Читать книгу: «Еврейская сага», страница 8

Член экзаменационной комиссии, располагавшейся за столом перед сценой, назвал его имя, и он вслед за его педагогом Светланой Моисеевной Рувинской вышел из боковой комнаты, сопровождаемый аплодисментами. На сцене стояли два рояля Steinway & son’s и Илья, немного волнуясь, подошёл к одному из них, сел на стул и поднял крышку, обнажив ряд черно-белых клавиш. Для полифонии они со Светланой Моисеевной выбрали из «Хорошо темперированного клавира» Баха «Прелюдию и фугу до мажор», которая очень нравилась ему своей совершенной гармонией и выразительностью. Она рождала у него чувство бесконечности, необъятного пространства, и этому способствовала «чистая» мажорная тональность. Появлялось ощущение света и простора. Он объявил и начал играть. Когда через пять минут закончил, в зале зааплодировали, мама, сидящая во втором ряду, улыбалась и делала ему ободряющие знаки. Илюша взглянул на профессора, председателя комиссии – он одобрительно кивал, обмениваясь впечатлениями с коллегами.

Из произведений крупной формы он подготовил «Патетическую» сонату Бетховена. Когда Илюша закончил зал взорвался аплодисментами. Он поклонился и спустился со сцены.

– Поздравляю, ты очень хорошо сыграл, Илья, – сказала ожидавшая его педагог. – Комиссия к тебе явно доброжелательна, несмотря на твою национальную принадлежность. Она ведёт себя крайне осмотрительно и не пойдёт против очевидного всем таланта.

– Спасибо, Светлана Моисеевна, – поблагодарил он. – Моя мама хотела с Вами поговорить.

Они двинулись вдоль первого ряда к проходу возле стены, где уже находилась Елизавета Осиповна.

– Здравствуйте, милая, – сказала она, пожимая ей руку. – Я очень благодарна Вам за сына. В Гнесинке много способных ребят и девушек. Но Илюша всё же на их фоне выделяется.

– Это Ваша заслуга, Светлана Моисеевна.

– Оставьте, у него талант. А его не может испортить даже самый невежественный педагог. Кроме того, у него невероятная работоспособность и упорство, свойственные многим в нашем племени. Они инстинктом своим сознают необходимость борьбы за место под солнцем, – ответила она. – Я недавно говорила с Ильёй о его будущем. Как Вы знаете, в дипломе у него будет записано «педагог, концертмейстер, пианист». Таким образом, возможны три направления. Если бы он выбрал специализацию педагога или концертмейстера, ему было бы легче жить и это обеспечило бы ему скромное и стабильное материальное положение. Но Илья – Икар, он желает взлететь к солнцу и выбрал третье.

– Пока я молод и не обременён семьёй, хочу себя попробовать как пианист. Вернуться к другим опциям я всегда смогу.

– Это очень тяжёлый путь, дорогой, – заявила Светлана Моисеевна, дружески улыбаясь ему. – Многочасовые репетиции, самолёты и поезда и гастроли по стране, где в первое время тебя ждут полупустые залы, завшивленные гостиницы и вонючие столовки.

– Но это его выбор, пусть попробует. Обожжёт крылья, всегда есть куда спуститься, – ободрила сына Елизавета Осиповна. – У Вас есть знакомые в филармонии или Москонцерте? Прежде всего нужно попытаться зацепиться в Москве.

– Я ничего не могу обещать, – задумалась Рувинская, – но первое место на городском конкурсе кое-что значит. Я Вам позвоню, когда что-нибудь прояснится. Очень хочу помочь Илье, он симпатичный и талантливый мальчик.

– Большое спасибо, Светлана Моисеевна.

– Извините, мне нужно представить ещё одного моего ученика.

Она повернулась и ушла, а они, проводив её взглядом, направились к выходу из концертного зала.

