Читать книгу: «Новый альбом», страница 2

Он задумчиво шёл по тротуару, огибая припаркованные автомобили, раздумывая о том, кому он позвонит ещё, когда кинет денег на счёт. Он совсем не глядел по сторонам, погружённый в себя, поэтому абсолютно не заметил большой тонированный минивэн, стоявший в ряду прочих машин возле тротуара. Но когда Ваня поравнялся с ним, дверь фургона вдруг резко распахнулась, преграждая ему дорогу, и два одетых в черное человека, появившиеся словно из-под земли, одним рывком втащили его внутрь. Ваня не успел ни крикнуть, ни посмотреть на лица людей – настолько стремительно всё произошло. Мотор машины тут же завёлся, и она плавно тронулась с места, выехала на проезжую часть и неспешно покатила вдоль обочины.

Внутри фургона было темно, и глаза, ещё не отвыкшие от уличного цвета, не могли разобрать абсолютно ничего. Четыре руки крепко, железной хваткой держали Ваню с обеих сторон, поэтому о какой-то борьбе и речи быть не могло. Ваня, замерев, слушал, как колотится в груди сердце и ждал, что будет дальше.

– Здравствуй, Иван, – раздался спокойный, даже какой-то вкрадчивый голос откуда-то спереди, примерно в метре от Вани. Прищурившись, Ваня смог разглядеть силуэт вопрошающего на фоне глухо тонированного стекла, отделявшего салон машины от кабины водителя. Внутри просторного фургона находилось ещё как минимум три человека – кроме тех, что держали его за руки. Вот тебе и кино про хакеров, стремительно пронеслось в голове. «Жаль, конечно, что я не накачанный красавчик-герой, который сейчас отмудохал бы всех похитителей да ещё и фургон бы угнал», – подумал Ваня. Увы, до героя ему было далеко – сердце трепыхалось в груди, как перепуганный кролик, а по телу противными мурашками разбегался страх. И, хоть они совсем недавно спокойно обсуждали с Вахтангом подобное развитие событий, сейчас Ваня понял, что в жизни это всё выглядит намного неприятнее, чем ему казалось.

– Что всё это значит? Кто вы? – тихо сказал он, пытаясь унять дрожь в голосе и говорить как можно увереннее. Получилось не очень.

– Ты понимаешь, почему ты тут оказался? – спросил всё тот же голос, проигнорировав вопрос. Его невозмутимый тон вызывал крайне неприятные ассоциации – казалось, с тем же спокойствием этот человек сможет убить человека и забудет об этом уже через десять минут.

– А где – тут, можно спросить? – позволил себе съехидничать Ванёк.

– В спецмашине федеральной полиции, – тут же ответил его невидимый собеседник. В голосе говорившего зазвучала легкая усмешка. – У нас есть к тебе вопросы, Иван.

– Не понимаю, о чём вы говорите, – постаравшись сделать свой голос как можно более убедительным, сказал Ванёк. – Я просто шёл в магазин за хлебом, а оказался вдруг в вашей машине, по непонятной мне причине. И требую объяснений, – последнюю фразу он постарался произнести с вызовом.

Силуэт негромко засмеялся. В почти полной темноте фургона это прозвучало довольно зловеще, и Ваня почувствовал, как по телу опять пробежали мурашки. Кажется, Вахтанг был прав – он недооценил опасность затеи, в которую они ввязались.

– Ладно, мы можем долго ходить вокруг да около, – продолжил голос, резко оборвав смех. – Ваша выходка, как вы понимаете, не могла остаться незамеченной нами. Учитывая её масштаб. И теперь к вам есть много вопросов почти у каждого жителя города. Но сперва с вами побеседуем мы. Для того чтобы потом быть уверенными, что на остальные вопросы вы будете давать правильные ответы. Я понятно выразился?

– Ну, э-э, не совсем, – уклончиво ответил Ваня.

На самом деле, всё было понятней некуда. Но ему хотелось хоть как-то потянуть время, чтобы собраться с мыслями. Ваня вдруг понял, что совсем не готов к подобной встрече. По правде говоря, ему вообще не верилось, что их свинтят. Тем более – так быстро.

