Читать книгу: «Разлуки и встречи. Люди ветра», страница 5

3

Неизвестно, по каким мирам скиталась душа дочери ветра той ночью. Она совершенно не могла вспомнить, что ей снилось, да и предыдущие события вспоминала с большим трудом. Дралась с Магравом, да. Сбежала, да. А дальше? Дальше было что-то совсем смутное, как будто разноцветный туман, а не воспоминания. Но, что бы там ни было, сейчас она чувствовала, что находится в безопасности, и что за ней кто-то наблюдает. Так что пора было проснуться и оценить, где она очутилась.

Она открыла глаза и начала осматриваться. Небольшая комната, светлые стены, тёмный пол, большая кровать, на одной из стен стеллаж с какими-то устройствами, окно, почти во всю стену. А рядом с дверью стоит, прислонившись к стене, хозяин комнаты. Молодой мужчина, высокий, тёмные волосы острижены чуть ниже плеч, очень красивый. Пугающая красота, за такой обычно скрываются либо бессмысленные нарциссы, либо грандиозные сволочи. В любом из миров встреча с мужчиной подобной красоты не сулила ничего хорошего. Но сейчас Анариэль было не до того. Она, как зачарованная, смотрела на хозяина комнаты, прямо в его чёрные, жгущие своим интересом глаза, и понимала, что пропадает. Как это, наверное, страшно, встретить человека, который основа твоей жизни. Когда единственное знание того, что он живёт в каком-то из миров составляет смысл твоей жизни. Когда он течёт в твоей крови, а твое сердце робко бьется в его руках. И если нет его, то и ты исчезнешь, растворишься во тьме Вселенной, потому что то, что заставляет твои атомы держаться вместе, то, что рождает субстанцию, которую кто-то именует твоим сознанием, – это лишь он. Хотя, страшно ей не было, казалось, она просто утратила способность бояться, чего бы то ни было, когда он рядом. Был только ОН, отныне и навсегда.

Какая-то часть её понимала, что то, что она сейчас чувствует, не лезет ни в какие ворота. Человек ветра не может быть так тотально, так убийственно зависим от какого-либо другого человека. Поэтому ей кое-как удалось взять себя в руки, благо, она лежала, и не было видно, как подгибаются её коленки, и изобразить заинтересованность окружающим.

– Меня зовут Микаэль. Ты у меня дома, в безопасности, – голос у него был под стать глазам и внешности. Он разил как гром с чистого неба, услышав его, хотелось пасть на колени, просто так, без единой мысли, как падают на колени люди перед алтарем могущественного и близкого бога.

Надо было что-то ответить, хотя, честно говоря, произносила слова она почти автоматически:

– Я… Мое имя Анариэль. Ты спас мою жизнь…

– Я просто исцелил твои раны, ничего больше, – он лгал, он сам ещё не понимал, ЧТО он для неё сделал.

– Нет. Я умирала, я знаю. Если бы я выжила с этими ранами, он всё равно бы скоро нагнал меня и убил, – она чуть не проговорилась, ей стоило большого труда перевести разговор на Маграва, и не сказать: «Я умерла, когда ты прикоснулся ко мне».

– Кто – он?

– Маграв. Это сумасшедший маг из другого мира, – она замолчала, достаточно информации на первый раз. Тем более, ей было тяжело говорить с ним. Точнее, ей легко было говорить то, что он спрашивает, но очень сложно не говорить того, что хотелось сказать её сердцу.

Вскоре он вернулся.

– Тебе нужно поесть. Ты очень слаба, – он поставил поднос на кровать, сел рядом.

– Как скажешь. Теперь моя жизнь принадлежит тебе, – она не лгала. Когда твое сердце лежит в чьей-то руке, ты не лжёшь. Сожмёт кулак, уронит, – не имеет значения, ведь оно уже не в твоей груди. Мертвые не лгут и не убегают от источника своего существования, это скажет вам любой некромант.

