Читать книгу: «Шаровая молния», страница 30
Глава 19 «Месть ревнивца»
Каков бы ни был день, вечер все равно настанет – он-то и покажет, каким был этот день.
Вот он и наступил – конец этого кошмарного дня, решившего беспощадно перевернуть жизнь Алексея Вершинина вверх тормашками со всеми вытекающими – справляйся теперь парень, как хочешь.
Стало постепенно темнеть: солнце неумолимо погружалось за расплывающуюся в раскаленном воздухе полоску горизонта. Розовый закат обжигал кромки несущихся к городу туч – предвестников первой летней грозы.
В округе становилось пасмурно – как и на душе у Вершинина. Он не помнил, как добрался до дома, как вышел из машины, зашел в подъезд, нажал в лифте последнюю кнопку и откинулся к стенке кабины. Леша надеялся, что на этом его сегодняшние муки закончились, что он доберется до своей квартиры, закроется там и будет безвылазно сидеть взаперти несколько дней, зализывая раны и подготавливаясь к обороне. Как бы не так – и в своем уютном пентхаусе не найдет он покоя…
Двери Вершининских апартаментов находились прямо напротив лифта. Когда дверцы кабины с шумом открылись, Вершинин машинально, словно в бреду, проплыл по коридору к своей квартире, копаясь в карманах в поисках ключей. В этот момент его глазам явилась интересная картина, ударившая Лехе по сердцу и заставившая его опомниться, отогнать от себя все мысли о том, что тяготы этого дня позади.
«Нет-нет-нет! Неужели опять?! Боже, за что?! Сколько можно?! Как я устал от этого! – мысленно поплакавшись, Вершинин стал рассуждать, что его ожидает. – Быстро они меня нашли. Сидят, небось, сейчас в моей комнате и ждут, торчки проклятые. Поубивать бы вас всех. Стоило только Мишане помереть, так все на уши встали – ничего, парочке в табло дать я успею.... Или это не вы? А тот, о ком я думаю – дружба-а-н?!» – если последний вариант верен, то Леша уверенно приближался к закрытию еще одного вопроса, остро вставшего сегодня днем.
Вершинин стоял в коридоре, вертя на пальце связку ключей и рассматривая дверь своей квартиры: потянуть время или зайти? Импортная дверь была взломана так, что ручка с замком были буквально вырваны с корнем, также пострадали пазы в стене и ближняя к замку стойка дверного косяка. Приоткрытая дверь манила хозяина войти внутрь и разобраться с индивидом, учинившим этот погром. Пришлось на ходу все обдумывать, перестраиваться для общения с совершенно другим человеком – миром эта встреча явно не закончится.
Леша вошел в темный тамбур на правах хозяина. Ламп ни в одной из комнат не горело; за окном было хмуро – это мало помогало освещенности помещения. Грозовые тучи постепенно заполняли небо так же, как и Леху наполняла злоба и омерзение к человеку, который без предупреждения вломился к нему в гости этим вечером и попортил его имущество. На пути Вершинина никто не показывался – он продолжал идти вперед и с каждым шагом ему открывался вид на комнату со стеклянными окнами во всю стену. Лешка оторопел, увидев в комнате человека. Он знал, кто это, но цели у визитера были явно не праздничные… Хмурый и задумчивый парень терпеливо сидел на постели со стальным ломом на коленях, держа в руке лепесток розы, коими была полна эта комната еще днем. Когда гость заметил Вершинина, то напрягся, расправил плечи и выпрямил спину, играя мышцами, которые еле сдерживала все та же сиреневая рубашка. Леху снова накрыло осознание неизбежного: «Неужели опять???»
В выражении лица сидящего на Лешиной постели Виктора Ретинского было много существенных изменений, что делало его вид еще более суровым, злобным и даже беспощадным. Обычно посмотришь на веселую и немного туповатую физиономию Ретинского, и сразу понятно, что пацан недалекий. А сейчас перед Вершининым сидел человек взрослый, серьезный, сильный и… разочарованный. Повод был серьезный. Витя был молчалив, словно в нем шел сложнейший мыслительный процесс, который тратил все ресурсы его оперативной памяти. Лицо Ретинского было бледным, в глазах горел огонек презрения и ненависти, руки чесались уничтожить своего теперь уже бывшего кореша. Отступать Вершинину было поздно. Оба вновь выходили один на один – вместе, но по разную сторону баррикад.