– Ладно, у нас будет время прийти к общему пониманию ситуации, – сказал Ванин невидимый оппонент и замолчал. Видимо, основной разговор должен был состояться в другом месте.

Повисла тягостная тишина – лишь шуршание шин фургона и негромкое сопение сотрудников справа и слева долетали до Ваниных ушей. И в этот момент он понял, как крепко влип. Стало по-настоящему страшно – на что способны силовики, у нас знает каждый. А ведь скоро выборы – время и вовсе тёмное, наполненное событиями, истинную подоплёку которых знают далеко не все. Любое значимое происшествие обязательно толковалось в пользу тех или иных сил, и что-то непонятное, нарушающее привычный ход вещей, в этой сложной и грязной игре абсолютно исключалось.

Они ехали молча уже минут десять, когда у сидевшего напротив него в темноте копа, судя по всему, главного, вдруг зазвонил телефон. Ваня, погрузившийся в свои мрачные раздумья, чуть не подпрыгнул, услышав резкий пронзительный звонок.

– Да, – коротко ответил коп.

Глаза немного привыкли к темноте, и теперь Ваня мог кое-как разглядеть обстановку. Сейчас он уже видел коротко стриженную голову главного с прижатой к правому уху телефонной трубкой, но лицо по-прежнему оставалось в тени.

– Мы его взяли, едем, – процедил главный. – Всё в порядке. Скоро начнём.

Ваня, услышав последние слова, почувствовал, как у него что-то сжалось внизу живота. Тон, которым было сказана фраза, был абсолютно будничным, но вот это «начнём» явно не сулило ему ничего хорошего.

Трубка что-то оживлённо забормотала в ответ, видимо, что-то очень важное и неожиданное, потому что голос сидевшего напротив Вани копа вдруг резко переменился.

– Как – отпустить? – разочарованно спросил он.

Голос в трубке заговорил ещё резче – видимо, у звонившего не было времени разжёвывать свои указания.

– Ясно, – отчеканил в ответ главный, убрал руку с телефоном от уха и повернулся к водителю, показав благодаря этому Ване свой профиль – лицо у него было грубое, с приплюснутым носом и низким лбом. Настоящий палач, пронеслась у Вани в голове неприятная мысль.

– Останови, – нехотя буркнул главный водителю.

Машина резко затормозила. Ваню слегка бросило вперёд, но руки державших его полицейских напряглись, не дав ему свалиться с сиденья.

– Выпустите его, – бесцветным голосом сказал главный в темноту фургона.

Ваня не верил своим ушам. Казалось, что главный уже думает о чём-то совершенно другом, и молодой музыкант, по-прежнему дрожащий напротив него, ему больше совершенно не интересен.

Дверь фургона резко распахнулась, в глаза Ване ударил яркий солнечный свет, и руки, до этого крепко державшие его, вдруг с силой толкнули Ваню вперёд. Не успев переставить затёкшие от долгого сидения ноги, он запнулся и полетел прямо на асфальт, едва успев выставить вперёд ладони. Он упал, больно ударившись коленками, затем, всё ещё плохо соображая, что происходит, повернул голову вправо и увидел грязный бампер фургона, стремительно удаляющегося от него по дороге. Через несколько метров минивэн перестроился и потерялся в потоке машин.

По-прежнему с трудом соображая от нелепости произошедшего, Ваня встал, отряхнул коленки и осмотрелся по сторонам. Слева от него возвышались незнакомые дома, уходившие под облака, а справа ревела моторами не очень широкая, всего на шесть полос, захолустная дорога чужого района. Поискав глазами хоть какой-нибудь ориентир и не найдя его, Ваня медленно зашагал в сторону домов, пытаясь унять дрожь в теле и осмыслить то, что с ним случилось несколько минут назад. Мысли путались, никак не желая складываться в хоть какую-то цельную картину. Что это было – лишь устрашающая акция? Вряд ли, какой в ней смысл. Его отпустили, но потом за ним вернутся? Тоже маловероятно, проще тогда было кинуть его где-нибудь в камеру, а потом уже допрашивать, если сейчас этого не позволили неотложные дела.