***

В понедельник с утра Мику пришлось поехать на работу для того, чтобы оповестить удивленное начальство о том, что он уходит в отпуск. Честно говоря, он и сам давно уже мог стать большим начальником, с его-то связями и способностями. Но ему не хотелось нести на своих плечах груз ответственности за тысячи людей, за деньги, за престиж, и, в итоге, быть связанным высокой должностью по рукам и ногам. Поэтому он старательно делал вид, что он рядовой менеджер, ну, может быть, несколько полезнее и умнее остальных. И в то же время, у него никогда не возникало проблем с начальством, несмотря на его вольные взгляды на график и дисциплину. Просто начальство всегда помнило, чей он сын, кто его друзья, и что он сам при желании мог бы занять это место.

По дороге домой он заехал в несколько магазинов, чтобы купить продукты и одежду своему нежданному сокровищу. Не всё же ей заматываться в одеяло, а её одежда превратилась в бурые лохмотья. Заодно он решил сделать ей маленький сюрприз.

Пушистые белые хризантемы чудесно смотрелись в вазе из хрусталя. Анариэль растерянно моргала.

– Знаешь, до сих пор ни одного из моих поклонников мне не удавалось убедить в том, что я обожаю именно белые хризантемы, – говорила она, в очередной раз, вдыхая горький аромат цветов.

– Они постоянно дарили мне розы. Даже Нефа лишь пару раз хватало на то, чтобы подарить мне белые лилии. И то это был подвиг. А вот хризантемы он так и не осилил.

– А мои девушки всегда требовали розы. Скучно, банально и пошло. Мне показалось, что тебе бы подошли хризантемы, поэтому я купил их. Я рад, что не ошибся.

– Не ошибся. Не люблю розы. Хотя с годами я с ними и смирилась. Ну, в самом деле, не выбрасывать же подарок человека, если я такая неправильная. И мне нравятся не такие цветы, какие принято дарить.

– И что же тебе нравится, кроме хризантем?

– Ну… огромные белые лилии, которые невыносимо держать дома, ибо в их аромате можно топор вешать. Синие и фиолетовые колокольчики, уж на что лилии похоронные цветы, а их вообще считают цветами смерти и дурных снов. Не знаю, я люблю их. Люблю жасмин и вишню, и черемуху, ни за что бы не стала обламывать душистые ветки, да и другим не позволю, но с радостью бы посадила их рядом со своим домом, если бы таковой имела.

Он действительно был рад, что угодил с цветами, да и с одеждой. И ничто не мешало ему любоваться ею, сидящей на кровати и рассматривающей стоящий на тумбочке рядом с ней букет. Она уже оделась в купленное им легкое платье из белого шёлка. Её руки были подвижны, пальцы порхали, слегка касаясь белых душистых шаров, когда она говорила. И, казалось, она дирижирует неслышной музыке, струящейся от белых горьких цветов. Её глаза светились чистой, неподдельной радостью. Сквозь большое окно на неё изливались солнечные лучи. Казалось, что они пронзали девушку насквозь, легко шевелили её волосы и складки платья. Тонкие пальцы светились мягким бледно-розовым светом, нежные губы были изогнуты в улыбке. По светло-серебристым стенам и белому потолку прыгали солнечные пятна, на чёрном ковролине превращаясь в золотые монеты.

Микаэль в своём привычном чёрном костюме неподвижно сидел рядом, чёрным изваянием на белом айсберге кровати. Он завороженно следил за каждым движением девушки, как и она, пропитываясь насквозь светом и терпким ароматом. Осторожно, чтобы не спугнуть момент, он прикоснулся губами к обнаженному плечу девушки. А когда она замолчала, обернувшись и с удивлением заглядывая в его глаза, поцеловал её, ощущая горький привкус хризантем на губах.

Еще несколько дней пролетело в этом городском гибриде рая и лазарета, красивые и недолговечные, как бабочки. Они разговаривали, слушали музыку. Он давал ей кров, пищу и силы. За это каждую ночь ему снился Город, а днём… А днём он был для неё всем: жизнью, повелителем, любовью и неминуемой гибелью, хотя и не мог понять этого.

