Читать книгу: «Пламя на воде», страница 2
Барс кивком головы подозвал бармена.
– Не знаешь, кто эти люди? – поинтересовался он, показывая краешек зажатой между пальцами монетки.
– Нездешние, господин, – с готовностью ответил тот. – Вчера вечером приехали, в огроменной карете.
– Вместе?
– Так точно.
– Странная парочка, не правда ли?
– Совершенно верно, господин. Тот, что в красивом платье – барон, а второй – какой-то ученый. Вроде бы из самой Умбры. С ними еще два лакея и кучер. Номера сняли на двое суток, говорили, с дороги отдохнуть. По отдельному номеру для барона и для ученого, и еще для кучера с лакеями каморку. А завтра с утра пораньше и съедут.
– Путешествуют вместе, значит?
– Совершенно так.
– Чего в жизни не бывает, – удивился Барс, отдавая монетку бармену.
– Ваша правда, господин, ваша правда.
На следующий день Барс покинул гостиницу на рассвете. Выводя из конюшни своего жеребца, увидел кучера, запрягающего шестерку лошадей в действительно огромную – целый дом на колесах – и богато украшенную карету. Странная парочка уже топталась на крыльце. Барон низко надвинул широкополую шляпу с пышным перьевым плюмажем и запахнул бутылочно-зеленую с алым подбивом накидку. Школяр-ученый зевал, прикрывая рот ладонью, и зябко кутался в простой коричневый плащ с капюшоном. Барс снова подивился разнообразию загадок, которые подкидывает порой жизнь, и выехал за ворота.
3
Королевская дорога отличалась от обычной тремя вещами. Во-первых, она была засыпана каменной крошкой, за годы эксплуатации так плотно втоптанной в почву, что представлялась почти монолитным полотном. Во-вторых, через промежутки, равные примерно дню пути всадника или экипажа, были расположены станции. Каждая станция непременно имела заставу, постоялый двор и конюшню, где можно было взять внаем или поменять лошадей. И в-третьих, на каждой заставе за путешествие по королевской дороге надо было платить.
Жеребец Барса был быстрее и выносливей обычной лошади, что позволяло рыцарю от рассвета до темноты проходить по два перегона. Постоялые дворы как близнецы походили один на другой; Барс приезжал затемно, наскоро ел, отсыпался и с первым светом вновь пускался в путь. Движение на дороге к зиме становилось менее оживленным, но пока еще не замерло; почти каждый день встречались торговые караваны – вереницы крытых возков, охраняемых хмурыми стражами. Купцы торопились вернуться домой до холодов. На одном из перегонов Барс обогнал почтовую упряжку: пару лошадей, запряженных в легкий возок на больших подрессоренных колесах. Возница проводил рыцаря недовольным взглядом – королевская почта ревностно поддерживала свою славу самой скоростной службы.
Крестьянские телеги на королевской дороге были редкостью – плата за проезд, хоть и небольшая, по мужицкому карману била крепко, и рачительные крестьяне, везущие на рынок овощи или мешки с зерном, предпочитали передвигаться проселками. Потому-то и привлекла внимание Барса большая неуклюжая телега, стоявшая обочь дороги и нагруженная горой невообразимых клумков. Не то четверо, не то пятеро ребятишек резвились рядом, выскакивая на дорогу и затем с визгом ссыпаясь в канаву; средних лет женщина в крестьянской одежде то и дело шикала на них, настороженно поглядывая по сторонам. Подъехав поближе, Барс увидел и причину остановки: перед телегой, выпряженная из оглобель, лежала на боку павшая лошадь. Судя по всему, умерла она от старости; непонятно было, как вообще кому-то пришло в голову запрячь подобного одра в телегу, да еще большую и тяжело груженую.
На придержавшего жеребца Барса женщина посмотрела с опаской: судя по всему, она предпочла бы, чтобы он поскорее проехал мимо. Однако Барс остановился и спешился.