Или кто-то там, наверху, решил, что просто не стоит тратить на него время?

В общем, гадать можно было сколько угодно. Ваня, постепенно приходя в себя, шагал по узкой и заваленной летевшим с дороги мусором обочине, щурился от солнца, вдыхал полной грудью пропитанный гарью воздух и чувствовал, как по телу приятным теплом разбегается слабость, пришедшая на смену только что пережитому им напряжению. Он свободен, чёрт возьми, и все только что случившиеся с ним события уже начали казаться чем-то совсем неправдоподобным. Если бы не незнакомые дома вокруг, он и вовсе мог бы подумать, что ему померещились и минивэн, и крепкие руки людей в штатском, и ледяной голос типа с приплюснутым носом. Сунув руку в карман, Ваня нащупал свой мобильник и потянул его наружу. Внезапная мысль озарила его, заставив резко остановиться.

Вахтанг. Он ведь тоже был на видео, и наверняка они взяли и его. Кто там наверху будет разбираться в таких тонкостях, кто фронтмен, а кто нет? В кадре они оба, так что вероятность, что Вахтанг тоже попал, очень высока.

Ваня отыскал в набранных номерах телефон Вахтанга и нажал клавишу вызова.

– На вашем счёте недостаточно средств, – отчеканил голос в динамике.

Ваня, едва слышно чертыхнувшись, набрал код вызова за счёт абонента.

Прошло минут десять, прежде чем Вахтанг перезвонил.

– Алё. – Голос казался осипшим и ватным. Похоже, Вахтанг спал.

– Меня только что приняли, братан, – не размениваясь на долгие предисловия, просто сказал Ваня.

– Да ну? – Вахтанг, кажется, резко проснулся. – Ты чё?! И где ты сейчас?

– Чёрт знает, иду по улице в каком-то спальнике, – ответил Ваня, улыбаясь самому себе. Происходящее начинало веселить его. – Меня уже отпустили.

– Да ладно? Ты шутишь что ли?

– Не, я серьёзно, – ответил Ванёк. – Затолкали в фургон, покатали минут двадцать, и всё. Вышвырнули наружу, и дело с концом.

– Как? И всё? – В голосе Вахтанга послышалось разочарование. – А спрашивали чё?

– Ничё! – весело ответил Ваня и рассмеялся. – Я сам до сих пор поверить не могу, чувак! Просто прокатили и выкинули, как щенка. Главному – он, кстати, даже не представился, – позвонили, и всё. Меня на улицу, а тачка уехала.

– Ну ты даешь, брат! – Настал черёд Вахтанга рассмеяться. – Так а за что?

Повисла пауза. Ваня вдруг сообразил, что Вахтанг, возможно, ещё не в курсе, что долгожданное событие случилось.

– Ты не понял, за что? – вкрадчиво спросил он.

– Ну… – начал говорить Вахтанг и вдруг резко осёкся. Кажется, до него дошло. – Постой, – изменившимся голосом сказал он. – Случилось что ли?

– Ну да, – Ваню опять распирало от радости. – Не обманул незнакомец-то.

На том конце провода Вахтанг, кажется, пустился в пляс.

– Круто, Ванёк! – проорал он, немного упокоившись. – Так и что – пронесло нас? Это и вся плата за такую шалость?

– Наверное, – ответил Ваня. – Сейчас только до дома доберусь – и всё, можно будет забыть про этот сраный фургон к чертям.

– Раз такое дело, может, повторим? – весело предложил Вахтанг, и в этот раз рассмеялись оба.

Ване, после пережитого стресса, смеяться было как никогда приятно и легко.

– Не, не хочу – сказал он, отсмеявшись. – Тебя всё-таки в фургоне не катали, тебе легко говорить.

– Ладно, ладно, – сказал Вахтанг. – Слушай, тебе помощь-то нужна?

– Не знаю, – ответил Ваня и огляделся по сторонам. Местность по-прежнему была для него незнакомой. – Давай я выясню, куда меня завезли, а потом перенаберу если что, окей?