Вершинин очерствел, был груб и неприветлив: «Почему ты не дома и не смирился?!» Наряду с этим, побаиваясь силового превосходства Ретинского, Леша колебался, не знал, что делать: еще одного конфликта он явно не сдюжит. И страх за собственную жизнь, и высокомерное резко охолодевшее отношение к другу управляли Лешой тогда, соревнуясь друг с другом.
Плюнув на осторожность, Вершинин начал весьма театрально:
– Здравствуй, Витя! – Вершинин прикинулся, будто не ожидал увидеть друга – как-то не принял во внимание выломанную чуть ли не с корнем дверь.
На приветствие Ретинский не отреагировал – его захлестнула ненависть к стоящему в неосвещенном коридоре человеку. Витек лишь воинственно и недобродушно взглянул на своего новоиспеченного врага и произнес, рассматривая кровать и комнату:
– Значит, – начал он, выпустив из ладони лепесток розы, упавший на пол, – здесь у вас все и произошло…
После этих слов Витя осекся: ком встал посреди горла и мешал ему говорить – тяжело было признавать все произошедшее и терпеть гнусное предательство лучшего друга. Сердце Ретинского скручивалось от боли, отчаяния и злости. Юля, как только добралась до дома, сразу обо всем призналась своему парню – Витек поначалу поверить не мог, что Вершинин использовал его девушку, надругался над ней, изуродовал ее и бросил умирать в лесу. Однако вскоре сомнений не осталось… Это был Леша – это так на него похоже, и (что самое страшное) он был способен на такое.
Вершинин понял, каким образом Юля намеревалась причинить ловеласу нестерпимую боль – чужими руками. Кудрявцева наверняка хотела смерти лгуна и насильника. Неудивительно, что она все доложила Витьку, ведь скрыть произошедшее было чудовищно трудно. Интересно, как произошло это объяснение – может быть, вспыльчивость и неадекватность Ретинского сделали свое дело, и Юли давно уже нет в живых?
Витя шел мстить не только за девушку, которая находилась в исступлении сейчас, но и за себя, ибо Лехой была оскорблена его честь. Вершинин причинил боль не только Юле, но и самому Ретинскому, который считал, что настоящий друг никогда бы так не поступил. Ретинский хотел заставить Леху испытать те же ощущения. Их дружба в одночасье прекратилась.
Напряжение нарастало с каждой минутой: никто не мог предугадать, что произойдет в следующую секунду. Вершинин стоял на месте, что-то соображая. Ретинский ждал реакции мажора – сначала Леха решил, если прокатит, отделаться с помощью глупости и безразличия, дабы смягчить обстановку и предотвратить ссору: встревать в еще одну историю не хотелось, ибо силы и так на исходе. Если же открытой конфронтации не избежать, тогда-то Леха сменит вектор своего поведения, превратившись из глупыша и паиньки в разъяренного, подлого, высокомерного и беспощадного циника – обстановка подскажет.
Все было бы по-другому, если б перед Лехой находился неравный ему соперник. А здесь громила Ретинский, пришедший карать.
– Не понимаю, о чем ты. Здесь много чего было. Как это связано с тобой и вообще… какими судьбами?! – прикинулся дурачком Алексей – с виду убедительно, а в душе и голове муторно и противно.
Ретинский коварно улыбнулся, раскусив бесстрашный Вершининский фарс, ощущая безжизненный холод и металлический запах лома в руках.
– Небось, по бабам опять проехался? Я тебя давно уже здесь дожидаюсь. Сюрприза, конечно, не получилось… А вот твой сюрприз с Юлькой… ебать, как удался… да еще так неожиданно, блять, для меня, что я аж опешил… с трудом поверил… Все твоему хую мало ртов и задниц, паскуда?! – скалился Ретинский. Злоба переполняла его, особенно когда он смотрел на изображающего равнодушие Леху. – Я думал, что ты мне друг… брат… А ты просто ебаная тварь без стыда и совести!
– Поправка, – вставил Алексей. – Я тварь… Но тварь, капец, живучая! – съязвил он, как бы подводя итог его сегодняшних злоключений.