Женщина поспешно встряла между ним и телегой. Выглядела она довольно комично, пытаясь загородить своей широкой грудью драгоценные пожитки.
– Муж сейчас вернется, – торопливо сообщила она. – Он пошел на станцию за лошадью.
Барс с сомнением посмотрел на протянувшую ноги древнюю клячу.
– А ты уверена, что у вас есть на это деньги?
– Денег нет, господин, – встревоженно зачастила женщина. – У нас нет денег. Мы бедные путники, господин, откуда у нас деньги?
– Да ты что, баба, за разбойника меня держишь? – оскорбился Барс.
– Мы люди простые, – заныла женщина. – Вы уж простите, господин, коли что не так.
– Тьфу ты, пропасть! Вот же дуреха. Как же вы возьмете лошадь, если у вас денег нет? Твой муж кто?
– Кузнец.
– И он запряг такую клячу? Я был лучшего мнения о кузнецах. Что вообще кузнец с семейством делает на дороге?
– Переезжаем мы.
– Почему?
Женщина опустила голову и затеребила концы клетчатого шерстяного платка.
Существовало, конечно, множество причин, которые могли бы заставить сняться с места семью незадачливого кузнеца, но Барс считал себя обязанным выяснить одно – не было ли тут чего-то, связанного с его специальностью. Он не чувствовал следов прорыва, но кто знает, насколько издалека могла приползти эта несуразная повозка? Однако добиться от женщины вразумительного ответа оказалось делом практически невозможным. Она мямлила, отмалчивалась и с тоской поглядывала на дорогу; в конце концов Барс плюнул и решил поговорить с кузнецом.
До станции было мили две – расстояние, не столь большое даже для пешего, и Барс ожидал встретить кузнеца по пути, но этого не произошло. Рыцарь обнаружил его на станции: разложив перед собой холстину, кузнец – кряжистый дядька с грубым неправильным лицом и необыкновенно широкими плечами – скрестив ноги восседал прямо на земле. На полотне были выложены четыре меча. За открытыми воротами постоялого двора виднелись тесно сгрудившиеся купеческие возки; вокруг них бродила охрана. Сам купец в компании двух стражей стоял возле кузнеца, вертя в руках и придирчиво рассматривая еще один клинок. Здесь же находился и станционный смотритель; по его подобострастному виду можно было предположить, что купец здесь известен и является важной шишкой. Барс спешился и незаметно присоединился к компании.
– Дешевый товар, – заключил наконец купец, небрежно бросая меч на холстину. – Грубая работа. Даже и не знаю, зачем бы мне такие понадобились.
– Клинки хорошие, господин, – прогудел кузнец. – Поглядите, какая закалка. А заточка? Волос режут!
– Пф. Грубые и баланс плохой. Мечей я не видел, что ли?
– В наших краях лучшей ковки вы не найдете, – кипятился кузнец. – В наших краях вообще оружие редко кто делает. Хоть у кого спросите, лучше, чем Филантий, мечи никто не кует.
– Вот и ковал бы, как все, серпы. Филантий, говоришь? Никогда не слыхал. Я, брат, на торговле собаку сьел, и уж бросовый товар от хорошего как-нибудь отличу. Дерьмо твои мечи, Филантий.
Кузнец обиделся.
– А ты чужую работу не хули, господин хороший. Не хочешь – не покупай, а оскорблять-то зачем?
– По-моему, неплохие клинки, – поспешил вмешаться Барс, пока торговля не переросла окончательно в ссору. – Что просишь за них?
Мечи на самом деле были качества среднего, действительно грубоватые, но и не настолько уж бросовые, как утверждал купец. Выручить за них сумму, необходимую для уплаты залога и найма лошади – не лучшей, но сносной – представлялось вполне реальным.
– А ты кто таков? – возмутился купец, поворачиваясь к Барсу. – Зачем без спроса в чужую торговлю влезаешь?
– Так тут у вас торговля? – изумленно поднял брови Барс. – Мне показалось, вы не заинтересованы в покупке.
