Читать книгу: «Как избавиться от синдрома ММ. Исповедь эмигрантки», страница 3
Я осталась стоять у дверей с велосипедом. Оказалось, что в доме живет автор столь впечатлившей нас скульптуры, голландский архитектор. Он любезно предложил нам зайти и выпить по бокалу вина. Что меня в нем потрясло при первом знакомстве, так это отсутствие какой-либо домашней обуви, безукоризненно чистые белые носки, почти такие же белые волосы – он был седеющим блондином, – и абсолютно голубые глаза… И еще то, что, сидя напротив нас и разговаривая с Кириллом, он одним глазом внимательно смотрел на него, а вторым каким-то образом умудрялся игриво подмигивать мне…
Архитектор дал нам визитку, и когда Кирилл в очередной раз начал упрекать меня в том, что я вишу путами у него на ногах и самим своим присутствием лишаю возможности предпринять необходимые действия для того, чтобы легально остаться в стране – что означало поиски голландской жены, – я предложила ему дать мне телефон нашего нового знакомого.
Архитектор, как ни странно, очень обрадовался моему звонку и предложил встретиться вечером того же дня. Мы с Ингой начали судорожно подбирать мне подходящую одежду из ее гардероба. Кирилл ничем не показал, что это его как-то задело, он даже пытался шутить и перед уходом на свидание «на всякий случай» запихивал мне в карман презервативы.
Первая встреча была как в сказке. Или как в плохом сериале… Архитектор привез меня в шикарный французский ресторан на берегу озера. От волнения я с трудом смогла проглотить лишь несколько кусочков изысканного блюда, заказанного моим спутником, хотя вкуснее ничего в жизни не пробовала. Английский мой был ужасен, разговаривать было почти невозможно, мы рисовали картинки на салфетках, чтобы хоть как-то понять друг друга… Сидя напротив него за столиком, я смотрела на его улыбающееся лицо, сияющие задорной радостью голубые глаза и понимала, что, как это ни удивительно, он мне, похоже, очень нравится…
Потом в баре ресторана, куда мы переместились после ужина, он угостил меня очень крепким индонезийским ликером. Мгновенно опьяневшая – сказалось волнение и почти пустой желудок, – я на своем ломаном английском попыталась донести до него, что языковый барьер – это, без сомнения, вещь неприятная, но ведь существует еще и язык тела… и сама потянулась к нему для поцелуя.
Потом мы почему-то долго и страстно целовались на улице под дождем, хотя его машина стояла здесь же, рядом. После этого он отвез меня домой, вернее к Инге с Виктором, предварительно очень вежливо, совершенно по-западному, как мне тогда подумалось, поинтересовавшись, куда меня везти. Если бы я ответила – к тебе, так и было бы, я уверена, но подобная инициатива должна была исходить только от меня.
Через несколько дней он назначил мне встречу в кафе и попросил прийти вместе с Ингой, чтобы обсудить ситуацию. Очень хорошо помню, как он пред нами предстал – стильное дорогущее пальто до щиколоток, небрежно обмотанный вокруг шеи длинный шерстяной шарф, трубка во рту… Высокий, красивый, седеющий, импозантный. Инга, увидев его, ахнула и прошептала мне на ухо, что вот именно такие мужики ей всегда и нравились. Но разговаривала с ним без всякого кокетства, по-деловому. Что-то ему по-английски рассказывала, наверное, о том, какая я замечательная.
