Читать книгу: «Шипы», страница 6
День всеобщего внимания
Этот мир прогнил насквозь. Во всяком случае, Наташа уже который год не могла убедить себя в обратном. Всё постоянно на виду, каждый норовит заглянуть из-за плеча, вклиниться в разговор со своим непрошеным мнением, продавить и навязать его. Тяжело быть интровертом в мире экстравертов, ещё и педагогом. Каждый день Наташа чувствовала себя партизаном, случайно вышедшим из леса и закономерно заблудившимся в пригороде. А уж в такие дни, как этот…
Надвинув на лоб капюшон, Наташа попыталась раствориться в толпе, но людская река приняла её за каплю нефти. Тяжесть десятков взглядов давила; мимо кого ни проходила Наташа, что человека, что кошки – все замедляли шаг и таращились на неё с дикой улыбкой. Чтобы понять, как эти улыбки выглядели, достаточно представить лицо человека, впервые в жизни поднявшегося на сцену и рассказывающего дамам в платьях и господам во фраках анекдоты о поручике Ржевском. Ощущения эти лица дарили те ещё: бессознательный страх белого человека, сидящего напротив улыбчивого негра.
Лица и морды сменяли друг друга, а беззвучная погоня всё не прекращалась. С каждым оборотом Земли вокруг Солнца терпеть на себе тысячи взглядов становилось всё мучительнее. Всё сильнее хотелось кричать, бежать. Всё сильнее хотелось вцепиться ногтями в ближайшее лицо и искромсать его в паштет.
До убежища оставалось ещё десять минут быстрой ходьбы, а терпение иссякало. Нужно срочно остаться одной, найти какой-нибудь закуток, чтобы перевести дух перед последним рывком. Как назло, ряды зданий кончились, и проспект упёрся в высокий чугунный забор и приоткрытые ворота. Наташа заглянула внутрь: на кладбище было безлюдно и тихо, как … как на кладбище. Большего и не требовалось.
Прикрыв за собой ворота, словно днём кладбище никому не могло понадобиться, Наташа, шатаясь, прошла вглубь. Если кто-нибудь и бродил по тропинкам между рядами надгробий, то Наташа не замечала, не до этого было. Голова отяжелела. Уставшие непослушные ноги не смогли донести тело до скамейки, и Наташа растянулась на траве между могилами.
– Так намного лучше.
Тихий ветер убаюкивал. Под куполом грязно-белого неба летел самолёт – маленький и бесшумный, бесконечно далёкий и будто бы бумажный. Наташа раскинула руки и ноги на манер морской звезды и почувствовала, что веки её тяжелеют, что волосы на затылке и кофта прилипают к траве, будто кто-то ухватился за них из необозначенной могилы и не отпускал. Сонливость давила, даже придавливала к земле, а вместе с ней нарастало беспокойство.
Это странное чувство, когда моргаешь, закрываешь глаза буквально на секунду, а, проваливаешься в дрёму на час и больше.
Небо уже перекрасилось в океан чернил с сизыми островками кучевых облаков. Несколько фонарей вырывали у сумерек скамейки и изгибы дорожки. Наташа поднялась с земли и, пошатываясь, заковыляла на свет. Позади что-то падало, ударяясь о плиты, выло как ветер, но ветра не было. Скрипнули петли.
Темнота за спиной шевелилась, Наташа чувствовала это; краем глаза заметила, как покосился крест, как задёргались, словно тонкие худые конечности, корни и ветви голой скелетообразной осины. В глазах Наташи помутнело, но она продолжала идти – до ворот осталось совсем немного.
Сделав очередной шаг, Наташа споткнулась обо что-то мягкое… и подвижное. Это нечто, едва не опрокинув женщину на плиты, выбежало вперёд и замерло перед воротами на круге бледного фонарного света и мяукнуло.
«Кот. Просто кот».
