Читать книгу: «Кваздапил. История одной любви. Окончание», страница 4

Два человека, которым плохо, встретились и делали друг другу хорошо. Разве это плохо? Количество счастья в мире прибавлялось.

Да. Теоретически, тактически и иллюзорно. Было бы так на самом деле – душа витала бы в небесах. А она… А где она? Вот об этом и говорю. Все, что не стыкуется с совестью, в долговременном плане проигрывает, когда же я пойму это простое правило?

От Даши мне нужно одно, и когда я получу все, что хочу, ничего другого от нее мне не нужно. И спутницей жизни я ее вижу только от безысходности, а в такую яму я еще не упал. До дна далеко, по пути могу встретить вариант получше. Это как у Машки с Захаром: пока на нее не клюнул кто-то богатый или сильный, в качестве перекуса на каждый день и Захар сойдет.

– Кто-то пришел!

Хлопок входной двери выбросил меня из постели.

Вот же черт подери… Все было как в одном из снов, и это могла быть только Машка – для родителей слишком рано. Это успокаивало. Машка – своя, она практически соучастница и, когда увидит снятые в спешке женские туфли, поймет все правильно, а мама хоть и ждет не дождется, когда у меня девушка появится, но ей нужна такая, от которой хочется внуков. Я не уверен, что Даша в этом качестве приведет маму в восторг.

Я закутался в халат, но в таком виде показываться нельзя – запахнутые полы топорщились и грозили разъехаться, и тогда позора не оберешься. Старший брат у сестры должен вызывать многие достойные чувства, ни в коем случае не смех.

Платье в такой короткий срок не наденешь, да и не нужно. Даша, тихо хихикая, спряталась под одеяло. Надеюсь, что хихикала она не надо мной, а над ситуацией. Ну и ладно, мы взрослые люди, закон нам позволяет шалить, если наши шалости не мешают другим. Если бы это еще не мешало собственной совести… Но нет такого закона. Точнее, закон есть, но лежит он не в юридической плоскости, а в религиозной. Государство у нас светское, и мораль оно допускает любую, какую разрешат себя сами люди. Если бы мне на минуту предложили должность царя и спросили, какой закон издать, то я бы сказал: «Сожгите к чертовой бабушке все прежние законы и пользуйтесь теми, что были до них: заповедями и совестью! Не лги, не кради, не убивай, не прелюбодействуй…»

Ага, размечтался.

– Привет, мы дома! – донесся веселый голос сестренки.

«Мы», то есть вдвоем с Захаром, сопровождать Машу мог только он.

– Здравствуйте, – почти сразу отозвался Захар.

Не «привет» или что-то англоязычно-молодежное. Значит, помнит и уважает, это хорошо, пусть так и остается.

– Привет.

– Не волнуйтесь, – объявила Машка звонко, задорно, с лукавой интонацией, – не побеспокоим. Мы идем на кухню чай пить.

Чай – это замечательно. Некоторое время можно не отвлекаться.

– Вам налить? – донеслось с кухни.

– Нет, – громко ответил я.

– А зря, – весело отозвалась Машка. – Мы эклеры принесли. На всех. Может, все же выйдете?

– Нет! – грозно повторил я.

– Правильно. Я бы тоже не вышла. Как говорил фермер, который кормил петуха, ради проса соскочившего с курицы: «Не дай Бог так оголодать».

У меня рука зачесалась дать малолетней язвочке ремня, но для приложения сил нашлось другое поле. Не привлеченная к разговору Даша занялась мной, проявляя невыразимый вкус и глубокую ответственность. Иногда просто удивительно глубокую. Я забыл про все остальное.

Приходилось сдерживаться, что еще больше распаляло. Рычание и вой перемежались стонами. Кровать нещадно скрипела. Ни со скрипом, ни со стонами бороться было невозможно, они стали неотъемлемой частью Вселенной. На полу оказалось грязно и пыльно, и хорошо, что мы проверили этот факт до прихода Машки с Захаром, потому что, попутно опробовав тесную ванную комнату, где пришлось очищаться и отмываться, мы вернулись обратно в кровать.