Я почти ни слова не понимала, сидела, тупо хлопая ресницами, и умилялась. И кафе мне казалось невозможно роскошным и стильным, и Ингин английский совершенным, и публика в кафе – элитной. При этом чувствовала я себя как зомби и будто бы смотрела на все происходящее со стороны. Слишком уж быстро и бурно разворачивались события. Я ведь еще толком не успела осознать трагичность своего положения в связи с заявлением Кирилла о необходимости поиска голландских партнеров, и вот я уже сижу и обсуждаю свою будущую жизнь с богатым голландским мужчиной… Ведь если это действительно получится, я могу очень быстро забрать к себе сына… Можно будет отдать его в хорошую школу, дать ему достойное западное образование. И мама будет счастлива… Мы и ее в гости пригласим, и все вместе пойдем отмечать ее приезд вот в это самое роскошное кафе…
По иронии судьбы, я теперь совсем рядом с этим кафе живу. И открыла совсем недавно, что это, оказывается, оно – то самое кафе! А ведь я в нем потом нередко бывала, и со своим последним горячо любимым «плохишом» Виталиком первый раз там же встретилась.
А озарило меня спустя годы, когда я там в туалет спустилась. Мы ведь тогда с Ингой в этом туалете почти истерически хохотали после того, как она мне сообщила, что архитектор так влюбился, что на всё готов – и документы мне сделать, и сына в Голландию забрать. Я – со слезами на глазах, поскольку сильно сомневалась, правильно ли поступаю. А Инга меня обнимала и утешала:
– Да брось ты, Вержбицкая, все отлично будет! Мы с тобой еще 1 мая здесь в шутку отмечать будем, икру есть и водкой запивать, и жизнь теперешнюю нашу со смехом вспоминать.
С тех пор много воды утекло… С архитектором не сложилось… по моей вине. А может быть, и по вине Кирилла, который после того, как я ему рассказала про столь заманчивое предложение нашего нового друга, всю ночь прорыдал у меня на плече, постоянно повторяя, что не представляет без меня жизни, и что я для него самый близкий и родной человек на свете. Конечно, я к нему потом вернулась. Я ведь его любила. Из роскошного особняка архитектора, где всего одну ночь провела, а вернее будет сказать, промучилась – таким чужим мне все показалось в этом доме, включая его хозяина – на чердак каких-то Ингиных знакомых голландцев, куда Кирилла тогда переселили. И начались наши скитания… Но о скитаниях и тяготах эмиграции – чуть позже… А сейчас про Ингу.
Первое мая мы не отмечаем. Икру едим не часто и водку тоже не пьем. Наши встречи стали чуть реже, но от них я получаю ни с чем не сравнимое удовольствие. Инга всегда умеет найти правильные слова, чтобы помочь и поддержать в трудные моменты. Один из ее многочисленных талантов – это дать ситуации или человеку короткое, но предельно точное психологическое определение. Из ее уст оно звучит как неоспоримый диагноз. Всё сразу встает на свои места и становится прозрачным и ясным. Я думаю, она могла бы быть очень хорошим психотерапевтом.
Позвонив мне спустя несколько дней после разрыва с Виталиком, она застала меня в совершенно ужасающем состоянии. Я что-то невнятное бормотала в трубку, кажется, о том, что жизнь потеряла смысл, и я не знаю, как опять собрать себя в кучу и найти силы продолжать делать обычные вещи – вставать утром с постели, одеваться, что-то готовить себе на завтрак… мне больно так, что даже распрямиться не могу, сижу или лежу все время, сжавшись в комок…
Инга тут же оценила ситуацию и уговорила меня поехать к Лизе, шаманке-целительнице, с которой она не так давно случайно познакомилась. И вот сейчас подруга тихо сидела на стуле и периодически кивала, реагируя на слова Лизы, продолжавшей возмущаться тем, до чего я довела себя заниженной самооценкой и полным отсутствием самоуважения. Но для Инги, думаю, это новостью не было. Она ведь так хорошо меня знала… Слава богу, 20 лет уже знакомы. Еще со времен московской жизни. И не через такое здесь, в Голландии, вместе проходили… Видела она меня уже в подобных состояниях, «плохиш» -то ведь этот у меня далеко не первый…
Перед нарциссом Виталиком я почти четыре года прожила с алкоголиком Володей. В целом он был очень неплохим парнем – симпатичным, добрым, с какой-то врожденной внутренней порядочностью и достаточно широкими интересами. И все могло бы у нас замечательно сложиться, если бы не эта его алкогольная проблема. Познакомилась я с ним у подруги, у которой он снимал чердачную комнату. Жил он тогда в Голландии нелегально и зарабатывал на жизнь ремонтами квартир. Я по своему обыкновению тут же начала ему помогать. Прописала в своей квартире, оформила совместное проживание, благодаря чему он получил вид на жительство, а спустя три года и голландский паспорт.