– Давай, – согласился Вахтанг, и в трубке зазвучали короткие гудки.

Ваня убрал телефон обратно в карман, поплотнее закутался и пошёл дальше – вдоль покрытого толстым слоем пыли дорожного леера, отделявшего шоссе от жилых массивов. Через несколько метров леер кончился, и Ваня свернул влево, взяв курс на небольшое нагромождение киосков, примостившихся у одного из небоскрёбов. Там же сновали рядом фигурки людей – у них-то и можно будет узнать, куда его завезли.

Загадочная, конечно, история, думал он, неспешно шагая к палаткам. Всё-таки власти у нас весёлые – то у них одно на уме, то другое. Никогда не знаешь, что в следующий момент будет. Как правило, это плохо, но в некоторых случаях – вот как сегодня – очень даже и хорошо. Жаль только, что никогда не предугадаешь, как обернется дело в следующий раз. Но сейчас ему грех жаловаться, это точно.

Ваня, широко улыбаясь, подошёл к ближайшему киоску и постучал в закрытое окошко, раздумывая, чем он хочет закончить этот прекрасный солнечный день.

БЛ

Если в парке лечь прямо на траву спиной, закинуть руки за голову и смотреть вверх, будешь видеть только небо над собой да редкие ветки деревьев, попадающие в поле зрения.

Ветки – чёрт с ними, они совсем не мешают. А небо – небо всегда бесконечно далеко. Оно, наверное, единственное, во что ему не придётся рано или поздно упереться головой в этом городе. Поэтому Стёпа мог лежать так по часу, а то и больше – главное, чтобы на улице было достаточно тепло и сухо, потому что его старая одежда уже сильно прохудилась в паре мест, а если её вдобавок ещё и промочить, на следующий день, скорее всего, придётся сидеть дома. Если, конечно, кто-нибудь из общаги не одолжит штаны и футболку.

Но сегодня стояла отличная погода и небо было как никогда высоким и пронзительно синим – лишь кое-где медленно ползли белые хлопья облаков. Одно, похожее на гигантский пузатый чайник, уже почти скрылось из виду, а второе – бесформенный кусок сахарный ваты – как раз проплывало над ним, подкрадываясь к солнцу. Стёпа лежал, жмурился от ярких лучей и думал. Думал обо всём понемногу – мысль вяло перескакивала с одной темы на другую, сильно не задерживаясь ни на чём, но в целом на душе было довольно легко и хорошо. Нечасто в последнее время удавалось поймать такое настроение.

Стёпа пошарил по траве рукой, нащупал свой телефон и поднёс его к глазам. Почти четыре часа. Вздохнув, он потянулся, затем резко подогнул колени и сел на траве.

Мир вокруг тут же развернулся, превратившись в то, чем и являлся на самом деле, – маленьким, довольно безлюдным парком на окраине города. Неподалёку по дорожке неспешно прогуливалась старушка с внуком. Увидев сидящего в траве Стёпу, она повернула и медленно засеменила в противоположную сторону. Стёпа помрачнел.

В последнее время он сталкивался с такой реакцией людей всё чаще. Что поделать, он рос, и его особенность с каждым днём становилась всё заметнее. А большинство людей не любят и боятся гигов – это он знал уже давно, но только теперь ему постепенно приходилось всё чаще ощущать эту нелюбовь на своей шкуре.

Он встал и начал отряхивать одежду от прилипших мелких травинок и старых сухих листьев, затем подобрал свою сумку с учебными принадлежностями и медленно зашагал в сторону дома.

От парка до общежития было совсем недалеко – пешком можно дойти максимум за двадцать минут. Стёпа, не торопясь, шёл по едва заметной тропинке и смотрел по сторонам. Парк быстро закончился, и сейчас Стёпа пересекал довольно большой пустырь, покрытый редкими, жмущимися друг к другу кустами и кучками мусора, разбросанными в невысокой траве.

