Читать книгу: «Ольф. Книга пятая», страница 2

Глава 2

Всю ночь и рассветные часы мы играли в Деда Мороза – метались по Европе, как закоротившие электровеники. Чертог зависал около дома, который указан в адресе на подарке, Эльф находила комнату больного ребенка, направленным лучом туда посылался яркий свет, после чего я, в образе Новогоднего деда, возникал перед окном – в неземном сиянии, прямо в воздухе, как бесплотный дух, не знакомый с гравитацией.

Языков я не знал, поэтому для подстраховки позади меня появлялась Эльф – в обычном для нее виде, то есть с крылышками ангела и роскошной грудью, что не соответствовало рождественским традициям, но детям от этого, как мне кажется, не было ни тепло, ни холодно. Они глядели во все глаза на чудесное зрелище, я улыбался спрятанным в бороде ртом и показывал коробку с подарком. Эльф что-то говорила на незнакомых мне языках, при этом, наверняка, включая Голос. Объяснив, что подарок будет лежать у двери, мы опускались перед домом, оставляли коробку перед входом, чтобы вышедшие по зову ребенка взрослые принимали наши действия за работу обычной службы доставки, и улетали. Если в доме было включено видеонаблюдение или рядом оказывались лишние глаза и уши, мы активировали подавление. Некоторых детей все же лечили – не до конца, а облегчая страдания, чтобы дальше недавний инвалид работал над собой сам. Чтобы без помех перенести его на чертог для лечения, приходилось пользоваться Сонным лучом, и когда случалось, что Голос не срабатывал, а окна и двери оказывались закрыты намертво, мы отказывались от лечения. Ломать окно, к которому обычному человеку нельзя подобраться снаружи, Эльф запрещала. Наши посещения должны оставлять ощущение чуда, но не его следы. В результате мое недовольство спутницей росло, мне хотелось вылечить каждого, в чьи погасшие или, наоборот, надеявшиеся глаза я смотрел. Мочь, но не делать – разве это правильно?

А что на месте Эльф сделал бы я? Вылечить всех невозможно, для этого действительно надо клонировать себя и чертог. И незачем лечить всех, Дарвин не зря придумал естественный отбор. Выживает сильнейший. Кто у нас сильнейший? Тот, кто хозяйничает в чертоге. Сейчас таких в мире двое – Эльф, как основной участник неизвестной мне игры, и я, как помощник с прицелом на большее, поскольку Эльф – это, скорее, играющий тренер, чем просто игрок. Иными словами, я в настоящее время сижу на скамейке запасных, и, как мне хочется надеяться, достаточно скоро…

Меня кидало из крайности в крайность – от желания вмешаться во все, что вижу, и, соответственно, помочь каждому, до полной отстраненности. Я понимал правоту Эльф: бесплатное не ценится, а помощь может привести к непоправимым последствиям для окружающих. Допустим, поставлю я на ноги больного детским церебральным параличем, а он, обиженный на окружающих, посвятит жизнь мести ненавистным сверстникам со двора, где над ним насмехались, или отравит благополучных детей в садике, куда не получилось ходить самому, или расстреляет колледж, где учатся бывшие обидчики. Чтобы узнать, к чему приведет вмешательство в чужие судьбы, нужно быть Богом, а чертог предоставлял только врачующие и карательные функции, без объяснений что и почему.

Возможно, Эльф знала больше того, что говорила, но не похоже. Она сама едва сдерживалась, чтобы не разреветься и не выдать себя как существо не от мира сего, когда приходилось улетать от очередного больного ребенка.

– Осчастливленные ребята, наверняка, рассказывают на своих страничках в сети и, конечно же, родителям, что подарки доставлены волшебным способом… – начал я, но Эльф перебила:

– Кто и когда верил детям?

Не поспоришь.

– Благотворителям от детей приходят письма с благодарностями, там демонстрируются фото с полученными подарками, – продолжила Эльф, глянув на ярлычок очередной коробки и передавая ее мне, – и с историями, как некоторые подарки изменили жизнь. Письма выкладываются на сайте фондов, это привлекает новых участников-меценатов.

