Читать книгу: «Записки о французской революции 1848 года», страница 4

28 марта льготы на уплату векселей и обязательств, данных должниками в феврале до 15 марта, еще продолжены на 15 дней.

29 марта уменьшены все издержки на печать, записку долговых и торговых бумаг.

[Кстати сказать, что главный бюджет города Парижа после уничтожения департамента и городского совета предоставлено сделать самому мэру Марасту, как он заблагорассудится.]

Но все эти вспомогательные меры для поправки торговли, промышленности и работников не имели сильного влияния на кредит и доверенность. К концу этого месяца один журнал, кажется «des Débats», сосчитал, что упадком всех ценностей на акции, государственные бумаги и на все продукты, в продолжение только этих последних 30 дней, Франция обедняла на сумму 3 700 000 000, если не считать упадка акций железных дорог, отчего владельцы их в общности лишились почти 1 миллиарда. Сколько тут погиблых существований – перечесть нельзя. Уж не упоминая о лопающихся беспрестанно банкирах. Маленькая таблица покажет, что стоили бумаги на бирже до 24 февраля и чего они стоили 1-го апреля: 1) билет государ<ственного> займа в 3 процента на 100 стоил 23 февраля 47 франков – ныне 33 и 32. 2) билет такой же в 5 % на 100 стоил 118 франков – ныне 50. 3) Акции банка вместо 1250 фр. (а покупались они вследствие ажиотажа за 3400 франков) – ныне 900. 4) (облигации – bon du Trésor) имели вычеты 48 франков и проч. и проч. Все это, действительно, так и должно быть. Покуда Гарнье-Пажес и одна часть Правительства [хотели восстановить] выбивались из сил, чтобы поднять производительность Франции и возвратить ей утерянную силу от неожиданного удара, рядом с ними другая часть Правительства заседала в Люксембурге под председательством Луи Блана и добродушно разрушала в основании все, что первые придумывали на поверхности. К этому великому дезорганизатору без сознания Луи Блану мы и переходим теперь.

[Луи Блан в Люксембурге]

Commission pour les travailleurs⁴⁶

[Любопытно следить за Луи Бланом [гнущим всю Францию], намеревающим согнуть промышленность Франции под известную книжку, им выданную, «Organisation du travail»⁴⁷. Принцип ассоциации тут, несмотря на все протестации, должен непременно остаться в стороне: ассоциация может быть только осуществлена на соединении интересов неравных, ищущих во взаимном содействии как можно большей выгоды, но выгоды не одинаковой для всех. Такая ассоциация признана либеральной школой политической экономии⁴⁸, на ней же основаны, при всей кажущейся разнице, и теории сен-симонизма, фурьеризма, социализма. Таковая ассоциация есть вещь возможная, спасительная и истинно свободная; с ней ничего не имеет общего теория Луи Блана.

Ассоциация у него форма принудительная и притом еще совершенно равная во всех своих последствиях для всех ее членов, несмотря на разницу их работы, их капитала и даже их доброй воли… Тут уже дело идет о каком-то [нелепом] осуществлении казармы, но казармы такой, в которой все воодушевлены одним духом соревнования, беззлобливости, самоотвержения и держащейся на святости чувства. Само собой разумеется, что эта примерная казарма не допускает никакой разницы даже в благородстве: все живущие в ней благородны на один манер. Эта теория сидит теперь в Люксембурге с депутатами от всех парижских ремесленных корпораций и депутациями от фабрикантов, принужденных подчиняться господствующей идее, – в креслах старых пэров, а изобретатель ее занимает место прежнего канцлера. Безгласный работник Альберт, член Правительства, исполняет должность секретаря.

