Читать книгу: «Балканы. Тайна Мидхарской россыпи», страница 2

3. Май 1911 года. Балканы.

Тучи хмуро проплывали в окне. Ветви деревьев трепал разгулявшийся весенний ветер. Эта весна была на редкость холодной. Мало солнечных дней, целыми днями дул холодный пронизывающий ветер. Даже яблони не торопились пока зацветать, боясь утренних заморозков.

Шакир Рамеев задумчиво смотрел в окно своей Балканской резиденции. Для её строительства братья Рамеевы привлекли лучших иранских и немецких архитекторов. Западная основательность в нём переплеталась с восточной роскошью. Дворец, построенный в мавританском стиле, сиял своей белизной, напоминая дворцы французских богачей. Каждый входящий во двор должен был пройти по устланной каменными плитками дорожке, которая располагалась вдоль ухоженной аллеи молодых деревьев. А по бокам и позади дворца был разбит большой парк, где высажено множество плодовых и декоративных деревьев.

Огромное широкое крыльцо беломраморного подъезда поражало изящностью перил. За массивными дубовыми дверями, которые открывал услужливый швейцар, находилось огромное пространство для ожидания. В конце этого холла на второй этаж вела двусторонняя лестница с широкими, отделанными также белым мрамором ступенями, на которых лежали богатые персидские ковры. Дворец имел более десяти богато отделанных парадных залов и комнат. На втором этаже располагался открытый балкон. Он находился в рабочем кабинете Шакира Рамеева.

Сейчас Шакир стоял у окна своего кабинета и смотрел, как садовники обрезают старые ветки деревьев и кустарников. Прошло почти двадцать лет, как умер его отец – Мухаметсадык, оставив золотые прииски своим сыновьям – Шакиру и Закиру. К этому времени во владениях Рамеевых было уже больше двадцати самых золотоносных приисков Урала. И сыновья не только не разбазарили нажитое отцом, но и приумножили богатство. Надо сказать, что при большом отличии братьев друг от друга, в деле они действовали слажено, а иначе и не добились бы таких результатов. Шакир больше склонялся к технической стороне дела, а вот Закир к гуманитарным наукам.

Мухаметсадык позаботился о хорошем образовании своих сыновей. Образование братья получили хорошее, европейское, но с национальной татарской ориентацией. В детстве воспитанием и образованием детей занималась мать Ханифа. Будучи из благородной княжеской семьи, она была человеком образованным, поэтому сама занималась с детьми, пока они были маленькими, не доверяя глупым гувернанткам. Но когда сыновья подросли, их отдали в медресе, а дальше отправили учиться за границу. Причем Шакира отправили в Европу, а Закира в Турцию.

После смерти отца, когда братья вступили в наследство, Шакир уехал в Европу. Он хотел подучиться золотоискательскому делу, да и заодно закупить новое оборудование. Рамеевы, в отличие от некоторых золотопромышленников, заботились о техническом оснащении приисков. Они не только следили за последними новинками в золотопромышленной отрасли, но и сами были инициаторами многих разработок.

О новшествах, которые Рамеевы внедряли на своих приисках, печатали в специальных изданиях в России и Германии. Шакир Рамеев зарегистрировал три патента, их тогда называли привилегии. Вращающийся бурат для просеивания муки, круп и цемента, дифференциальный амальгатор для улавливания мелких частиц золота и золотопромывальная чаша с вращающимися пестами – всё это были личные изобретения Шакира Рамеева, которые потом торопились внедрить и другие золотопромышленники.. Закир Рамеев увлёкся политикой и искусством. Он стал представителем от мусульманской части Оренбуржья в III Государственной Думе. Обучался он в Стамбуле. В Оренбурге он открыл первую национальную типографию и библиотеку. Стал издателем национальных газет «Вакыт» («Время») и журнала «Шура» («Совет»). Закир также был известным поэтом. Его лирические стихотворения были популярны в среде татарской интеллигенции того времени. Переводы его стихов, которые он иногда печатал в газетах, делал Фёдор Тютчев. Печатался Закир под псевдонимом Дэрдмент, что значит поэт грусти.