Через несколько минут, обогнув густо поросший молодыми деревцами овраг, он увидел громаду своего общежития. Хоть Стёпа и был студентом, поселили его, конечно, не в обычной университетской общаге, где обитало большинство его однокурсников. Он жил в здании старого заброшенного завода, одиноко стоящего в грязной промышленной зоне на окраине города. Одной стороной завод выходил на железную дорогу, а рядом было депо, и по ночам Стёпу нередко будил грохот отцепляемых от локомотива товарных вагонов.

Теперь завод был переделан в общежитие для гигов – окна криво заколотили чем попало, комнаты кое-как расчистили и обустроили, насколько это могли себе позволить их нынешние владельцы. Сейчас тут проживало около двадцати человек. Район, конечно, выглядел довольно мрачно – но таким, как они, было практически нечего опасаться. Ворам поживиться тут было совершенно нечем, приличная публика и вовсе обходила подобные места стороной, а окрестная шпана сюда соваться боялась – всё-таки здешние обитатели находились в слишком уж другой весовой категории. Периодически, правда, им били стекла и писали на стенах обидные слова краской из баллончиков, но обитатели этого здания давно уже перестали обращать внимание на такие мелочи.

Стёпа поравнялся с корпусом и ступил на идущую вокруг завода дорожку. Под ногами начал приятно похрустывать гравий – они сами насыпали его в один из субботников около месяца назад. Вообще они каждую неделю старались хоть как-то улучшить прилегающую к унылому серому зданию территорию, используя для этого подручные средства, и постепенно их работа приносила плоды – завод всё более походил на нормальное человеческое жильё.

Стёпа подошёл к огромной железной двери, раньше служившей воротами для поездов, налёг на неё плечом и вошёл внутрь.

За дверью начинался длинный, широкий, тускло освещённый коридор. Стены его были собраны из разного цвета и размера листов фанеры, уходящих далеко вверх – под самые потолочные балки, крытые кровельным железом. По обеим сторонам коридора двумя рядами шли большие двери, такие же разношёрстные, как и всё вокруг.

Стёпа шагнул внутрь коридора, вдохнув носом тёплый дух общежития – смесь старых запахов металла и смазки, оставшихся от поездов, с ароматами готовящейся на кухне еды и влажных древесных панелей, – и зашагал в сторону своего жилища.

Он уже подходил к своей комнате, когда большая соседняя дверь вдруг тихонько скрипнула и из-за неё осторожно выглянул дядя Виталик. Сначала в приоткрывшемся проёме показалась только его огромная голова; затем, убедившись, что пришли свои, дядя Виталик сделал пару шагов и выбрался из комнаты целиком.

Он был очень большой, чуть ли не в два раза больше Стёпы. Впервые увидел своего соседа, Стёпа по-настоящему испугался. До этого он никогда не встречал таких больших гигов, поэтому весь облик дяди Виталика – огромные руки и ноги, исполинский рост – всё это произвело на Стёпу неизгладимое впечатление. Но больше всего, конечно, его напугало лицо, и в особенности – огромные глаза и зубы. Когда он увидел их вблизи, что-то внутри непроизвольно сжалось от страха, хоть он и понимал, насколько это глупо. Потом, конечно, испуг прошёл – тем более, что дядя Виталик оказался приятным и очень добрым человеком. Он почти всё время сидел дома и выращивал у себя в комнате разные растения, а по вечерам писал стихи и песни – как-то раз он прочитал Стёпе парочку, и тот поразился: оказалось, душа у его соседа даже больше, чем вмещавшее её в себя тело. У дяди Виталика была даже специально изготовленная каким-то другом гитара, на которой сосед очень любил поиграть длинными свободными вечерами, которых у него было так много. Совсем недавно эта гитара была для Стёпы поистине гигантским инструментом, но в последнее время он с грустью замечал, что она становится всё меньше и меньше. Гитара, понятное дело, оставалась такой, какой и была, – просто Стёпа рос, и однажды этот инструмент должен был прийтись ему как раз впору.

Но первые впечатления от встречи Стёпа запомнил хорошо – и теперь ему проще было понять людей, иной раз в ужасе шарахавшихся от него на улицах.