Её беспомощность и покорность забавляли его. Она ничего не требовала, ничего не просила. Такая непохожая на всех знакомых ему женщин, не из этого мира, кажущаяся чудесным сном, ожившей статуей Пигмалиона. При этом он ни на секунду не заблуждался в оценке своих чувств. Уже довольно давно, в старших классах школы, он окончательно понял, что не может любить. Желание и страсть были ему доступны, хоть и значительно охлажденные его непобедимым разумом. Но он не чувствовал привязанности к окружающим его женщинам. Поначалу это порождало массу проблем, но потом он научился подпускать к себе только тех, кто его не любил, и уходить при малейшем намёке на чувства у партнерши. Единственное, что могло зажечь его кровь – были жажда знаний и жажда новых путей. Поэтому сейчас он совершенно не сдерживал себя в этой игре с огнём, хотя и видел прекрасно, насколько девушка влюблена в него, и, как обычно, ничего не чувствовал к ней лично.

А для неё он был Бездной, великой, могущественной, ужасной и притягательной. В этом мире, где шестерни заменили волов, а пойманная молния – человеческую силу. В мире, где слова «маг» и «шарлатан» стали синонимами, родился и вырос мужчина, чья сила была едва не больше её! Когда она впервые увидела его той ночью, когда почувствовала исходящую от него мощь, она так испугалась. В ту ночь она была измотана до предела, и одного его жеста хватило бы, чтобы она умерла. Она смотрела в его глаза, ожидая встретить в них свою смерть. А он поднял её на руки, как подбитую птицу. Он принес её в свой дом, исцелил и дал ей сил. Он мог бы стать властителем этого мира, гением или тираном, если бы захотел. Вместо этого он заглядывал в её глаза, и прикасался к ней горячими тонкими пальцами.

Её силы потихоньку возвращались, и скоро должна была проснуться память. Значит, снова должны были начаться кошмары. Они всегда приходили, стоит ей всерьёз влюбиться. А она даже не влюбилась. Есть в каком-то из языков более точная фраза: она пала в любовь. Если бы он сказал ей выброситься из окна, она бы не раздумывала.

Крылья, её крылья наливались свинцом, стоило подумать о нём. Его поцелуи вливали в её кровь яд. Это было тяжело и больно, но боль можно терпеть. Маг и воин, странница и принцесса, человек ветра, – всё это стало бессильно и бесполезно. Она решила быть его игрушкой, пока он, сам того заметив, полюбит её, не сможет без неё жить. Это правило никогда раньше не подводило.

Очередной день прошёл смытым волной рисунком на песке, таким же прекрасным и недолговечным. Микаэль видел, что его гостья уже почти поправилась. И ему очень не хотелось, чтобы она покинула его дом и унесла с собою сны о Городе, о лучшем из городов. Но как её удержать, он не знал. Он до сих пор не знал, как попасть в Октавион. Когда он напрямую спросил об этом у Анариэль, она улыбнулась и рассказала ему о дорогах ветра, о том, как она сама приходит туда. Но чтобы пройти дорогой ветра, нужно быть ветром, а не человеком. Многие маги находят свои пути между мирами, сходные и отличные от путей ветра. Люди ветра помогают им, охраняют их от роковых ошибок, но никогда не могут подсказать, потому что лишь сам человек может найти свой путь.

Силы девушки возвращались к ней сами, и уже не было смысла отдавать ей крохи своих сил. Поэтому Мик просто пожелал ей спокойной ночи и отправился в гостиную. Но на этот раз ему так и не удалось попасть в Город.

Посреди ночи он проснулся от странного чувства звука. Не обнаружив в гостиной ничего необычного, Мик пошёл в спальню, где увидел, как мечется во сне Анариэль. Её губы открывались и закрывались снова, не в силах произнести ни звука, лишь некое подобие крика, не слышимое, но ощутимое. Микаэль выругал себя за казавшееся здравым решение прекратить курс целительства. Он подошёл, сел на краешек постели, положил руку на лоб Анариэль и тихо позвал её. Глаза девушки открылись, но вместо осмысленного взгляда, в них клубились боль и ужас.