В этот день Шакир Рамеев был озабочен происшествием, случившемся в соседнем селе – Требии. Никогда, сколько он тут живёт, не было в деревне таких страшных убийств. Сегодня он пригласил следователя Савельева, чтобы разузнать об обстоятельствах дела.

В окно он увидел, как на повозке, управляемой писарем Акопом, подъехал следователь. Через некоторое время швейцар, служивший на входе в резиденцию, оповестил о визите гостя. Шакир велел пригласить следователя в свой рабочий кабинет. Савелий Петрович вскоре зашёл, вежливо поздоровавшись. И интересом поглядел на известного золотопромышленника, одетого в дорогой костюм европейского кроя. Шакир Рамеев пригласил гостя присесть в кресло, присел сам.

Кабинет Шакира, где он принимал гостей и решал рабочие вопросы, был отделан с изящной, не бросающейся в глаза роскошью и со вкусом. На полках дубового шкафа с резными завитушками на дверцах стояло множество книг. Савелий Петрович успел разглядеть труды известных древних и современных философов, технические книги по промышленной добыче золота и даже художественную литературу. Шакир Рамеев производил впечатление высокообразованного и интеллигентного человека.

– Не скрою, пригласил Вас для того, чтобы узнать, как продвигается расследование происшествия, – после вежливых вопросов о здоровье и семье перешёл к теме разговора Рамеев.

– Пока преступник не найден, но следствие склоняется к версии, что женщина и дети были убиты отцом семейства, – ответил Савелий Петрович.

– Я тоже слышал об этом, – кивнул Шакир. – Но так ли на самом деле? Неужели нет никаких сомнений?

– Сомнения, конечно, есть всегда, мы опрашиваем соседей, всех, кто хоть что-то может рассказать. Пока никаких других зацепок нет, – следователь задумчиво потёр руки. – Возможно, если откроются какие-нибудь иные обстоятельства…

– Это, конечно, очень неприятное происшествие, – Шакир встал и задумчиво тал ходить по кабинету. – Никогда в у нас не было такого, люди жили мирно, почти не ссорились. То есть, ссоры, конечно, были, как мужикам без этого. Бывало и баб поколачивали. Но до смертоубийства никогда не доходило.

– На моей практике это уже четвёртое серьёзное убийство, но три из них произошли в Верхнеуральске. Всё-таки уездный город с населением более двухсот тысяч человек, там много подозрительных личностей проживает, а у вас здесь небольшое село. Тысячи – две три душ наберётся, наверное.

– Около четырёх, – уточнил Шакир.

– Но всё равно для села это нонсенс! – Савелий Петрович развёл руками. – Здесь сложившиеся веками казачьи устои, отношения строятся на взаимном уважении.

– До недавнего времени было так… Но кто знает, как отразятся на деревне столичные веяния, когда ни во что не ставят даже…

Он не успел закончить фразы. В дверь постучался швейцар.

– К господину следователю срочно просится атаман казаков! – доложил он.

– Впусти.

Через некоторое время по коридору раздался топот ног. Торопливым шагом вошёл атаман Василий Танаев.

– Разрешите доложить!

– Говорите, – махнул рукой следователь.

– Нашли тело Фёдора. В овраге лежал. Тоже топором убит! – доложил Василий.

Накануне следователь попросил казаков прочесать соседние леса и овраги, вдруг изверг не ушёл далеко, спрятался там. Но такого поворота событий он не ожидал.

– Охрану выставили? – спросил следователь.

– Как положено! – приложил руку к фуражке атаман.

– Выезжаем! – следователь попрощался с Рамеевым, вышел из кабинета. Сев в свою пролётку, он велел атаману показывать дорогу.

Вскоре пролётка следователя в сопровождении казаков подъехала к лесу. Берёзовые леса густо росли около села. Они были часто посещаемы местными жителями, которые собирали здесь и ягоды, и грибы, сшили их впрок, делая запасы на зиму. Поэтому множество тропинок было протоптано в лесной чаще.