– Гулял, брат? – улыбнувшись, вместо приветствия сказал дядя Виталик. Он старался говорить негромко – все они старались держаться тихо, но бетонные стены завода неизбежно усиливали звук. – Тебе тут письма пришли, – и он, наклонившись, протянул на своей могучей ладони два маленьких квадратика бумаги.

– Спасибо, дядь Виталь, – с чувством сказал Стёпа, задрав голову вверх. – Как ваше здоровье?

– Ой, да ничего! – Огромные губы соседа растянулись в улыбке. – Спина вот только побаливает, врач приезжал, прописал какой-то крем, дал даже рецепт – да только где ж я на свою поясницу столько крема куплю? Обычный тюбик я и открыть-то с трудом могу, а большого объёма его для нас не делают, – он грустно развёл руками. – Ладно, не буду грузить тебя, брат. Пойду я. – И дядя Виталик так же тихонько, как появился, скрылся за дверью.

Стёпа несколько секунд задумчиво смотрел ему вслед, затем вытер ноги о расстеленный на полу коврик, вошёл в свою комнату и заперся на замок.

Его жилище представляло собой небольшую, по меркам гигов, комнату с высоким потолком. Когда-то на этом заводе стояли огромные машины, перемалывающие камни в мелкий песок, – в наследство от них здешним обитателям досталась противная жёлтая всепроникающая пыль, которую они до сих пор не могли до конца вычистить из своих комнат. Комнаты были отделены друг от друга высокими перегородками, которые жильцы делали сами, отыскивая стройматериалы на заброшенных стройках в округе.

Сейчас в Стёпиной комнате стояла только расправленная ещё с утра кровать, стол с разбросанными на нём учебниками и книгами и несколько чашек и кружек на табуретке в углу. Есть все готовили на общей кухне, построенной в конце коридора.

На стенах, выкрашенных в разные цвета, висели картины – найти большие холсты, кисти и краску не составляло труда, и Стёпа любил зарисовывать пейзажи окраин, подолгу сидя на улице где-нибудь неподалёку. Картин набралось уже с пару десятков, и редкие Стёпины гости не раз советовали ему попробовать предложить своё творчество в какую-нибудь галерею. Стёпа, впрочем, всегда смущался и никогда не принимал подобных идей всерьёз, считая их обычными проявлениями вежливости.

Он разулся, снял куртку, повесил её на крючок возле двери и сел к столу. Включил настольную лампу и достал лупу – ему уже трудно было разбирать мелкий рукописный почерк обычных людей.

Стёпа повертел в руках конверты. На одном стоял адрес администрации района, на другом – больницы, в которой он состоял на учёте, а третье письмо было от родителей. Немного подумав, он надорвал первый конверт. Из него выпал обычный казенный бланк с гербом. Стёпа развернул его.

Здравствуйте, уважаемый Степан Александрович!

Мы подробнейшим образом изучили предоставленные вами данные о заброшенных и пустующих помещениях нашего района и выражаем Вам огромную признательность за столь скрупулёзно собранную информацию.

Также мы очень сочувствуем Вам и Вашим коллегам, находящимся в столь необычном положении.

К сожалению, администрация нашего района не может бесплатно предоставить Вам помещения, так как все они находятся в собственности у разных владельцев, и юридически мы не имеем права распоряжаться этими объектами. Поэтому мы готовы перенаправить Вашу просьбу в специальные организации, занимающиеся проблемами людей…

Стёпа скомкал бумагу и кинул её в стоящую в углу мусорную корзину. Дальше можно было не читать. Юридически не можем то, не можем сё… Когда надо, у администрации юридически получалось абсолютно всё, что угодно. А если судить по тем письмам, которые он иногда получал в ответ на свои ходатайства, они только и могут, что вежливо сливаться, рассыпаясь в извинениях. С тех пор, как Стёпа поселился здесь, он, пообщавшись с другими гигами и послушав истории об их жизни, задался целью что-нибудь сделать для их небольшой общины. Казалось, для этого не очень много надо: большинство его соседей были работящими и спокойными – всё, что им было нужно, по сути, так это место, где они бы могли бы заниматься своими делами. Гарик, например, отлично вырезал по дереву, но так и не смог найти себе достойной работы – либо ему физически не хватало места, либо он сталкивался с непреодолимыми предрассудками работодателей. Поэтому он давно хотел открыть свою мастерскую. Саня и Дэн готовы были помогать ему в этом. Учитывая физические данные всех троих, они могли бы очень продуктивно работать, но всё упиралось опять-таки в место. У остальных обитателей общежития тоже были идеи, как извлечь выгоду из своего положения. Но и им нужна была хоть какая-то минимальная помощь.