– Шёл бы ты отсюда, шерстяной…
Кот наклонил голову, заглядывая Наташе за спину, и мяукнул повторно, но таким тоном, будто у неё за спиной бегала дюжина мышей. Дюжина откормленных мышей.
По спине у Наташи пробежал холодок. Она медленно обернулась.
Бортовые камни и края дорожки чернели от комьев сырой земли. Кое-где виднелись отпечатки подошв. Наташа проследила взглядом: прерывистая кривая следов упиралась в её изрядно запачканные ботинки.
«Опять мыть, драить», – вспыхнуло в сонном мозгу.
Свет ослаб, будто львиную долю освещённого пространства перегородили стекловолокном. Подняв глаза, Наташа уперлась взглядом в шатающуюся стену, сквозь которую с трудом пробивались жёлтые электрические лучи.
Стена застонала.
Сконцентрировавшись, Наташа различила мужчин в строгих костюмах и женщин в чёрных и подвенечных платьях. Люди в толпе имели нездоровый, жуткий вид: нечеловеческая бледность и румяна придавали им сходства с фарфоровыми куклами, у иных не хватало конечностей, частей лиц или даже голов; из червоточин текла слизь, а сквозь прорехи в одежде и рассечённую кожу просматривалась серая плоть.
Толпа медленно надвигалась на Наташу. Вскрикнув, женщина отшатнулась и, снова споткнувшись о кота, влетела спиной в ворота. Затылок чудом не пострадал, а вот коту досталось. Пронзительно взвизгнув, «шерстяной» отскочил от двуногой угрозы, а затем вальяжной походкой приблизился к жуткой толпе и улегся поперёк дороги.
Мертвецы остановились; задние нестройные ряды спотыкались о передние, но толпа, в конце концов, застыла в паре шагов от кота, деловито вылизывающего шерсть на спине.
Придя в себя, Наташа собралась выбежать за ворота и убраться куда подальше, но толстая цепь с замком испортила сей простой, но великолепный план. С ужасом оглядываясь на толпу воскресших мертвецов, Наташа попыталась перелезть через ворота, а затем, потерпев неудачу, бросилась к калитке…
– Э-кхэм, э-кхэм!
От неожиданности женщина встала как вкопанная: осознанное человеческое покашливание – это последнее, что она рассчитывала услышать при таких обстоятельствах.
Рядом с котом, всё также скоблившего шкуру языком, стояла девушка-подросток. Полинявшее, покрытое заплатками платье висело на плечах так, что бледная худосочная хозяйка напоминала стоящую неподалёку костлявую осину, обёрнутую в полиэтилен.
Девушка держала что-то в руках. В темноте Наташа не разглядела, что именно, но девушка улыбалась.
– Дорогая Наташенька! – кот встрепенулся и поднялся на лапы, когда девушка заговорила. – От всей души, всем кладбищем поздравляем тебя с юбилеем! Желаем тебе счастья, здоровья! Желаем, чтобы ты прожила ещё столько же! После похорон жизнь не заканчивается, а после пятидесяти – только начинается!
Мертвецы зашатались, как деревья под ураганным ветром, и провыли нестройным хором:
– С праздником, Наташа (Наташа)!.. С днём рождения!.. Наташа (…таша)!
Девушка подошла к Наташе и протянула ей помятый тортик. Наташа осела на землю и заплакала.
После года тотального безразличия день рождения всегда кажется перегруженным вниманием.
Собачьи бега
Однажды Алёша услышал по радио историю, как некий ребёнок (или не ребёнок, а домашнее животное) остался один в запертом автомобиле под палящим солнцем и умер от жары. Само собой, мальчик рассказал об этом случае родителям, которые любили развлекаться в торговом центре, оставив сына в машине. Выслушав пересказ, Мама и Папа решили больше не оставлять Алёшу одного с включённым радио.
А то засоряет ребёнку мозг всякой чушью.