– Докажи! – вскрикнул Ретинский и вскочил с постели, держа лом на изготовке.
Витя ждал от Лехи чего угодно: вранья, оправданий, просьб о пощаде, ответного удара. Ретинский даже немного изумился наглости и отваге Вершинина. Леха, которого уже ничего не удивляло, готовился к смертельной схватке. Столкновения было не избежать – Вершинин прикидывал, как бы тут все оформить, чтобы лишних разрушений не наделать. Его мысли, разыскивая выход, отчаянно метались, больно ударяя по черепу, – полученные ранее травмы давали о себе знать. Появилось омерзительное желание ударить, сбить Ретинского с ног и дать волю рукам. Но вполне вероятно, что подобные действия против оппонента другой весовой категории были бы для Вершинина роковой ошибкой. В таком случае Леха наделся превзойти друга умом и хитростью.
– Успею еще! А ты, я смотрю, еще тот уголовник! – взбеленился Вершинин, переводя взгляд с разъяренного лица мстителя на его руки, в которых красовался лом. – Незаконное проникновение на частную собственность. Да еще и с взломом – это, друг мой, карается законом.
Вершинин решил держаться жестко и до последнего: видимо, Алексей считал, что правда была на его стороне, что все его желания, какими бы они ни были, обязательно должны исполняться.
На миг Ретинский смог говорить не сквозь зубы – и без того голос неразборчивый – язык все равно плохо слушался, губы немели, словно обколотые новокаином. Внутри бугая творилось черти что: он рисовал в воображении фантастические картины уничтожения зажравшегося и возомнившего себя богом Вершинина, планировал, как скрутит ему руки, сломает ноги, свернет ему шею и прочее.
– Ты меня законами не пугай. Мне по хуй на них! – вызывающе заявил Витек. Он считал, что Вершинин нагло смеялся над ним, не считал его достойным соперником и всегда принижал его значение. – Я по делу здесь… и ты прекрасно знаешь, по какому, козлоеб!
Вершинин продолжил нарочно огрызаться:
– Странно, вроде бы мы утром решили все вопросы. Ума не приложу, зачем ты здесь. Я собирался отдохнуть немного: у меня сегодня был тяжелый день, поэтому… убирайся, ладно?! Завтра поговорим.
Такое поведение еще больше разъярило Ретинского:
– Тяжелый день, говоришь?!
Леха не успел и слова произнести в ответ, как Ретинский, резко замахнувшись ломом, огрел его железкой по плечу так, что Вершинина скрутило от боли. Ноги подкосились, и он рухнул на пол, как игрушечная башенка, у которой убрали одну детальку в самом основании. Лехе почудилось, что удар Ретинского схватил его сердце и разом выжал из него всю кровь. Вершинин пытался подняться с пола, оскалив зубы и схватившись за плечо – он пытался хоть как-то унять боль, расплывшуюся по всему телу и будто говорящую о том, что правое плечо готово вот-вот разлететься на части ко всем чертям.
В таком вот незавидном положении Вершинин продолжал дерзить разбушевавшемуся Витьку, злобно смотреть на него и, перебирая локтями, отползать в прихожую, словно лишившись ног. Витек с наслаждением смотрел на принявшего первый удар Вершинина. Видимо, прежде чем грохнуть насильника, он хотел не только узреть его муки, но и прочитать ему хорошую нотацию (Вершинин не переносил их).
Тут Ретинский ни с того ни с сего увидел на лице Вершинина улыбку.
– Ха-ха-ха, наверное, этим ломом ты своего отчима и забил! Символично! – говорил он, наблюдая, как Ретинский ходил по комнате, точно голодный лев в клетке. – Теперь и в мой дом пришел, чтобы меня грохнуть?! – выкрикнул Вершинин. – Какое неуважение!
– Заткнись, Вершинин! Не твой это дом, не твое все это, даже одежда… вплоть до трусов! Все не на твои деньги куплено: ты и палец о палец в жизни не ударил. А строишь из себя гада, который богом себя возомнил… хозяином, которому все позволено, который творит хуйню… безостановочно и безнаказанно! Так не бывает… Вот оно твое наказание! Ты не имел никакого права распоряжаться Юлей! Ты конченый ублюдок – я и подумать не мог, что придется с тобой разбираться именно так.