Все это интересно, но понятно даже без объяснений. У меня созрел более насущный вопрос:

– Откуда чертог знает, куда лететь?

Не может быть, чтобы оказалось как в истории с дикими племенами. Вряд ли Эльф дважды посещает одних и тех же детей.

Эльф, державшая в руках очередную коробку с наклейкой, где была надпись мелкими латинскими буквами, объяснила:

– Я читаю адрес, он считывается из моей головы, чертог отправляется в нужное место.

– Сам?

– У меня в голове навигатора нет.

А у чертога, значит, есть. Кхм. Факт, который стоил, чтобы его запомнили.

А теперь кое-что не менее важное:

– Как ты выходишь в интернет?

– Не я, это делает чертог. Смотри. – Одно из панорамных окон помутнело, его матовая поверхность превратилась в большой экран. На экране быстро мелькали имена и адреса. – Все, что мне нужно, у меня появляется само, достаточно мысленного приказа.

Имена и адреса. Разве личная информация не считается конфиденциальной?

– Чертог умеет обходить защиту?

– Созданная людьми киберзащита для него не существует, она как воздух для летящего камня.

Сравнение, конечно, сильное, но с точки зрения физики некорректное.

– Метеорит в атмосфере сгорает, а он тоже камень в воздухе. Значит, что-то подобное может произойти и с чертогом?

– Никогда. Скорее, сгорит воздух. – Эльф улыбнулась. – Всемирная сеть для меня – открытая книга, ничего не спрячется, и если понадобится… Понимаешь, возможность прочитать все – не привилегия, а тяжкая обуза. Интернет – в основном это грязная помойка, она пахнет отвратительно, и ничто, кроме крайней необходимости, не загонит меня туда, куда мне не надо.

– То есть, к примеру, отсюда можно войти во внутреннюю сеть Пентагона?

– Хоть ЦРУ или Агентства по кибербезопасности, и никто не узнает, что я туда заходила. Но какой смысл взламывать секретные файлы? Переиграть мировую политику в пользу других сил? Напомню еще одну вечную истину, как историк ты должен знать ее назубок: перевороты и революции задумывают идеалисты, устраивают фанатики, а плодами пользуются отпетые негодяи. Заодно напомню китайскую мудрость про обезьяну, которая с холма наблюдает за дракой двух тигров. Политика – дело не менее грязное, чем интернет, поэтому «Никакой политики» – первое правило нашего с тобой существования, мы только помогаем, не больше. Помогаем всем в равной степени. Например, вот это, – Эльф кивнула на возникший на огромном экране не менее огромный список, – перечень больниц и клиник с архивом данных на страдающих бесплодием и больных раком. Миллионы имен и адресов. Хочется помочь каждому человеку.

Я вздохнул. Именно. Хочется, но не получается. И не получится ни при каких условиях. Да и не хочется по-настоящему, если быть честным. Первый порыв быстро прошел, представилось количество будущей работы, и я понял, что не стану излечивать миллионы, если придется делать это в порядке очереди. Вот если бы оптом, сразу списком, по взмаху волшебной палочки…

О второй и третьей части моих размышлений Эльф, естественно, не узнала. Зато ей понравилась моя печаль после ее слов «Хочется помочь каждому».

– Приходится чем-то жертвовать, – Эльф с дружеским участием взяла меня за руку, – и сердце обливается кровью из-за того, что «чем-то» подразумевает «кем-то». Но по-другому не получится. Чтобы не потеряться в бесконечном океане работы, приходится думать о глобальном, на первое место ставить не человека, а человечество.

– Любой диктатор расцеловал бы тебя за эту фразу.

– Добавь: и любой фашист, подразумевая под человечеством определенный любимый им социум. Но приходится делать выбор, достойный, пожалуй, только Бога – кого лечить, кому дать умереть. Трудно жить с такой тяжестью на плечах.