Рассказывать о физическом счастье невозможно, его можно только ощутить. Через какое-то время, довольно долгое, выпотрошенные друг другом до состояния невесомости мы с Дашей откинулись на подушку – две головы висками друг к другу, с перепутавшимися волосами, с прижатыми руками и бедрами.

Машка с Захаром затихли на кухне, и только сейчас я вспомнил, как во сне в похожей ситуации они ушли в родительскую спальню и занялись тем же, что и мы.

– Накройся,– приказал я Даше.

Она показала мне язык, потрясла колыхавшейся грудью в стиле «Холодец заказывали?», но послушно спрятала белую роскошь под одеяло.

Я надел трусы и открыл дверь. На кухонном столе, как и ожидалось, одиноко стояли две чашки с чаем – наполненные и забытые. В тарелке лежало четыре нетронутых эклера. На ручке двери родительской спальни висела бейсболка.

Первый позыв – в праведном гневе качать права старшего брата – удалось подавить, поскольку у трусов нет ремня. Я выдохнул. Нужно отстраниться от того, что взбесило, и досчитать до десяти. Во сне я уже давал волю гневу, ничем хорошим это не кончилось. Девочка выросла, девочкой она осталась только для папы с мамой и для меня, старшего брата, обязанного ее опекать. Все правильно, но: «обязанного»! Сейчас я сам поступал не совсем этично и развлекался с первой же особой женского пола, которая дала мне такую возможность. То, что она подруга сестры, лишь усугубляло ситуацию. Но подруга на несколько лет старше и явно совершеннолетняя. Конечно, общение с такими подружками повлияло на сестренку не лучшим образом, и повзрослела она раньше, чем мне хотелось. Но она – школьница! Отбросим в сторону скользкое прошлое. Меня не было рядом. Когда можно было вмешаться – меня не было, но сейчас-то я рядом!

Брат должен вызывать уважение. А жить надо по совести. А счастье – это когда слова, мысли и поступки согласуются друг с другом.

Нужен ли Машке брат-тряпка, у которого сегодня на уме одно, завтра другое, а умелым подходом из него можно веревки вить? Пусть лучше Машка обижается на меня, чем не уважает. Позже поймет. Сейчас я чуть-чуть успокоюсь и скажу, что так, как она поступает, поступать нельзя, что в ее возрасте нужно учиться, а не искать мест, где какой-то молокосос, тоже от горшка два вершка, будет драть ее в хвост и гриву, и что пока я дома, ничего подобного больше не потерплю…

Дверь родительской спальни распахнулась, оттуда выскочила сестренка. Одной рукой она открывала дверь, другой, заметив меня, прикрылась снизу. Надеть на себя хоть что-то Машка не удосужилась. Вообще.

– Пардоньте, плиз. А ты чего при параде?

Я опешил. То есть, по ее мнению, трусы – излишество?!

Машка хотела шмыгнуть мимо меня в ванную, но застыла, озаренная внезапной идеей:

– Я придумала новую игру! Давайте сыграем все вместе, такого еще не было: будем играть в карты на одевание!

В проеме двери виднелся разложенный диван родителей, развалившийся на нем голый Захар готовил себя к следующему раунду, а установленный перед диваном планшет показывал жесткую порнуху.

– А ремня не хочешь? – Это все, на что хватило фантазии. Во мне все бурлило и клокотало, я едва сдерживался.

– Отличная идея! Сыграем на «дать ремня»! И уж тогда я отыграюсь за прежнее!