– Думать – это реально не твой конек, Ретинский! А Юлька… курва, доложила все-таки рогоносцу своему! Коза… и часа не прошло, а она уже настучала, стервоза! Надо было ее доконать! Так и не стала нормальной девочкой, которая держит свою личную жизнь в секрете… дрянь!
Витек, услышав, что Леха несет про Юлю, подлетел к нему и поднял его за волосы, чтобы исподлобья взглянуть ему в глаза. Леша стерпел и даже не стал сопротивляться.
– Не смей! Не смей так говорить о ней… не смей думать о ней… и обсуждать ее при мне, мразь! Слышишь?! Не смей! Иначе я тебя переломаю – давно пора было с тобой расквитаться! Она чиста и невинна… красива, умна, грациозна – ей нет равных в мире! А ты…
– Ой! Что я вижу?! Неужели наш железный Витек размяк к этой бестии?! Слова-то какие подобрал – просто шик! А ты головой не ударился случаем?! Наверно, ты не в курсе – в темноте все женщины одинаковые!
Нужно было задать жару Вершинину. С разбега Витя припечатал его к зеркалу на стенке так, что оно немедленно разбилось, его осколки разлетелись по полу. Любил Вершинин это зеркало: каждый день любовался собой в него.
Удар об зеркало проверил Вершинина на прочность – боль очередной волной пронеслась по его уставшему телу, в очередной раз все в нем перевернув, но Алеша вновь сдюжил.
– Ты только тупеешь и деградируешь, Ретинский! Только кулаками и можешь вопросы решать! Давай спокойно поговорим… если у тебя мозгов хватит…
– Все и без разговоров ясно! Тебя только могила исправит – за то, что ты сделал, тебе суждено сдохнуть!
«У Трофима не сдох. И здесь не сдохну!» – решил для себя Вершинин, накапливая силы для ответного удара.
– Я за Юлю тебе отмщу – за девушку, которую ты осквернил. И за себя отомщу – за друга, в душу которого ты плюнул! – говорил Виктор. А ведь еще утром они были корешами не разлей вода. – Я обещаю, что ты будешь гибнуть медленно и мучительно. Может, подумаешь напоследок. Может, осознаешь свою вину… И до самого конца я буду смотреть на тебя. Я не побоюсь тебя прикончить, Леха… Сяду за тебя в тюрьму, если потребуется… Но я обязательно избавлюсь от такого урода, как ты, – отвернулся от него Витя. – Может быть, ты желаешь что-нибудь сказать в свое оправдание напоследок? Только что-нибудь по теме, пожалуйста, – словно судья, спросил он. – А то что-то ты притих…
Вершинин выдал свое далеко не последнее слово:
– Ну прости меня, Витя! Я думал, у вас не всерьез.
Оправдание было не очень.
– Не всерьез?! После трех-то лет?! – вскричал Ретинский, брызгая слюной. – Что же это получается?! Ты всегда хотел ее, позабыв про меня?! Как же можно про меня забыть?! Я же осязаемый, – сказал Ретинский, зарядив своим огромным кулаком прямо Вершинину по животу, – я могу и вред принести… и убить при желании! Ты решил убрать мне в сторонку, трахнуть мою бабу за моей спиной?! Сука, убью! Живого места не оставлю, – пригрозил он.
Леша медленно поднял голову, взглянув на Витю исподлобья:
– Давай, плохиш! Попробуй!
Несмотря на то, что ладонь противника намертво сковала его шею, Алексей, пошарив на тумбочке, сумел ухватить какую-то стеклянную емкость небольшого размера – это был одеколон. Вершинин мигом плеснул им в глаза ревнивца. И не надо унижаться, просить прощения, хвататься за руку Витька в четных попытках отодвинуть ее от себя и глотнуть немного такого упоительного в такие моменты воздуха. В глаза Витьку угодила внушительная доля недешевого парфюма – он отстранился от Вершинина, пытаясь вытереть лицо ладонями. Одеколон щипал глаза, а в огромном количестве пах так, что можно было задохнуться.
