Читать книгу: «Непревзойденная высота Николая Морозова», страница 2

«Очень дальний» родственник

Предвоенный 1940 год стал для Николая Морозова знаменательным не только в футбольном, но и в личном плане: 24-летний футболист женился. С Верой Турановой он познакомился на танцплощадке в Томилино, и через считаные месяцы они сыграли свадьбу.

Это событие повлияло на жизнь и образ мыслей молодого человека, естественно, само по себе, но еще и потому, что его новый родственник – отец жены Василий Васильевич Туранов – оказался полной противоположностью Петру Васильевичу Морозову.

Это интереснейшая личность по меркам даже нынешних времен, поэтому такое родство Николая Петровича нельзя обойти стороной.

По воспоминаниям сестры Николая Морозова Тамары Петровны, Василий Туранов отличался гибкостью ума, находчивостью, практичностью, деловитостью, зарекомендовал себя способным, бойким коммерсантом, смело бравшимся за перспективные проекты. Его можно было бы назвать даже успешным бизнесменом, если бы значительную часть своей жизни он не провел в местах не столь отдаленных, хотя советских законов, по свидетельству той же Тамары Морозовой, не нарушал. Но постоянно сидел – такое было время, так складывались обстоятельства.

Это сейчас люди подобного толка пользуются свободой предпринимательства, а при советской власти им была уготована незавидная судьба. Значительную часть своей жизни Василий Васильевич Туранов провел в колымских и казахстанских лагерях, став для Николая Морозова зачастую очень далеким в географическом отношении родственником.

Коротко изложу, так сказать, для справки, судьбу Василия Васильевича, к которому зять относился с уважением, однако, как свидетельствуют родственники, не всегда понимал и разделял его взгляды. По словам сестры, Николай Морозов, воспитанный убежденным коммунистом, рассуждал тогда, как и большинство советских людей: если посадили, значит, было за что. Хотя сама Тамара Петровна была уверена, что единственным прегрешением Василия Туранова было пребывание в стране какое-то время под чужим именем. Но тут, как говорится, жизнь заставила.

Семья Турановых в 1917 году, когда свершилась Октябрьская революция, проживала в Рязани. Василию Туранову довольно быстро пришлось познакомиться с Губернской чрезвычайной комиссией. Людей, которые ее возглавили, в городе хорошо знали. Каждый из них до революции периодически доставлял населению различные беспокойства постоянными запоями, скандалами и драками. Стражи порядка, как правило, нанимали кучера с коляской и транспортировали дебоширов до дома. Их родственники компенсировали стоимость перевозки, а городовой в знак благодарности за гуманное обращение получал обычно рюмку водки и соленый огурец на закуску.

Благодарность от новой власти городовые получили очень быстро: все девять городовых, которые наиболее часто оказывались свидетелями безобразий пьяниц – новоиспеченных чекистов, были расстреляны в первую очередь.

И вот однажды, в мае 1918 года, Василий Туранов и трое его друзей часов в 11 дня были арестованы сотрудниками ЧК за «буржуазную контрреволюционную деятельность», а конкретно за то, что они продавали сосальные конфеты собственного изготовления – леденцы-петушки – на железнодорожном вокзале.

Где-то в 8 часов вечера Туранова привели из подвала в большую комнату наверху, где находились двое в кожаных куртках. Револьвер и маузер (очевидно, для дополнительного психологического воздействия) лежали на столах у чекистов. Один из них сказал: «Туранов, у нас тут с харчами плохо. Знаю, какой хороший засол делает твоя мать, какие у нее знатные огурцы. В общем так: скажешь матери, что вам с друзьями надо угостить нужных людей. Для этого принесешь нам корзину соленых огурцов. Принесешь – сегодня же вернешься домой. Про арест никому ни слова. Если не вернешься или проболтаешься – возьмем всю твою семью. Пошел…»

Василий принес чекистам огурцы, и его отпустили. Он сразу побежал к родственникам арестованных друзей и рассказал, что их детей взяли чекисты, а ему самому чудом удалось вырваться. Его друзей расстреляли через несколько дней.

Как известно, политический и экономический кризисы, охватившие страну при «военном коммунизме», заставили большевиков искать какой-то выход из ситуации. Так появилась на свет «новая экономическая политика» (НЭП), провозглашенная в марте 1921 года. Многие промышленные предприятия были денационализированы, сданы в аренду, разрешено создание собственных предприятий частным лицам.