Обнаружив, что рявкнул не просто на какого-то проезжего, а на благородного, купец слегка сбавил обороты.
– Я – торговец, благородный господин, но я не могу торговать себе в убыток. Этот кузнец заломил за свои мечи совершенно несуразную цену.
– Да? И сколько же?
– По динару за каждый.
У городских оружейников мечи подобного качества шли не меньше чем по три динара, и трудно было предположить, что купец об этом не знает. Барсу пришла в голову озорная идея.
– А знаете, кажется, я что-то слышал о мечах мастера Филантия, – задумчиво протянул он. – Говорят, такой меч с удара перерубает бревно толщиной с человеческое бедро.
Кузнец изумленно крякнул и вытаращился на Барса.
Торговец бросил быстрый взгляд на полотно и недоверчиво прищурился.
– Не может быть. Только не эти.
– Мне тоже сомнительно. Но интересно было бы провести эксперимент.
– Эксперимент? Хм, – в глазах торговца появилась заинтересованность. – Может быть, пари?
– Охотно.
– Милейший! – обратился торговец к станционному смотрителю. – Где мы можем найти соответствующее бревно?
Вскоре охранники притащили и врыли одним концом в землю бревно, оказавшееся несколько толще, чем рассчитывал Барс. Кузнец сопел и с несчастным видом переминался с ноги на ногу.
– Каковы ваши условия? – поинтересовался Барс у торговца.
– Хм. Скажем, так: делаем три попытки. Если хотя бы один удар перерубает бревно полностью, ставка – ваша.
– А кто будет наносить удар?
Торговец огляделся, кивком головы подозвал одного из охранников.
– Полагаю, Пелен. Он лучший из моих людей.
Барс неодобрительно поджал губы.
– Мне это кажется не совсем справедливым. Он может быть заинтересован.
– Что вы предлагаете?
– Я сделаю это сам.
– Но вы тоже лицо заинтересованное.
– Однако мы проверяем качество меча, а не мастерство фехтовальщика. Если я ударю слишком сильно, а меч не столь хорош, он просто сломается. Вашему же охраннику достаточно придержать удар.
Торговец задумался.
– Пожалуй, вы правы, – признал он наконец. – Но у меня дополнительное условие. Испытываем три меча, по три попытки на каждый, и выбираю мечи я сам.
Кузнец застонал.
– Тогда и ставки на каждый меч в отдельности, – заметил Барс. – Плюс процент за второй и третий результативный удар одним мечом.
– Согласен.
Барс приподнял брови.
– А хватит ли нам бревна?
Торговец проиграл два пари из трех. Мог бы и все три, но Барс остыл и решил не зарываться. Он брал меч, который подавал ему торговец, осматривал со всех сторон, быстро проводя пальцами по кромке лезвия, примерялся к балансу и наносил точный удар, посылая вместе с движением легчайший магический импульс. Первыми тремя ударами он, слегка увлекшись, снес с верхушки бревна три примерно равной толщины колечка. Вторым мечом Барс сделал один хороший удар и два – разрубивших бревно лишь на две трети; последний меч все три раза застревал в бревне, не доходя до края на толщину пальца.
Самым ошарашенным человеком в компании выглядел кузнец.
– Пожалуй, я куплю эти мечи по динару за штуку, – заявил Барс, вытирая со лба пот и пряча в кошелек полученные с купца монеты.
– Э-э, позвольте, господин. Со всем уважением, но я первым приценился к этому товару, – возмутился торговец. – Я согласен даже дать по полтора динара, но будьте любезны не сбивать мне торг!
И тут кузнец, все это время ошалело пялившийся то на рыцаря, то на торговца, вдруг очнулся, шагнул вперед, расправив плечи, прокашлялся и хриплым голосом выпалил:
– Два динара!
– А ты не пропадешь, приятель, – заметил Барс.
4
Продолжить свой путь Барсу удалось лишь на следующее утро.