Вершинин тут же воспользовался моментом. Он изо всех сил принялся дубасить Ретинского кулаками по всему телу: то по рукам и ногам, то по животу, то по морде – куда кулак попадал, туда и бил Вершинин, лишь бы тот получил побольше, прежде чем опомнится.
Для Леши уложить Витька было непростой задачей, ведь боров был в полтора раза крупнее Алексея, набрал приличную мышечную массу, отлично боксировал, привык к таким вот потасовкам. Вершинину давно хотелось начистить морду своему дружку, и сейчас он не жалел сил – аналогичное желание было и у Ретинского, который почти что избавился от временной слепоты. Некоторое время он продолжал вслепую размахивать своими лапами в разные стороны, часто поддевая самого Вершинина, не успевавшего уворачиваться – в такие моменты удары выходили точные и болезненные, ибо прилетало нехило.
Грандиозная битва двух молоденьких пацанов стремительно перемещалась из тамбура в прихожую, а оттуда – в зал с панорамными окнами. Эта была зрелищная драка (жаль, что ее никто не видел) – в стиле боев без правил. Жилистый, изворотливый и ловкий парнишка против разъяренного громилы. Бой проходил с переменным успехом: силы таяли что у того, что и у другого, а припасенных ударов и всевозможных фокусов было предостаточно. Оба хорошенько получили по всем частям тела – если бы этот поединок ничего не значил, то просто повздорившие пацаны давно бы разошлись и помирились, но только не здесь.
Шансы уравнялись, когда Вершинин ловким движением ноги откинул лом, который выронил Ретинский, а тот, предательски залетел под кровать – это облегчило задачу Вершинину.
Иногда между противниками пробегали мелкие разговорчики, состоящие то из оскорблений, то из взаимных угроз, то из едких замечаний в адрес боевого стиля соперника, к примеру:
– Кто-то из нас все равно выдохнется первым. Я знаю, Вершинин, что это будешь ты!
– Да ты что?! Не слишком ли ты много о себе думаешь?! Я в лучшей форме: махать кулаками не разучился… Я разогретый… фух… сегодня у меня уже была практика.
После словесной дуэли они дубасили друг друга молча, бегали из комнаты в комнату, разрушая все подряд, катались по полу. Глядишь, и разговорчик промелькнет:
– Давай, Ретинский, давай, иди сюда, ха-ха-ха! – зазывал друга Вершинин, подпрыгивая на месте в боксерской стойке. – Давай! Вот же я! Перед тобой! Или ты не видишь, бедненький?! Морда-то у тебя расквашена хорошо, не пойдешь же с такой по городу… Ты только скажи – я тебя укокошу… сочту за честь!
– Ой, заткнись, балабол хуев!
– Не понимаю я, за что ты сейчас борешься. Я за себя сражаюсь, за свои принципы и желания – я что-то сделал, я влип, я отвечу. А ты на такое способен?! Или ты просто доблестный рыцарь, защищающий невинных девушек, которых даже в койку ни разу не затащил?! А целуешь и вовсе с разрешения! Опомнись, дурень! Я же вырвал тебя из Юлькиных когтей – спас тебя, можно сказать. А ты по стенке меня хочешь размазать – нехорошо это.
– Мне не нужна твоя помощь! – открестился Ретинский.
Леша понял, как можно поддеть Витька. Поэтому, как наступит передышка, когда можно отдышаться, вытереть кровь, осмотреть порванную одежду, подержаться за раны, он вновь постарается облить грязью мадам Кудрявцеву.
Грохот и крики в квартире стояли еще те, слышались удары, всхлипывания, маты, плевки, тяжелые шаги, шорох одежды. Тем временем на улице стремительно темнело, набегали тучки, холодало, временами сверкала молния, громче гремел гром, а ветерок свистел все сильнее и содрогал стекла в окнах.
Битва изматывала, но никто не хотел отдавать пальму первенства в руки соперника. В один момент, словно плетью, Ретинский хлестанул Вершинина по лицу, откинув его в сторону. Уставшие соперники разъединились.
– Не понимаю, Витек, как тебя только хватает на это?! – начал Вершинин издалека, припав к стенке и вознеся голову к потолку, чтобы кровь из носа перестала так сильно хлестать.
– Ха! Хвостом крутишь, гад?! Как-то так! Если ты думаешь, что разойдемся, то спешу тебя огорчить – не будет этого! Я тебя жалеть не стану.