7

Проживая в одном доме, друзья виделись редко, занятые подготовкой к экзаменам, устройством на работу или просто обыкновенными бытовыми делами. В августе, когда наступили каникулы, и пришло долгожданное умиротворение, они договорились о встрече. Облюбованное ими уже давно кафе в огромном здании на Ленинском проспекте находилось в получасе ходьбы, и ребята решили не ехать туда на машине, а добираться пешком. Илья вначале хотел пригласить Яну, но Санька и Рома шли без девушек. В шесть часов вечера они спустились во двор и двинулись по улице Шухова, по которой десять лет ходили в школу и домой. Тёплый безветренный вечер, объявший Москву, запах свежей разогретой за день листвы на деревьях, нечастые прохожие, улыбающиеся девушки, проезжающие мимо автомобили – всё говорило им о безмятежной юности и вселяло надежду на лучшую жизнь. Они свернули на Шаболовку, потом на улицу Академика Петровского и вскоре Ленинский проспект открылся им во всей своей шири. Людей в кафе было немного, и они выбрали столик в углу в конце большого зала. Официант положил на стол меню и отошёл к стойке бара.

– В нашей стране нужно жить в крупных городах, – сказал Ромка. – В них лучше снабжение в магазинах, есть работа, много театров, ресторанов и кафе. Уровень жизни намного выше.

– Это ты оправдываешься, что сбежал из Воронежа? – с иронией произнёс Илюша.

– Между прочим, это большой город. Если бы я остался там, я бы процветал. Но в меня влюбилась дочь профессора Винера, а я тосковал по Кате. Вы знаете, я с ней встречался, и она мне всё рассказала. Она с мужем уже в Америке.

– Греческие философы говорили: выбирая жену, выбираешь судьбу, – произнёс Санька. – Но понимание этого приходит с опытом. Мне кажется, жениться нужно на еврейках. Меньше шансов ошибиться.

– А мой отец влюбился в красавицу-славянку, развёлся с мамой и счастлив в новом браке. Теперь у меня и сводный брат Андрюша есть.

– Это исключение, подтверждающее правило, – не уступал Санька. – Ассимиляция советского еврейства, запущенная почти сразу после революции, к счастью не успела завершиться. Этому способствовал здоровый российский антисемитизм и вызванное им сопротивление еврейских масс, стремящихся, особенно в первое время, сохранить свои корни, язык и культурную автономию. Но убили Михоэлса, стали разоблачать космополитов, поменявших еврейские фамилии и имена на русские, а потом уничтожили наших еврейских интеллектуалов и взялись за врачей-вредителей. Если бы не смерть вождя, сгноили бы всех нас в Сибири.

– Ты всё правильно говоришь, – поддержал его Илья. – Есть, конечно, немало порядочных русских людей. Но давайте посмотрим правде в глаза – комфортно ты себя чувствуешь только среди своих благодаря культурной идентификации. Интересно, что думает об этом Ефим Янович? А не навестить ли нам его?

– Идея хорошая. Я позвоню ему, – сказал Санька.

Подошёл официант, и они заказали картофельный салат, лангет с вермишелью и грибным соусом и по сто грамм водки.

– Ромка, что у тебя с работой слышно? – спросил Илюша.

– Отец договорился со своим директором. Буду работать экономистом в строительно-монтажном управлении. Посмотрим, как пойдут дела. А недавно он сказал, что дядя Изя, он занимался строительством на Чернобыльской станции, заболел лейкемией, и ему сделали пересадку костного мозга. Жаль его, славный дядька. – Он задумался, потом взглянул на Илью. – Мама мне говорила, что ты устраиваешься в Москонцерт. Это правда?

– Да, гастроли мои начнутся уже в сентябре, – ответил Илюша. – Больше по Московской области. Но я не унываю. Мне нужно пополнить репертуар и набраться опыта. Тогда я смогу подать заявление на участие в конкурсе Чайковского через четыре года. Конкурс в этом году прошёл в июне, я был несколько раз, когда играли пианисты. Некоторые из них оказались очень сильные, а Барри Дуглас, лауреат первой премии, просто гениален.

– Молодец, большому кораблю большое плавание, – одобрил Ромка.

– А мне ещё год учиться, – вздохнул Санька.

– Не переживай, МГУ – знаменитый во всём мире университет, особенно славится мехмат. Будешь процветать везде, – уверенно сказал Ромка.

– Везде, кроме Советского Союза, – передразнил его Санька.

