Читать книгу: «Чувствуй», страница 2

«В сентябре они жили. В октябре – цеплялись за жизнь. В ноябре умирали. Вместе»

Сердце подпрыгнуло в горле.

– Ты переоделся? Идём чай пить, шоколад в этот ра!..

В воздухе плыл запах корицы, мешавшийся с острым запахом гнили.

***

Она просыпалась в полночь. Нехорошее предчувствие холодом скользило по позвоночнику. Открыть глаза было страшно.

– Чего не спишь?

– Холодно.

Она цеплялась за его взгляд – холодный взгляд чёрных глаз. Он сидел, сгорбившись. В слабом свете луны его кожа казалась совсем белой.

– Ложись.

Она легонько касалась его плеча и упрямо тянула назад на подушку. Он перехватывал запястье. Больно.

Утром он вставал охрипший и недовольный. Ему было холодно, он надевал под свитер водолазку, кутался в плед и никак не мог согреться. Ему ничего не хотелось и ничего не нравилось. Он готов был сидеть на диване дни напролёт и смотреть в одну точку, не шевелиться совсем. Только ради неё он соглашался просыпаться, выходить из состояния нахохлившийся птицы и смотреть какую-нибудь ерундовую комедию. Иногда даже снисходил до того, чтобы пускать её к себе под плед.

– Пойдём гулять, когда поправишься, ладно?

И они ходили. Он часто хмурился, слишком крепко сжимал её руку. Она прятала слёзы в уголках глаз и молчала. Знала, что его вины здесь нет.

Он по-прежнему её фотографировал. Делал макроснимки: глаза, губы, волосы, профиль на фоне унылой природы. В этих снимках он находил успокоение. И поэтому соглашался сделать лишний круг по парку, и не так сильно сжимал её руку.

Вечерами она работала над сборником, он или читал её рукописи, или какую-нибудь книгу, которую точно не дочитает. Она писала и думала, что он становится невыносимым. Боялась ночи, боялась холода. Доставала с верхней полки тёплую пижаму. Он криво усмехался. До утра эти вещицы вряд ли доживут.

Вечером они никогда не зажигали верхний свет, обходились светильниками. Он говорил, что когда ослепнет, не сможет найти к ней дорогу и перестанет её мучить. Она в ответ молчала, не зная, как к этому отнесётся. Этот месяц – ад. А как же те, что были до?..

Утром на её теле плеяды синяков. Она просыпалась с одной мыслью: «Холодно». Потом смотрела на него, на длинные дрожащие ресницы, бледные растрескавшиеся губы, белую кожу, потемневшие, почти черные россыпи веснушек. Он был так же прекрасен, лишь красота его теперь другая – холодная, тёмная, опасная.

Он резко открывал глаза и долго, пристально смотрел, изучал каждый изгиб спины и бёдер. Она ёжилась, закрывалась одеялом.

– Прости.

Он больше не вспомнит ночь, не извинится, не постарается загладить вину. Брошенное утром слово – большой подвиг и большое преодоление, когда внутри скрипят зубами демоны. Он старался им сопротивляться. Она ему помогала.

Однажды – в тот день солнце встало рано и светило по-особенному ярко – он проснулся раньше неё, сварил кофе, принёс ей завтрак. Она надолго запомнила тот день: они что-то пекли, смотрели длинный сериал про любовь, смеялись безостановочно. Она не верила их счастью, думала, он наконец справился, изменился навсегда.

А ночью его демоны вернулись.

Несмотря на холод, он выходил курить на балкон. Надев поверх водолазки и свитера куртку, упросив её накрыть его пледом, он подолгу стоял, выпуская изо рта облачка серого дыма. Она всегда выходила с ним, в забавной шапке с помпоном и вязаными варежками. Не отрываясь смотрела на его лицо и думала, какая странная, неправильная, нездоровая эта любовь. Их любовь.

***

В этот день всегда было пасмурно. Он вставал очень рано, подходил к окну, рассматривал объятые мраком голые деревья, мрачные дома, серо-синее небо с мигающими звёздами. Стоял так, пока не показывалось солнце, не разливало кровью по небу свой холодный безразличный свет.