– Утром ты был готов отдать жизнь за меня.
– Утром я считал, что ты не такая конченая сволочь! Предатель!
– Предатель?! – вскрикнул Вершинин и залился смехом, почесывая свои мокрые от пота волосы. – Я предатель – с чего бы это, объясни?! Не видишь ты истины, а она и младенцу понятна, – Вершинин улыбался, закрываясь от Витька надвигающимися тенями. – Я могу открыть тебе глаза на все происходящее… Я не злой… и не жадный, каким ты меня рисуешь. Хочешь?! – ответа не последовало. – Ась?! Молчание – знак согласия! Да каждый хочет знать реальное положение вещей. Я поведаю тебе истину… даже за то, что ты сейчас хорошенько меня приложил. Ты называешь меня сволочью, предателем. А посмотри-ка на себя в зеркало! Я уверен: ты найдешь там самого настоящего подкаблучника и слизняка слабохарактерного – предателя, одним словом!
– С чего это я вдруг стал предателем?! Ты не попутал?! Не переводи стрелки, Вершинин – не поможет!
– Сначала выслушай меня, бесстыдник! – прервал его Леха. – В гробу я вас всех видел, ты понял?! Для начала я скажу, что ты меня прекрасно знаешь, за много лет выучил меня…
– Выучил-выучил. И знаю отлично, что две части тела тебе надо бы отчекрыжить так, чтоб потом ни один хирург не пришил – это твой язык и еще кое-что… расстегни джинсы и узнаешь!
Вершинин подкол проигнорировал:
– Может быть, я частично и виноват перед тобой… возможно… Но это все было делом принципа. Я заявляю тебе без притворства – она мне не нужна более, – он говорил про Кудрявцеву. – Забудем. Тупо забудем все это недоразумение и разойдемся… как цивилизованные люди, Витя. Ну пошалил я… не получилось, не вышло, не срослось – она твоя теперь… без претензий. Я в ней ошибся: думал, что она хорошая, нежная, сладкая – та, которую ты описывал мне. А на самом деле – тьфу! – Вершинин не стеснялся говорить, зная, что за такое его могли придушить за милую душу. Позже он хотел обосновать свои слова. – Твоя она, короче – забирай. А я беру самоотвод! Не нужна она мне…
– Ага, поматросил и бросил, да?! Ты даже не смел прикасаться к ней! Она не предмет торговли! Да за такое тебе смерти мало будет! До чего извратили тебя, Леха. Ты в конец оборзел! Принцип-то в другом – ты осквернил и чуть не убил мою девушку… мою! А еще ты друга предал…
– О тебе, знаешь, то же самое хочется сказать. Взаимно это, не правда ли? Больно, Витя, за другое. Не надо было ради нее нашей крепкой дружбой жертвовать. Юлька – девка не тупая, продуманная, дорогая, высокого полета птица… и явно не твоего уровня баба. Она кинет тебя, как только ей надоест тебе перевоспитывать. Построгает она доску твою рубанком женской логики да выбросит тебя на помойку. И тогда ты вспомнишь, что твой друг, которого нынче у тебя нема, был когда-то прав насчет нее… а ты его побил!
– Ой, Вершинин, не строй из себя эксперта по женщинам! Трахаться с ними, а потом заявлять, что ты все о них знаешь, как-то необоснованно, не находишь?!
– Да-да, Витек, именно так и происходит! Мало ты в этом понимаешь: тебе же по фигу, где, когда и с кем – просто жах и все! Я не такой черствый, как ты. Это факт. Друг – тем более лучший – дороже девки… и не одной! Так что ты меня предал, пойдя на поводу у Кудрявцевой. Позорище!
– Кто бы говорил! Да такой друг мне на хуй не сдался!
– Ну и лох ты после этого! Что же ты здесь сидишь тогда?! Поторопись, а то темнеет – тебя же Юлька искать будет! Беги-беги, а то опоздаешь – сцену устроит! Цветы купить не забудь – я даже одолжу тебе денег, не побрезгую. Вечно у тебя их нет, – развязно говорил отдохнувший Вершинин.
– Снова нарываешься?! – громче спросил Ретинский, набравший сил, судя по голосу.