Может, время стало проходить быстрее, может, оно стало бессмысленнее, но походы родителей в единственный торговый центр города участились. Алёша ждал выходных как наказания за проступок, которого не осознавал, и его можно понять. Владелец местечковой «зимней вишни», вероятно, заочно окончил предпринимательский факультет какой-нибудь конторы и посчитал, что основной контингент посетителей – разведённые отцы, и детская зона его вотчине не нужна. Поэтому родители Алёши раз за разом оставляли его одного, теперь ещё и без радио.
Чтение тоненьких книжек Стайна, которые Алёша предусмотрительно брал с собой на такие поездки, перестало радовать, ведь альтернатив больше не было. Разве что разглядывать машины на парковке, чем мальчик, собственно, и развлекал себя. Будь Алёша старше на пару лет, или будь Папа чуть дружнее со своим отцом, мальчик смог бы сравнить наблюдение за машинами с озёрной рыбалкой… или с просмотром фильмов по сломанному телевизору, потому что поднятое стекло глушило звуки чуть менее чем полностью. Наблюдать было столь же увлекательно, как и смотреть на выцветшие обои или водную гладь…
Пока по ней не пошла рябь.
Алёша протёр глаза; он сам не понял, что только что увидел. Словно тёмная долговязая фигура прошмыгнула между автомобилями. Не человек, но нечто похожее. Фигура, прифотошопленная к реальности; сошедший с экрана компьютерный спецэффект из телевизионного ужастика. Оно скрылось из виду, и как Алёша не вертелся и не переползал с одного сиденья на другое, заметить ничего не смог.
Алёша попытался успокоить себя чтением, но не получалось сконцентрироваться на истории о мальчике, за которым гнался гигантский хомяк-мутант, и абзацы перечитывались по нескольку раз. Мысли снова и снова возвращались к таинственному существу, которое, если не привиделось, то всё ещё рыскало где-то рядом…
Краем глаза Алёша заметил движение. То был автомобиль, не выдуманная пугалка, но двигался он как-то неправильно: он не выехал с парковки, не проехал ни метра вперёд или назад, но всё равно шевельнулся. Будто подпрыгнул на месте, разминая затёкшие… оси? Колёса?
Это случилось снова, только по другую сторону от машины, в которой сидел Алёша, с другим автомобилем и как будто сильнее. А потом ещё раз. И ещё.
Стекло не могло заглушить гвалт сработавших сигнализаций. С десяток машин перемигивались фарами, и их количество росло. Пугающее, но завораживающее зрелище, на которое Алёша и продолжил бы глядеть со щенячьим восторгом, если бы в один момент ясно не увидел фигуру – ту же, что потревожила его ранее. Худое, жилистое существо с чёрным телом, длинными конечностями и огромной шакальей головой.
Оно скакало с машины на машину, каким-то чудом не продавливая крыши и капоты.
***
Алёша очнулся от раздражённых голосов: Мама и Папа вернулись. Ничего нового они с собой не принесли: привычные взаимные упрёки и пакеты, под завязку забитые полуфабрикатами и бытовой химией.
Семейный отдых как он есть.
Единственное бесспорно хорошее, что сулил обратный путь, это включённое радио. Папа был за рулём, и слушать неиссякаемый поток маминых слов, имея возможность заглушить его поп-музыкой, рок-музыкой, да хотя бы блатным шансоном – ему хотелось ещё меньше, чем вслушиваться в тихое бурчание двигателя. Алёша молча уткнулся лбом в боковую панель и наблюдал за проезжающими автомобилями.
«Мазда», «судзуки», «черри», «уазик» – мальчику хватало беглого взгляда, чтобы определить марку. Поначалу машины ехали быстрее отцовской «лады», но затем стали отставать. Семья будто въехала в «пузырь одиночества»: рядом не было ничего, кроме асфальта, ограждений и островков жухлой травы за ними…
И чёрной фигуры с шакальей головой.
Существо неслось параллельно машине семьи – быстрее спринтера-олимпийца и упорнее марафонца.
– Мам…
Зов Алеши потонул в звуках, лившихся из колонок. Какая-то девочка грустно пела о беге вдоль ночных дорог.