Странность и несомненно великие последствия (великие в отношении членов, предполагает основатель) этого явления еще увеличиваются при мысли, что в первый раз, может быть [с основания государства], в истории производительность целой нации [вопрос о личности и имуществе каждого доверено] подчинилась одному человеку, который хочет вернуть ее назад вследствие собственного догмата. [Эта честь не была предоставлена даже Иисусу. Его догмат идея.] Все [возможнейшие] известнейшие преобразователи скорее искали данных для преобразования народной жизни в народе же. Политическая экономия [никогда не брала] со Смитом⁴⁹, основателем ее, никогда не бралась предписывать абсолютные законы для труда и промышленности: она только показала законы, которым в известную эпоху следует нация в процессе своей деятельности. Сами эти законы признавала она порождением совокупной жизни лиц⁵⁰ и, стало быть, принадлежностью всех и никого. Никогда даже не обсуждала она нравственность или истинность их, а только их действительное существование, соглашаясь, что другая, следующая вереница лиц породит другие законы, тоже никому в сущности не принадлежащие и, может быть, более нравственные и истинные, а может быть, и менее… Уважение к общей мудрости народов, к их свободному произволу было отличительным качеством Смитовой политической экономии…

И вдруг утопия, принимающая в соображение одни только психологические качества человеческой души и не обращающая ни малого внимания на составку и кристаллизацию общества посредством самого себя, проявляется не в книге, не в диспуте, где она относительно чрезвычайно полезна, а проявляется как Управитель, как Законодатель и требует покорности. Странность и величие возвышаются, если подумать, что сам основатель Утопии есть вместе и диктатор: немногие из благородных энтузиастов имели эту честь. Мало заботясь об основных чертах народного характера, покидая совершенно фундамент национальности как нелогический, чудный Утопист хочет ввести свое отечество только в свой силлогизм. И государство в лице работников отвечает ему симпатией. Законодатель, уже ничем не сдерживаемый, распускается самой блестящей, разноцветной тканью. Он вполне убежден, что он – организатор, совсем не замечая того, что он инструмент [в руках для] нового развития, совершенно еще неизвестного. Вместо организации он, напротив, предназначен только все разрушить около себя, для того чтобы явилась новая жизнь с помощью той же совокупной [деятельности] непосредственной деятельности всех, которую он и признавать не хочет, а которая всегда была и всегда будет единственным организатором и творцом в мире.

Вследствие всех этих соображений Луи Блан есть теперь замечательнейшее лицо во Франции. Но если бы у него было только одно: благородство мыслей, чистота убеждений, беспрестанно сталкивающихся с ребячеством выводов и бессилием приложения, – он уже заслужил по одному этому ближайшего рассмотрения].

Еще в революционном заседании в ночь 24 на 25 февраля в Ратуше, когда Луи Блан и Флокон провозглашены были толпами [нар] перемежающегося народа членами Правительства, оба они с трибуны обещали изменение основных законов работы⁵¹. На следующий день декрет Правительства, подписанный Гарнье-Пажесом и Луи Бланом (секретарь), показал как стилем, так и замашкой сантиментальной эффектности влияние последнего: «Le gouvernement s'engage à garantir l'existence de l'ouvrier par le travail; il s'engage à garantir du travail à tous les citoyens;… Le gouvernement provisoire rend aux ouvriers, auxquels il appartient, le million qui va échoir de la liste civile»⁷² (франц.).


⁷³, – мера ребячески громкая и решительно варварская, ибо в центре города и в великолепном саде сделать богодельню – свойственно было только монстру или фельетонисту. Мера и не будет никогда приведена в исполнение. За ней тотчас последовало учреждение «Commissions pour les travailleurs» под председательством Блана и вице-президентством Альберта (работника) и местом ее работы назначена Палата пэров в Люксембурге. 2-го марта уже было заседание комиссии с поверенными от работников, и в прокламации Правительства, в тот же день изданной, романтическое перо автора «Истории революции» начертало: «la commission du gouvernement pour les travailleurs est entrée en fonctions aujourd'hui même sur ces bancs où siégeaient naguère les législateurs du privilège, les pairs de France; le peuple est venu s'asseoir à son tour comme pour prendre matèriellement possesion de son droit et marquer la place de sa souveraineté!»⁷⁴

Потом прокламация убеждает работников вернуться в свои мастерские. Но это нелегко было сделать. [С самого 27] С 27 февраля, когда было объявлено учреждение государственных мастерских: ateliers nationaux⁵², – все работники, поднятые льстивыми обещаниями Правительства и без того сильно возбужденные, бесчисленными толпами ходили в Ратушу, требуя уменьшения часов, увеличения платы, максимума, минимума… На всех площадях стояли работники разнородных цехов, выдумывая меры к улучшению своего положения [самые], неслыханные и неудобоисполнительные. [Не только] Первую неделю после революции это была ходьба поминутная. масс с противоречащими требованиями [иногда], отличавшимися особенно чудовищными запросами, доказывавшими в одно время как их несчастное положение, так и невежество их. Правительство только тем и отделывалось, что сулило горы благоденствия и [указывало] благополучия вперед, и бедные удалялись с удовлетворением: если не было пособия нужде, зато удовлетворено было воображение, а это немаловажная часть в здешних работниках.