– Дальше не проедем. Пешком, – атаман Танаев пошёл в чащу, показывая дорогу.

Шли довольно долго, лес стал густым, молодая поросль закрывала путь, приходилось продираться сквозь заросли молодой густо разросшейся вишни. Наконец атаман остановился.

– Вот здесь, – показал он впереди себя.

Савелий Петрович увидел лежащее на пожухлой листве в густом вишовнике тело мужчины, прикрытое ветками. Видно его хотели тщательно спрятать. Если бы не поиски, что вели казаки, то оно так и осталось бы здесь навеки. Казак, охранявший тело, приподнял ветки. Савелий Петрович наклонился, чтобы повнимательнее разглядеть. Хотя и издалека уже было видно, что голова Фёдора рассечена мощным ударом топора. Лицо его было искажено гримасой, но похоже не от страха, а от какой-то лютой злобы.

– Вот такие пироги! – развёл руками следователь. – Значит убивец кто-то другой…

Он тщательно осмотрел тело, вывернул карманы. Но ничего нового не обнаружил.

– Грузите! – махнул он рукой казакам. Те, положив тело на шинель, понесли его из леса.

4. Май 1911 г. Балканы.

Следователь Коробков был в недоумении. Выстроенная им версия разрушилась. Новой пока нет, а ведь начальство потребует отчёта и отчёта правдивого.

На следующий день снова опросил соседей, но никто так ничего нового не вспомнил и не сказал. На глаза ему всё время попадалась любопытная девчушка, которая пыталась везде залезть.

– Кто эта пигалица?

– Это Башкирских Дуняшка, Ивана-штейгера внучка.

– Как у вас про таких любопытных говорят? Щап итекеннен ауызы жанында, тырт иткенне куте жанында! (Где чавкают, он тут, и где пукают он тут – прим авт), – следователь Коробков, за многие годы работы в нагайбакских сёлах, выучивший нагайбакский язык, иногда любил прихвастнуть хлёсткими пословицами. Акоп, помогавший ему, удивлялся, как Савелий Петрович метко их пременял.

Дуняшка вместе с мальчишками, околачивалась около дома Кугеневых. Но, если мальчишки лениво поглядывали на дом, где произошло страшное убийство, до настырная девчонка всё норовила заглянуть в окна.

– Что ты там хочешь разглядеть? – удивлялись мальчишки.

Дуняшка лишь пожимала плечами. Она с любопытством смотрела, как следователь, приехавший из Верхнеуральска, прошёл в дом. «Что он там делает? – размышляла Дуняшка. – Наверное, хочет найти что-то».

Коробков захотел ещё раз осмотреть избу Кугеневых. Но подумав, решил это сделать после обеда.

В эти дни он жил в горнице у Танаевых, сами хозяева спали на огромной кухне, детишки, как и положено, размещались на полатях. Вот и теперь для почётного гостя был накрыт скромный, но добротный крестьянский стол. Хозяйка выставляла на него разные вкусности. Наевшись сытной нагайбкской лапши, сваренной на курином мясе, он наслаждался «деликатесами». Особенно Коробкову нравилось сюзьме, этот необычный на вкус десерт он всегда с удовольствием ел, когда приезжал по рабочей надобности в нагайбакские сёла.

Хозяйка, увидев, что Савелию Петровичу понравилось это блюдо, решила затем дать ему с собой в качестве гостинца.

Пообедав, Савелий Петрович занялся составлением отчёта о проделанной работе.

Господину Полицмейстеру

Уездного полицейского управления

От следователя Сыскного отдела

Коробкова Савелия Петровича.

Коробков на минуту задумался. Такие документы он составлял десятками за год. Мелких происшествий в его уезде было множество. То карманники обчистят приличных граждан, то пьяный мужик украдёт в кураже у соседки гуся. Но такое страшное преступление, да ещё в казачьем селе, было впервые. Савелий Петрович вздохнул: «Куда катимся, наверное, как батюшка говорит, в геенну огненную… « В его глазах стояли растерзанные тела женщины и малых ребятишек. Он обмакнул перо в чернильницу, и тихонько стряхнув лишние чернила, продолжал аккуратно выводить буквы.