В это время появился официант с большим подносом, и они принялись за еду. Ромка поднял рюмку, наполненную холодной кристально чистой водкой, и в воздухе над столом появился её особенный запах.

– Друзья, Оскар Уайльд сказал: «При любых неприятностях я отказываю себе во всём, кроме еды и питья». Давайте выпьем за то, чтобы у нас не было никаких неприятностей и нам не приходилось отказывать себе в удовольствиях.

– Ты сегодня в ударе, – с иронией произнёс Санька. – Оскара Уайльда цитируешь. Наверно, в Воронеже у тебя было много свободного времени.

В это время в кафе вошла элегантно одетая женщина. Бежевое платье облегало её гибкое тело, пышные каштановые волосы ниспадали на высокий лоб и узкие плечи, а тёмно-коричневые туфли на высоких каблуках завершали уверенную поступь её стройных ног. Бросив выразительный взгляд в их сторону, она села за соседним столиком и подала знак официанту, который, похоже, хорошо её знал. Он подошёл, улыбаясь добродушной улыбкой, и после короткого разговора, приняв заказ, удалился. Ромка, который не сводил с неё глаз, поднялся и приблизился к её столу. Она с интересом посмотрела на него.

– Вы что-то хотели спросить?

– Я просто хотел познакомиться. Меня зовут Роман.

– Очень приятно, Мария. Да садитесь же, что Вы стоите. Расскажите что-нибудь.

К нему вернулась всегдашняя уверенность в себе, и он стал тем же весёлым и остроумным собеседником, каким был всегда. Она улыбалась его шуткам и внимательно рассматривала его не лишённое приятности еврейское лицо.

– Я в этом году окончила Мединститут и начала работать врачом в больнице напротив.

– А я учился в университете. Сейчас экономист в строительном управлении, – сказал Ромка. – Машенька, я хотел бы тебя проводить. У такой красивой женщины ночью должна быть охрана.

Она утвердительно кивнула. Официант с лучезарной улыбкой поставил на стол блюда и она, извинившись, начала есть. Ромка пожелал ей приятного аппетита и вернулся на своё место.

– Ребята, я вынужден с вами попрощаться. Она согласилась, чтобы я её проводил, – радостно сообщил он.

– Поздравляю, кажется, ты стремительно приходишь в себя, – усмехнулся Санька. – Желаю удачи.

– Потрясающая женщина! Парни, кажется, я теряю голову, – заявил Ромка.

– Похоже, ты идёшь по стопам своего отца, – съязвил Илюша.

Мария выпила кофе, поднялась и, взглянув на Ромку, направилась к выходу. Он догнал её, они вместе скрылись за дверью и направились к станции метро «Ленинский проспект».

– Ты мне очень нравишься, Маша. Поэтому я хочу задать тебе один не слишком деликатный вопрос. Тебе не помешает, если тебя полюбит еврей?

В это время они уже сели на поезд, стремительно бегущий в подземном тоннеле. Она внимательно посмотрела на него и, усмехнувшись, ответила:

– Ты хороший парень, Роман. Это самое главное. Остальное ни меня, ни моих друзей, ни моих родителей не волнует.

Когда они подошли к её дому, он обнял её и хотел поцеловать, но она отстранилась.

– Роман, куда ты торопишься. Самое важное в отношениях мужчины и женщины – предыстория, ухаживание, знаки внимания, общение. Ты сам, милый, почувствуешь, когда я буду готова. Вот тебе мой домашний телефон. По вечерам я дома, хотя у меня есть и ночные смены. Позвони мне.

Она дружески обняла его и, поднявшись на крыльцо возле подъезда, оглянулась и махнула ему рукой.

8

Переливания крови и пересадка костного мозга не помогли, увы, побороть лейкемию, отбиравшую у Изи едва теплившуюся надежду на выздоровление. Он похудел и осунулся, последние силы оставляли его. Теперь Юля приходила в клинику каждый день и покидала её, когда Изя забывался в полусонном бреду. Однажды в конце августа он обратился к жене:

– Меня, наверное, скоро не станет. Я хочу попрощаться с детьми.

– Ты уверен, что им нужно видеть умирающего отца? – спросила Юля, едва сдерживая слёзы.