Зал первого заседания комиссии (1-го марта) представлял зрелище необычайное. 200 человек работников в 9 часов утра заняли места пэров, объявив себя поверенными от цехов, но другие голоса их, стоявшие на дворе дворца, требовали тоже допущения и объявляли первых самозванцами. [Эффект] Тут уж не подействовали и фразы председателя, говорившего о величии зрелища работников, рассуждающих о своих нуждах в зале, где сидела прежде аристократия: ремесленники бросались один за другим на трибуну, требуя наиболее увеличения платы, уменьшения часов, уничтожения marchandage (нашего подряда), которым один подрядчик набирает по уменьшенной, разумеется, плате работников для исполнения [всего] труда, ему заказанного. Наконец, они объявили, что не возвратятся в мастерские до тех пор, пока вопросы эти не будут разрешены. Кое-как распустил их Луи Блан с помощью прибывшего Араго, объявив, что каждый цех должен предоставить [двух] трех поверенных, из которых один постоянно должен участвовать в трудах комиссии, а другие два присутствовать в общих собраниях. На другой день, 2-го марта, наскоро собрали кое-каких фабрикантов, чтобы иметь хоть малый вид беспристрастия, и с этими людьми, разумеется, находившимися под террором всеобщего работнического восстания, приняли среднюю меру между требованиями ремесленников: уничтожили marchandage⁷⁵, оставив только личный подряд на отдельные вещи (piéçard), да подряд самих работников, по [согла] взаимному соглашению, задельной платы не прибавили, но часы труда уменьшили: в Париже вместо 11–10, в провинции вместо 12–11. Декрет был издан тотчас же⁵³.

Это была первая и до сих пор (1-ое апреля) еще единственная положительная мера комиссии.

Само собой разумеется, что декрет, сделанный по его собственному изъяснению с намерением дать возможность работникам вместе с удовлетворением их физических [нужд] потребностей позаботиться о нравственных потребностях ума и души – глубоко похвален по мысли. Он разрушает, однакож, несколько [индустрии] промышленностей, которые с уменьшением одного рабочего, должны непременно вздорожать и таким образом не в состоянии уже выдерживать соперничество на иностранных рынках. Промышленности эти упадут непременно и выкинут на улицу несколько сотен работников без хлеба. Но это бы не беда. Тут как нельзя более приходятся старые слова⁵⁴: «vivent les principes, périssent les colonies»⁷⁶. Беда состоит в том, что Луи Блан провозглашает: «vivent les principes et vivent les colonies»⁷⁷, a это невозможно. Очень скоро придет время, когда надо будет выбирать между этими вещами, чего знаменитый председатель никак и предположить не хочет.

С появлением декрета начинаются в Люксембурге речи Луи Блана, рассуждения о его теории, проекты: из них составятся впоследствии законы, которые и будут представлены на обсуждение Национальному собранию. И снова речи. Так прошел весь март месяц и половина апреля. Проследим комиссию все это время.

Комиссия положила правилом созывать в свои недра известнейших экономистов разных школ для обсуждения своих проектов⁵⁵: такое собрание было 5 марта, переданное официально. Надо сказать, что комиссия публикует происходящее в ней, когда заблагорассудится, не подчиняясь постоянной, правильной публичности.

5 марта в подобном заседании⁵⁶ Л. Блан подал мысль о составлении б четырех народонаселенных кварталах города 4 заведений для помещения в каждом 400 женатых работников с отдельными покоями для каждой семьи и общими садами, банями, кабинетами для чтения, приютами. Эта ассоциация [имеет] представляет выгоду дешевизны при общем потреблении топлива, освещения и прокормления, которую они составят, и будет соответствовать увеличению платы без отягощения фабрикантов. Мера может быть приведена в действие займом публичным под залог самих заведений, которое будет приносить кредиторам 4 процента. Для большего успеха его Л. Блан предлагает: le placement d'un pareil emprunt serait confié à la généreuse intervention des femmes⁷⁸.