Нервы у меня не выдержали. Я схватил Машку поперек тела, поднял ее, взвопившую от неожиданности и дрыгавшую ногами, и припечатал пятерней по мягкому месту так, что от звона стекла задрожали. Машка взвыла, а с дивана вскочил ее малолетний полубовничек:

– Что за х…ня?! Маш, чего он? Ты же говорила…

Смысл слов «праведный гнев» впервые дошел до меня в исконном смысле. Я никогда не позволял себе материться в чужом присутствии, матерные слова в моем исполнении – крайний довод для тех, кто не понимает иначе. Сейчас меня допекли: проявить такое недержание речи в моем доме, при девушках…

– Слушать надо не женщину, а совесть, … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … …!

Я выдал невероятную фразу, в течение которой, как выяснилось еще при первых испытаниях, слушателей не покидает ощущение причастности к высокому искусству, а после остается состояние ступора. В памяти, если услышавшему вздумается повторить, всплывают лишь фрагменты, запомнить и сразу воспроизвести такое нереально, только частями и после упорных тренировок. Филька подслушал этот шедевр у одного военного и записал на диктофон. Мы перевели заковыристую речь в удобочитаемый текст и долго заучивали – как раз на такой случай, когда нужно повергнуть противника в шок, разнести в прах и вытереть об него ноги. Дескать, думаешь, что умеешь ругаться? А вот неправ ты, через пень-колоду коромысло тебе в зад, чтобы прокладка между ушами не болталась. До тех пор я просто не знал, что «многоэтажная брань» – это определение, а не фигурный оборот речи, и каждое слово в небоскребе было неприличным до неприличия, а о существовании некоторых в таких вариациях, произведенных от всем известных корней, большинство матерщинников даже не подозревало.

На миг установилась тишина. Откинув Машку, как ненужную вещь, я надвинулся на Захара, схватил его за выставленную вперед защищавшуюся руку и заломил ее. Прихватив второй рукой его одежду, я повел его перед собой, нагнутого к полу, в прихожую – как тачку, которая катится туда, куда ее толкают.

Машка с визгом набросилась на меня сзади. Она дубасила кулаками в спину, затем напрыгнула сверху и стала душить.

Такие мелочи меня не волновали. У меня появилось настоящее мужское дело, и я его делал. Сознание собственной правоты придавало сил, а на душу снизошла великая гармония: впервые за много лет, я думал и делал одно и то же. Моя совесть была чиста.

На шум выскочила прикрывшаяся одеялом Даша:

– Ты что творишь?!

– У тебя есть брат? Ты бегаешь перед ним нагишом? А твой парень перед ним матерится в его доме, где внаглую «жарит» его малолетнюю сестру?

Наконец-то я высказался, и на душе полегчало еще больше.

Свободной рукой я сдернул с себя Машку и распахнул дверь на лестничную площадку. Машка отскочила назад, Даша прикрыла ее одеялом.

Повезло, что снаружи никого не оказалось. Честно говоря, мне было все равно. Я вытолкал Захара, бросил ему вещи и захлопнул дверь, а когда обернулся, на меня из белого кокона одеяла со страхом глядели две головы. Машка пряталась за Дашу – реально боялась, что я продолжу избиение или так же выгоню на улицу.

– Пока я дома – никакого мата, никаких потрахушек, а ходить только в приличном виде, понятно? – озвучил я новые правила, которые с этой минуты действуют в доме.

– Понятно.

Машка беспрекословно пошла на попятный, мой гнев не вечен, и, когда успокоюсь, она опять начнет свои выкрутасы. Что ж, посмотрим. Я отступать не собирался.

– Теперь никого к себе пригласить нельзя, что ли? – Согласия со мной у сестренки хватило всего на пять секунд. – Ставим железный занавес для противоположного пола?

– Если парень придет в гости – я не против, но в гости – в дом, а не…

– Значит, нам придется прятаться по подворотням, чердакам и подвалам?

– Попробуйте. Узнаю – пожалеете, что на свет родились.

– Это глупо.

– Нет, это правильно. Пусть я понял это поздно, но все же понял, и теперь будет так, как должно было с самого начала.

– Даш, скажи ему! Зачем он всем усложняет жизнь?