– Это был просто страшный сон. Все хорошо, – попытался успокоить её Мик.

Девушка, наконец, увидела его, прильнула к его груди и расплакалась. Он обнял её, гладил мягкие взъерошенные волосы, дрожащие хрупкие плечи, пока она не перестала плакать.

Она ошиблась. Раньше, каждый раз, когда она влюблялась, ей начинали сниться кошмары. Снова и снова во сне она переживала смерть Санси. Снова и снова она боялась, что это произойдет с её новым возлюбленным. Эти кошмары изрядно отравляли ей жизнь, но за прошедшие века она к ним почти привыкла. Однако теперь она знала, что Санси жив, и их недавняя встреча положила конец этим снам, как и предполагала Анариэль. Но на смену им пришли другие сны. Ей снилась живая вязкая тьма, поглощающая её и Микаэля, топящая их в своем вязком болоте. Снился нестерпимо яркий свет, разделяющий их сначала друг от друга, потом разрезающий каждого на две половинки, снова и снова делящий их, до самых мельчайших частиц, и уносящий эти частицы друг от друга. Одна пытка сменялась другой: они застывали в вечных льдах, сгорали на кострах, опять оказывались объятыми кромешной жадной тьмой и перемалывались светом. Не удивительно, что она кричала во сне, и как же она была благодарна за то, что он смог её разбудить.

Анариэль подняла голову. Слезы вымыли мрак ночного кошмара из ясных глаз, теперь в них было совершенно другое выражение. Микаэль улыбнулся, и это была медленная улыбка землетрясения, вызвавшего мягкую, красивую волну цунами. Ласково взяв девушку за подбородок, он выпил дорожки слез, разбежавшиеся по её щекам. Теперь он знал, как успокоить её, как удержать ветер. Он мягко опустил её на подушки, погружаясь в огонь, сжигающий её тело…

Возможно, это произошло потому, что они оба чувствовали себя в абсолютной безопасности и смогли открыться друг другу, пусть случайно, пусть на миг. А может, это просто судьба, самое беспомощное и банальное оправдание, так часто оказывающееся правдой. Но факт остается фактом. Сила, возвращающаяся к Анариэль, отказывала всякий раз, когда она пыталась прочитать прошлое своего спасителя, как будто дар прошлого не действовал на этого необычного человека. А когда двое слились в единое целое, дар вдруг сработал. Причем, на обоих сразу.

И, удивленный этим обстоятельством, Микаэль получил прекрасную возможность убедиться, что это был не «просто сон», а неуспокоенное прошлое, эхо давней любви, которая никого не спасла от смерти, и обернулась ужасом в веках. Он теперь многое знал про Анариэль, правда, некоторые фрагменты её памяти проворно спрятались в глубине его сознания, но при желании он мог их оттуда извлечь.

А вот сама Ани узнала немного. Всего одна жизнь Мика открылась ей, ударив ледяным отчаянием на отлёте. Она узнала, что он не может любить, его сердце холодно, немо. Что она для него – только красивый ключ к чудесному городу его снов. Анариэль понимала, что ревновать к Октавиону бесполезно. И ещё она понимала, что это конец. Её сердце было намертво приковано к этому холодному красавцу. Её крылья оказались в свинцовых цепях, а ноги попали в зыбун. Не уйти, не улететь, можно лишь медленно угаснуть, убив в себе ветер и погибнуть страшной смертью без перерождения. И, кричи не кричи, ни отец, ни Маркус не смогут ей помочь, один Ян может разрушить эту цепь, и то, только вместе с ним. Ибо Белому Ветру дано право убивать навсегда. Но Ян не станет этого делать, потому что за все сокровища Вселенной не уничтожит сердца своей сестры.