Под утро мы прилетели к болгарской девочке из сельской глубинки, отчего-то написавшей далекому лапландскому волшебнику. Деревенька больше напоминала хутор, всего пять домов, нужный нам – самый хлипкий. Скорее, хибарка, а не полноценный дом. Жили здесь бедно, и это мягко сказано. Прозябали, а не жили. По глазам бил невероятный контраст с сытой Западной и Северной Европой, где мы носились по городам и поселкам в предыдущие часы. На месте Эльф я добавил бы к условиям составления списков на наши услуги еще один пункт: «только для нуждающихся по-настоящему». Зачем помогать богатым?

Начинаю понимать, почему Эльф предпочитает летать к дикарям. Самый богатый дикарь нескончаемо беднее самого нищего европейца. Если у дикаря случится нечто, что от него не зависит, ему никто не поможет. Только мы.

У меня созрело решение: отдам подарок и попрошу Эльф на время сменить вид нашей деятельности. Подарки легко потерпят до конца года. Срочно захотелось в тропики, к нагим африканкам, которым кроме нас надеяться не на кого.

Эльф заглянула в окно домишки.

– Я же просила… – У нее навернулись слезы.

– Что просила?

Я вгляделся в подсвеченную рассветным заревом темень. Захламленное помещение оказалось до невозможности маленьким, но поставленное организаторам доставки условие здесь было выполнено: уголок с деревянной кроваткой отделяла от соседней «комнаты» фанерная стенка.

Эльф не выдержала, из глаз у нее потекло.

– Я писала им: неходячих – можно и нужно, безногих – нельзя…

У девочки не было обеих ног. В кроватке лежал обрубок, он напоминал не человека, а разобранный манекен с вещевого рынка. Полчеловека. Чертог, как я понимаю, девочке поможет, но как быть с условием тщательно выстроенной конспирации? Наплевать?

Люди – не ящерицы, ноги сами у нас не отрастают. О чуде заговорят, начнутся проверки, слухи дойдут до спецслужб… Девочка, наверняка, получает какие-то пособия, а для этого она должна проходить обследования. Если ноги потеряны в автоаварии или по каким-то жизненно важным показаниям отрезаны в больнице, факт должен быть задокументирован. Если мы вмешаемся, шум будет стоять на весь мир. Как заставить девочку не рассказывать, что новые ноги ей подарил волшебник, которому она написала?

Дать ей ноги, но отрезать язык?

Любое чудо в современном мире – повод для расследования. Не удивлюсь, если во многих странах есть секретные отделы особой тематики, где изучают «чудеса» и делают соответствующие выводы. И, что самое главное, принимают необходимые меры.

Чертог казался всемогущим, он давал ощущение безопасности и безнаказанной вседозволенности, но люди коварны, человеческая фантазия изощренна. Пока одни пашут на лошадях, другие расщепляют атом и летают в космос, это происходит в одно и то же время. Где гарантии, что чертог выстоит в войне с возможностями тайных служб? А если нам действительно предъявят ультиматум – отдать чертог в обмен, скажем, на жизнь моих родителей? Как в таком случае поступит Эльф? Я ничего не решаю, главный у нас – она.

Девочке было лет семь-восемь, не больше. Светлые кудряшки. Тонкие ручки. Сосредоточенное личико с закрытыми глазами.

Если глаза откроются, я пошлю конспирацию к лешему.

Эльф не знала, что делать. Она плакала.

– В богатой семье без ног прожить можно, а в такой, как здесь, это будет не жизнь. – Я погладил Эльф по волосам, и на этот раз она не отстранилась. Похоже, ей хотелось броситься мне в объятия и разрыдаться в голос. Она знала, что делать этого нельзя, и я знал. Но было жаль, ведь я мог бы ее успокоить, даже несмотря на то, что сам не находил себе места. – Девочка еще мала, она сможет начать новую жизнь в другой стране. Выучит язык и со временем станет считать его родным. Найдет новую семью. Давай сделаем из нее полноценного человека и перенесем на другой континент.