– Даша, лучше молчи. Кстати, я тоже был неправ, и больше такого не повторится.

– Ты во многом неправ, – Машка подозрительно сощурилась, – поясни, не повторится что?

– Хочу сказать, что принцип «Делай как говорю, а не как делаю» не работает, поэтому, Даша, иди, пожалуйста, домой. Такого, как было сегодня при моей сестре, больше не будет – у меня есть обязанности брата, я обязан показывать пример. Дом – это дом, в прежние времена его считали святым местом, а теперь он в нашем понимании стал просто удобным помещением для того, что нельзя, но очень хочется. Это неправильно.

Машка выкрикнула из-за Даши:

– Мы с Захаром все равно будем встречаться, и ты ничего не сделаешь!

– Каждый раз, когда увижу или узнаю – сделаю. Как иначе донести до человека, что такое хорошо и что такое плохо? Зная, что чего-то делать нельзя, ты, скорее всего, не откажешься от запретного и будешь продолжать некоторое время. Но ты будешь постоянно помнить, что делать этого нельзя. И тогда в тебе, надеюсь, однажды проснется совесть. А если потакать всем капризам организма, который успешно выдает себя за тебя, то для совести вовсе не останется места, ей негде будет жить.

Мою речь прервал звонок в дверь.

Захар вернулся? Вряд ли. Отстаивать неправое дело – занятие неблагодарное, а он хоть и тупит иногда, но в целом не дурак.

Гарун? Дядя Саша с бутылкой? Кого не хватает для комплекта? Только Хади, как в том благословенном сне, когда она приехала сама. Но если (просто допустим на секунду, как бы дико и глупо это ни звучало) за дверью она – что она здесь увидит?

Это был первый раз в жизни, когда Хадю мне видеть не хотелось.

– Саня, Маша! Кто дома есть? Откройте, это я! Ключи на работе забыла.

Голос мамы. Вот уж чего быть не могло никаким образом.

Даша понеслась одеваться в мою с Машкой спальню, сестренка – забирать улики из родительской.

Меня пробрал озноб: а если бы мама не забыла ключи? Пока я увещевал Машку, как жить правильно, в двери провернулась бы защелка замка, и…

Картина маслом: сын-студент – в одних трусах, сестра-школьница и ее старшая подруга вовсе без них, и по всем комнатам разбросаны одежда, нижнее белье и использованные резинки. Удалось бы вменяемо объяснить, что здесь происходит на самом деле? Окажись на месте мамы папа… На такого сына, думаю, рука поднялась бы и у меня. Синдром Тараса Бульбы: «Я тебя породил, я тебя и убью». Разве то, что видели глаза – не доказательство, не требующее подтверждений? А я еще смеялся над придурками из анекдотов, которые кричат в таких ситуациях: «Это совсем не то, что ты подумала!»

Если у мамы появится желание дать мне ремня – я соглашусь без раздумий. Пусть лучше так, чем как-то по-другому.

– Ну, где вы там? Есть кто?

Надо отвечать, иначе у мамы возникнут нехорошие подозрения. Не сразу, конечно, а когда она все же окажется внутри.

– Мама, подожди минуточку, хорошо?

– Что-то случилось?!

С родителями нельзя так неинформативно, они всегда предполагают худшее. Хотя, казалось бы, куда уж хуже?

– Я не один.

Ничего лучше на ум не пришло. Когда говорил – я имел в виду Дашу. А как теперь объяснить, что Машка тоже дома? Самое паскудное во всем этом, что отдуваться придется не сестренке, а мне, хотевшему как лучше. Машка при любом раскладе окажется в стороне. К тому же, она останется морально пострадавшей: в присутствии сестры-малолетки старший брат творил с ее старшей подругой всякие непотребства!

Сообщение, что я не один, маму нежданно обрадовало:

– Надя вернулась?!

– Надя не вернется.

– Жаль, она мне понравилась. Сейчас таких правильных и хозяйственных редко встретишь.