Довожу до Вашего сведения, что по происшествию в посёлке Требия проводится расследование, к коему привлечены казачьи подразделения. Обнаружены тела сначала четверых человек – женщины и троих детей, а затем найдено и тело мужа. Все они убиты единым способом – при помощи рассечения головы топором.

По первоначальной версии предполагалось, что убийца – муж погибших, но затем по обнаружении его тела убитого таким же способом, стало ясно, что убийство произведено другим человеком.

Отложив перо, Савелий Петрович, потянулся. Он и сам понимал, что его отчёт не только смешон, но даже в некоторой степени глуп. Подозревали труп, а он не убийца… Но пока докладывать больше было нечего, никаких версий. Хотя опрошены практически все взрослые жители Требии и Балкан. Даже те, кто в этот день был в отъезде. Особое внимание, конечно, обратили на бывших сидельцев, их «потрясли» по всему уезду, даже в верхнеуральским бродяжкам досталось. Но титанические усилия не принесли никаких результатов.

«Почему же никто не слышал ничего? – рассуждал Савелий Петрович. – Ведь столько убитых… Крику только сколько было… Неужели люди что-то скрывают? Или их кто-то запугал?»

Савелий Петрович встал из-за стола. Нужно было как-то закончить отчёт. Но что писать, если версий пока нет? Может он что-то упустил? Дом Кугеневых находился в середине одной из улиц, что располагалась на краю села, на берегу реки. От огорода можно было спуститься к речке.

Он снял сюртук, хотел по привычке повесить на спинку стула, но обнаружил, что сидит на табурете. В доме стульев не было, только добротно сколоченные сосновые табуретки около такого же добротного стола, накрытого домотканой скатертью. Осмотрев стены, нашёл гвоздик, на него и накинул на петельку сюртук. В раздумье снова походил по комнате. В окне виднелись любопытные ребятишки, пялившиеся через забор. Не часто в село приезжали такие высокие гости, которых жители с уважением звали «туре» – начальник. Все казаки и бабы с уважением – с поклоном – здоровались со следователем, а ребятня носилась за ним по пятам, путаясь под ногами и мешая работе. Как не отгонял ребятишек Акоп, они всё равно умудрялись снова приблизиться и, ковыряясь в носу, слушать их разговоры. Впрочем, ребятня мало что понимала в разговорах, так как русский язык из этих нагайбакских пострелят мало кто знал. Дома, в семьях, было принято говорить на родном языке.

«Может, зады недостаточно хорошо осмотрели? – продолжать рассуждать Коробков. – Ведь преступник мог оттуда подойти незаметно. Ведь вряд ли он по улице шёл. Так бы его точно кто-то видел. А с огородов прямо во двор можно попасть через сараи».

Он решил ещё раз осмотреть двор и постройки у Кугеневых, а потом уж докончить написание отчёта. Может хоть что-то прояснится. Открыв окно, крикнул Акопу, который о чем-то разговаривал с соседской вдовушкой, чтобы тот запрягал лошадь.

Акоп, который хотел после сытного обеда отдохнуть на прохладном сеновале с соседской вдовушкой, только вздохнул и, подмигнув вдовушке, пошёл в сарай за лошадью.

5. Май 1911 года. Балканы.

Управляющий Балканского прииска Нижип Каримов, выслушав распоряжения хозяина, пошёл осматривать шахту. В последнее время выход золота в добываемой из шахты массе стал увеличиваться. Всё это говорило о том, что в какой-то из веток шахты приближается хорошая золотоносная жила. Рамеев велел управляющему строго следить за работой людей. Штейгеры, спускаясь в шахту, постоянно осматривали все закоулки. Это вызывало недовольство людей. Но Рамеев знал, что чуть не уследишь, и эти пройдохи успеют спрятать найденные крупицы золота, самородки, а то и умолчать о золотоносной жиле.

Худосочный Мажит спустился в шахту впервые. Он пришёл на прииски из Троицкого медресе, где осваивал духовные науки. Шакирд решил подработать летом, чтобы были деньги на продолжение учёбы. Вместе с другим шакирдом Раисом они пешком пришли из Троицка, надеясь, что уж там, где добывается золото, всегда можно заработать.