Благодаря введению НЭПа страна из состояния глубокого экономического кризиса быстро перешла в период «большого скачка», политическая ситуация стабилизировалась. Поэтому те физические лица, которые осуществляли на практике НЭП, объективно являлись «героями государственного капитализма» в России.

Николай Петрович и Вера Васильевна Морозовы с дочкой Наташей

Но в 1928 году Иосиф Сталин принял решение положить конец «новой экономической политике». В промышленности прекращались договоры аренды, денационализированные в 1921 году или вновь созданные частные фабрики и заводы отбирались большевиками в государственную собственность.

Василий Туранов был к тому времени одним из так называемых нэпманов – капиталистов периода 1921–1929 годов. В 1921 году он организовал в Москве фирму под названием «ВАВАТУР», по первым буквам его имени, отчества и фамилии. К 1924 году фирма стала второй в России по продажам лакокрасочной продукции и имела около 150 работников. Дела на фирме шли настолько успешно, что Туранов купил для своей семьи целый этаж с четырьмя спальнями в одном из шикарных двухэтажных особняков на московской улице, которая до 1918 года носила название Немецкая, а затем была переименована в Бауманскую.

Но в декабре 1929 года Василия Васильевича неожиданно арестовали сотрудники Объединенного государственного политического управления – ОГПУ, бывшей Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией – ВЧК – и посадили в подвал одного из зданий так называемого квартала спецслужб в районе улицы Большая Лубянка.

В течение трех дней его не вызывали на допросы, не били и даже вполне прилично кормили. Причем прилично кормили только его и только тогда, когда в камере он был один. Соседей по камере кормили только соленой рыбой, а воду давали один раз в несколько дней, муки жажды становились для них невыносимыми. Все шестеро соседей Туранова возвращались после допросов жестоко избитыми. Иногда чекисты надолго запирали их в бане – в комнате с очень высокой температурой.

Соседями Туранова были такие же нэпманы, мелкие предприниматели. Пытали их потому, что они либо не хотели отдать государству все имеющееся у них золото, драгоценности и прочие материальные ценности, либо просто не могли ничего отдать, так как уже все отдали раньше или их разорили налоги.

На четвертый день на допрос вызвали наконец и Туранова. Протокол допроса никто не писал. Туранову просто объяснили, что принадлежавшая ему квартира очень нужна более заслуженному, чем он, человеку – герою революции. В том случае если он добровольно подарит квартиру герою, а также отдаст советской власти все ценности, тогда к нему, «возможно, не применят мер социальной защиты», предусмотренных Уголовным кодексом против лиц, нанесших своей буржуазной деятельностью ущерб советскому государству.

Василий Туранов знал, что наказания, которые могли применяться к «героям НЭПа» в качестве так называемой «социальной защиты», предусматривали как исключительную меру смертную казнь или максимальный срок – до 10 лет лишения свободы. Да и психологическая обработка за время ареста, безусловно, дала свои результаты. И он подписал документы на «добровольное» дарение своей квартиры, отдал сбережения и ценности. Его действительно отпустили, и он устроился каменщиком, проработал в этой профессии целых пять спокойных лет.

Однако в 1934 году его вновь арестовывают по фиктивному обвинению в незаконной деятельности, несмотря на то что он заключал вполне легальные договоры на строительные работы. Присудили восемь лет заключения, отправив в один из самых страшных лагерей на Колыме. А через некоторое время он еще угодил и в штрафную зону.

На десятый день работ в штрафной зоне Василий почувствовал, что умирает. Спасло его чудо. Уголовники на основной зоне зарубили топором на лесозаготовках счетовода-заключенного, приехавшего производить замеры норм выработки. Срочно потребовался новый человек, способный выполнять функции счетовода. Главный счетовод знал о математических способностях Туранова и настоял на том, чтобы его вернули на обычную зону счетоводом.

Удача, которая сопутствовала Туранову той зимой 1942 года, на этом не закончилась. Чудом явилось также то, что за подготовку побега ему не дали дополнительного срока заключения. По какой причине это произошло, очевидно, уже навсегда останется неизвестным. Сам он полагал, что от нового срока спасла его слишком явная неправдоподобность версии лагерного начальства. Все знали, что сбежать с Колымы, тем более в зимнее время, может только сумасшедший. Побегов было много, но почти все неудачные. Колымские лагеря находились в суровом полярном краю, в тысячах километров глухой тайги от жилых мест. Да и до освобождения Туранову оставалось всего шесть месяцев, и так рисковать для любого нормального человека выглядело, мягко говоря, глупостью.