– Не знаю, но мне кажется, пора перестать рассказывать детям сказки о вечной жизни. Нужно их готовить к реальным жизненным испытаниям.

– Возможно, ты прав. Они скоро должны вернуться в Киев. Через неделю начало учебного года. Даниил пойдёт уже в третий класс, а Нелля в первый.

– Я не умру, пока их не увижу. Попроси Льва привезти детей. Я с ним тоже попрощаюсь.

В тот же вечер Юля позвонила в Москву. Лев взял трубку.

– Лёва, врачи сделали всё, что могли. Изе осталось жить считанные дни. Он хочет проститься с детьми и с тобой.

– Юленька, билеты у нас на послезавтра. В четверг мы уже будем в Киеве.

Держись, дорогая.

Лев положил трубку и набрал номер бывшей жены.

– Слушаю. Это ты, Лёва?

– Да, Лена. Хочу поговорить с Ромой.

Елена Моисеевна позвала сына.

– Рома, это папа. Изя умирает. Послезавтра я уезжаю в Киев с Неллей и Даниилом. Ты не хочешь их проводить?

– Скажи, когда прийти. Я надеюсь, у меня получится.

– В среду в семь пятнадцать вечера. Киевский вокзал, третья платформа, седьмой вагон, – произнёс Лев Самойлович.

– Хорошо, отец, я записал. Пока.

Нелля и Даниил печально сидели на постели напротив Льва. Вагон, мерно качаясь и стуча колёсами на стыках рельс, мчался на юг через ночную мглу. Силуэты деревьев и одиноких изб, появлявшиеся в окне купе, проносились мимо, пропадая в убегающем за поезд пространстве.

– А не пора ли нам спать? – нарочито спросил Лев. – Полезайте наверх.

Дети послушно забрались на верхние полки и укрылись простынями. Лев за почти четыре месяца очень привязался к ним, и они стали как бы членами его семьи. Завтра ему предстояло тяжёлое для него свидание с двоюродным братом, заканчивающим свою несправедливо короткую жизнь. И никто не ответит за его смерть, за смерть тысяч людей, брошенных в зону, чтобы предотвратить угрозу, несущую ещё более страшные последствия, за недоработанную конструкцию реактора, ошибочные инструкции и непродуманный эксперимент. А каково будет детям видеть умирающего молодого отца? Лев лёг на нижнюю полку и вскоре уснул под убаюкивающий стук колёс.

Утром они проснулись, умылись в туалете в дальнем конце вагона, поели бутерброды с колбасой, крутыми яйцами и помидорами, приготовленными Верой перед отъездом на вокзал и запили чаем из стаканов в подстаканниках, заказанным у симпатичной проводницы. Поезд пришёл в девять часов утра. На перроне их встречала Юля. Нелля и Даниил, увидев мать, бросились к ней. Она плакала от счастья и горечи одновременно, провидя сиротскую жизнь детей. После обеда вызвали такси и поехали в клинику.

Врачи уже завершили обход, и Изя с ещё двумя больными лежал в палате, смотря в белый потолок. Юля подошла к постели и взяла его за руку.

– Ты хотел видеть детей? Они вернулись. Нелля, Дани, идите сюда.

– Папа, ты больной? – спросила Нелля. – Почему тебя не лечат?

– Меня хорошо лечат, милая, – произнёс он. – Скоро я буду дома. Я очень скучал по вам, дорогие мои.

– Здравствуй, браток, – сказал Лев. – У тебя прекрасные дети и замечательная жена и есть, ради кого жить. Ты должен сделать всё возможное и невозможное, чтобы выздороветь.

– Я постараюсь, Лёва. Спасибо за детей. Твоя Вера – чудесный человек. Я был не согласен с тобой, когда ты оставил Лену, но сейчас хорошо тебя понимаю.

Изя устало закрыл глаза и погрузился в глубокий, внезапно накативший на него сон. Вера осталась в палате, а Лев с детьми отправились домой.

Изя умер через четыре дня. Накануне Лев опять навестил его и попрощался с ним.

Его похоронили на Берковцах при большом стечении народа, и плачущие дети и почерневшая от горя Юля стояли у гроба, пока его не закрыли крышкой, не заколотили и не опустили в сухую и горячую под жарким солнцем землю.