Слабость его к алкоголю заметила сразу, но долгое время оправдывала ее тяжелой работой и бесперспективностью нелегального положения. Надо отдать ему должное, первый год нашей совместной жизни он очень старался, и мне казалось, что общими усилиями мы справимся с его проблемой. Но увы… страсть его к алкоголю оказалась, к сожалению, все-таки сильнее, чем страсть ко мне. С ней я не в состоянии была конкурировать. Когда ситуация стала совсем невыносимой, мне пришлось принять окончательное решение.
В то время я тоже была раздавлена и совершенно опустошена. Но все же, как мне сейчас кажется, тогдашнее мое состояние было не сравнимо с теперешним… По крайней мере, к шаманкам я тогда не обращалась, и к психотерапевтам тоже… Как-то сама справилась.
Когда мы ехали обратно в Амстердам, небо вдруг прояснилось, яркое, уже почти летнее солнце осветило верхушки стоящих вдоль дороги деревьев, и мне вдруг показалось, что это начало моего выздоровления… Даже перестало мучительно ныть в груди, где-то в области чуть выше солнечного сплетения, там, где, по моим представлениям, должна находиться душа… Иначе, что там еще может болеть в этом месте? Там ведь нет ничего. Как врач, я это точно знаю…
Инга затащила меня к себе, заставила поужинать и даже выпить бокал вина. Удивительно, но впервые за всё время после ухода Виталика я почувствовала вкус пищи… Неужели шаманка все-таки помогла?
Но когда я приехала домой и вошла в пустую квартиру, то с горечью осознала, что мне еще предстоит пройти очень долгий путь… душа тут же начала привычно ныть, слезы предательски подкатили к глазам, я беспомощно опустилась на диван и по привычке включила ноутбук.
Единственным моим утешением в последнее время была переписка на форуме транссерферов, где я поделилась подробностями своей трагической истории и периодически получала комментарии. Ну что там, кто отреагировал? Ага, есть реакции сразу в двух темах… Так, так, открываем синдром Мерилин Монро… Арника что-то написала…
Интересные ники здесь у транссерферов – Арника, Альфа Сагитта, есть еще Пассифлора – удивительная женщина, такие точные комментарии пишет… не деликатничает, рубит с плеча. И всё в точку… Умница большая и, видимо, сильно продвинутая в транссерфинге, ну и в целом – спиритуально. Она меня просто ошарашила своим комментарием в ответ на мой рассказ про безусловную любовь. Вот что она написала:
– Зачем играть в игры, в которые ты не готова играть??? Причем здесь безусловная любовь??? У тебя это было как затяжной прыжок с обрыва. Тут и обсуждать нечего. Любовь – это не подчинение и принятие несмотря ни на что. Это – твое естество, твоя суть. Теша эгоизм партнера, ты не любишь, а делаешь его инвалидом. И после этого ты хочешь, чтобы он был тебе благодарен? Если разобраться поглубже, ты себя любимую тешила, а на него всё свернула. Ну ничего, поигралась, с кем не бывает. Будет что вспомнить и рассказать, как делать не надо.