А в этом районе было очень много старых, заброшенных цехов – с большими потолками, как раз таких, какие им требовались. С выбитыми окнами, с грязными, в подтёках, стенами, эти корпуса давно стояли без дела, заваленные мусором и вонючими тряпками. Но все попытки Стёпы выяснить, кому они принадлежат, и хоть как-то договориться с их владельцами терпели неудачу. Везде он получал отказы – обычно холодно вежливые, как это письмо, а где-то ему просто велели убираться к чертям ещё на входе.

Ну ладно, что тут грустить. Может, в другой раз повезёт.

Вторым было письмо из больницы.

В нём не было ничего особенного – напоминание явиться для планового осмотра и диагностики в приёмное отделение клиники, специализировавшейся на изучении синдрома феноменального роста. Попросту – изучавшей гигов, как они сами предпочитали себя называть.

Такие письма Стёпа получал регулярно, и в большинстве случаев он тоже просто выкидывал их в мусорку. Зачем ему каждый месяц таскаться в больницу? Ну, осмотрят его, возьмут кровь, ощупают, потом разведут руками и отпустят, дав напоследок рекомендации, которые он слышал уже сто раз.

Всё, что ему нужно было знать, он услышал в тот самый, первый свой визит в больницу, который ему не забыть никогда.

Дело в том, что где-то до десяти лет нарушение роста никак нельзя диагностировать. А после десяти человек начинает быстро и безудержно расти – и до сих пор учёные так и не придумали, как бороться с этим. В двенадцать лет Стёпа обогнал по росту всех сверстников – поначалу ему даже нравилось это, он начал уверенней чувствовать себя в классе, но потом он стал всё чаще ловить на себе обеспокоенные взгляды родителей и слышать робкие перешёптывания одноклассников за спиной. А потом его привели в эту клинику, где доктор, посадив Стёпу перед собой в чистом, светлом кабинете, сообщил ему информацию, обрушившуюся на двенадцатилетнего мальчика, как ком земли.

За какие-то ничтожные десять минут он узнал, что к тридцати годам он, Степан, станет монстром, ростом больше чем вдвое превышающим нормального человека.

Поначалу это просто не укладывалось в голове. Позже повзрослевший Стёпа, кое-как свыкшись со своей особенностью, рассудил, что это лучше, чем СПИД или рак, или просто нелепая смерть от ДТП или ещё какой-нибудь ерунды. Но тогда мир рухнул для него, и каждый раз, как Стёпа оказывался в кабинете у врача, он неизбежно вспоминал тот самый первый визит. И тогда тоска и чувство несправедливости наваливались на него, как в тот день, и снова хотелось выскочить из больницы и бежать, рыдая навзрыд, не разбирая дороги, – чтобы потом без сил упасть в незнакомом парке, закрыв лицо руками и стараясь не видеть никого и ничего вокруг.

Он скомкал листок вместе с конвертом и отправил в корзину вслед за предыдущим.

Следующим было письмо от родителей – он сразу это понял по характерному маминому почерку, которым был заполнен адрес получателя. Вообще она писала очень мелко, но сейчас старалась писать большими буквами, чтобы ему было удобнее читать письма. Милая, но в тоже время всегда напоминавшая про его ущербность забота. Он надорвал конверт.

Здравствуй, сыночек!

Мы с папой совсем заскучали по тебе и решили написать письмо. Как ты там поживаешь, Стёпушка? Мы с папой очень переживаем за тебя. Нормально ли устроился? Хорошо ли кушаешь?