– Нет. – Эльф вышла из оцепенения и отстранилась. – Нельзя.

Она вынула из стены тонкий золотой слиток, пальцем пробила дырку в коробке с подарком и запихала слиток внутрь.

– Нельзя, – повторила она. – Подумай о ее родителях, у которых украли ребенка. Они бедны, но дочку не бросили. Помочь материально – это все, что мы можем. Ей купят электроколяску, закажут протезы.

А если родители пьющие? Или наркоманы? На что пойдет подаренное золото?

Но дочку они, в самом деле, не бросили, это внушало надежду.

– Искусственные ноги – тоже ноги, – продолжала Эльф убитым голосом. Верила ли она в то, что говорила? – Мы не имеем права поступить по-другому. Если не думать о безопасности, все рухнет, и тогда мы больше никому не поможем. Даже себе. Мы не имеем права делать то, что делать нельзя. Не ради себя, а ради огромного количества других, кто не выживет без нашей помощи.

По-моему, она убеждала не меня, а себя.

Вспыхнуло направленное в комнату сияние. Девочка открыла глаза. Голубые. Большие. Наивно-восторженные.

Эльф что-то сказала. Голос дрожал.

Я показал коробку. Чертог отлетел от окна и, едва коробка упала на землю перед дверью, унесся из деревеньки в светлеющую высь.

– Подарков на сегодня хватит. – Эльф пришла к той же мысли, что и я.

Она так же эмоционально перегорела. Перед глазами по-прежнему стояло лицо безногой девочки. Маленький носик. Губы, что готовились растянуться в улыбку. Большие, наивно-восторженные глаза.

Тяжела работа волшебника. Нужно быть сволочью и не обращать внимания на чужие страдания, иначе психика не выдержит. Псих со сверхъестественными возможностями – еще хуже, чем волшебник с окаменевшим сердцем.

Мы неслись навстречу солнцу. Под нами мелькали страны и континенты. Солнце быстро оказалось позади, намереваясь вскоре закатиться. Внизу показались острова посреди океана. Как понимаю, Тихого океана.

Когда мы лечили дикарей Меланезии, я спросил, откуда чертогу известны координаты племен. Эльф ответила: «Их заложил тот, кто был до меня». То есть, чертог ей достался, скажем так, в наследство. Может быть, она – «тот, кто был до меня» для меня, и я стану следующим владельцем?

А если нет? Вечно быть мальчиком на побегушках?

Если чертог можно передать, то его можно и забрать. Силой. Или хитростью. Все что мне нужно – пульт.

– Пульт от чертога – твой кулон? – спросил я, прямо глядя в глаза Эльф.

Однажды она ушла от похожего вопроса. Сейчас я воспользовался ситуацией. В расстроенном состоянии спутница могла сказать больше, чем обычно.

Эльф ответила не сразу.

– Ты очень наблюдателен. – В голосе чувствовались волнение и некая душевная борьба. – Это хорошее качество, оно нам пригодится. Смотреть могут все, видеть – немногие, делать выводы – единицы. Я в очередной раз убеждаюсь, что сделала правильный выбор.

«Сделала»? Еще одно свидетельство, что Избранным я стал именно по ее решению. То есть, никаких других высших сил за моим назначением не стоит.

Если так, то обидно. А с другой стороны… Эльф говорила, что она одна в своем роде. Похоже, дело и вправду идет к тому, чтобы нас стало двое. Крылатый альтруист, спаситель человечества – вот будущее, которое мне светит. Радоваться или огорчаться по этому поводу, я подумаю позже, когда информации станет больше. Сейчас меня устраивало настоящее.

– Можно посмотреть? – Я протянул руку к кулону.

Дубль два. В прошлый раз я просто спрашивал. Мне отказали. Сейчас я настаивал.

– Попробуй, – ответила Эльф.

Стоило пальцам приблизиться к висевшему на ее груди пульту, как чертог принял меры. Мышцы у меня одеревенели, тело отказалось слушаться, я рухнул на мягко принявший меня пол.