Прочитав комментарий, я некоторое время находилась в ступоре… Я словно получила совершенно, как мне казалось, незаслуженную пощечину. Ведь я на поддержку рассчитывала, откровенничая на этом форуме. А тут вдруг такое… Что со мной было не так, почему я была не готова? Мне-то как раз казалось, что это и есть мое естество – любовь к Виталику… Она меня переполняла с такой силой, что иногда дыхание перехватывало… И всё я делала с огромной радостью, и помогала, и принимала его таким, какой есть, без всякого напряжения. Мне казалось, не было здесь подчинения и никакой жертвы с моей стороны… Чем это я тешила его эгоизм? Или свой? «Себя любимую тешила»… это как? Я же для него старалась, просто всю себя отдавала, из кожи вон лезла, душу выворачивала… измены прощала… а оказывается, я все это делала для себя?
Я ведь даже самоуверенно считала, что духовно расту в этих отношениях, потому что впервые не настаиваю на себе, не устанавливаю никаких правил, предоставляю свободу… Хотя нет… про свободу это я зря, если честно признаться, не могла я спокойно относиться к его похождениям на сторону… Это ведь, собственно, и явилось причиной разрыва. Здесь я не смогла справиться, росла, росла да не доросла… Но как научиться любить без ревности? Неужели это возможно?
Горячо мною любимый духовный учитель Ошо, например, искренне считает, что брак себя изживает и свободная любовь – это единственно правильные отношения между мужчиной и женщиной, а ревность – это пережиток… но я, видимо, еще недостаточно просветлела для таких высоких отношений.
А что если я от природы слишком ревнива, и эти отношения были даны мне как испытание, чтобы научиться не считать любимого своей собственностью или чтобы не привязываться так сильно… ведь для чего-то они были в моей жизни. Я, видимо, должна извлечь из этого какой-то урок… Такие сильные чувства просто так не даются. Да, собственно, ничего в этой жизни не бывает просто так. Мы из всего должны извлекать какие-то уроки. Вот поэтому и хочется узнать, в чем же я совершила ошибку… Так примерно я вчера и написала на форуме, ну и что же мне тут ответили? Так… Арника что-то написала.
– Со стороны… слишком большое самопожертвование. Да и влюбилась зачем-то с первого взгляда. Это, кстати, и моя проблема, но не так сильно зашкаливает. Если вижу явное неуважение – сматываю удочки через пару месяцев, не дожидаясь несколько лет разрыва. К черту романтику в начале отношений! Придет потом, если будет суждено. Нужно оценивать все трезво, разглядывать партнера со всех сторон и если что-то сильно не нравится, всегда легко будет уйти. В нас заложена какая-то программа, которой мы следуем. Встреча, снос крыши, потом отрезвитель, а нужно наоборот – встреча, трезвый взгляд, а потом уж если все ок – снос крыши на многие годы любви и гармонии.
Хороший совет, конечно… Но как можно застраховаться от того, чтобы «крышу не снесло»? Разве от нас это зависит? Влечение ведь возникает на подсознательном уровне, скорее, даже на энергетическом, наверное… Ну у меня, по крайней мере, это именно так. И разум и программирование здесь совершенно ни при чем. Оно или происходит – или нет. Если бы мы могли себя запрограммировать на «снесение крыши» только от подходящих нам по всем параметрам партнеров, то жизнь была бы гораздо проще и приятнее.
И это, конечно, здорово, когда можешь «смотать удочки» через пару месяцев, увидев явное неуважение. Тем более если можешь это сделать, когда уже «снесло крышу». Мне же это совсем не по силам.
«Крышу» мне обычно сносит по полной программе. Я становлюсь словно одурманенная. Теряю интерес ко всему, кроме своего «плохиша». Даже разговаривать не могу ни на какие другие темы. Подруги нередко на меня за это обижались.