Накануне он потерял еще уйму времени. Сначала, чтобы отделаться от торговца, который на радостях от удачной, по его мнению, сделки решил непременно угостить Барса выпивкой. Затем пришлось возвращаться, чтобы поговорить все-таки с кузнецом, который под шумок обзавелся ладненькой каурой кобылкой и быстренько слинял. И все это лишь для того, чтобы выяснить, что семью кузнеца заставила сняться с насиженного места примитивная бытовая ссора. Что староста деревни жизни кузнецу совершенно не давал, поскольку рассчитывал отдать кузню своему старшему сыну, каковой бездельник и подпалил кузнецу овин, а день был ветреный, и огонь перекинулся на дом, но не кузнецов, а соседний, и в результате всего этого выгорело полдеревни и кузня в том числе. Выслушав все это и озадаченно покрутив головой, Барс пожелал кузнецу удачи на новом месте, благо рекламу его имени рыцарь невзначай сделал весьма недурную, и вернулся на станцию, где и был вынужден остаться до утра, поскольку ехать дальше было уже поздновато.
Зато наутро распогодилось, выглянуло солнце, а к полудню стало даже прилично припекать. Тянущиеся вдоль дороги унылые поля вскоре сменил густой смешанный лес, слегка поблекший, но еще сохраняющий осенние краски; через дорогу летели сверкающие на солнце паутинки, и Барс неожиданно поймал себя на том, что насвистывает под нос неизвестно когда и где слышанную мелодию, и слегка смутился своему открытию.
Хорошая погода продержалась дольше, чем можно было рассчитывать в это время года. Несколько дней Барс откровенно наслаждался жизнью, выбросив из головы все, что угнетало его в последнее время. Он наплевал на постоялые дворы и ночевал где придется, чаще в лесу, завернувшись в плащ и подложив под голову седло. В лесу пахло прелью и грибами, и ковер из палой листвы казался на удивление мягким, а утренний холодок приятно бодрил. Иногда ранним утром Барс съезжал с дороги и заворачивал в ближайшее село, чтобы купить кувшин парного молока и пару караваев душистого теплого хлеба. Молоко он выпивал на месте, а хлеб брал с собой и отщипывал от него по кусочку прямо на ходу, неторопливым шагом возвращаясь на дорогу. Потом он пускал жеребца галопом, и мили летели под копыта, и Шторм тоже наслаждался стремительным движением, заразившись бесшабашным настроением всадника.
Однажды Барс устроился на ночевку на опушке светлого, наполненного воздухом березнячка. Остановился раньше обычного – еще только смеркалось, но очень уж глянулся оседлавший взгорок прозрачный лесок. Рыцарь с удовольствием доел еще сохраняющий запах печи хлеб, запил водой из фляги – а потом просто сидел и смотрел, как густеют сумерки над покрытой островками леса луговиной, как в лощинке меж пригорками появляется и ползет все выше молочный туман. В вышине загорались звезды; улегшись на спину среди улетающих ввысь белых стволов, Барс еще долго видел над собой звездное небо, бездонное и близкое, необычно яркое.
Спалось на мягком мху удивительно хорошо. Когда рассвет окрасил розовым стройные мачты берез, когда нежаркое осеннее солнце заиграло в просветах оголившихся ветвей, рыцарь все еще продолжал дрыхнуть. Разбудило его ржание Шторма. Следом раздался женский визг, тонкий и истошный; Барс подскочил, словно подброшенный пружиной, первым делом рявкнул на жеребца, потом огляделся.
На земле неподалеку от копыт волнующегося коня лежало перевернутое лукошко, какие-то сверточки рассыпались среди моховых кочек, зарылись в палую листву. Тоненькая девушка испуганно прижималась спиной к березовому стволу; из-под цветастого крестьянского платка выбивались пряди волос цвета спелого колоса.
– Что ж ты лезешь, – беззлобно сказал ей Барс – после того, как облегченно перевел дыхание. – Арраканцев не видала? А прибил бы?
– Я и не подходила, – пожаловалась крестьяночка. – Я мимо шла. А он кинулся.