– Прости. – Эльф помогла мне подняться. – Мне показалось, что лучше продемонстрировать, чтобы запечатлелось в мозгу, чем раз за разом повторять на словах. Пульт нельзя передавать, это опасно для всех – как для передающего, так и для принимающего. И для всего человечества.

Сама того не понимая, Эльф совершила непростительную ошибку – сказала больше, чем собиралась. Минуту назад за мной признали умение глядеть в суть, и вот, пожалуйста, я использовал его на полную катушку. Сказанное последним привело к любопытному выводу. Получалось, что миниатюрный укротитель чертога, как ключ от автомобиля, передать другому все же можно, несмотря на заявление, что «Пульт передавать нельзя». Фраза «Это опасно для всех» перечеркивала первую часть сообщения.

Мы с Эльф занялись прежним занятием – лечением тех, кто не такой, как мы. Выполнялась вторая часть триединой задачи, «Сохранять многообразие». Про «Никакой политики» недавно мы опять говорили, и я полностью согласился с опасностью лезть в идеологические дрязги и межгосударственные дела, согласился как внешне, так и внутренне, что бывало со мной нечасто. Доводы были сокрушительными. По-настоящему убийственными. Для всех.

Третья часть задачи – «Наводить мосты». Имелись в виду цивилизационные, чтобы развившееся многообразие в очередной раз не устроило войну за приведение планеты к обожаемому любой властью однообразию. Для меня же, приглашавшему к алтарю очередную туземную красотку, в требовании «Наводить мосты» виделся и другой смысл. Будь моя воля, я навел бы своеобразный цивилизационный мост с каждой смазливой аборигенкой, тем более, что некоторые были не прочь взаимно цивилизоваться. Стремление перекинуть мостик было обоюдным.

К сожалению, рядом со мной находилась Эльф, и мне приходилось держать мысли и желания при себе.

Про доставку подарков Эльф больше не вспоминала. И хорошо. Я тоже.

Глава 3

До позднего вечера мы посещали отдельные семьи на россыпях островов, разбросанных в Тихом океане. Сверху маленькие кусочки суши напоминали редкие песчинки на паркете бального зала, их было легко не заметить. Между группами островов (а иногда от одного острова до другого) пролегали тысячи километров волнующейся водной глади.

– Не так давно у островов было неофициальное второе имя, их называли Благословенными, – рассказывала Эльф. – В прошлые века сюда убегали от тягот и лишений европейской жизни, от докучливой викторианской морали и религиозных ограничений, от надоевших жен и отсутствия денег. В раю деньги не нужны.

Новые впечатления притупили и вытеснили недавний кошмар, настроение если не поднялось, то немного выровнялось, лечение туземцев с параллельным просвещением моей скромной персоны отвлекали нас обоих от ненужных мыслей. Мы посещали микроскопические, состоявшие из нескольких хижин, деревеньки, где жители придерживались старинных традиций. На островах, где мы останавливались, не было ни городов, ни других поселений знакомого нам вида. Современная цивилизация существовала где-то далеко, сюда ее веяния добирались в виде посуды и предметов первой необходимости. Островитяне жили в овальных хижинах с глухими стенами из бамбука и двускатными крышами из сплетенных листьев кокосовой пальмы. Хижины располагались далеко друг от друга, все жители были родственниками разной степени, связанные между собой сложной системой взаимоотношений с перекрестными обязательствами, основанными на хитросплетении местной обрядовости.

Сейчас чертог, в котором из видимого остались только алтарь и мы с Эльф, стоял на белейшем коралловом песке, неподалеку шуршал о берег пенистый прибой. По другую сторону от океана на пригорке среди кокосовых пальм виднелись крыши двух хижин, за ними высилась скала, обрамленная поясом густого леса. Ровно посередине между хижинами и чертогом стояли местные жители – одиннадцать взрослых и столько же детей. Дать им мячик, и можно проводить футбольный матч.