Мнения о проекте созванных лиц все были в пользу его: Дюпоти [предлагал допустить семейства как награду] спросил, не верно ли допущение сделать наградой семействам. «Sans dureté»⁷⁹, – ответил Луи Блан, Маларме [сам], работник, заметил, что это все-таки будет конкуренция фамилий [допущенных], помещенных в заведение с непомещенными. Луи Блан ответил: «il faut compter avec le principe de l'antagonisme… nous ne créons rien de nouveux»⁸⁰.

Один член, г. Дюссар⁵⁷, заметил, что лучше бы объявить покровительство государства подобным заведениям, а основание их предоставить доброй воле самих работников, ну Луи Блан объявил уже совершенно диктаторски: «Si la question se présentait ainsi, elle perdrait toute son importance. Nous voulons que ce soit l'Etat qui se mette à la tête de l'institution»⁸¹. Он закрыл заседание, сказав, что берет на себя [проект] предоставление проекта закона Правительству.

Этот проект, разумеется, до сих пор остался под сукном, потому что у государства в эту минуту нет ни гроша денег и ни малейшего кредита. [Другой] Но возвратимся ко второму заседанию работников, совершивших выборы поверенных своих. [В субботу] В пятницу 2 марта старая Палата пэров была наполнена 250 или 100 [работниками] ремесленниками. Кроме Луи Блана и Альберта, Видаль (автор «Distribution des richesses»⁸²) занимает место секретаря.

С первых слов президента проявился уже энтузиазм [был неописуемый] у всех этих истинно замечательных людей, который все более и более рос и окончился слезами и объятиями. Это уже была великая разница с предшествующим заседанием: тогда ремесленники подчинились обаянию речи, благородству чувства и несомненному желанию добра у своего президента, его неподозреваемой любви к трудящемуся классу. В это время, если бы он сказал: нам надо месяц [вашего] всего вашего заработка – они бы отдали его. Луи Блан опять начал антитезой блузы, сидящей на месте, где восседала раззолоченная аристократия, падшая от презрения к страданиям бедноты и простого труда. Распространяясь о всех бедствиях труда в анархическое время конкуренции, он сознался, что восстановить его в достойном величии – дело трудное. Если мы уменьшим час работы, основываясь на votre réclamation touchante, fondée sur des considératious héroïques⁸³. Мы это сделали, потому что мы сказали себе: il faut que cela soit, cela sera; advienne que pourra!⁸⁴ (браво). Но в нашем обществе, где есть взаимодействие (solidarité) как в добре, так и во зле, подобные меры опасны, они могут, как острие оружия, вместо защиты обратиться на самого работника. [Посвятим] Надобно взять все вопросы в общности, действовать твердо, но справедливо, и разрешить их в братской [солидарности] ассоциации, спасающей всех и каждого без различия классов… «Vous le voyez, les questions que nous avons à étudier veulent être examinées dans leur ensemble, le quii est à chercher après demain» demain, dans une heure, c'est le moyen de réaliser l'association, de faire triompher le grand principe de la solidarité des intérêts. Cette solidarité il faut la faire passer dans le bien, car elle existe dans le mal. La société est semblable au corps humain où une jambe malade interdit tout accès à la jambe saine. Un lien invisible, mais réel et fatal voit l'oppresseur à la misère de l'opprimé. Qui, le moment vient tôt ou tard où cette solidarirté éclate en expiations terribles. Qu'est devenu le Toi de France, il y a quinze jours! Qui s'en inquiète! Il s'est enfui dans un état misérable… Je m'arrête, sachant bien qu'il faut respecter le malheur… Plaider la cause des pauvres, c'est, on ne le répétera jamais trop, plaider la cause des riches, c'est défendre l'intérêt universel! Aussi ne sommes-nous ici les hommes d'aucune fraction. Nous aimons la patrie, nous l'adorons, nous avons résolu de la servir dans l'union de tous ses enfants… Voilà sous l'empire de quels sentiments a été constituée la commission de gouvernement pour les travailleurs»⁸⁵.