Но на свободе Туранов оставался всего четыре года. В 1946 году его снова арестовали по сфабрикованному обвинению по «хозяйственной» статье Уголовного кодекса. На этот раз дали 5 лет, которые он отбывал в Казахстане, в районе Караганды. Из бесед со следователем Василий пришел к выводу, что советская власть навсегда включила его в зону своего особого внимания и никогда не прекратит преследовать, потому что он – недобитый «герой капиталистического труда», носитель вредоносной буржуазной идеологии.

Поддерживая контакты со знакомыми бывшими нэпманами, которые, как и он, превратились после 1929 года в изгоев, он все чаще убеждался в том, что борьба с «недобитыми капиталистами» в СССР носит планомерный характер и ведется на уничтожение выживших. Бывших предпринимателей периодически сажали в тюрьмы по любой подходящей или не очень статье Уголовного кодекса.

Учитывая сложившуюся ситуацию, Туранов после второго ареста в 1946 году поставил перед собой задачу навсегда исчезнуть из поля зрения советских органов. Сделать это было непросто, особенно человеку, находящемуся в заключении в лагере под Карагандой. Но он заставил жену продать драгоценности, которые все же удалось спрятать в 1929 году от бдительных чекистов, и путем подкупа сумел организовать передачу денег с воли ему в лагерь, удачно дал взятку лагерному начальству, и оно назначило Туранова весовщиком, ответственным за взвешивание отгружаемых овощей с лагерных огородов.

Василий Туранов имел очевидный предпринимательский талант и очень хорошо считал. Эти качества позволили ему быстро наладить такую систему регулирования весов, что у него оставался незарегистрированный левый товар, который продавался на свободе вольнонаемными работниками, перевозившими сельскохозяйственную продукцию. Выручка делилась между всеми участниками «предприятия» и шла на дальнейшее коррумпирование нескольких надзирателей и двух сотрудников лагерной администрации.

Система работала настолько исправно, что за лагерные годы под Карагандой Туранов накопил очень большую сумму денег. Он купил добротно сделанные фальшивые документы. Денег хватило и на то, чтобы два сотрудника лагерной администрации согласились пойти на преступление, которое было для них смертельно опасным: согласились не только выкрасть из особой части его личное дело, но и помочь Туранову бежать.

Планировалось, что его пошлют в качестве грузчика на вокзал, там он попросится в туалет, из туалета через окно выберется на улицу и запрыгнет в первый проходящий поезд. Строя план побега, Василий и его тюремщики-сообщники рассчитывали прежде всего на то, что, не обнаружив личного дела сбежавшего зэка в тюремной картотеке, комендант тюрьмы испугается докладывать руководству о скандальной пропаже документа и предпочтет списать Туранова как умершего от болезни или как подстреленного при побеге.

Василий Туранов

В то солнечное и морозное декабрьское утро 1950 года сначала все проходило по плану. Личное дело заключенного Туранова лежало у него в кармане ватника, его действительно взяли грузчиком на автомашину, направлявшуюся с овощами на станцию.

И вдруг нелепый случай чуть не спутал все планы. Во время погрузки на территории тюремного лагеря один из ящиков соскальзывает с борта машины и ударяет Василия по голове в тот момент, когда он наклонился. Он мгновенно теряет сознание, а второй грузчик и охранник наклоняются над ним, пытаясь расстегнуть и снять с него ватник, чтобы дать организму больше воздуха. А в одном внутреннем кармане у него лежит личное дело заключенного, в другом – заработанные неправедным трудом деньги и фальшивые документы. Но и на этот раз судьба Василия хранила: охранник не успел расстегнуть ватник, в последний момент он пришел в сознание, передохнул несколько минут и продолжил погрузку. Побег удался, после него Туранов жил по поддельным документам под чужой фамилией 12 лет.

Но в 1962 году в Москве удача от него отвернулась: его случайно узнал один из его давних недругов и сдал ближайшему милиционеру.

Следователь с недоумением спросил: «Как тебе удалось выкрасть личное дело из абсолютно секретной оперативной картотеки лагеря?» И получил ответ: «Гражданин следователь, неужели органы правопорядка в Советском Союзе так ослабли, что скромный заключенный может что-то украсть из секретной картотеки?»