Порвать отношения самой, осознанно, на пике, когда настолько влюблена, что глаза направлены только на объект любви и ничего другого вокруг просто не видишь… А если и видишь, то только через него, его глазами. Нет, для меня это невозможно… Мне кажется, я в нем полностью растворилась, меня просто не осталось. Было такое ощущение, что он – это часть меня… что мы – одно. Поэтому и тяжело так теперь его от себя отдирать… прямо с мясом и кровью получается… Чувствую себя так, как будто от меня отрезали кусок и просто забыли зашить…
А может быть, я просто слабый человек? Почему другие могут, а я нет? Не знаю… Если оглянуться назад на то, что пришлось пережить, особенно здесь, в Голландии, в первые годы эмиграции… Я до сих пор люблю повторять фразу, что если бы заранее знала, через какие испытания здесь придется пройти, ни за что бы не решилась уехать. Слабый человек такого не выдержал бы… А я привыкла считать себя слабой беспомощной девочкой, избалованной мамой, привыкшей, что за нее решают все проблемы. Иногда мне кажется, что это вовсе и не я была. Потому что ни за что не смогла бы пережить такое и не свихнуться. Хотя почему я считаю, что не свихнулась? Может быть, как раз все последние события это и подтверждают… Неужто забыла, что регулярно психотерапевта посещаю?
Эмиграция как она есть
После того как я вернулась к Кириллу, началась истинная эмиграция. То есть выживание во что бы то ни стало. С чердака Ингиных знакомых, куда переселили Кирилла, нас очень скоро попросили сьехать. Вернуться обратно к друзьям мы не могли. С самого начала у нас была четкая договоренность о том, что в их квартире мы можем пожить три месяца и ни днем больше, так как потом планировался приезд Ингиных родителей. И наши законные три месяца уже истекли.
Все вроде бы получилось вовремя. Я как раз должна была переселиться к своему архитектору, а Кирилла согласились временно приютить на своем чердаке знакомые голландцы. Но они никак не могли предположить, что нас там окажется двое. Поэтому и попросили нежданных гостей найти другое жилье. Легко сказать – найти. Это Амстердам, и найти жилье здесь было совсем непросто. В результате мы оказались на улице, к тому же почти без денег, так как работать в теплицах к тому времени уже прекратили. Работа была сезонная, и она быстро закончилась.
Вещи наши оставались на чердаке у Инги с Виктором. Перевозить их в наше временное пристанище не имело смысла. Мы не стали сообщать друзьям о необходимости его покинуть, так как не хотели ставить их в неудобное положение. Помочь нам они больше ничем не могли – родители Инги уже прибыли в их небольшую квартирку, а чувство вины за то, что мы на улице, у них все равно бы возникло.
В конце концов мы разработали хитроумный план. Сообщили друзьям, что нашли комнату и под предлогом необходимости забрать вещи с чердака в неудобное для них время, попросили ключ от входной двери подьезда и срочно сделали с него дубликат. Инга с Виктором так никогда и не узнали, что наши чемоданы еще несколько дней оставались на их чердаке, хорошо замаскированные под каким-то старым хламом, и кроме того, по ночам там появлялись еще и мы.
Была середина апреля, но еще довольно холодно. Целый день мы болтались по городу, заходя иногда в супермаркеты или городскую библиотеку. Там какое-то время можно было погреться. Вечером приезжали к дому Инги с Виктором и, дрожа от холода, нетерпеливо ждали, когда в их окнах погаснет свет. Потом осторожно открывали своим ключом дверь, снимали обувь и на цыпочках по скрипучей узкой крутой голландской лестнице пробирались мимо двери в квартиру друзей на чердак. Там мы отыскали какой-то старый матрас, на котором и проспали три ночи, пока не нашли малюсенькую дешевую комнатушку на окраине Амстердама, в районе для черных.
Комната размером 3х4 была скудно мебилирована лежащим на полу двуспальным матрасом, небольшим шкафом, низким холодильником, который мы использовали еще и в качестве стола, и двумя стульями. Но зато нам разрешалось пользоваться ванной комнатой и полчаса в день – кухней.
До сих пор не могу забыть острое ощущение счастья, охватившее меня, когда я вошла в чистую просторную ванную комнату. После трех дней скитаний по улицам и ночевок на пыльном чердаке это было просто верхом блаженства! Видимо, все познается в сравнении. Наши более чем скромные жилищные условия показались мне тогда настоящим раем.