Лечение шло обычным порядком, я приводил и уводил темнокожих очередников, Эльф говорила мне монотонным голосом, со стороны походившим на чтение заклинаний:

– А вот так местную жизнь описывали добиравшиеся сюда европейские путешественники: «Под сенью хлебного дерева между хижин живописными группами сидели мужчины и женщины, они распевали песни или беседовали друг с другом. По утрам женщины, будто знатные европейские дамы, много часов тратили на свой туалет. Проснувшись, они прыгали в море или ближайшую речку и часами ныряли, плавали и играли в воде. Наконец, выходили на берег, чтобы ветер обсушил их тело и длинные волосы. Особенно они пеклись о своих черных мягких волосах, восхитительно красивых. Они заплетали две косы и натирали их "монои" – кокосовым маслом с благовониями. Завершая свой туалет, женщины собирали в лесу дикие цветы и сплетали из них венки и гирлянды»… Просто идиллия. За вдохновением и славой сюда приехал из Франции знаменитый художник Поль Гоген. Прижизненной славы он не добился, зато обрел здесь новую семью. Ему сосватали девочку, по таитянским понятиям вполне созревшую для замужества. Ей было около тринадцати лет, ее звали Техаамана, у нее были черные волосы по пояс, полные губы, большие выразительные глаза, плоский нос, крупные руки и ноги – внешность чистокровной полинезийки. Но Техаамана была удивительно красива даже по европейским меркам. По местным обычаям, спутников жизни детям выбирали родители. Дети, как правило, не возражали. А зачем, если брак не закреплялся никаким гражданским или церковным актом? Разводись, когда захочешь. В случае с Гогеном мать юной невесты попала впросак, она считала выгодной партией любого европейца, а будущий знаменитый художник, которому в то время было за пятьдесят, оказался беден и совершенно незнатен. Зато Гогену страшно повезло. В письмах друзьям он писал: «Я снова начал работать, и мой дом стал обителью счастья. По утрам, когда всходило солнце, жилье наполнялось ярким светом. Лицо Техааманы сияло, словно золотое, озаряя все вокруг, и мы шли на речку и купались вместе, просто и непринужденно, как в садах Эдема, фенуа наве наве. В ходе повседневной жизни Техаамана становилась все мягче и ласковее. Таитянское ноаноа пропитало меня насквозь, я не замечал, как текут часы и дни, я больше не различал добра и зла. Все было прекрасно, все было замечательно». Упомянутое им «Ноаноа» означало «благоухание», «наве наве» – чувственное наслаждение, сладострастие. Дальше он добавлял о молодой жене: «Она – Ева, которая пережила грехопадение, но все равно без стеснения может ходить без одежды, такая же чувственная и прекрасная, как в день творения». Сначала Гогена обескуражило, что местные жители не похожи на диких обнаженных перволюдей, для встречи с которыми он обогнул земной шар в мечтах писать с них картины и разделить с ними райскую жизнь. Для женщин миссионеры как норму одежды ввели длинные широкие платья-мешки, скрывавшие фигуры, мужчин обязали носить что-то вроде юбочек из цветастого набивного ситца и белые рубахи навыпуск. Местных жителей не смогли приучить только к обуви.

Сейчас навязанный островитянам европейский костюм, и соответствующая климату исконная одежда, больше напоминавшая ее отсутствие, канули в прошлое, местные мужчины и женщины одевались в яркие парэо – пару метров материи, которой оборачивались вокруг тела. Внешне полинезийцы разительно отличались от посещенных нами ранее меланезийцев. Они были высокорослыми, с волнистыми волосами и смуглой кожей с желтоватым оттенком. Я знал, что ученые даже выделяли их в отдельную малую расу, промежуточную между австрало-негроидной и монголоидной.