– Пап!
Папа нервно оглянулся и, не дожидаясь ответа на незаданный вопрос, переключился на дорогу. И переключил канал. Пожилой и, вероятно, бородатый мужчина пел что-то на английском языке под бодрую музыку.
– За нами гонится Анубис!
– Что-что? – в проёме между передними сиденьями показалось лицо Мамы.
– За нами гонится воин Анубиса! Как в «Мумии возвращается»! – Алёша указал на дорогу. – С собачьей головой. Видишь?
Папа посмотрел в боковое зеркало. Выпучив глаза, Мама посмотрела сначала в окно, затем на сына.
– Видите? Видите?!
– Что за глупости ты выдумываешь! – покачала головой Мама.
«Что, теперь и телевизор запретят?»
– Не фантазируй такое! – бросил Папа через плечо и поддал газу. – Это плохие мысли.
«Пузырь» «лопнул», и на встречной полосе возник целый каскад машин, легковых и не очень. Не сигналя, не пытаясь объехать бегущую на них фигуру, они проносились по многополосному шоссе так быстро, что Алёша при всём желании не смог бы определить марку чего-либо, кроме грузовиков – тут уж выбирать особо не из чего. Существо чуть замедлилось, но отставать от семейства явно не желало. За миг до того, как с отцовской «ладой» поравнялась серая спортивная машина, бегун отпрыгнул вбок. Со стороны это выглядело как игра в автоматную аркаду с очень реалистичными задниками: прыжок случился резко и без предварительной группировки. Точно так же существо уклонялось и от других машин.
Алёша затрясся мелкой дрожью, внутри него вовсю копилась холодная тяжесть.
«Неужели он побежит за нами до самого дома? А потом…»
– Мне не по себе, когда ты так гонишь, – Мама говорила тихо и как будто нервничала.
– Плоха-а-ая фанта-а-азия, – нарочито громко произнёс Папа и вытер рукавом вспотевшее лицо. Алёше показалось, что в отражении лобового зеркала у Папы были выпучены глаза.
– Сбавь скорость!
Преследователь бежал рядом с машиной, но потом развёл руки по сторонам и мгновенно взмыл в небо. Через секунду по всем полосам шеренгой проехали автомобили.
– Пожалуйста, сбавь скорость, – прошептала Мама, кладя ладонь Папе на колено. – Он не появится, если не думать о нём.
– Мам, кто не появится? Кто это?
– Никто! Лёша, слышишь? Там никого нет!
– Вот именно, никого нет, – Папа заговорил таким тоном, будто кто-то из них: Алёша, Мама или он сам, – сумасшедший. А может, все сразу. – Совсем никого. Со-о-овсе-е-ем. Ни-ко-го!
Но кто-то точно был, Алёша знал. А уже секунду спустя Алёша увидел, как этот кто-то перескакивал с машины на машину без видимых усилий, словно герой мультфильма. Мама и Папа отрицали с дрожью в голосе, их лица были бледны, глаза нездорово блестели.
– Но почему? Вы же тоже его видите. Так почему?..
Мама посмотрела на сына взглядом разбуженного покойника.
– Потому что неправильно его видеть, – произнесла она замогильным голосом, – ни его, ни других. Такого просто не должно быть.
Мама повернулась обратно. На минуту в салоне воцарилось напряжённое молчание.
– Лёша. Лёша, посмотри ещё раз. Посмотри. Там ведь ничего нет, я прав?
– Скажи, что там ничего нет, – Мама говорила, не оборачиваясь, но её было слышно так же, как если бы она нависла у Алёши над самым ухом.
Чёрный человек с длинными конечностями и шакальей головой бежал вплотную к машине, едва не тычась мордой в боковое стекло. Глаза твари горели как раскалённые угли и глядели на всех в машине, но дольше всех они задерживались на Алёше.
Потому что он его видел и признавал…
– Нет, пап. Там никого нет.
… но, как и все, был вынужден принять правила игры.