Кроме нашей, в типичной голландской семейной квартире, представлявшей собой секцию дома в три этажа, сдавались еще две комнаты. В одной жил мальчик студент, в другой – девушка индонезийка, работавшая где-то неподалеку. Хозяйка – высокая сухопарая голландка средних лет, вела достаточно бурную личную жизнь. У нее был сын 12ти лет, пес ротвейлер, обитавший в будке на заднем дворике, две кошки и любовник негр, прозванный нами Камбэком. Отношения с любовником, судя по всему, складывались не очень гладко. Воистину африканские страсти кипели внизу. До нашей чердачной комнаты частенько доносились истошные вопли хозяйки, которые заканчивались громоподобным хлопаньем входной двери и угрожающим криком темпераментного негра-любовника:
– Ай вил кам бэк!
Этим он и заслужил свою кличку.
Кроме того, хозяйка еще торговала сладостями из кухонного окошка. Поэтому в течение дня регулярно раздавались звонки в дверь. Так негритянские дети, живущие неподалеку, давали хозяйке знать, что пришли за покупками.
За эти «райские» условия нужно было заплатить 300 гульденов за месяц вперед. Необходимую сумму нам пришлось одолжить у Инги с Виктором. Жалкого остатка заработанных в парниках денег на оплату не хватало. На них мы надеялись протянуть какое-то время, пока не найдем работу.
Мы ввели режим строгой экономии. Сделать это было не так-то просто. В нашем хозяйстве отсутствовали самые элементарные необходимые для жизни вещи, купить которые мы не могли себе позволить.
В качестве посуды мы поначалу использовали плотные пластиковые упаковки из-под пудингов, которые называли мопами. Так звучала наша собственная транскрипция, игнорирующая латинские буквы в прочтении названия голландской фирмы «Mona». Воду для чая и дешевых растворимых супчиков, которыми мы постоянно питались на обед, кипятили в стеклянных банках из-под джема кипятильником, предусмотрительно – на всякий случай – захваченным с собой из России.
Ужин наш разнообразием не отличался, каждый день одно и то же – куриные окорочка, купленные на рынке по 10 гульденов за 3 кг, жаренные на хозяйской сковородке в течение получаса, выделенного нам по вечерам на кухне. После похода на рынок морозильник нашего небольшого холодильника до предела забивался этими «деликатесами», которые потом с трудом приходилось оттуда выковыривать. Процесс оттаивания длился около часа, при этом мы, сидя на нашем двуспальном матрасе, с нетерпением сверлили глазами лежавшие на холодильнике куриные ноги. Кирилл частенько вышучивал ситуацию, вызывая у меня приступы гомерического хохота. Действительно, могли ли мы себе представить, отправляясь в Голландию снимать кино, что наблюдение за процессом размораживания кур станет здесь для нас самым наиважнейшим занятием.
После ужина мы частенько выходили на «охоту». Много чего можно было найти на улицах Амстердама. Мусор в больших серых пластиковых пакетах и ненужные вещи здесь просто выставлялись на тротуар у дверей подъездов в специально выделенные для этого дни. По вечерам мы объезжали на велосипеде близлежащие окрестности и тщательно осматривали эти мусорные кучи в поисках разнообразных предметов быта, которые могли бы нам пригодиться. Там можно было найти вполне пригодную для использования посуду, старую бытовую технику, милые мелкие вещички для создания какого-то подобия уюта в нашем новом жилище и даже мебель. Однажды мы нашли и затащили в свою чердачную комнату очень приличное кожаное кресло, которое тут же облюбовал для своих ежевечерних посиделок с книгами и дневниками Кирилл.