Долго через дверь не поговоришь, пора открывать. Но как, если вокруг – вот такое, нормальным человеком невообразимое: с собранными в охапку вещами Машка неслась из одной спальни в другую, одновременно ей навстречу выскочила Даша с охапкой чуть поменьше, девчонки столкнулись, их раскидало в стороны, а вещи разлетелись. Маша с Дашей стали вновь подбирать с пола, путаясь, где чье…

Набросив на плечи халат, я затолкал Дашу с платьем в туалет (с бельем потом разберется), а Машку – в нашу с ней комнату. Оставался разобранным диван в родительской комнате, но это даже хорошо. Пусть мама подумает, что мы с Дашей развлекались там.

Я отпер. Мама осторожно вошла, приглядываясь и принюхиваясь.

– Отпросилась, а ключи забыла. – Она увидела Дашины яркие туфли и на миг задумалась. Видимо, пыталась идентифицировать владелицу. – Сейчас Захар по двору промчался как ошпаренный. Меня он не заметил, хотя вроде бы в упор смотрел. Будто гнался за ним кто. Интересно, что у него случилось. Когда зайдет – надо бы спросить. Такой хороший мальчик – тихий, скромный, культурный. Я так рада, что Маша дружит с ним, таким интеллигентным и безобидным, а то дурно становится, как вспомню, что одно время ей нравился Данила, сын тети Веры из механического…

– Если что – Маша дома, – прервал я мамин поток сознания, – и о ней лучше говорить сразу с ней.

Мама испуганно прикрыла рот ладонью: не ляпнула ли чего-то, на что дочка обидится или поймет неправильно?

Из туалета появилась Даша – в плотно облегавшем платье, с немного помятой прической.

– Здравствуйте, Зинаида Викторовна.

Мамин взгляд на секунду задержался на гладкой талии Даши, сообщавшей, что под платьем ничего нет. Мама сухо кивнула и прошла на кухню.

Я открыл Даше дверь:

– Созвонимся. Может быть. Не знаю. У меня сегодня словно глаза открылись, нужно многое переосмыслить. Прости, что говорю так сумбурно, я еще сам не разобрался, что будет дальше и как.

Даша попрощалась со мной так же кратко и недовольно, как с ней поздоровалась моя мама.

Когда я прошел на кухню, мама не скрыла раздражения:

– Не люблю я эту Дашку. У вас с ней, надеюсь, несерьезно?

– Еще недавно ты укоряла, что у меня нет девочки, и намекала, что хочешь внуков.

– Только не от Дашки. Сколько нервов ушло, пока мы с отцом объяснили Маше, с кем можно дружить, а с кем нельзя. Вроде бы эту стерву от дома отвадили, а теперь ты ее привел.

Пора сменить тему.

– Что-то на работе случилось?

– Нет, я пришла поговорить с тобой. У нас сложилась особая ситуация, нужен срочный ответ. Квартира, которую ты снимал вместе с Надей, все еще за тобой, или ты от нее отказался?

Квартира была вроде бы за мной. И кровать в шестикроватном «общежитии» тоже пока моя, а если доплатить, то будет и после. Другое дело, что по определенным причинам мне в областной центр соваться нельзя.

Для начала надо выяснить, в чем проблема. Обычно проблемы решаются гораздо проще, чем представляется моей маме.

– Скажи, в чем дело, и мы вместе найдем лучшее решение.

Мама указала мне на стул и грузно опустилась рядом.

– Нужно помочь хорошим людям. Отказать я не могу, там ситуация – дело жизни и смерти. К нам переедет девочка, будет жить у нас.

– Девочке сколько лет? Маленькая?

– Не помню точно, примерно ровесница Маши. Впрочем, нет, должна быть старше. Комнат у нас всего две, и первое время мы, конечно, потеснимся и как-нибудь разместимся все вместе, а потом придется что-то решать. Я так понимаю, что она к нам приедет надолго. Всем скажем что она ваша троюродная сестра, дочь дяди Леонида.