Мажит и Раис дружили с тех пор, как познакомились на учёбе в медресе. Худосочный и высокий Мажит резко контрастировал с коренастым, чуть полноваты Раисом. Друзья всегда были неразлучны, поэтому и на заработки решили пойти вместе. Путь до Балкан был долгим, тем более, что преодолевать его пришлось пешком. Спали в стогах сена, кормились тем, что дадут в хлебосольных уральских деревнях.

Только в Балканах им пришлось работать в разных местах. Раиса направили на работу к вашгерде у реки, а Мажита определили помощником к старику Камилю, который работал в забое одной из шахт. И сейчас, спустившись вместе с другими работниками в шахту, Мажит дрожал не столько от холода, сколько от страха. Тонны земли над головой приводили его в ужас. Мажиту всё казалось, что сейчас всё рухнет, и он навеки останется похоронен здесь, под землёй.

– Ну что, освоился? – шутили рабочие шахты, когда он с ведром, наполненным надолбленными камнями, пробирался по узким разветвлениям забоев. Постоянно стукаясь головой о брёвна, которые подпирали потолок, он, ориентируясь на слабый свет факелов, иногда наощупь, двигался к выходу из шахты. Эта шахта имела горизонтальный выход, постепенно углубляясь всё ниже. Были и такие, что шли вниз вертикально. В такие шахты людей спускали на воротке, им же и поднимали наверх породу. Всего на Балканских приисках было несколько шахт, некоторые уже перестали разрабатывать, забросив, в то же время рыли разведочные шурфы в окрестностях, пытаясь определись золотоносность породы.

Вывалив надолбленные камни у входа, Мажит возвращался к Камилю. Старик кайлом долбил и долбил стены шахты, изредка присаживался отдохнуть. Через некоторое время послышались шаги. В ответвление шахты, где они работали, освещая себе путь лампадкой, зашёл штейгер Башкирский.

– Как идёт работа? Новенький освоился? – спросил Иван.

– Работаем потихоньку, – хмуро ответил Камиль.

– Надо не потихоньку. Надо со старанием! – пытался пошутить штейгер.

– За старание нам больше не заплатят, – огрызнулся старик. – Сколько на золоте работаю, а богатства пока не заработал.

– Но-но! Ты поосторожнее со словами-то! – пригрозил штейгер, и, осмотрев шахту, ушёл.

– Боронынны кукке щойме – щилек элеп куялар (Не задрай нос высоко – ведро повесят – прим. авт), – старик сплюнул на землю и пристально посмотрел на штейгера. Тот махнул рукой и пошёл к выходу.

Когда штейгер удалился, Камиль снова присел на кучку земли.

– Садись, отдохни! У Рамеевых богатства и так много, а мы сегодня уже порядочно поработали!

Несмотря на свою худосочность, работал очень ловко. Твёрдая порода крошилась под ловкими и точными ударами его кайла. Мажит только успевал вытаскивать ведро за ведром золотоносную породу. С непривычки у него сильно болела спина, ныли руки, но он не жаловался, а лишь молча утирал пот, который лился на глаза. Поэтому он с удовольствием присел на кучу камней, чтобы отдохнуть. Казалось, ничто и никто не заставит его теперь встать и снова работать. Но когда старик, взяв кайло, встал и пошёл в каменной стене забоя, он тоже поднялся.

– С непривычки тяжело всем первое время, – не оглядываясь сказал старик. – Ничего, скоро привыкнешь. Будешь бегать как степная косуля!

Когда смена закончилась, и Мажит поднялся наверх, солнце ослепило его ярким светом. Он долго стоял, прищурившись, привыкая к солнечному свету, а потом пошёл в свой барак.