Следователь улыбнулся и сказал, что, как он надеется, органы правопорядка и правосудия еще продемонстрируют Туранову, что они не совсем ослабли. И действительно, личность Туранова установили с помощью многочисленных опознаний и в третий и последний раз осудили «за использование заведомо подложного документа».

Вот таким удивительным родственником обзавелся Николай Морозов в 1940 году.

Тамара Петровна Морозова рассказывала мне, как в их квартире часто собирались однокурсники сына Николая Петровича, Владимира, студента экономического факультета МГИМО, часто спорили на профессиональные темы и не могли прийти к какому-то оптимальному решению. Дед, Василий Васильевич Туранов, к тому времени отбывший свой последний срок, сидя в сторонке, с интересом их слушал, а потом вдруг, к их полному удивлению и восхищению, выдавал им абсолютно верное решение задачи, проблемы, и в свои 90 с лишним лет оставаясь коммерсантом высокого полета.

А Николай Морозов при внешнем равнодушии к судьбе тестя все же постоянно интересовался его делами, приключениями и, видимо, что-то наматывал себе на ус. И может быть, даже незаметно для себя взял что-то из его арсенала на вооружение. Во всяком случае, завязывать отношения с нужными людьми он прекрасно умел.

Из «Сельмаша» в автомаш

Вероятно, пора уже перейти непосредственно к спортивной биографии Николая Морозова, «среднего», по мнению никогда не видевших его в игре журналистов, игрока, на самом деле – одной из значительных фигур в советском футболе 40-х – начала 50-х годов.

Подробный рассказ о футболисте Морозове впереди, но прежде чем приступить к нему, предложу короткую вводную – мнение его соперника на футбольных полях, спартаковца, тоже полузащитника, заслуженного мастера спорта Алексея Парамонова:

– Николай Морозов был хорошим футболистом, выступал на месте полузащитника и вел всю игру команды «Торпедо». Был очень работоспособным, обладал хорошим ударом.

Николай Петрович Морозов родился 7 сентября 1916 года в селе Большое Замошье Лужского уезда Петроградской губернии. Однако вскоре семья Морозовых переехала в поселок Томилино Люберецкого района Московской области. И в организованный футбол Николай пришел в начале 30-х годов – в люберецкую команду Государственного завода имени Ухтомского. Выступала она сначала в районных, а затем и в областных соревнованиях.

Один из люберецких. Заслуженный тренер РСФСР Валерий Карпов

В 1933 году 17-летний Морозов был уже игроком основного состава команды, одной из сильнейших в Московской области. Спустя четыре года он прошел в ее составе первое серьезное боевое крещение на всесоюзной арене. Уже под названием «Сельмаш» заводские футболисты 24 мая 1937 года сыграли в Горьком кубковый матч против местного «Динамо», и хотя проиграли – 1:5, полузащитник Морозов, вероятно, попал в поле зрения тренера горьковских динамовцев Сергея Бухтеева, вскоре возглавившего «Торпедо».

На этом люберецкий этап футбольной карьеры Николая Морозова завершился. Но, как рассказывал в свое время мой друг, известный, и не только в Люберцах, заслуженный тренер РСФСР Валерий Карпов, во главе с которым местное «Торпедо» в 60-е годы выигрывало первенство и Кубок Московской области (работал также старшим тренером раменского «Сатурна», калининской «Волги», тренером московского «Локомотива»), местные болельщики с солидным стажем часто с большой теплотой вспоминали умного, расчетливого, техничного полузащитника Морозова, благодаря которому многие из них стали приверженцами московского «Торпедо», старались не пропускать ни одного матча команды столичного автозавода.

Под крылом тренера-новатора

Дебют Морозова совпал с дебютом на высшем уровне его нового клуба «Торпедо». Но если автозаводцы первый матч в группе «А» провели 10 мая (с харьковским «Спартаком»), то Николай Морозов вышел в стартовом составе команды лишь в 19-м по счету матче – 3 октября на московском стадионе «Динамо» против «Темпа» из Баку. Хотя заявлен за «Торпедо» был сразу вместе с остальными игроками основного состава.

Но первую половину сезона 21-летний футболист провел за дублирующий состав «Торпедо». Всесоюзный турнир для дублеров впервые был организован лишь в 1946 году, однако, судя по отрывочным сведениям, резервная команда «Торпедо» существовала и раньше, проводила товарищеские матчи, возможно, участвовала в чемпионате Москвы.