– Если б кинулся – ты бы не жила уже, – пробурчал рыцарь. – Он пуганул только. Это ж надо – мимо шла! Смотреть же надо, куда идешь, детка.
– Я не детка, – внезапно обиделась девушка. – Я через месяц замуж выхожу.
– Поздравляю, – усмехнулся Барс. – А в лес зачем подалась?
– Бруснику позднюю собирать. На вино.
– На вино, значит. Да ты не жмись к дереву, невеста. Просто к коню близко не подходи – и все. При мне он кидаться не будет.
– Напугал, окаянный, – проворчала крестьяночка, бочком обходя жеребца. – Вон, лукошко уронила, всю снедь рассыпала. А мне, между прочим, еще до темноты лес топтать.
– Серьезное дело, как я посмотрю, бруснику собирать, – подивился рыцарь. – Ладно, давай подберу.
Он быстро побросал в объемистое лукошко раскатившиеся сверточки, протянул крестьянке.
– Ой, не стоило вам трудиться, – зарделась девушка. – Я бы после сама, что ж вам спину-то гнуть.
Барс резонно возразил:
– После могло бы и не остаться. У тебя там что?
– Пирожки с капустой. Пара картофелин, сальца кусок. Еще лук и хлеб. Ой, да вы, чай, голодный? Я сейчас, сейчас.
Девушка принялась энергично разворачивать свертки.
– Заверни, ты что, – смутился Барс. – Я так просто спросил. Я на лошадь сяду, в деревне буду через пять минут, а тебе весь день ходить, сама сказала.
– Вы уж не побрезгуйте, господин, – проговорила крестьянка жалобно, раскладывая салфеточки прямо на земле. – Мне столько много не нужно, правда. Это мне мама завернула, все ей кажется, что у меня тела не хватает. А пирожков с капустой вкуснее, чем у моей мамы, вы нигде не попробуете.
– Ладно, – сдался рыцарь, ощутив запах свежих пирожков. – Возьму, коли не шутишь.
Барс сел на землю, скрестив ноги, надкусил еще теплый, хрустящий пирожок с тающей во рту начинкой – и опомнился, только съев штуки четыре.
– Очень вкусно, – сказал он чуть виновато, оглядывая расстеленные салфетки – в попытке оценить нанесенный урон. – Действительно, вкуснее нигде не ел. А ты что же, тоже такая мастерица?
– А вы хлеб попробуйте, – с готовностью предложила девушка. – Хлеб я пекла.
– Повезло твоему будущему мужу, – констатировал Барс, продегустировав душистый каравай. – Хороший хоть мужик-то?
– Я за старосту замуж выхожу, – смущенно похвасталась крестьянка.
– Ух ты. А он тебе нравится?
Она кивнула головой, при этом, правда, совсем запунцовев.
– Он хороший, добрый. И меня любит. Весь год мне подарочки носил. Платочек вот этот – его подарок, видите, с кистями!
– Красивый платок, – кивнул головой Барс. – А лет старосте сколько?
– Он мужчина зрелый, – серьезно сказала девушка. – Не сопляк какой-нибудь. У него лет пять тому жена родами померла, и младенчик тоже помер, поздний был первенец. Как он убивался, ой-ей-ей! Четыре года бирюком жил, не глядел даже ни на кого. А потом я дивиться стала: как к колодцу иду, так все старосту встречаю, что ж такое, думаю? А мать мне и говорит: запал на тебя староста наш, оттаял, скоро, гляди, свататься станет. И правда – поначалу в гости зачастил, да все с подношениями, потом и сватов заслал. Через месяц вот свадьба.
– А сама-то ты как к нему относишься?
– Жалею я его, – тоненьким голоском призналась девушка. – Хороший он. Я ему ребеночка рожу, крепенького, здорового. Такому мужику должна ж судьба счастья отмерить?
– Должна, – согласился рыцарь. – Да и тебе, красавица, тоже. Зовут-то тебя как?
– Рада. – Потупилась она.