– Здесь еще придерживаются традиционных верований в духов, – рассказала Эльф, – а на большинстве островов полинезийцы смешивают древнюю веру с христианством, и в их сознании два несовместимых мировоззрения прекрасно уживаются. Между религией и моралью местные жители не видят связи, они уверены, что достаточно выполнять ритуалы и читать положенные молитвы, чтобы долг перед Всевышним был исполнен, после чего можно поступать так, как век за веком поступали предки. Один путешественник оставил описание религиозных чтений. Несколько островитян сели, скрестив ноги, на циновках, один из них, учившийся в городе, вслух зачитал отрывок из Библии. Началось обсуждение сцены изгнания из рая. Грамотный туземец произнес слово «яблоко», его спросили: «Яблоко – это что?» Он говорит: «Плод вроде нашего ахиа». «Значит, Бог прогнал Адама и Еву из-за яблока? – Да. – Почему? – Если бы их не прогнали, они съели бы все яблоки, и Богу ничего не досталось бы».

Я поморщился:

– Путешественник, который оставил записки, был европейцем, поэтому аборигены выставлены у него идиотами. Чтобы такое сочинить, не обязательно посещать Полинезию, можно сидеть где-нибудь в собственном поместье перед камином, курить трубку и клепать «записки путешественников» в любом количестве на любой вкус.

– Еще нужно знать слово «ахиа», – Эльф едва не улыбнулась. Ее голос быстро выровнялся и вновь зазвучал монотонно. – Тебе знакомо понятие «мана»?

– Я играл в компьютерные игры.

– Термин «мана» произошел отсюда, это важнейшее понятие местных верований, магическая сила. А красивое слово «манава», которым нас приветствовали, означает готовность открыть гостям дом и сердце. Местные языки звучат как песня. Замечу, что языки полинезийцев настолько близки, что таитяне, например, легко понимают гавайцев, хотя их разделяют тысячи километров. Еще интересно, что правящий класс на местных языках именуется «арии». Намек на владычество древних арийцев? Альтернативные историки были бы счастливы.

Эльф умолкла, я проводил излеченного туземца и привел на алтарь очередника. Рассказ продолжился:

– Европейцы считают островитян лентяями. Доля правды в этом, наверное, есть, хотя лучше бы местный образ жизни назвать собственным взглядом на жизнь. Куда спешить на острове размером в несколько квадратных километров? Торопиться просто некуда, и безбрежный океан располагает, скорее, к задумчивой медлительности, а не к суете. Я бы здесь никуда не спешила.

– Что тебе мешает поселиться здесь и никуда не спешить?

– Совесть.

– Прости, я имел в виду не сейчас, а потом, когда эстафету примет другой… эльф. Эльфы выходят на пенсию?

Эльф снова едва сдержала улыбку.

– Скоро ты узнаешь все, потерпи еще немного. Ты не устал?

– Даже если я устану, совесть не даст мне сказать об этом.

Ответ правильный. Он полностью удовлетворил Эльф.

– Если я когда-нибудь выйду, как ты говоришь, «на пенсию», – продолжила она с ноткой мечтательности, – то поселиться на Благословенных островах было бы высшим счастьем. Здесь можно пить воду из любых источников, здесь не надо бояться хищников и ядовитых насекомых, которых просто нет. Посмотри вокруг. Невероятные горные пики, фантастическая растительность, роскошные водопады, черный и снежно-белый песок побережий, пестрое изобилие флоры и фауны… Легко согласиться с Гогеном в том, что на южные острова сложно приехать, но уехать отсюда неизмеримо сложнее. Он любил эту, как писал в письмах, «страну, где нет зимы, где островитянину достаточно протянуть руку, чтобы сорвать плоды и насытиться». По словам Гогена, для местных жителей «жить – значит петь и любить». Знаешь, как великий живописец-импрессионист закончил свои дни?

– Если когда-то знал, то забыл.