Восторг, часто заглушающий красноречивые слова оратора, дошел до крайнего своего пароксизма, когда, сходя с трибуны, Луи Блан произнес: «Permettez-moi de vous quitter maintenant, mais au revoir, c'est-à-dire au premier grand problème à résoudre, au premier acte patriotique à accomplir. Ici le rendez-vous»⁸⁶.

Все собрание поднялось и завыло. По удалении президента выбрали 10 человек по жребию, которые должны были заседать постоянно в частных собраниях комиссии, и старые huissiers⁸⁷ Палаты пэров, как и прежде, разносили урны по всем лавкам.

Для сохранения вида справедливости созваны были поверенные от фабрикантов и патронов 17 марта. Им также было говорено о конкуренции, которая производит вместо богатства нищету, о необходимости соглашения и уступки, чему такой превосходный пример подают работники. Несколько голосов добродушно объявили, что они весьма готовы на ассоциацию, лишь бы комиссия выработала план ее. Видаль предложил им также отрядить 10 человек для постоянных заседаний, и так как они хотели это сделать по взаимному соглашению, то Видаль посоветовал им следовать примеру работников и выбрать по жребию, что и было, разумеется, исполнено.

После этих двух заседаний, особенно последнего, оказалось ясно, что оба лагеря воодушевлены истинным желанием примирения⁵⁸ и что над всеми ими лежит всеобщая европейская необходимость, разрушающая всю их добрую волю. Противоречие, видимо, разрешится только участием в ассоциации всех [наций] производящих наций, что и приведет опять к нашему положению, выше изъясненному, – законы работ устанавливаются [бессознательно] самими народами, вследствие их новых потребностей.

Пропускаем несколько малозначительных заседаний [и переходим ттрямо], как, например, заседание, в котором порешено запретить работать в тюрьмах, монастырях, делающих конкуренцию вне их, да еще заседание вскоре после 17 марта, когда все члены Правительства явились в Палату пэров благодарить работников за их сильную и миролюбивую манифестацию, бывшую в этот день. Последнее заседание носило какой-то семейный, патриархальный характер, сентиментальный, грустный и наивный: Луи Блан или Ламартин приготовили даже к этому дню фамильный сюрприз. Уже все ремесленники хотели расходиться, бюро опустело, когда… Но вот слова «Монитора»: «Les délégués commencent à sortir de la salle. Mais M. Louis Blanc, reparaissant tout-à-coup, le visage rayonnant de joie, les arrête dans les escaliers par ces mots: „Mes amis! remontez! J'ai une grande nouvelle à vous donner!" Tout le monde d'élancé aussitôt dans la salle.

M. Louis Blanc: „Deux mots seulement. (Profond silence). La république que nous avons proclamée va triompher dans tous les points de l'Europe.

Je viens d'apprendre de mon honorable collègue M. Lamartine, ministre des affaires étrangères, qui vient d'en recevoir la nouvelle, que l'Autriche est en révolution. (Explosion d'applaudissements. – Cris de joie).

L'Autriche est si bien en révolution, que Metternich est en fuite". (Immense enthousiasme. Cris: Vive la république universelle)»⁸⁸.

Перейдем прямо к необычайному частному заседанию комиссии⁵⁹ в присутствии созванных [известных экономистов] поверенных от работников и от патронов, бывшему 20 марта и наделавшему много шума в индустриальном, политическом и научном мире. В нем также заседали многие знаменитости социальной мысли: Видаль, Туссенель, Пеккер⁶⁰ и один из либеральных экономистов – Воловский⁶¹, призванный в него как наименее жестокий враг социализма, чем он [оказал] почел за нужное оказать себя в недавнем заседании общества «le libre échange»⁸⁹.

Заседание открылось проектом Луи Блана о составлении государственных мастерских. Он заметил, что фабриканты закрывают ныне свои фабрики, взывая: общество распадается, рабочие бегут из фабрик, требуя новых условий труда. Что делать? Государство завладевает упраздняющимися фабриками посредством известного выкупа и само открывает их для работников на праве ассоциаций и на следующих условиях. Касательно задельной платы: она может быть равной для всех и неравной. [Государство нынешнее] Правительство наклонно к абсолютно равной плате, но предоставляет это решить самим работникам. Возразят: при равной плате нет соревнования. Это значит не понимать или отчаиваться в достоинстве человека. Совесть разве не ревнует отличиться единственно из чести. Разве не может быть в мастерских, как в армии: le point d'honneur du travail⁹⁰. Наконец, есть средства принуждения к честной и посильной работе: qu'on plante dans chaque atelier un poteau avec cette inscription: dans une association de frères qui travaillent, tout paresseux est un voleur.⁹¹

Это неслыханная теория задельной платы разразилась над Францией как гром и подавила все умы.