Тогда он возвращался к кровати, осторожно садился рядом с ней. За этот месяц она менялась, становилась его отражением. Полная жизни раньше, она теряла румянец и переставала улыбаться во сне. Это он забирал её жизнь. Забирал каждый год.

Синяки от его пальцев, искусанные им губы, засосы на шее и ключицах… Каждый год. Иногда даже на одних тех же местах. Он калечил её.

Калечил не только тело, но и душу. Она теряла какой-то внутренний свет, гасла, больше не смеялась над глупостями. И всегда в этот день – в день, когда её нужно было оставить – он боялся, что когда вернется в следующий раз, то не найдёт её. Боялся, что она потухла навсегда. И он будет виновен, если это случится.

Потом она просыпалась, улыбалась как ни в чем не бывало, шла готовить завтрак. Они не говорили о скорой разлуке. Молчали почти весь день. Сидели на диване, кутаясь в один плед и читали одну книгу.

В семь часов садились пить чай.

– Я тебя не держу.

– Я знаю.

– Ты свободна.

– Я знаю.

Он поднимал на неё чёрные глаза. Смотрел мягко, благодарно, и было в его взгляде что-то ещё, тайное, сокровенное и очень дорогое.

– Следующий год…

–… надеюсь, будет менее дождливым.

– Я могу не приходить, если хочешь.

Широко распахивала глаза, полные слёз. Она молчала, но он знал ответ: «Я буду ждать».

Он уходил в пять вечера, когда на улице уже стемнело. Она расправляла складки шарфа, поправляла воротник, как бы случайно касаясь то его шеи, то подбородка. Ей будет не хватать этих прикосновений.

Он наклонялся, коротко и нежно целовал. Отстранялся, проводил по щеке ладонью, убирал за ухо светлую прядь. Смотрел молча несколько минут, щурясь. Хотел запомнить.

Негромкое «Я люблю тебя».

И он ушёл.

***

Она снова одна в опустевшей квартире. Идёт в спальню, будто в полусне ходит по комнате, поправляет уголки покрывала. В груди гулко бьется сердце.

Потом идёт в гостиную, где они сидели всего лишь час-два назад. Падает на диван, с головой накрывается пледом, прячет лицо. Из горла рвётся крик, но она лишь беспомощно открывает рот, жмурясь, будто от боли. Вернуть его, позвать, прошептать имя, зарыдать в голос!..

В квартире – ни звука.

Наступает зима.

Кофейная

1 июня 2019 год

Тяжелое кружево туч, заволокшее небо, заставляет сомневаться в том, что закончившаяся раньше времени практика – хорошее начало дня. В институте пусть и приходится ковыряться в бумажках, но хотя бы в сухости и почти тепле. Отключенное отопление и старые стены с посыпавшейся штукатуркой плохо спасают от летней прохлады. Зато нет ветра.

Хотя кого я обманываю? Лучше пройтись по промозглой, но все-таки июньской, украшенной зеленью улице, чем сидеть в институте. Он успел надоесть, несмотря на «новизну ощущений» – так говорил мой один знакомый, когда первокурсники на что-то жаловались – и сбежать оттуда хотелось последние полгода. Может, я просто не люблю учиться или выбрала не ту профессию. Или просто ленива, что даже больше похоже на правду.

С первых дней моей студенческой жизни появился только один плюс –небольшая кофейня с дурацким название «Райский уголок» в пяти минутах ходьбы от института. Иду ли я домой или в другой корпус, она всегда приветствует меня кирпичным фасадом и коричневым козырьком над крылечком, глазами-окнами приглашает зайти. Редко отказываюсь. Вот и сейчас захожу внутрь, на ходу расстегивая неудобное пальто.

– Как обычно?

Я с улыбкой киваю. Устраиваюсь за столиком, стоявшим ближе к витрине. Обычно я сижу у окна, но на этот раз место занято. Странно для этого времени. Рассматриваю двух девчонок-школьниц, неосознанно отобравших мой «райский уголок», улыбаюсь и чувствую себя старой. Ведь совсем недавно с такой же наивность и серьёзностью обсуждала с подругой предстоящие экзамены, их сложность и важность. Теперь подруги нет, мы списались однажды – поздравили друг друга с новым годом. Я готовилась к тому, что пути разойдутся, но всё равно было обидно. Теперь она целыми днями ходит по магазинам и «чувствует себя взрослой и не зависимой», пока тратит родительские деньги.