– И имя у тебя такое, светлое.
– Ой, вы ж пирожки-то доедайте, – спохватилась девица. – Что ж вы стесняетесь? Они в самом вкусе, пока свежие.
– Да я уж наелся, – покривил душой Барс. – А знаешь что, Рада? Сделаю-ка и я тебе подарок к свадьбе.
Порывшись в поклаже, рыцарь вытащил голубой, как глаза девушки, круглый камешек. Необработанный адамант не сверкал так, как ограненный, и не производил впечатления драгоценности – просто большая бусина, но отливающая глубокой переливчатой голубизной.
– Какой красивый, – выдохнула Рада, когда Барс протянул ей подарок на раскрытой ладони. – Прелесть какая. А в нем можно дырочку провертеть и на шею повесить?
– Вот дырочку, боюсь, не получится, – улыбнулся рыцарь. – Да и не нужно. Это камешек на счастье. Хочешь – носи на шее, только сшей тогда под него мешочек маленький. И береги его, не показывай никому, пусть будет наш с тобой секрет. А вот если, не приведи судьба, беда какая случится, плохо тебе станет – тогда езжай в город Сантию, иди на улицу Верхнюю, запомнишь? Верхняя, потому что на высоком берегу, над рекой. Там есть книжный магазинчик, называется «Книгочей». Вот хозяину магазина талисман свой и покажешь. Поняла, не перепутаешь?
– Поняла, – серьезно ответила Рада.
– А лучше – живи со своим старостой, рожай ему детей, пусть ваш дом будет – полная чаша. И все беды вас минуют.
– Спасибо, господин, – проникновенно сказала девушка.
Барс тепло попрощался с Радой. Ей удалось все же всучить ему оставшиеся пирожки и краюху хлеба – просто не отставала, пока не взял, и рыцарь наконец сдался. Тем более, что и пирожки, и хлеб действительно были несравненными – видать, выпекались с душой.
И опять мили летели под копыта Шторма, и золотился и багровел остатками листвы лес, и рыцарь насвистывал незатейливые песенки, посылая жеребца в галоп, и с наслаждением подставлял лицо острому осеннему ветру.
Только одна мысль, промелькнув по краешку сознания, подпортила Барсу настроение, хоть он и поторопился сразу затолкать ее куда-то на задворки. По своему многолетнему опыту Барс твердо знал: если когда-то и бывает хорошо, то потом непременно становится очень-очень плохо.
Приближалась Сантия.
Глава III
«Поскольку Орден провозгласил своей главной и единственной задачей защиту человечества от нечисти, подчинение Ордена любой власти, ограниченной территориальным или этническим признаком, является по определению невозможным».
Из Устава Ордена Пламени.
1
Арестовали Барса сразу по прибытию в Сантию.
Он не сопротивлялся, поскольку никакой вины за собой не знал и полагал все случайным недоразумением, которое неизбежно и очень быстро должно разрешиться. Только меч отдать отказался и вместо этого сунул его под седло, зная, что в отсутствие хозяина к Шторму вряд ли кто решится подойти, а если и решится, то очень о том пожалеет.
И действительно, все разъяснилось быстро. Оказалось, что Барса приняли за разбойника, уже долгое время терроризирующего королевскую дорогу, появляющегося в самых неожиданных местах и бесследно исчезающего под носом у гвардейских разъездов. Опровергнуть это подозрение было несложно: Барс объявил о том, что он – Рыцарь Пламени, предъявив в доказательство татуировку на левом плече – пылающего феникса.
Судебный пристав сразу стал исключительно любезен и рассыпался в многочисленных извинениях, однако отпускать Барса не торопился, заведя какую-то пустопорожнюю беседу. Потом, опять-таки принеся извинения, вышел и отсутствовал более часа, оставив рыцаря на попечении хмурого лейтенанта гвардейцев. Барс то сидел, то ходил по кабинету, бросая на дверь нетерпеливые взгляды; пытался завести разговор с лейтенантом, но тот на контакт не шел, отвечал односложно и посматривал на рыцаря с опаской. Собственно, Барсу ничего не стоило покинуть помещение – лейтенант никакой проблемы не составил бы, но уходить таким образом почему-то казалось недостойным. Особенно после того, как Барс представился. В общем, ситуация сложилась самая идиотская.