Далее Луи Блан переходит к подробностям устройства такого государственного, общинного atelier⁹². Распределение выручки, следующее после задельной платы: 1) одна четверть отлагается для заплаты старому владельцу, 2) одна четверть для вспомоществования старикам и детям и пр., 3) одна четверть для раздела между всеми участниками, 4) одна четверть для вспомоществования государственным мастерским, не имеющим работы. [Эту одну образцовую мастерскую можно распространить на каждую отдельную ветвь.] Можно приложить такие мастерские к одной ветви промышленности: для этого стоит только определить, во что обходится [чистый барыш] доход этой ветви, его произведения, назначить легкий барыш, и цены уже будут одинаковы, без конкуренции и соперничества мастерских. Можно, наконец, приложить их ко всей промышленности вообще, для этого стоит определить только ценность каждой, работать на этом основании и страждущим ветвям делать пособие (3 и 4 %) из отложенных сумм в других ветвях. Будет всеобщая ответственность, solidarité⁹³ всех, будет, таким образом, работа верная и неоспоримая для всех, и все это под одним начальником, назначенным от государства, который будет знать [все] требования на каждую индустрию, цены на каждую ветвь ее и направлять работы вследствие этих данных. Мир, братство вместе с богатством водворятся на земле.

И таким образом [принцип] старый принцип 89 года – свобода отдельного лица⁶² – отвергнут, частные характеры сглаживаются под тяжелым однообразием, личный интерес не признается деятелем… Все, как шашки в шахматной доске, и притом еще так, как если бы партия располагалась при ханжах, заранее все предвидевших и устроивших.

Воловский стал ревностно защищать свободу промышленности от узурпации государства, говоря, что общинные мастерские не увеличат массу произведений, в чем особенно нуждается Франция, а только уменьшат ее, увеличить ее может только частный интерес. Видаль возразил, что работник не должен зависеть от требований и предложений, как ныне, в силу частных интересов. Он должен быть, как чиновник, всегда платим за свою работу, несмотря на внешние условия. Это достигается только ассоциацией, которая гораздо более увеличит произведение, чем индивидуализм. «On peut exalter le courage du travailleur jusqu'à l'enthousiasme au nom du devoir, de la fraternité, de la justice»⁹⁴.

Луи Блан снова в длинной речи заметил, что гораздо важнее не увеличение произведений, а их распределение: «Mais il ne suffit pas que la production augmente pour que le pauvre échappe au danger de mourir de faim; il faut qu'une répartition équitable et bien ordonnée fasse arriver jusqu'à lui lai richesse accrue»⁹⁵.

Ничто так не вредит увеличению произведений, как свобода без братства и равенства. Свобода одна – это конкуренция, а конкуренция производит только развалины. В слепом враждовании все народные силы при конкуренции сталкиваются и уничтожаются одна другой. Частный интерес – двигатель, но роковой (funeste). «Faut-il done admettre tous les stimulant par cela seul qu'ils ont de la puissance? Quelle force n'a pas le mobile qui pousse les voleurs de grand chemin à assassiner le passant au risque de la guillotine? No jugeons pas les stimulants par leur puissance, mais pai leur moralité»⁹⁶.

A на вопрос, какая награда предстоит деятельному работнику, Луи Блан ответил: l'estime, l'honneur, la récompense du soldat sur le champ de bataille⁹⁷.

Заседание закончилось заметкой г. Le Play⁶³, известного горного ученого, что бесплодные равнины Гарца вследствие ассоциаций рудокопов и собственно разрабатывателей покрылись 50 т. счастливых жителей, но плата там равная не всем, а только равная для разных категорий работников: Les mines de la Russie sont exploitées d'après les mêmes principes. Un officier, nommé par l'Empereur, y veille à leur fidèle application. J'ai fait le bilan d'un ménage de serf russe employé aux travaux des mines; j'ai fait le bilan d'un ménage d'ouvrier français dans des conditions passables, et je le dis à regret, j'ai trouvé que le serf russe était incomparablement mieux traité que l'ouvrier de France⁹⁸.