Я уже тогда понимала, что впереди ждут испытания посерьезнее потерянной дружбы, но не понимала, насколько. Поджог лагеря, где проходило наше посвящение, изрядно подпившими первокурсниками был только началом. Зато судьба сразу дала мне понять, что такое жизнь и чем она отличается от тихомирного пребывания в безопасных школьных стенах. Учёба, сессия, истрепавшая казалось крепкие нервы, непреодолимое желание всё бросить и уехать к родителям…

Но самым страшным для меня стала первая студенческая зима. Нас не жалели, и иногда пары заканчивались поздно вечером. Темноты я побаивалась всегда, но добежать до дома по асфальту, когда на город опускается приятная после дневной духоты свежесть, было плёвым делом. С наступлением холодов всё изменилось. Темнело рано, горящий отблесками света фонарей снег не прогонял страха перед бездонным мраком, в чьи владения, идя переулками и дворами, мне то и дело приходилось входить. Мороз закрадывался под одежду, проводил ледяными пальцами по коже и заставлял мечтать о двух вещах – тёплом душе и горячем чае. Но исполнить мечту быстро не давал лёд, сковавший улицы и не позволявший бежать. Так зима издевалась надо мной три долгих месяца, делая исключения на праздники, когда я уезжала домой, и в те редкие вечера, когда я добиралась домой не одна.

– Заказ готов.

Горячий кофе с ореховым привкусом стирает во рту горечь и было появившийся комок в горле. Так же, как всегда, кофе спасает, заставляет думать о хорошем. Здесь я чувствую себя даже более защищенной, чем в квартире, полупустой и безлюдной. Посетители кофейни напоминаю мне о том, что жизнь течёт своим чередом, что всё по-прежнему и я не выпала из этого круга. А что эти воспоминания? Они – просто усталость от тяжелого года. Мама говорит, только первый курс такой, на втором станет легче. Мой знакомый – любитель посмеяться над первокурсниками – тоже убеждает, что всё наладится немного позже. Говорит он в те редкие моменты просветления, когда становится серьёзным. Очень редкие.

– После практики к нам приходить будешь? – интересуется, чуть перегнувшись через свой стол, бариста. Зовут его Даниил, но я называю его «мой», потому что в первый мой визит была его смена и когда бы я потом ни приходила, именно он готовил вкуснейший кофе и развлекал разговорами, интересовался, как дела, как экзамены. Он быстро стал мне добрым приятелем.

– Конечно, – улыбаюсь я. – Я не умею варить такой капучино.

– Потому что не знаешь секретов и тонкостей, – подмигивает «мой».

– Потому что у меня нет кофемашины.

– Это – блажь для удобства и скорости. Дома же я варю себе кофе без этих «детей прогресса».

– Получается такой же?

– Ну… – заминается, скользит взглядом по косящимся на него школьницам, заставляя их смутиться и захихикать. Возвращается ко мне и торжественно произносит: – Получается даже лучше.

– Почему-то я не верю.

– Я бы сварил его для тебя, но у меня есть золотое правило: варить кофе только утром.

– Ритуал?

– Залог бодрого дня. Ты вот с утра слушаешь музыку, чтобы проснуться, а я минут двадцать медитирую около плиты.

Мы разговариваем о том, что обоим сложно просыпаться рано и о том, что теперь, с приходом лета, эта процедура будет проходить проще, незаметно перебираемся на отпуска и каникулы. Он вспоминает, как ждал июня, когда учился в школе. Я рассказываю, как проводила «переходное» лето после одиннадцатого. Даже эта запретная тема недавнего прошлого с ним не кажется такой уж запретной.

Только один раз наш разговор прерывается. Школьницы, переборовшие стеснение, подошли купить по стаканчику кофе с собой. Я ненадолго замолкаю, жду, пока бариста выполнит заказ. Не стесняясь, слежу за его движениями. Он знает о моей привычке наблюдать за людьми.

Его движения точны, быстры, но плавны. А выражение лица у него такое же сосредоточенное, как у играющего в финале чемпионата мира спортсмена. Обычно он делает всё более непринужденно и естественно. Сейчас же красуется перед девчонками, но даже я под впечатлением.