– Ты так и не вкурил всей сути!
– Ничего мне объяснять не надо! – отмахнулся Ретинский. – Избалованный ты, чувствуешь собственную безнаказанность. Мне бы хотелось услышать признание от тебя лично.
Леха чувствовал, что после того, как он ответит, драка продолжится с новой силой, ибо Ретинский столько всего наслушался от него, что желание сравнять Леху с землей у него чудовищно возросло. Если же Вершинин сошлется на натуру ловеласа и соблазнителя, который без секса прожить не может и которому было жизненно необходимо затащить в постель непреступную Юльку Кудрявцеву (предел всех его мечтаний и устремлений), то Ретинский точно за себя отвечать не будет, уяснив окончательно, что его бывший друг – моральный урод. Витя всегда ненароком замечал, что его кореш неровно дышит к красавице Кудрявцевой и подбивает под нее колья. Так бы сделал любой нормальный гетеросексуал. Симпатия Вершинина к девушке странным образом усилилась, когда Витек стал с ней встречаться.
– Я тебе это говорил, могу повторить… Юлька – еще та тварь!
Витя бестолково глазел на него, собираясь вскочить и с разбегу разнести Алексею челюсть.
– По-твоему, Юля – дрянная девчонка, которая и рубля не стоит, так?! Обоснуй! – потребовал Ретинский.
Вершинин произнес:
– Она не так проста, твоя Юля, как кажется… Она умело тобой манипулирует… даже сейчас! Будь ты прежним, ты бы просто поговорил со мной, а ты кинулся на меня с кулаками и железкой этой – не помогло, как видишь. Не нужна она тебе. Другую найди: эта только все портит. Хочет сделать из тебя бестолковую и исполнительную игрушку, хочет исправить тебя, а ты мне больше нравишься прежним. Зачем тебе это нужно? Ты ведь не такой, а поддался… Пресмыкаешься перед этой королевой хачевского базара – аж смотреть стыдно! Я не позволю своего друга переделывать! Ты никогда под чужую дудку не танцевал и сейчас не будешь – я этого хочу, этого добиваюсь, а ты души не чаешь в этой бестии. И ведь любишь ты ее, скотина, словно она наколдовала! Скоро и вовсе забудешь, что ты мужик! Она пошлет тебя, а ты ответить ей не сможешь! Я подарил тебе отличный шанс смыться от нее, зажить прежней беззаботной жизнью, а сейчас – какая ж это жизнь?! Опомнись, Ретинский – красивая она, сексапильная, охеренная?! Я тоже так думал, только пчела тоже красивая, правда, рано или поздно она тебя укусит! Подумай…
Витя не видел ничего плохого в том, что его хотят перевоспитать, сделать лучше, чего не скажешь о Леше, который считал это дело личным выбором каждого, воспринимая его как оскорбление и посягательство на священное человеческое достоинство. Неслыханно, если б Лешку какая-нибудь его пассия заставляла уроки делать. Витек позволял так делать Юлечке. И примеров много.
– Не знаешь ты, Вершинин, ничего. Ох, не знаешь! Чужды тебе эти чувства. Нет тебе здесь места с такими представлениями о чем-то высоком… Я Юльку люблю, черт… и все за нее отдам…
– Хм, все с тобой ясно, каблучок! Бля, потерял я друга! Мир крутого мужика потерял. Ебать, безнадега! – театрально заявил Вершинин. – Ах да! Кстати, наша с тобой борьба за нее, беспросветная и совершенно не нужная, тоже в ее планах. Я уверен, она подговорила тебя пожестче со мной обойтись. Любят бабы, когда за них борются, когда страсти кипят, как пельмени в кастрюле, любят они быть в центре внимания – только Юлька твоя пострадала от этого впервые: и от внимания, и от внешности, и от репутации! Даже хорошо, что я так вовремя попался… хоть что-то постарался сделать, проучить ее, а ты мне не веришь. Что ж, за содеянное нисколько не каюсь – я все сделал правильно! Она заслужила. Хочешь верь, а хочешь нет…
– Зуб точишь на нее, что она не дала тебе раньше, сучок?! Разве я не прав?! – подловил Вершинина Витек, усевшись на корточки у кровати и посматривая на него. – Все это твое мнение… личное! Бесполезно его оспаривать – скажу только, что во многом ты заблуждаешься. Ты не успокаивался до последнего, а у меня тоже есть принципы… Я не буду уходить – как и ты, доведу дело до конца. Вина твоя, как говорится, доказана, пощады не жди… кровяки предвидится много! Так каково это было? – поднялся Витек. – Тебе понравилось? Заманить ее к себе, опозорить, лишить девственности, а потом изувечить и бросить, – Ретинский зверел на глазах. – О каком разговоре и примирении может идти речь?! Никогда я не пойду на это! Ты за все ответишь. Это тебе не проститутки – помню я, ты рассказывал, как ими пользоваться. Да ни одна нормальная телка тебе не даст!