Луи Блан: Ces faits sont très précieux⁹⁹.

Le Play забыл только упомянуть, что в рудах и почти во всех фабриках русских работа обязательна, и, следовательно, она или эксплоатация, или наказание, а довольство зависит от дешевизны первых необходимостей.

Это достопамятное заседание [в котором] не имело до сих пор еще никаких результатов, разумеется, кроме смятения в ученом и промышленном мире. Не считать результатом еще предшествующее ему учреждение народных мастерских за городом и в городе, где получившие место работники производят вялый и бесполезный труд за 2 франка, а не получившие – имеют тратить 1 франк в день. Для работниц открылись тоже мастерские, где они шьют блузы за 1 фр. 50, а праздные получают даром 50 сантимов. [При этом еще неизбежнее и безнравственное смешение.] Первых уже считают более 45 т. Это просто старый рацион: безнравственное прокормление [работников] государством праздности, средство отделаться от парижской популяции, причем никто серьезно не ищет работы и не исполняет ее, принужденный к ней.

Шум, сказал я, поднялся страшный. [Даже соц] Оттенок социальной партии восстал против равенства платы и отчуждения капитала в лице Конейдерана. Либеральная школа восстала в лице Michel Chevalier («Journal des Débats»), где он показал за частный интерес, и этот писатель доказал, что солдат на месте битвы находится в лихорадочном состоянии, чего от работника никто не будет требовать в мастерской – стало сравнение не уместа. А средство принудить к работе разноской надписи l'oisif est un valeur¹⁰⁰ есть чисто материальное средство, которому соответствует виселица, расстрел или кнут. Прудон в своем новом Revue «Solution du problème social»⁶⁴ восстает против всей манеры комиссии и Луи Блана определять нынешнее состояние индустрии: «Conçoit-on ces romanciers de la terreur, qui en 1848, prennent les entrepreneurs d'industrie pour des seigneurs féodaux, les ouvriers pour des serfs, le travail pour une corvée? qui s'imaginent après tant d'études sur la matière, que le prolétariat moderne résulte de l'oppression d'une caste? qui ignorent ou font semblant (?) d'ignorer, que ce qui a établi les heures de travail,…? le salaire, divisé les fonctions, développé la concurrence, cor… é (?) le capital en monopole, asservi le corps et l'âme du travailleur, c'est un système de causes fatales, indépendantes de la volonté du maître comme de celle des compagnons?» (1^e livraison, p. 37)¹⁰¹.

Наконец, часть радикальной партии, вся беллетристика и даже работники, т. е. те, которые трудом и усилием вышли из толпы, восстали против равенства платы. Плотник Vallu⁶⁵ поместил в «Courrier Français» 27 марта весьма замечательное письмо к редактору, в котором защищает право работника продавать свой труд на тех же условиях, на коих хлебник продает различно хороший и дурной хлеб и проч. Против положения Луи Блана: que son principe exclue les jalousies et les haines¹⁰², он приводит свою 40-летнюю опытность, доказывающую, что все ассоциации работников в продолжение этого времени в Париже и департаментах его разрушились именно от jalousie¹⁰³ хороших работников к работникам непроизводительным, таким образом разрушилось равенство. Определение производства вещи и легкого барыша на нее может уничтожить французскую индустрию на чужих рынках, где эта вещь дешевле, а если [ограничиться] Франция ограничится только домашним производством, то обеднеет вместо обогащения. Притом же [работники] нужды работников различны по их положению и одинаковой платой не удовлетворяются: женатый работник в Париже с этой платой – нищий, приходящий холостой ученик – достаточен, а работник, приходящий извне только на заработок в известное время и после уходящий в другое место, – богат. Где же равенство? Практические замечания этого человека весьма любопытны.

Нельзя умолчать однако, что Л. Б. имеет партию и весьма сильную в работниках, до которых если не коснулись коммунистические теории, то коснулась их сантиментальная мечтательность, а также в плохих и праздных ремесленниках.