Вскоре мы обнаружили и большие зеленые металлические контейнеры с надписью «клейдинг», куда голландцы складывали ненужную одежду. Предназначена она была для Армии спасения и отправлялась, видимо, в страны третьего мира. Мы справедливо решили, что нас вполне можно отнести к этой категории, и по вечерам в темноте регулярно совершали набеги на эти залежи забракованных голландцами и совершенно недоступных для нас в магазинах вещей. Одежда, предварительно постиранная и приятно пахнущая, была аккуратно сложена в точно такие же, предназначенные для мусора, большие пластиковые серые пакеты. Их легко можно было вытащить из контейнера, приподняв крышку.
Тайком от хозяйки мы затаскивали их в нашу чердачную комнату и приступали к увлекательной процедуре разборки содержимого. Вещи, извлеченные из пакета, после предварительной оценки и примерки мы раскладывали на три кучки, со смехом приговаривая:
– Это Масе… это Пусе… а это Олежке…
Иногда среди поношенной одежды попадались великолепные экземпляры. Я годами потом носила джинсы, свитера и куртки, извлеченные из контейнеров Армии спасения. А Кириллу однажды достались совершенно невероятные вещи – шикарная, почти новая дубленка с меховым воротником и модный серый длинный плащ.
В пакетах была не только одежда. Иногда в них можно было обнаружить одеяла, полотенца и постельное белье. Все это было очень кстати. Приобрести подобные вещи нам было не по карману.
Кажется, жизнь налаживалась. К тому же сценарий, который мы без особой надежды на успех распихали по всем без исключения кинематографическим фирмам Амстердама, неожиданно понравился директрисе одной из них. Она с энтузиазмом заявила, что хочет начать работу над фильмом по нашему сценарию, и написала официальное письмо в министерство с просьбой о предоставлении нам вида на жительство.
Мы полдня просидели в очереди в помещении здания иностранной полиции, где ожидали своей участи толпы выходцев из разных стран мира, жаждущих получить разрешение на проживание в прекрасной стране тюльпанов, и благодаря письму кинематографической дамы без всяких проблем получили в паспорта штампы с просьбой о виде на жительство по причине работы с амстердамской кинофирмой.
Однако легальность пребывания в стране нисколько не изменила нашего финансового положения. Деньги кончались катастрофически быстро. Нужно было cрочно что-то придумывать.
То, что придумалось поначалу, было, как впоследствии оказалось, очень плохой идеей. Мы решили попробовать незаметно выносить продукты из супермаркета. Была разработана целая хитроумная система с обменом пакетами. Несколько раз нам это без труда удалось, и мы, окрыленные успехом, решили, что проблема решена, и стали, видимо, менее осторожны, в результате чего были пойманы сотрудниками магазина. Тут же была вызвана полиция, на нас надели наручники и отвезли в полицейский участок. Там нас развели по разным камерам, где мы просидели в ожидании решения своей участи несколько часов. Потом по очереди допросили и… отпустили.
Трудно описать, что я чувствовала, сидя в полном одиночестве в маленькой холодной комнатушке. Это был и страх, и стыд, и ощущение полной беспомощности… Невозможно было предположить, сколько времени предстоит здесь провести. Может быть, нас уже и не отпустят, а отправят прямо в тюрьму… А может быть, депортируют в Россию. Я могла ожидать всего, чего угодно. Но самым ужасным было то, что меня разлучили с Кириллом. В тот момент я остро чувствовала такую огромную любовь к нему… Все на свете отдала бы я за то, чтобы снова оказаться рядом с ним, пусть в тюрьме, пусть в России, да где угодно, лишь бы только мне отдали его обратно…
На допросе я рассказала всю правду. То, что приехали сюда работать, амстердамская кинофирма заинтересовалась нашим сценарием и запросила для нас вид на жительство. Для раскрутки проекта необходимо время, а зарплату нам никто, естественно, не платил. Деньги, которые мы привезли с собой из России, давно закончились, поэтому ситуация стала настолько критической, что пришлось решиться даже на воровство.