9

Санька звонил Старику несколько раз в год и находил в разговорах с ним большое интеллектуальное удовлетворение. Ефим Янович представлялся ему зубром среди травоядных животных, с которыми ему приходилось общаться. Он никого не боялся, давал всему ясную и точную оценку и всегда ставил все точки над «i». Санька набрал номер, ожидая скорого ответа. Но трубку с другой стороны никто не поднял. Он снова позвонил и на этот раз услышал голос Фаины Израилевны.

– Здравствуйте, Саша Абрамов говорит. Как здоровье Ефима Яновича?

– Сашенька? Ефим очень болен. Три месяца назад ему поставили страшный диагноз – рак лёгких. Вы же знаете, как он непрестанно дымит. Приходите попрощаться, только поторопитесь.

Санька сразу же перезвонил Илюше и Ромке. Известие о роковой болезни Старика вызвало у них большое сожаление. Они решили пойти к нему завтра утром, и Санька перезвонил Фаине. Громада дома правительства зловеще возвышалась над ними, когда ребята подходили к подъезду, в котором бывали уже не раз. Они вошли в вестибюль и поднялись лифтом на восьмой этаж. Илюша нажал на кнопку звонка квартиры 487 и вскоре они услышали за дверью знакомую шаркающую походку.

– Заходите, дорогие мои, – произнесла Фаина Израилевна. – Ефим ждёт вас.

Ребята прошли за ней в кабинет мужа. Огромная библиотека на трёх стенах комнаты говорила об её хозяине больше любых самых убедительных слов. Он был известным филологом и литературоведом и его статьи нередко публиковались в литературных и научных журналах. Ефим Янович лежал на кушетке возле письменного стола, на горке из нескольких подушек. Он был бледен, но так же величествен и по-стариковски красив.

– Садитесь, друзья. Рад вас видеть. Вы, как бриллианты в груде грязных камней на дороге. Когда я думаю о вас, моё сердце сжимается от печальной мысли, что в нашей стране вы чужие. Я знаю, идеальных стран нет, но есть другие, в которых бы вас оценили и где вы могли бы жить достойно.

– Как вы себя чувствуете? Фаина Израилевна сказала, что Вы больны.

– Друзья мои, скоро меня не станет. Но поверьте, я не боюсь смерти. Это освобождение от тягот и страданий и прорыв к прекрасному миру, как писал в рассказе «Он и она» наш превосходный Исаак Башевис-Зингер. Я прожил большую трудную жизнь и никогда не шёл на сделку с совестью. С меня достаточно.

– Но Вы хорошо выглядите. Дай бог, выздоровеете, – произнёс Илюша.

– Дорогой мой друг, я не нуждаюсь в спасительной лжи. Сыграйте лучше мне что-нибудь на прощанье. Фаня, подними меня. Мы идём в салон.

Она подошла к кушетке, спустила его ноги на пол и надела тапочки. Рома и Санька помогли ему подняться и он, поддерживаемый их сильными руками, зашаркал по дубовому паркетному полу. В салоне его посадили в кожаное кресло, а сами уселись на диван возле пианино.

– Мы недавно вызывали настройщика. Он привёл инструмент в порядок, – сказала Фаина Израилевна.

Илюша покрутил круглый стул, настроив его на себя, сел и поднял крышку клавиатуры. Он понимал, что, возможно, играет для Старика в последний раз. Значит, нужно что-нибудь философское, глубокое, затрагивающее истинно человеческие чувства и переживания. «Лунная соната» очень соответствует данному моменту, решил он и начал играть, не проронив ни слова – это знакомое всему миру произведение Бетховена не нуждалось в объявлении.

– Я не пророк, но тебя, Илюша, ждёт блестящее будущее. Уезжай отсюда, как только появится возможность. Ты не представляешь, как вольготно живётся там музыкантам и сколько они зарабатывают.

– Спасибо, я подумаю, – ответил он.