– У него же, как мне кажется, детей не было?

– А кто помнит? После того, как он на Чукотку уехал, мог снова жениться, и взять женщину с детьми. Он здесь ни с кем связь не поддерживает. В общем, придумаем что-нибудь, сейчас надо решить с жильем. Представляешь: если девочку не спрятать, ее убьют. Кошмар. Родители сделали ей другие документы – помогли родственники в паспортном столе и полиции. Помнишь дядю Шарипа и тетю Аишат, наших соседей на Кавказе?

Еще бы не помнить. Это родители Хади.

– Кстати, девочку теперь зовут тоже Надя, к имени привыкнешь быстро. Аишат потеряла одну дочь и не хочет терять последнюю, она позвонила и попросила меня, как давнюю подругу, спрятать дочку от посторонних.

Квартиру залило солнцем. За окном нестерпимо красиво пели птицы. Воздух был свеж и вкусен.

Ничего этого мама не замечала, она продолжала:

– Знать о том, кто такая Надя на самом деле, будут только ее родители и наша семья.

– Как звали дочку тети Аишат до того, как ей сделали новые документы? – перебил я.

– Раньше ее звали… дай Бог памяти… кажется, Хадижат. А что?

– Ты видела фотографию Нади-Хадижат?

– Нет. – Мама поглядела на меня с удивлением. – Саня, что с тобой? Ты весь светишься!

Часть третья. Мурадости

Счастье человечества – не в свободной воле и не в свободном разуме. Счастье – в тех тисках, которые ограничивают людей в их желаниях.

Эти мотивы приводят те люди, которые страшатся заглянуть в самих себя, те люди, которых сжимают страхи, сжимают низшие силы, не позволяя им поднять свою голову, чтоб увидеть мир, освещенный ослепительным солнцем.

Эти люди согласны провести свою жизнь при свете ночника только чтоб не потревожить своих страхов. Каждая страница моей книги будет вызывать у таких людей лихорадку.

М.Зощенко «Повесть о разуме»

Пролог-напоминание

– Дай телефон. Сними блокировку.

– Блокировки нет. – Машка затравленно оглянулась и сжалась так, что превратилась в величину отрицательную. – Саня, не надо…

– Надо. Теперь точно надо.

Открыв галерею, я листал фотографии, и волосы потихоньку вставали дыбом. Машка и Захар фиксировали свои экзерсисы с прилежностью отличников: вот они дома, вот они в городе – сегодня, пока я ждал сестренку на ужин. В конце альбома – они здесь, на моей кухне. Будто на десерт.

Меня корежило изнутри, и отшатнувшаяся Машка на всякий случай осталась на небольшой дистанции. Я быстро листал в обратную сторону, пока не выкатился снимок из следующего альбома.

– А это что?!!

Черная рука на белой груди. Черная – в прямом смысле, а не как недавно подкалывала сестренка.

Машка даже не взглянула на экран.

– У нас в классе есть негр, – прошептала она бледными губами, – он ходит с Катькой Крапивциной, но он же негр, мне было интересно, какие они. Он был не против.

Телефон моей в руке дрожал. Казалось, в груди сейчас что-то треснет и сломается.

Следующее изображение показало ту же пятерню, но уже не на груди. Моя рука вновь потянулась к ремню.

– Саня! – Машка попятилась.

– Кваздик!

С другой стороны ремень перехватила Хадя. Я молча вырвал ремень и оттолкнул ее. Хадю отбросило в стене. Маша раскрыла рот в немом крике. Тушка содранного с нее халата спланировала павшей птицей на сердобольную защитницу маленьких. Машка убегала, пряталась, прикрывалась, а я стегал, куда придется.

– Интересно, говоришь? – Злость била из меня фонтаном. – А вот это не интересно? И это я еще не все посмотрел, не так ли, Машулька?

Звонок в дверь совместился с громким стуком:

– Откройте, полиция!