Микаэль лежал, остановившимися глазами глядя в потолок, и пытался обработать то, что узнал. А Анариэль выбралась из-под одеяла, уселась на краешке кровати – ей хотелось быть как можно дальше от этого человека, но в то же время, её тянуло к нему. Машинально она дала мысленный приказ включиться радио, музыка всегда помогала ей в трудные минуты. Однако приказ сработал только наполовину – вместо любимой радиостанции Мика, заиграло что-то незнакомое.

– Попса какая-то, – не поднимаясь, отметил Мик.

Ани только пожала плечами, стараясь не вслушиваться в жуткие слова: «С небес сорвётся моя звезда и в сердце твоём она растопит хрусталик льда…»³ – дотянулась до приёмника и выключила его.

4

Она не хотела умирать. Но, как ни кидай кубик – все грани черны, ни одной белой точки.

Крылья больше не держали её. Они обессилели по воле её пленителя, а теперь и вовсе исчезли, оставив только ноющую, как вырванный зуб, память… О, ветер, какой же высокопарной, наивной дурой она становилась рядом с ним! Да, она идеализировала их любовь с Нефом, простое, уютное, домашнее чувство. Да, она спала и с другими мужчинами, и не чувствовала себя хоть чем-то с ними связанной из-за этого. А теперь? Что с ней произошло? Почему любимая дочь Вика изъясняется как героиня дамского романа, а не как наемник с вековым стажем? Как же она позволила этому ледяному красавцу завладеть собою без остатка, так, что даже уйти в ветер она теперь не может. Как ему это удалось, и почему, почему выживавшие в самых ужасных передрягах, её стальная воля и гордость улетучиваются, стоит ей посмотреть ему в глаза.

Он не отпустит её. Он не глупец и не благодетель. Его интересует Октавион, и она – лишь средство его достижения. Но пока он имеет над ней такую власть, пока она вздрагивает и тает от каждого его прикосновения, она не сможет пройти дорогой ветра. И значит, она останется здесь, рядом с ним, а ветер будет звать её в дорогу, и потом… О «потом» она не хотела думать. Её мать когда-то пошла на риск и согласилась на это «потом» ради человека, которого она любила, или ради справедливости, кто знает. Но Вик оправдал её надежды, и она легко отделалась – всего-то парой месяцев медленного мучительного угасания. А когда Вик доказал, что достоин доверия, силы к ней вернулись. А что делать ей? Её крылья перестали слушаться, и ни она, ни он в этом не виноваты. Или виноваты оба, неизвестно. Но если она не сможет уйти, ответив на зов ветра, силы начнут покидать её. Сначала уйдет магия, потом, лишенная крыльев и полета душа, начнёт освобождаться от ставшего помехой тела, вытягивая из него физические силы. Но раз и душа её отравлена им, не может ему противиться, не может его покинуть, то и душа начнёт медленно умирать вместе с телом, вместо того, чтобы оторваться от ставшей обузой плоти. И тогда даже после смерти она не сможет вернуться к ветру. А если человек, заключивший договор, разорвёт его… Его больше не будет. Нигде, никогда.

Но, кажется, выход все-таки есть. Она не зря все это время чувствовала себя в полной безопасности, хотя, по идее, Маграв мог разыскать её в любой момент. Микаэль – очень непростой человек, его окружает какая-то защита, настолько мощная, что даже она, по всем параметрам выделяющаяся среди людей этого мира, становится невидима за ней. Пока она с ним рядом, её невозможно обнаружить, но такая защита обычно имеет очень ограниченный радиус действия. Значит, ей пора побродить по этому миру, желательно, подальше от своего мучителя. О других мирах и думать нечего в таком состоянии, связанной по ногам и рукам, ей уже не удастся выбраться. А так – и она осмотрит достопримечательности, и Маграв получит возможность её найти и убить. Она всё ещё надеялась, что смерти удастся разделить их. Или же в следующей жизни она что-нибудь придумает. По крайней мере, если она падёт в битве, эта самая следующая жизнь у неё будет.