Мажит с другом поселился в бараке для холостых. Некоторые из сезонных рабочих устраивались на постой к жителям Балкан, которые хорошо зарабатывали на этом в летний сезон. Некоторые из балканцев тоже работали на приисках, другие занимались ремёслами. Почти все они жили в добротных домах с четырёхскатной крепкой крышей. У Мажита и Раиса денег снимать угол не было, по дороге они истратили последние гроши, вырученные от продажи книг. Поэтому друзья стали жить в одном из бараков, где проживание было бесплатным.

Зайдя внутрь, Мажит лёг на свои нары. Внутри барака было темно. Окон не было, но лучи солнца просачивались сквозь щели деревянных стен. На полу валялись окурки и прочий мусор. Грязные нары были единственной «мебелью» в этом бараке. Все рабочие располагались на них, постелив свои нехитрые пожитки. Постепенно барак наполнялся шумом и гомоном. Пришли рабочие из шахты, подошли и те, кто намывал золото у реки на вашгерде. Пришёл и друг Раис, который устроился рабочим на вашгерде, он устало прилёг на соседние нары.

Кто-то ставил самовары, другие развязывали свои узелки, доставая скудную еду. Мажит и Раис все свои припасы съели, пока шли несколько дней пешком из Троицка. Поэтом они отвернулись к стенке и пытались просто заснуть.

– А что это наши шалопаи с осени откормленные что ли? – раздался невдалеке голос старика Камиля. – Тере эдемге ашарга кирек (Живой человек есть хочет – прим. автора).

Мажит и Раис оглянулись. Старик подошёл к мальчишкам, присел на нары.

– Пойдёмте ко мне чай пить. У меня старушка Танзиля уже самовар давно к моему приходу приготовила. Я знаю, каково живётся бедным шакирдам, у самого сын учился в медресе.

Парнишки не заставили дважды повторять приглашение. Вскоре они уже сидели в бараке для семейных и пили горячий чай с лепешками, которые к приходу мужа испекла старая Танзиля.

В этом бараке жили семейные работники. Здесь было гораздо чище, видимо, женщины в свободное от работы время прибирались. Некоторые, что были старыми как Танзиля, или больными, не работали. Они помогали присматривать за соседскими ребятишками. Жилища семей разделялись деревянными перегородками.

Танзиля радостно угощала мальчишек. Они ей напоминали их с Камилем сына Рамиля, который тоже закончил медресе и сейчас жил в Троицке, где нёс службу помощником имама одной из мечетей. Она накладывала на тарелку горячие лепёшки, которые только что испекла, а Мажит и Раис с удовольствием отведали угощение, тем более, что не ели со вчерашнего дня.

– Очень вкусно, бабушка Танзиля, – похвалили они.

– Майга мансен, иске щабата да темнее ( С маслом и старые лапти вкусны – прим авт), – улыбнулась Танзиля.

– Эшлеп ашасын, темнее булла (После работы и еда вкусна – прим. авт.), – кивнул Камиль.

Мальчишки уже собирались уходить, как за перегородку заглянула смуглая девчонка с тонкими чёрными косичками.

– Ата, я пришла! – радостно воскликнула она, но увидев мальчишек, смутилась.

– Это моя дочка, Марьям, – пояснил старик. – Заходи, что стоишь на пороге?

Марьям прошла в каморку, присела и стала молча пить чай с лепёшками.

– Она у Рамеевых в доме служанкой работает, – пояснил Камиль. – Прибирается в комнатах, иногда на кухне помогает, когда хозяева приезжают.

– А что они здесь постоянно не живут?

– Что ты! У них же не один этот дворец в Балканах! Говорят у них дворцы по всей России. Есть и в Оренбурге, И в Верхнеуральске, даже в Сочи есть! – воскликнул старик. – И в каждом дворце – живёт ещё одна жена. А сколько этих дворцов и сколько жён, один Аллах ведает.

Мажит заметил, что Марьям исподлобья изредка поглядывает на него, но тут же опускает глаза. Ещё некоторое время мальчишки посидели, а потом стали прощаться. И старому Камилю, и им завтра надо было рано вставать, чтобы идти на работу, которую они очень боялись потерять.

Когда друзья пришли в барак, они, подложив под голову свои котомки, улеглись спать и почти сразу заснули, уставшие за долгий день.