Наконец пристав вернулся, пробормотал что-то о многочисленности дел, вверенных его попечению. Спросил, не согласится ли Барс – а это было бы очень любезно с его стороны, и он, пристав, почти не осмеливается просить, но дела, дела зовут, проблемы не решаются, а тут как раз такой удобный случай – так вот, не согласится ли Барс помочь ему решить одну небольшую проблемку, так, мелочевочку, но немаловажную.
– Сколько времени это займет? – уточнил Барс.
– Не более четверти часа, заверяю вас.
– И что это за проблема?
– О, я объясню вам по пути.
Пристав повел Барса по многочисленным переходам и лестницам, все время спускаясь вниз, на ходу не переставая тараторить о некоем деле, в котором консультация Рыцаря Пламени будет просто неоценима, поскольку оно такого деликатного характера и связано с некоторыми, как бы это сказать, особыми свойствами, в которые нынче, между нами говоря, человек цивилизованный не может позволить себе верить, и все же лучше, только поймите меня правильно, перебдеть, чем недобдеть, и потому…
Барс слушал этот бесконечный треп, пытаясь вычленить из него крупицы информации, а где-то в глубине души зарождалось и росло странное чувство, похожее на предощущение опасности, но какое-то ненаправленное, размытое и тем более удивительное, что никакой возможной опасности для себя в этой ситуации он не мог представить.
Потому, когда пристав любезно распахнул перед рыцарем очередную дверь, Барс спокойно шагнул в проем, спинным мозгом уловил резкое движение позади, с опозданием понимая, что происходит, отчаянно рванулся вперед и в сторону, уходя из под удара – почти успел, почти! – получил мощный удар чем-то тяжелым в основание шеи и кулем свалился на пол.
2
Барс пришел в себя в полной темноте, и первым его ощущением стал внезапно затопивший сознание дикий, иррациональный ужас. Он не чувствовал своего тела, не мог шевельнуться, ничего не видел, не мог даже определить, есть ли у него вообще еще тело или остался лишь бесплотный разум, обреченный медленно сходить с ума в вечной пустоте. Наследие Башни – воспоминания, которые Барс столько лет насильно и упорно загонял на самые глубокие задворки сознания – хлынули в мозг, сметая остатки самообладания, и на несколько долгих мгновений Барс перестал быть человеческим существом, оставаясь лишь обнаженным беспомощным клубком нервов. Он, наверное, завопил бы, если бы мог, если бы то, что от него в тот миг осталось, умело кричать. Потом Барс почувствовал солоноватый привкус крови во рту, бешеное биение собственного сердца и зацепился за эти спасительные ощущения, потащил себя из омута паники, приходя в чувство и возвращая способность ясно мыслить.
Некоторое время он просто лежал, тяжело дыша, глотая кровь из прокушенной губы пополам с потом и слезами. Медленно возвращалось ощущение тела. Заболели плечи, напряженные из-за неудобно сведенных за спиной рук, заныла шея. Напряглись мышцы живота. Дольше всего Барс не чувствовал ног, затем, поерзав, сумел слегка согнуть колени, но этим его возможность движения и ограничилась – вероятно, ноги были туго связаны.
Лежал рыцарь на спине, на жесткой поверхности, в каком-то замкнутом пространстве. Плечи справа и слева упирались в твердые стенки, а когда Барс сумел с трудом приподнять голову, сразу наткнулся лбом на преграду. Упираясь плохо гнущимися ногами, Барс попытался протолкнуть тело повыше и тут же ударился затылком. Тупик. Извиваясь всем телом, сполз немного ниже, потолкался в стороны. Тупик. Итак: ящик? Гроб? Показалось ему, или воздух действительно стал более спертым?