– У моего отца, когда моя мама уже носила меня под сердцем, была возможность уехать, но он верил в великие идеалы революции и остался, чтобы погубить себя и мать. У нашей страны с непредсказуемым прошлым нет будущего, потому что цвет народа отправили в эмиграцию или уничтожили. Остальных превратили в рабов. Посмотрите на нашу интеллигенцию. Только единицы готовы говорить правду, большинство её -приспособленцы и негодяи.

– Ефим, пожалуйста, не волнуйся, – стала успокаивать его Фаина.

– Я, дорогая, совершенно спокоен. Хочу лишь объяснить им, что им не следует бояться и держаться, что есть мочи, за эту страну и связывать с ней свою жизнь.

– Ребятки, садитесь за стол. Будем пить чай с вареньем и ватрушками, – сказала она.

На Берсеневской набережной, когда они попрощались и вышли из дома, царило обычное оживление рабочего дня, проезжали, завывая моторами, автомобили, по Москве реке проплывали катера и прогулочные пароходики. Только не было уже в этой сутолоке жизни их, тогда ещё безусых парней, стоявших на Большом Каменном мосту и верящих в справедливость и светлое будущее на их любимой Родине.

– Наверное, Старика мы больше не увидим в живых. Чудес не бывает. Да он и сам не желает бороться, – грустно произнёс Санька. – Мы тоже стали другими.

– Наташа погибла, Катька вышла замуж и улетела в Америку, а Яна ждёт разрешения и просит меня ехать с ней. Но как я могу оставить мою семью? – сказал Илюша. – Нас жизнь, можно сказать, отбросила назад.

– Но мы сейчас умнее и сильнее, друзья, – ободрил их Ромка.

Они сели в троллейбус, и он помчал их по улицам, по которым они шли после выпускного бала с любимыми девушками четыре года назад.

Старик умер через три недели. Об этом они узнали случайно из некролога, напечатанного в одной из московских газет. Санька позвонил, и какая-то женщина ответила, что похороны состоятся на Ваганьковском кладбище завтра в семь часов вечера. На следующий день друзья встретились во дворе и направились к станции метро. В воротах кладбища они увидели людей с портретом Ефима Яновича и присоединились к ним. Автобус похоронного бюро остановился возле свежевырытой могилы, и оттуда спустилась Фаина Израилевна, одетая в длинное чёрное платье в чёрном ситцевом платке на пепельно-седой голове. Она увидела их, идущих ей навстречу, и печально кивнула. Их поразило присутствие сотен интеллигентных людей, пришедших проститься со Стариком и окружавших гроб, поставленный на гребне сухой от жаркого летнего солнца насыпи. Они не знали, что Фаина Израилевна, внучка раввина из Вильно, пригласила прийти на похороны кантора Хоральной синагоги. Он вышел из толпы и запел молитву, но запел её в переводе с иврита на русский язык. Все замолчали, чтобы, возможно, впервые услышать и запомнить древние слова, с которыми в небытие уходили многие поколений их праотцев и праматерей.

«…Задумайся над тремя вещами, и ты не совершишь проступка: знай, откуда ты идёшь, и куда ты идёшь, и перед Кем предстоит дать отчёт…», – монотонно тянул кантор, и слова молитвы достигали слуха и трогали сердца. – «О Господи, в Чьей руке душа всего живого и дух всякой плоти человеческой… Прими же по великой милости Твоей душу Ефима сына Янова, который приобщился к своему народу. Пощади и помилуй его, прости и извини все его проступки, ибо нет человека столь праведного на земле, который делал бы только добро и не грешил. Помяни ему его благие дела, которые он совершал…».

Потом выступали друзья и соратники покойного по неведомой друзьям области знаний, и они поняли, что уходит в Вечность один из достойных людей их гонимого, но любящего жизнь народа.

10

Минуло четыре года после гибели Наташи. Говорят, время залечивает раны. Санька с головой ушёл в учёбу, его уже давно заметили профессора, надеясь получить талантливого студента себе в качестве аспиранта. Наум Маркович, когда говорил с сыном о перспективах научной работы, старался вернуть его с небес на грешную землю и дать понять, что знаний и интеллекта для поступления в аспирантуру МГУ недостаточно и ему всегда предпочтут крепкого середняка титульной национальности.