Приведу технические данные первого матча за торпедовскую основу героя нашего повествования, дабы подчеркнуть значимость этого события в его жизни.

«Торпедо» Москва – «Темп» Баку – 1:1 (1:0)

3.10.1938 г. Москва. Стадион «Динамо». 5000 зрителей.

Судья В. Воног (Ленинград).

«Торпедо»: Виноградов, Поляков, Орлов, Маслов, Загрецкий, Ершов, Каричев, Рязанцев, Кочетков, Морозов, Синяков.

«Темп»: Макагонов, Коротков, Микаэлян, Нифонтов, Петросян, Пацевич, Беляев, А. Маркаров, Степанов, Амирджанов, Агаев (Ханаферов).

Голы: Рязанцев, 34, с пенальти. Степанов, 70.

Партнерами Морозова в его первом матче на высшем уровне стали будущие заслуженные мастера спорта Иван Кочетков и Константин Рязанцев, два впоследствии заслуженных тренера СССР Виктор Маслов и Всеволод Виноградов (правда, последний по хоккею с мячом), будущий заслуженный тренер РСФСР Рамиз Каричев.

Но главной фигурой в «Торпедо» был его тренер Сергей Васильевич Бухтеев. Благодаря его интуиции и эрудиции торпедовцы, не имевшие в своем составе в 1938 году звезд уровня московского «Динамо» или «Спартака», на первых порах захватили лидерство в чемпионате СССР. Пока признанные лидеры раскачивались, они решительно перестроили свою игру с общепринятой тогда у нас системы «пять в линию» на новую, прогрессивную «дубль-вэ».

Сергей Бухтеев родился в 1897 году. Играл полузащитником и нападающим в клубах «Новогиреево» (1915–1918), «Замоскворечье» (1922), «Яхт-клуб Райкомвода» (1923–1924), «Московский совет физической культуры» (1925), «Пищевики» (1926–1927), «Трёхгорка» (1927–1929). Выступал за сборные Москвы (1917–1925) и РСФСР (1925). Чемпион РСФСР 1922 года. Пятикратный чемпион Москвы. Участник турне сборной СССР по Турции (1925). В 20-е годы он стал законодателем футбольной моды – первым появился на поле в трусах до колен. Техничный футболист комбинационного плана. «Торпедо» тренировал в 1932–1934 годах, 1935 год провел в местах не столь отдаленных, по месту заключения и вернулся в футбол – тренировал «Динамо» Горький (1936–1937), а в 1938 году вновь принял «Торпедо».

В 1938 году в Тбилиси прошел первый всесоюзный сбор тренеров, на котором Бухтеев был одним из преподавателей, читал лекции. И чтобы уже покончить с тренерской биографией, отмечу и пункт ее завершения: ЦДКА (1940–1941). Причем тренер команды Красной армии был снят с работы после драки ее футболистов с ленинградскими динамовцами во время матча 3 мая 1941 года под смешным предлогом: не сумел привить своим игрокам должное уважение к правилам игры и физической сохранности противника. В сентябре 1947-го Сергей Васильевич был арестован по ложному обвинению и в декабре умер в заключении при неизвестных обстоятельствах. Впоследствии был реабилитирован.

Сергей Бухтеев

Человек всесторонне образованный, Бухтеев стал одним из первых теоретиков в отечественном футболе. Написал и издал книгу «Основы футбольной техники» – одно из первых в нашей стране методических пособий по работе с футболистами. Первым из тренеров ввел в обиход команд двухразовые тренировки. Уделял много внимания питанию футболистов. Благодаря владению иностранными языками имел возможность следить за английской и другой зарубежной футбольной литературой и периодикой. Возможно, поэтому едва ли не первым из отечественных специалистов Бухтеев понял и усвоил преимущества тактической системы «дубль-вэ», продемонстрированной командой Басконии на стадионах Советского Союза в 1937 году, и освоил ее с командой «Торпедо».