Решиться на побег было сложно. Её привязанность к этому мужчине стала поистине чудовищна, но Анариэль прекрасно знала, что её ожидает. В отличие от своей матери, потому что даже самый упертый Воин Ветра не решился бы повторить такой эксперимент дважды. А она уже ходила по этим граблям. Тогда она так глупо попалась в ловушку… Впрочем, ей совершенно не хотелось вспоминать ту жизнь. Дело в том, что человек ветра, лишенный дороги, не просто умирает. Он не только теряет силу, сначала ветра, а потом и физическую, но, если его душа не способна оторваться от тела, она также начинает разрушаться. Остаётся разум, но у него появляется серьезная проблема: от страшных мучений души и тела, от проявляющейся в таких ситуациях острой клаустрофобии, от оторванности от всего самого дорогого, что у него есть (то есть, дороги и ветра), – он просто сходит с ума. Душа полностью обессиливает, как правило, первой. Потом ломается разум. Может остаться отныне безумное тело, но и это ненадолго. А потом приходит свобода. Полная, безграничная и безнадежная свобода разрушенной личности, обладающей силой стихии, ведь плена больше нет. Ураганы, бури, тайфуны, – страшные, сметающие города и страны, питающиеся чужими смертями или тем острым чувством, когда всё живое освобождается от жизни. Да, это то, во что превращается обезумевший человек ветра. Отныне и навсегда, потому что таких не терпят. И в бой идут Палачи, убивающие навсегда, ибо только они могут остановить бешеную стихию. Об этом обычно не говорят. О таком никогда не говорят новичкам. Только всё равно, каждый рано или поздно сталкивается с этим. И если один раз ты прожил такое сам, то ты скорее найдешь способ самостоятельно перегрызть себе горло, чем пойдешь по этой тропе снова.

Поэтому следующей ночью, когда Микаэль заснул, она тихо оделась и бесшумно ушла из его квартиры и жизни, надеясь, что навсегда.

***

Когда Микаэль проснулся, то почувствовал, что квартира опустела – Анариэль ушла. И записки она, конечно, не оставила.

Весь день он пытался её искать. Нарезал по городу круги на машине, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям, но не слышал ничего. Вечером, уже дома, он пытался отвлечься от этой проблемы, сказав себе, что и не надеялся на то, что она задержится у него надолго. Но даже думать о чем-то другом у него не получалось. И это было странно, ведь раньше он таким не страдал. Раньше. А действительно, что было раньше?

Микаэль прекрасно помнил, что часть воспоминаний девушки той ночью прошмыгнули мимо его сознания, но это было дело поправимое. И раз заняться чем-то другим не получалось, он сосредоточился и принялся выуживать чужую память на свет. Как мог, как умел, а мог и умел он достаточно много.

Итак, вот он, первый пробел. Что тут у нас? Опаньки! Миловидный мальчик лет двадцати. Что-то в нём знакомое. Мик внезапно понял, что не просто знакомое – это он, только несколько веков и жизней назад. Близорукие от постоянного чтения при ненадежном свете свечи глаза и мягкость мальчишеского лица дела не меняли. Значит, они с Анариэль встречались и раньше. Интересно, и что же тогда произошло? Память снова пыталась заартачиться, но Мик упрямо полез дальше. Надо же! Кроме всего прочего, он тогда её спас от гибели. Веселое у него хобби, ничего не скажешь. А вот ещё какой-то странный разговор с другом Анариэль, высоким, белобрысым, с нечеловеческими янтарными глазами. И этот друг сказал, что за спасение её жизни, в будущем он станет также воином ветра и её учеником.