– Он исполнил свою мечту – переселился на Благословенные острова, но здесь, на просторах Тихого океана, его ждали разочарование, сифилис и смерть. У островитян не было иммунитета к большинству завезенных болезней. Грипп, корь и ветрянка выкашивали целые народы. Еще более страшные последствия произвел сифилис, которого до прихода европейцев здесь тоже не знали. Местные нравы способствовали быстрому распространению заразы. До вступления в брак молодежь не ограничивала себя в интимных отношениях. Верность здесь ценилась, но неверность не осуждалась. Французский мореплаватель Бугенвиль называл местные острова «новой Киферой». Кифера у древних греков была царством Афродиты, страной любви и наслаждений. Вернувшийся в Великобританию Джеймс Кук поведал, что «в танце островитянки изображают совокупление», а плававший с ним биолог Форстер добавил, что «местные жители без конца тешат друг друга нежностями и ласками». Польский исследователь Малиновский жил в палатке посреди туземной деревни, он оставил запись: «Целомудрие – неведомая аборигенам добродетель». Он описал, как достигшие брачного возраста юноши и девушки уходили заниматься нескромными играми в специальное строение в стороне от родительского дома, оно называется букуматула. Еще одна давняя традиция – девушкам всем вместе ходить в соседнюю деревню, чтобы провести ночь с тамошними парнями. А незамужние женщины по обычаю гостеприимства должны были накормить пришедших издалека мужчин и отдаться им.

Мне вдруг тоже захотелось жить на Благословенных островах. Если описанные традиции сохраняются до сих пор, то я знаю, куда отправиться в отпуск, а гораздо позже, возможно, и на пенсию. Надеюсь, уроженец северной страны подходит под определение «пришедшего издалека мужчины»?

Понятно, что такие мысли я держал при себе, а на лице изображал хмурое недовольство местной распущенностью. Эльф бросала на меня быстрые взгляды, мой вид ее радовал, она продолжала:

– Здесь, на островах, существовала, пожалуй, самая шокирующая традиция отмечать свадьбу. Брачную ночь молодожены проводили не наедине друг с другом, а в кругу друзей. Женщины под пение песен танцевали вокруг мужчин, а те, как считает местное поверье, изгоняли демонов из тела новобрачной – самым безобразным образом. Невеста лежала головой на коленях без пяти минут мужа, и «демона» из нее изгоняли по очереди все мужчины, от самых уважаемых до, собственно, жениха в финале. А что творилось во время возделывания садов, чтобы урожай не подвел…

Я еще раз поменял очередника на алтаре на другого, теперь это была очередница. Высокая, выше меня на полголовы. Статная. Стройная. С широкими бедрами и острой грудью. Ее взгляд прыгал с меня на Эльф и обратно, рука судорожно схватилась за мою и крепко сжала. На крылатое чудо островитянка глядела восхищенно-испуганно, на меня – с чувственной поволокой, словно облизывая мороженое в жаркий день. После рассказа о местных нравах очень хотелось уединиться с ней в каком-нибудь букуматула, где нас не увидит Эльф и, желательно, где нет сородичей прекрасной туземки. А то, не дай Бог, примут за жениха.

Чтобы глаза не выдали настроя, я опустил взгляд в прибрежный песок. Честно говоря, в голову все чаще лезла крамольная мысль, что под бочком у Маши было лучше, чем, высунув язык, скакать по планете дрессированным супербобиком, чтобы в далекой перспективе стать неким Избранным. Каждый новый день показывал, что, кроме тяжкого труда во благо человечества, участь Избранного ничем не примечательна.

Пожизненная работа в поте лица – не то, о чем мне мечталось. Такая работа, если она не приносит радости, называется другим словом. Рабство. Кто хочет стать Избранным-рабом? Ау, люди, к вам обращаюсь! Не вижу очереди.

Если ситуация не переменится в ближайшие дни, я потребую вернуть меня домой. Или пусть мне тоже дадут пульт от чертога. Или, в крайнем случае, пусть Эльф не строит из себя недотрогу, отменит разделение чертога на половины и конкретными поступками докажет хорошо известный мне факт, что ее тянет ко мне физически, как она ни старается скрыть появившееся с момента встречи странное влечение. Тогда чудесные ночи придадут сил посвящать дни другим людям.