– Сергей Васильевич Бухтеев, наш тренер в 1938 году, – человек большой культуры, – рассказывала другая значительная личность в истории «Торпедо», нападающий, а потом левый защитник команды 20–30-х годов Вячеслав Орлов, кстати, автор эмблемы созданного в 1936 году по постановлению ВЦСПС общества «Торпедо» и традиционной поныне формы команды – белые футболки, черные трусы, черные гетры с двумя белыми полосами. – Интеллигент, умница. Сразу стал уделять внимание повышению общей культуры футболистов. Бывало, и не раз, – сядет за пианино и поет. Голос приятный. Мы все вокруг слушаем. Еще вытаскивал команду в Третьяковку, да как начнет рассказывать, так не нужен экскурсовод. Мы зачарованно стоим, рты раскрыв. А Сергей Васильевич продолжал удивлять, восхищать и покорять наши сердца. Врачу он объяснял, что питание спортсмена надо дозировать, и при этом по памяти называл калорийность каждого блюда. Он ввел правило: перед завтраком съедать 200 граммов овсяной каши. Кочетков возмущался: «Что мы, лошади?» А вскоре и сам уплетал за милую душу. Ни одного грубого слова, ровный со всеми. Нас, футболистов, называл «мальчики»…

Вячеслав Орлов

Чтобы подчеркнуть, какой фурор устроило «Торпедо» на старте чемпионата-1938, воспользуюсь материалом одного из самых знаменитых российских футболистов на заре XX века, капитана сборных Москвы и России, а впоследствии известного журналиста, писателя, теоретика футбола Михаила Ромма, посвященным матчу «Торпедо» с тбилисским «Динамо» (3:3).

«Матч 14 июля был серьезным испытанием для команды… «Торпедо» подтвердило в этом матче наличие в его игре качеств, отсутствие которых мешает нашим командам полностью использовать индивидуальные свойства игроков. Мы говорим о четкой и органически усвоенной тактической системе, о своем ясно выраженном стиле игры. Именно это превращает команду из арифметической суммы 11 игроков в коллектив, объединенный единым тактическим замыслом, в котором силы отдельных игроков удваиваются…

Команда, лишенная стиля, может иногда победить более классную команду. Но путь к международному классу лежит только в сочетании индивидуальной силы игроков с четкой тактической системой, с определенным стилем. Все это в полной мере относится к «Торпедо». Команда будет проигрывать, так как в ее составе есть недостаточно сильные игроки. Но все же ее игра будет содействовать росту класса нашего футбола.

«Торпедо» играет по системе смягченного «дубль-вэ», с оттянутыми назад полусредними и со старым расположением защиты – средний полузащитник не оттягивается назад. «Торпедо» строит свою игру на длинном продольном пасе, и это придает его нападению стремительность и быстроту. Команда играет в очень быстром темпе, но этот темп достигается не утомительной беготней, а быстрым передвижением мяча. Команда редко передает мяч на авось, почти каждый пас имеет точный адрес… И, самое главное, команда играет не трафаретно, нападение и полузащита творчески разрешают конкретные задачи, и поэтому в игре команды есть то свойство, которого не хватает нашему футболу, – неожиданность…

Нет сомнения, что среди многих условий, обеспечивших рост «Торпедо», не последнюю роль играет работа тренера. Умелое руководство тренера помогает выработке четкой тактической системы, нахождению определенного стиля. Всесоюзному комитету и футбольной секции следовало бы изучить опыт наших наиболее успешно работающих футбольных тренеров».

Бухтеев понимал, что новая схема требует соответствующих исполнителей, и начал тщательно их подбирать, создавая новую команду. Например, разглядел в столичной команде «Старт» подходящего центрфорварда Александра Синякова, футболиста вроде бы прямолинейного, но быстрого, атлетичного, обладающего голевым чутьем, и прекрасно использовал его в роли тарана. Справиться с Синяковым долгое время не могли лучшие игроки обороны команд соперников, и в первом же своем чемпионате новоявленный торпедовец забил 15 мячей – 3-й результат среди бомбардиров. Тогда же в команде появились Иван Кочетков, переквалифицированный из нападающих в центра полузащиты, еще один острый и забивной форвард Петр Петров, надежный вратарь Борис Кочетов. В новых условиях раскрылся комбинационный талант Константина Рязанцева, наряду с Петровым занявшего позицию полусреднего нападающего. Петров получил возможность раскрыть способности бомбардира, Рязанцев – комбинационный талант.

Вот в какую команду сумел пробиться к концу сезона Николай Морозов, начавший выступать в средней линии вместе с Виктором Масловым, Владимиром Ершовым или Александром Загрецким. Вот какой тренер оценил морозовский талант, дав люберецкому парню путевку в большое футбольное плавание.

Впоследствии став тренерами, и Виктор Маслов, и Николай Морозов считали Сергея Бухтеева своим первым учителем.