Тут Вершинина задели за живое.
– Вот, значит, как ты заговорил, Ретинский?! Тварь ты неблагодарная! – свирепел Вершинин, подумывая над тем, как покончить с этим раз и навсегда. – Ты вспомни, как мы с тобой по клубам гуляли, как баб шпилили. И ты что-то тут несешь про любовь, верность и целомудрие?! Да пошло оно все к чертям собачьим! Мне, значит, со всеми подряд кувыркаться нельзя, а тебе можно – ты только вспомни, кто под тебя ложился: глаза на затылок полезут! Ты какую-то там Юльку любишь? Так это курам на смех! Ты сам в себе запутался, Ретинский. Сам не без греха. Ты вспомни-вспомни…
Ретинский молчал.
– А вот с последним твоим суждением я категорически не согласен, – сказал Вершинин, восторженно и громко добавив. – Дают мне все и будут давать! Я не ты. Я полигамен, как и все мужики. А женщины наоборот только и ищут одного единственного. Небось, и ты с ними?! Докатились!
Тут Леха заметил, что враг давно не дремлет, глаз с него не сводит. Вершинин напрягся, настраиваясь пластаться до полного изнеможения, до последней капли крови. Лишь бы последний удар был за ним, чтобы в очередной раз доказать свое превосходство, чтобы его точка зрения оказалась единственно верной – за это он был готов кому угодно пасть разорвать.
Казалось, что от ярости воздух звенит. Пацаны не спускали глаз друг с друга. И у того, и у другого силы и желание были на исходе. Они настолько устали, столько нанесли друг другу увечий, что каждая минута подбрасывала им то нестерпимые боли, то галлюцинации, то туман, который застилал все вокруг. Неясно было до самого конца, кто сломается первым. На грани были оба. Но никто не сдавался – либо сейчас, либо никогда. Понеслась!
Вершинин раскрыл рот от бессилия. Боль покрывала все его тело, ноги дрожали, в глазах, под которыми зрели огромные фонари, все искрилось и качалось, его трясло как на морозе, кровь из множества ран не хотела сворачиваться, суставы и мышцы ломило. Все подобное было и у Вити. Но нужно было выходить и бороться, несмотря ни на что, как и было обещано…
Алексей внезапно засмеялся, погрузив противника в недоумение:
– Ха-ха-ха! Я понял! Да-да! – ржал без устали Вершинин.
– Что это ты там понял?! Неужто дошло до тебя, пустоголового, что ты сделал?!
Алексей стоял в луже собственной крови, но продолжал усмехаться. Вид у него был такой довольный, что язык не повернется сказать, что этот человек остановился в паре шагов от смерти.
– Завидно тебе, братан! Ох, завидно, – тянул Алеша, – что твоя девчушка быстрее под меня легла. До чертиков завидно!
Этот выпад точно переполнил чашу терпения Ретинского.
– Иди сюда, падаль! – не выдержал он. – Это уже ни в какие ворота…
– Да с удовольствием, – шепнул Вершинин и вышел в зал, придерживаясь за стену.
Решающий удар Ретинского был стремителен: когда Витек летел через весь зал навстречу своему противнику, его удивил тот факт, что к нему вышел совершенно спокойный и уравновешенный человек, не предпринимавший никаких оборонительных приемов, даже не выставивший вперед кулаки. Витек вначале хотел зарядить тому локтем по груди, но позже решил поддаться спонтанности, орудуя и кулаком размером с ведро, и тяжелым ломом, который он выудил из-под кровати.