Папа сильно скучает по тебе. Всё говорит, что сейчас заработает денег, купит нам дом за городом, и мы снова сможем жить все вместе, как и раньше. Но сам знаешь, с работой сейчас не ахти, поэтому когда ещё это случится – одному Богу известно. Но папа не унывает, и тебе советует. Ну а я-то знаю, ты сильный, Стёпушка наш, ты со всем справишься. Так что помни – как только мы сможем, то тут же за город переберёмся. Но сейчас пока, сам пойми, никак. Алёнке надо школу заканчивать, а там и университет, а у неё запросы – огого, даже не знаю, как со всем справимся. Женихи вокруг неё так и вьются, глаз да глаз нужен.

Брабус заболел. Сожрал, наверное, дурила, что-нибудь на улице, всю квартиру загадил, а потом слёг. Мы все перепугались, Алёнка реветь принялась, как потерпевшая. Папа его к ветеринару отвёз, промыли ему желудок, капельницу поставили. Сейчас лежит себе тихо, отходит, так что вроде всё нормально должно быть.

В общем, всё у нас потихоньку. Ты бы в гости к нам заглянул, что ли. Правда, даже и не знаю, как ты в нашей гостинке-то и поместишься теперь, помнишь ведь, как мы живём. Но ничего, ты не расстраивайся, мы тебя не забываем, много думаем о тебе. Хочу вот посылку тебе отправить ко дню рождения, так что ты пиши, какие у тебя пожелания есть, мы с папой постараемся сделать всё. Хотя, конечно, возможностей у нас не так много, сам знаешь.

Ладно, сыночек, буду закругляться, папа с работы пришёл, надо ужин на стол ставить. Папа вот привет тебе передаёт.

Кстати, ты компьютером не обзавёлся? А то могли бы по компьютеру созваниваться, хоть смотрели бы друг на друга почаще.

Целуем, обнимаем и очень скучаем.

Твои мама, папа и сестра.

Прочитав последние строки, Стёпа отложил письмо в сторону и глубоко вдохнул, пытаясь унять вдруг появившуюся в теле дрожь. Почувствовал, как на глазах проступили слёзы, – он знал, что заплакать всё равно не сможет, никогда не получалось, но иногда ему становилось так невыносимо грустно, что хотелось наложить на себя руки. Вот и сейчас, прочитав это обычное, в общем-то, письмо из дома, он почувствовал, как тоска холодной рукой сжала сердце. Вечные надежды родителей, что всё устроится, рассказы про сестрёнку, их обычную жизнь, частью которой он мог бы до сих пор являться…

Стёпа вдруг почувствовал себя маленьким мальчиком, вынужденным в одиночку бороться с миром, который ещё вчера казался ему таким добрым и открытым, а сейчас с каждым днём становился всё враждебнее и враждебнее, поворачиваясь своими новыми, холодными и колючими сторонами.

От того мальчика, которого ещё помнит его мама, с каждым днём оставалось в душе всё меньше и меньше – а сам мальчик рос не по дням, а по часам. Теперь он огромный ребёнок, доведённый природой до абсурда, – каждый год ему было необходимо покупать новые вещи, потому что он безнадёжно и катастрофически быстро вырастал из всего, что носил. С одеждой ещё можно было выкрутиться – новая доставалась ему от таких же, как он, товарищей по несчастью, уже выросших из прежнего размера, но о роскоши типа коньков, например, нечего было и мечтать. И цена на них гигантская, да и коньки на один год – увы, у него нет столько денег, чтобы позволить себе такую блажь. Так же, как и компьютер: обычным он уже пользоваться не мог, а о проекторе или огромном мониторе не могло быть и речи.

Стёпа сложил руки на столе и уронил на них подбородок, уставившись немигающим взглядом на грубо покрашенную стену. Так он просидел несколько минут, глубоко дыша и приходя в себя после внезапно нахлынувшего приступа отчаяния. Почувствовав себя лучше, он встал и пошёл на кухню – готовить себе еду.

На кухне он достал из шкафа большую кастрюлю, поставил её на электроплиту и налил внутрь воды. Подождав, пока вода закипит, Стёпа насыпал в неё рис из стоящего в углу большого мешка и начал чистить овощи для салата.