сел на край кровати. Кто-то обнял меня и прилег рядом. И я заснула.
12 ноября
Таблетки, которые мне выписал доктор Хольмберг, помогают справиться с бессонницей. Это плюс.
Погода облачная. Дождей нет, но остров окутал туман. Будто облако упало.
Я поняла, что когда я больше гуляю и дышу воздухом, мне становится легче. Солёный морской ветер способствует улучшению настроения. Или не совсем ветер.
Я снова встретила Лемма.
Я уже даже не рассчитывала его увидеть, но мне несказанно повезло. Каждый день примерно в полдень мы встречаемся и гуляем по побережью. Обычно мы доходим до маяка и обратно. Вглубь острова мы ни разу не ходили.
Каждый раз я удивляюсь, какой он потрясающий человек! Он понимает меня и никогда не осуждает. Ах, если бы я встретила его раньше, всё было бы совсем иначе.
Вся моя жизнь – это утомительная бесцельная дорога. И вот, когда я уже истощилась от жажды – он стал моим спасительным глотком родниковой воды.
Мы много разговариваем о душе, о Боге и о смысле. Я начинаю смотреть на этот мир по-другому.
Уже четыре месяца я наблюдаюсь у психиатра. Четыре месяца четверть зарплаты мужа уходит на оплату моего лечения от неизвестной болезни. Доктор Хольмберг вскрывает мою душу, как подопытного кролика, ставит на ней свои эксперименты – втыкает ножи и иглы, потом зашивает, потом опять режет. Для чего это всё?
Я не верю в психиатрию как в науку о душе человеческой. Её просто не может существовать, ведь это неразумно и глупо измерять душу как вес и рост.
Предмет этой науки – душа, но, секундочку, кто видел её? Кто когда-либо прикасался к душе? Как можем мы лечить то, что не поддается описанию?
Прогрессивное человечество пытается «подогнать» под норму само НАЧАЛО, истину жизни. Как можете вы, доктор Хольмберг, сказать, что моя душа больна? Чем больна? Почему?
Человек не может придумать новый цвет, не может представить бесконечность, да человек даже не может понять, откуда он на этой земле! Однако, он всячески отрицает иное видение. Если ОДИН видит то, что не видит СОТНЯ, то где доказательство, что именно этот ОДИН безумец? А что если открыть глаза и взглянуть на мир не из-за решетки социальных норм и конвенций?
Душа – это высшая мудрость.
Общество действительно живет по определённым законам, только вот навязывание определённого мировоззрения это уже слишком.
Разве я не замечаю, как смотрит на меня моя семья?
Муж отстраняется, считая меня сумасшедшей, дети побаиваются собственной матери. Я не виню их за то, что они не видели как посуда водит хоровод в гостиной, за то, что стены не пытались раздавить их как муравьев, я не виню их за то, что их не навещает неведомое черное существо! Может, они все видят, но не хотят говорить – пусть так, но я ведь вижу и чувствую наверняка! Что с этим делать?
Скажете, что этого нет? Как же нет, когда есть!
Ведь меня тоже может не быть, я могу быть вымышленным персонажем. И тогда уже они все спятили. Меня ведь они видят точно, да?
Видят, но не понимают.
Я, наверное, уже говорила, что очень долго собиралась рассказать эту историю. Сначала, я думала, что расскажу ее, когда раны в моей душе перестанут кровоточить. Однако, годы шли, а боль всё не уходила. Значит, можно начинать.
Зачем я это делаю?
Я привожу отрывки из дневников душевнобольной женщины, подчистую, несвязанные и обрывчатые. Сопровождаю их своими комментариями. И вроде бы ничего необычного, только это не художественный роман и не задумка автора. Я не собираюсь делать из этого бестселлер, я не хочу прокричать на весь мир, как мне плохо и как несправедливо со мной обошлась жизнь. Просто мы живём в мире иллюзий, не замечая, что каждый день может стать последним. К чему мы все стремимся? Успех, карьера, деньги. Все вокруг такие самоуверенные, будто абсолютно убеждены, что завтра всё будет так же хорошо, как и сегодня.
Ладно, к чему я клоню …
Вот я тоже была обычной девочкой, плавно входящей в пубертатный период. И мне как никогда нужна была мама, чтобы поддержать меня в трудный момент, чтобы придать уверенности в себе. Я тогда мечтала, что обязательно буду делиться с ней своими чувствами, советоваться перед первым свиданием. Это прозвучит странно, но я представляла, как в один вечер меня обязательно обидит какой-нибудь мальчик, я приду домой, упаду к маме на колени, разрыдаюсь. Она будет гладить меня по голове, успокаивать. А папа скажет, что никогда не позволит ни одному мужчине сделать мне больно. И тогда мне уже не будет так обидно, ведь я под надежной защитой. Мама сделает мне какао перед сном, мы проговорим до полуночи, она поцелует меня и я усну.
О чем мечтают другие девочки – знаю только из фильмов и рассказов одноклассниц.
К слову – да, я была очень закомплексованным подростком. Помню как сейчас – медные, неприлично вьющиеся волосы, веснушки, совсем не утонченные черты лица. Я себе казалась маленьким коренастым мальчишкой. Я почти все время носила джинсы и джинсовую куртку. Я думала, что в платье буду смотреться смешно и, поэтому всячески отвергала мамины попытки приучить меня женственно одеваться. Иногда она всё же вынуждала меня надевать что-то подобное, но с большим сопротивлением. И вообще, я пошла в бабушку. Это наша бабушка была солнечным, веселым человеком с огромным сердцем! Ей веснушки и кудряшки придавали только шарма, подчеркивая ее легкий характер и незаурядный ум. Меня же с ней сравнивали только до того момента, пока не знакомились лично. Маленькая угрюмая копия бабушки. Ах, если бы мне передалось хоть немного маминой красоты! Или хотя бы папиной. Хуго повезло больше всех. От мамы у него синие, как океан глаза. От папы тонкие черты лица. В нашей семье красивые были все, кроме меня. Так я думала, будучи ребенком. Удивительно, мы ведь родились в один день, но почему мы так не похожи? Однажды я предположила, что меня перепутали в роддоме и вместо меня где-то растёт девочка небывалой красоты.
Вообще-то я не планировала тут рассказывать о своих комплексах детства, я планировала рассказать о месте, где мы жили. А это достойно отдельного внимания.