Его мужская привлекательность приобрела не свойственное ей прежде качество, и оказалось, что отточенность ума придаёт внешней красоте неведомый прежде блеск. Многие девушки желали с ним познакомиться, расставляя свои невидимые сети, и он поддавался увлечению, вступая с ними в ни к чему не обязывающую его связь, оставляющую холодным его сердце – слишком сильно оно было уязвлено непреходящим чувством к Наташе, которое не отпускало его и сейчас. Они легкомысленно отдавались ему, рассчитывая своей молодой плотью и пылкой страстью зажечь в нём любовь. Всё, увы, заканчивалось для них разрывом, и тогда они бросали ему в лицо горькие упрёки и горячие слёзы обиды.

Наступил холодный ноябрь, выпал первый снег и на главных улицах города возникли автомобильные пробки. С Ленинских гор Москва выглядела увязшим в сугробах огромным белым фантомом и лишь три её высотных здания, шпили которых пронзали нависшее над ней серое небо, напоминали о том, что всё кончается, пройдёт зима, наступит весна, и она отряхнёт со своих парков и крыш мёрзлую, сочащуюся влагой чешую.

В поезде метро было очень тесно из-за пальто, курток, свитеров и дублёнок на многочисленных пассажирах, заполнивших вагон. Санька вначале хотел, не теряя времени, просмотреть новый материал по вычислительной математике, который дал сегодня профессор Сергеев, но вскоре оставил свои попытки, спрятал тетрадь в кожаный портфель, и стал смотреть на проносящиеся за окном фонари, освещающие чёрные бугристые стены туннеля. Недалеко от него послышалась какая-то брань. Он оглянулся и увидел неопрятного и небритого человека, который дышал девушке в лицо зловонным перегаром, а она, сдавленная толпой, не могла отстраниться от него.

– Что, жидовочка, брезгуешь? – ухмылялся он. – Не желаешь целовать русский народ?

– Прошу Вас, не надо, – уговаривала она, уклоняясь от слюнявых губ.

Все пассажиры, находившиеся рядом, отворачивались и молчали, предпочитая не связываться с пьяницей, и это малодушие лишь распаляло хулигана.

– Пожалуйста, гражданин, не трогайте девушку, – сказал Санька, пытаясь продвинуться к ней.

Тот взглянул на парня и безошибочным чутьём узнал в нём еврея.

– Ага, свой свояка видит издалека, – не унимался мужик.

– Если не прекратите, вызову милицию, – безапелляционно произнёс Санька.

– Ты мне тычешь милицией, сука? Да она, жидок, меня от вас охраняет.

В это время поезд остановился на станции, двери раскрылись, и толпа вынесла их из вагона. Мужик куда-то исчез, масса людей двинулась к эскалатору, а Санька и девушка стояли на перроне, смотря друг на друга.

– Спасибо Вам, молодой человек. Если бы не Вы…

– Не терплю хамства, – ответил он. – Я так воспитан.

– Люди, которые видели и слышали, тоже так воспитаны, но за меня не заступились, – проговорила девушка. – А он не дурак, всё понимает, и безнаказанность его только вдохновляет.

– Если хотите, я Вас провожу, – предложил Санька.

– Пожалуй, я соглашусь, – улыбнулась она, – я живу недалеко от станции метро «Проспект мира». Правда, не доехала две остановки.

В это время подошёл поезд, и они вошли в вагон.

– Меня зовут Вика, – представилась девушка. – А Вас?

– Александр, – ответил он, – или просто Саня.

Они вышли из метро и медленно двинулись по улице. Она рассказала ему, что учится на третьем курсе Авиационного института и что ехала с занятий домой. Они свернули во двор и подошли к подъезду.

– Я здесь живу, – сказала она. – Мне было очень приятно с тобой познакомиться.

– А можно тебе позвонить? – спросил он.

– Хорошо, запиши мой телефон.

Виктория назвала ему свой номер, и он записал его в блокнот.

– У меня сейчас очень трудное время. Нужно сдать две курсовые, – произнёс он. – Но я обязательно позвоню, Вика.