А им достаточно внешности. В глаза бросаются огромные прозрачно-голубые глаза, будто «подкрашенные» линзами, и чистые руки. Чистые – без тату. Может, только у меня стереотип на татуированных барист?.. Он похож на какого-то актера, певца и, может, танцора одновременно – на тех ребят, которых печатают на плакатах и постоянно показывают по телевизору.

Наконец, «мой» с улыбкой отдаёт заказ и советует не переборщить с кофе, особенно перед экзаменами. Девочки обещают прислушаться к его совету. Он провожает их дружелюбной улыбкой, от которой у него появляются милые щёчки. Они делали бы его похожим на ребёнка, не будь аккуратной трёхдневной щетины.

– Так на чём мы остановились?

– На том, как ты работал летом, – напоминаю я, но продолжать прерванный разговор не хочется. – Зачем сейчас актерничал?

– Я торгую лицом, – улыбнулся он одной из своих самых очаровательных улыбок. Его бесконечно-голубые глаза не смеялись, – Они же должны вернуться.

– Мне кажется, они и без этого вернутся.

– Я так хорош? – его губы тронула слегка самодовольная усмешка.

– Нет, просто кофе вкусный.

– Значит, кофе? – пушистые брови изогнулись ровными дугами.

– Да.

– Тогда больше ты его не получишь.

– А я уже ухожу.

Кофейню покидать не хочется, но пустая квартира и холодная улица уже не кажутся такими ужасным стечением обстоятельств. В мыслях уже вьются разные сценарии оставшейся части дня, душу греет перспектива пересмотреть какой-нибудь фильм в сотый раз. Собирается дождь, но смотреть на экран в такую погоду даже приятнее.

Уже у дверей я останавливаюсь – заедает замок на рюкзаке.

– Видишь, «дом» тебя не отпускает.

Я уже держалась за ручку двери. «Мой» бариста подкрался неслышно. Его ладонь на моём запястье, большой палец давит на вены. Немного больно.

– Я вернусь.

– Честно?

– Обещаю.

Он улыбается. Я уже давно не могу понять, почему настроение в кофейне у меня всегда поднимается: из-за него или из-за напитка, который он готовит. Именно в этот момент – наверное, первое.

Я поднимаю взгляд, смотрю в голубые глаза. Мурашки бегут где-то под кожей. Похоже на страх, но почему?.. Нет, должно быть другое. Что-то другое.

Голубые глаза холодные, неестественные. Хочу разглядеть линзы. Не могут быть они такими кристально прозрачными, честными. Ангельскими.

– До завтра.

Рука выскальзывает из его хватки. Я поспешно выбегаю на улицу. Холодный поцелуй июня отрезвляет. Наваждение пропадает.

***

Если где-то везёт, где-то обязательно ждёт провал. Это правило действует в обе стороны, но именно сегодня работает не мне на руку. Мало того, что практику продлили, так ещё мне влетел выговор за опоздание. По-хорошему, я не опаздала: я пришла в аудиторию вовремя, положила рюкзак на стул и вышла, чтобы отдать знакомой конспекты. И, видите ли, зашла в аудиторию после преподавательши. Именно преподавательши, по-другому эту мымру не назовёшь. Её я окрестила злейшим врагом со второй лекции.

– Не ссорься ты с ней, осталось четыре дня. Терпи.

– Стараюсь.

– Есть планы на лето?

– Первую неделю безвылазно сидеть дома.

– Ты поаккуратнее со своим безвылазно, свежий воздух тоже нужен.

– Я буду проветривать.

Катя закатывает глаза, но не спорит. Она знает, что мне нужны такие разгрузки и что я не собираюсь перегибать палку с добровольным заключением в четырех стенах. Предлагает вместе сходить в кино, погулять, но позже, недельки через две. Сразу после практики уезжает с Лёшей – своим молодым человеком – на озеро. Даром, что нельзя купаться. А холодными ночами они уж как-нибудь согреются – так решила сама Катя.

– А ты всё равно заканчивай со своей меланхолией, – говорит она на прощение, когда мы уже стоим на крыльце. – Я понимаю, что это у тебя сезонное, но не затягивай: всё-таки лето, такие денёчки стоят, их жалко как-то терять.