Видимо, Кирилл рассказал то же самое. Да и вынесенные нами из супермаркета вещи были предметами первой необходимости – стиральный порошок, зубная паста, какая-то недорогая еда… В полиции ведь тоже люди работают. А может быть, у них просто была такая установка – попавшихся первый раз, отпускают.
Как же я была рада снова увидеть Кирилла. Мы, не проронив ни слова, обнялись, вышли из здания полиции и пешком добравшись до злополучного супермаркета, рядом с которым был пристегнут наш велосипед, направились домой. Больше мы никогда не позволяли себе подобных вещей.
На следующий день я дала объявление о поиске работы в местную бесплатную газету со смешным названием «Виа-виа», что в переводе на русский приблизительно означало «из рук в руки». Текст звучал так: молодая русская женщина с медицинским образованием ищет работу по уходу за больными и предлагает помощь по хозяйству. Через несколько дней мне позвонил мужчина, который представился хозяином отеля в городке Нарден неподалеку от Амстердама, и сообщил, что ему нужен именно такой человек, как я. Попросил приехать и сказал, что все объяснит на месте. Это была огромная удача.
Оказалось, что в его отеле по совершенно непонятным причинам постоянно жила пожилая и очень больная женщина. Ее проживание оплачивал сын. Женщина страдала полным недержанием мочи в связи с какой-то давней травмой. По каким причинам она со своим диагнозом жила в отеле, а не в соответствующем медицинском учреждении, мне до сих пор трудно предположить. Но тем не менее это было так.
Горничная, постоянно работавшая в отеле, просто не в состоянии была войти в номер этой постоялицы. От запаха, стоящего в комнате, у нее тут же начинался приступ тошноты. Поэтому Питер – так звали хозяина – и решил нанять русскую с медицинским образованием и даже готов был платить за эту грязную работу больше, чем всем остальным служащим – целых 12.50 гульденов в час вместо 10. Мои обязанности должны были заключаться в том, чтобы ежедневно менять несчастной женщине постельное белье и по возможности убирать комнату.
Конечно же, я согласилась. И первое, что сделала – посадила беднягу в ванну. Мне даже удалось промыть и кое-как расчесать ее достаточно длинные волосы, которые спутались в некое подобие дредов… Потом я целый день отмывала комнату. Видимо, усилий горничной с трудом хватало только на то, чтобы снять с постели мокрое белье и постелить чистое. На всех находившихся в комнате предметах лежал толстый слой пыли. Раковина была почти черного цвета от покрывавшего ее грязного налета.
Через какое-то время я поняла, что женщина помимо всего еще и страдает алкоголизмом, поскольку она почти сразу же стала настойчиво просить принести ей рюмочку дженевера – голландского варианта можжевелевой водки. Питер, услышав об этом, категорически запретил давать ей больше одной рюмки в день. И я старалась беспрекословно выполнять его указания.
Работой моей Питер был доволен. Постепенно он начал расширять круг моих обязанностей. Сначала он доверил мне убирать и другие номера в отеле, а спустя некоторое время стал даже позволять стоять за стойкой бара. Лучше бы он этого не делал…
Дело в том, что бар отеля был излюбленным местом встречи мужчин, проживающих в округе. Городок был небольшой и у Питера ежедневно собирались местные завсегдатаи, которым, видимо, безумно наскучила голландка Джанет, годами стоявшая за стойкой. А тут вдруг появляется этакая экзотическая птица – русская, недурна собой, говорит только по-английски с чарующим восточно-европейским акцентом…
В то время русских в Голландии было совсем немного, и я действительно была редкой птицей. Из-за меня у Питера даже увеличился доход, поскольку на новую, такую необычную барменшу, хотели посмотреть все. У меня даже появилось несколько поклонников из местных завсегдатаев. Они дарили мне цветы, предлагали довести до дома на своем автомобиле, пытались заинтересовать беседой…