Он взял её за руку и посмотрел в глаза. В его душе впервые за много лет что-то шевельнулось и оттаяло. Он пожал ей руку и, боясь выдать свои чувства, повернулся и быстро удалился, а она с некоторым удивлением смотрела ему во след. «Красивый парень, – подумала Виктория. – Удивительная штука – жизнь. В ней уродливое и прекрасное каким-то образом оказываются рядом друг с другом».

Дома Санька поужинал и, поблагодарив мать, закрылся в своей комнате. Он попытался сосредоточиться на курсовом проекте по численным методам решения математических задач, который должен был сдать профессору через несколько дней, но это потребовало немалых усилий – Вика неожиданно для него не выходила из головы.

Минула неделя. Он выполнил две тяжелейшие курсовые, и сразу же почувствовал облегчение и, выйдя из главного корпуса, подошёл к телефону-автомату.

– Добрый вечер, позовите, пожалуйста, Вику, – обратился он к взявшему трубку мужчине.

– Я слушаю, – ответила она.

– Здравствуй, это Саня.

– Привет, а я уже подумала, что ты не позвонишь.

– Была трудная неделя, я только что сдал вторую курсовую. Гора с плеч. Давай сегодня встретимся.

– Для меня твоё предложение как-то неожиданно. Я недавно вернулась из института, уставшая и голодная. Да и холодно сегодня.

– А мы зайдём в кафе, поедим что-нибудь.

– Ладно, уговорил. Через час буду ждать возле моей станции метро.

Он повесил трубку и направился к станции «Университет». На душе стало вдруг легко и спокойно, и Саньке казалось, будто сама судьба идёт ему навстречу. Через минут сорок он уже поднимался на эскалаторе к месту встречи. Когда он увидел её, шедшую уверенной походкой к станции метро, его сердце вдруг защемило от невольного волнения. Она напомнила ему Наташу.

– Привет, Саня, – игриво сказала она. – Ты не замёрз?

– Да мне почему-то стало жарко, – ответил он. – Давно такого со мной не было.

Они ещё минуту постояли, разговаривая о том, о сём. Вика согласилась пойти в кафе-бар, расположенное рядом со станцией. Там было уютно и малолюдно. Они сели за столик на двоих, и Санька дал знак официантке. Девушка подошла и положила на стол меню.

– Мы очень голодные. Что бы ты нам предложила? – спросил он.

– Есть очень вкусный жареный карп с картофельным пюре. Сюда можно добавить винегрет.

– Вика, тебе это нравится?

– Неплохо, – улыбнулась она.

– Прекрасно, – кивнул Санька. – Пожалуйста, милая, два карпа, один винегрет, хлеба и ещё по бокалу рислинга.

– А зачем вино? Я боюсь опьянеть и не добраться домой, – сказала Вика, посмотрев на него испытывающим взглядом.

– Не волнуйся, я тебя донесу, – пытаясь шутить, улыбнулся Санька. – Я уже и дорогу знаю.

– А почему ты, такой красивый парень, захотел увидеться со мной? Я же обыкновенная девушка.

– Нет, ты очень симпатичная. И я увидел в тебе что-то, что не лежит на поверхности, – объяснил он. – Четыре года назад погибла моя девушка, за неделю до нашей свадьбы. Она была очень хороша собой. После этого я вообще не желал ни с кем знакомиться. Потом начал встречаться, но девушки оставляли меня равнодушным. Я понял, что совсем не то и не так ищу. И вот, наконец, когда увидел тебя, что-то изменилось во мне.

– Да, ты показался мне немного не от мира сего, – произнесла она, не отрывая взгляда от его красивого лица.

Подошла официантка и поставила на стол большие тарелки и два бокала пахнущего южной степью белого вина. Они выпили и с аппетитом принялись за еду.

– Расскажи мне о себе. У тебя есть парень? – спросил Санька.

– Полгода назад он улетел в Америку, – грустно сказала Вика. – Просил меня ехать с ним, но я не могла оставить родителей. Папа работает в авиационном конструкторском бюро имени Туполева, был очень приближен к самому, когда он был жив. При его допуске у нас не было никаких шансов. С мамой легче, она преподаёт теорию механизмов и машин в институте.

– А как ему удалось эмигрировать?

– Он – сын известного диссидента, который и в тюрьме посидел. За него просил Рейган, когда встречался с Горбачёвым.