Микаэль хмыкнул. Видимо, пророчество не сбылось. А ну-ка посмотрим, что там дальше за пробел? Память сопротивлялась, но не устояла перед напором любопытного Мика. Ничего себе! Герцог, ни больше, ни меньше. На этот раз он узнал себя почти сразу. Да и по характеру герцог был ближе к нему, чем тот мальчик. Вот они встретились с Ани, вот она пытается его убить, а вот… Микаэль почувствовал, что впервые в жизни краснеет. Да, как честный человек, после такого он обязан был жениться. И женился. Счастливые сцены семейной жизни перемежались разлуками и препонами, чинимыми врагами. А вот тут она чего-то испугалась, сложно понять, чего именно, и удрала. Знакомо. Микаэль вдруг почувствовал боль и одиночество покинутого герцога. Не лучшее переживание. Честное слово, это было весьма жестоко с её стороны.

Но ведь было ещё что-то. Какой-то крошечный осколок памяти. Не встреча даже, а проекция пересечения мыслей во сне. Вот он, дрянь вертлявая, попался! Не хочет открываться, ничего, сейчас попробуем по-другому. Теоретически, Микаэль знал, что весь опыт прошлых жизней может быть открыт человеком. И теперь он потянулся к кусочку памяти Анариэль со стороны своего опыта. Если она помнит те события, значит, и он должен что-то помнить. В охотничьем азарте, забыв про осторожность, он кинулся вглубь своей памяти и жизней…

Утро заглянуло в комнату, яркими лучами пробралось под веки, заставив Сказочника вынырнуть из глубины сна. Он лежал, невидящими глазами уставившись в потолок и пытаясь привести в порядок собственные мысли, запутавшиеся в нитях сна и паутине чужих воспоминаний.

Вчера вечером он с упоением рассуждал, как здорово было бы поучаствовать в событиях, о которых рассказывал Лодинг. А сегодня ночью он на своей шкуре узнал, каково это.

Это был странный сон. Яркие картинки, фрагменты истории Скайлен не просто мелькали перед его глазами. Он был участником этих событий. Получил доступ к воспоминаниям, чувствам и мыслям своего героя.

Герой… Да, лучшего слова не найти.

Холодные капли стекали по лицу. А он смотрел в глаза своего отражения в зеркале над умывальником. В чёрных зрачках проснулось фиолетовое пламя. Такое же пламя он видел в своих глазах три года назад. Он ещё не ушёл ОТТУДА. Он всё ещё был ТЕМ, просто ему стали сниться странные сны. Сны, в которых было только небо и она. Облик ускользал, в памяти оставались только глаза. Это были просто сны, после которых он покинул свою страну, оставив магию, карьеру и могущество, немногочисленные привязанности и сочувствие во взгляде единственного достойного противника. Оставил свой мир, последними силами устремившись, куда – неважно, лишь бы она была там.

И она действительно была здесь, только лет на двести раньше тебя.

– Ничего, как-нибудь нагоним, – усмехнулся он своему отражению.

Фиолетовые бабочки кружили над столом. Они всё утро не приближались к нему, словно опасались увязнуть в липкой паутине необычного сна.⁴

На ватных ногах Мик добрался до кровати. Рухнул на неё, мокрый от пота. Его била крупная дрожь. Люди называли его Сказочником, но у него было и другое имя. Он это помнил. И всё бы ничего, но магу и разрушителю, этакому Всаднику Апокалипсиса, иногда снились сны, сродни их с Ани опыту случайного обмена памятью. Вот эти сны и подействовали на Мика как прямое попадание молнии. В этих снах всегда была Анариэль, и каждый раз эти сны заставляли Сказочника резко менять свою жизнь. А один из этих снов…

– Господи, – думал Микаэль, – никогда не задумывался, есть ли ты. Но иначе и быть не может. Если Ты слышишь, пусть она простит меня. Я готов отдавать свою жизнь за неё по сотне раз на дню, но пусть, смотрясь в зеркало, она никогда не видит спесивого ублюдка и кровавое тело на снегу! Хотя, раз это могу помнить я, значит и ей когда-то придется вспомнить. Я же даже не могу её любить. Я отдал своё сердце за возможность её встретить. И вот, встретил. Пусть она живёт, Отец! Пусть живёт и не вспоминает меня, дурака!