Кисти рук у Барса онемели совершенно, что лишало его возможности применить магию. Большинство магических умений Рыцарей основано на движении или прикосновении; в жарком танце боя все тело участвует в магических плетениях, но инициируют заклинание, как правило, пальцы рук. Барс попытался подвигать скрученными за спиной локтями, стиснул зубы от мучительной боли в плечах, выровнял дыхание и занялся утомительными упражнениями, напрягая и расслабляя определенные группы мышц, разогревая и разгоняя кровь.
Бездну времени спустя Барс все еще продолжал это занятие. Собственно, прекратить ему не позволяло только природное упрямство; насколько это бесполезно, он понял очень быстро – пальцы не удавалось почувствовать, что делало невозможным даже самое простенькое заклинание. Несколько раз он испытывал на прочность стены своей тюрьмы; пытался разорвать путы – все безуспешно.
Воздуха уже явно не хватало; время от времени Барс забывался, но приходил в себя и начинал все по новой – с прежним упорством. Упорство – а вернее, отчаянное упрямство, порой вплоть до полного нежелания смириться с доводами рассудка – всегда оставалось его последним прибежищем, еще с тех времен, когда он ребенком валялся на соломенном тюфяке на «ферме», с лихорадкой и кровавым кашлем, сжигающим внутренности, но упорно не желая умирать. Именно упрямство, вопреки всему, позволило ему выжить и не лишиться рассудка в Башне. Впрочем, о Башне он не думал. Старался не думать. Приступ безумной паники был еще свеж в памяти; нельзя было позволить ему повториться. Нельзя думать о Башне.
Свет резанул по глазам, когда прямо перед лицом Барса открылось маленькое, не больше ладони, окошко. Свет не был ярким, показавшись таким только после полной темноты ящика. Проморгавшись, Барс смог различить невысокий потолок, по которому бродили тени, и отблески пламени свечи.
– Ну как он там, живой? – раздался совсем рядом незнакомый голос.
– Живой вроде, моргает, – отозвался второй.
Барс не мог видеть лиц – только мелькающие в квадратике света тени.
– И не такие уж они страшные, как говорят, – заметил первый.
– Любого засунь в ящик – и станет совсем нестрашным.
– Ты бы ему дырки провертел, что ли. Задохнется ведь по дороге.
– Дырки нельзя. Вдруг шуметь надумает. Я иногда открывать буду. Ничего, сдюжит, они выносливые.
– Воды ему давай, а то не довезем.
– Ладно.
– Ну, посматривай здесь. Завтра на рассвете выезжаем.
– Хорошо.
Вскоре тень заслонила окошко, и в отверстие потекла тонкая струйка воды. Барс с готовностью ловил ее ртом, торопливо глотал. Затем струя иссякла, стукнула тугая крышка, и Барс вновь остался в темноте.
3
Сегодня приглянувшийся Алине золотоволосый гвардеец стоял в карауле у входа в Большой Зал. Алина уже второй раз прогуливалась мимо высоких двустворчатых дверей с книгой в руках и отстраненно-задумчивым выражением лица, которое выбрала после долгих репетиций перед зеркалом. Несмотря на льстивые заверения маминых фрейлин, она была твердо убеждена, что улыбка ей не идет, а вот выражение задумчивости придает ее простоватому, в общем-то, лицу некий поэтический оттенок.
Накануне Алина долго размышляла, как ей обратить на себя внимание молодого дворянина. Задача эта была ей внове; еще недавно она могла запросто подойти к любому из гвардейцев, попросить показать ей саблю или продемонстрировать какой-нибудь фехтовальный прием или, не терзаясь сомнениями, скомандовать сопровождать себя на прогулку в сад. Но теперь, когда ей наконец встретился человек, с которым она действительно хотела бы прогуляться в саду, Алина почему-то не могла заставить себя так поступить. Это слегка смущало юную принцессу, но сдаваться она не привыкла и с энтузиазмом принялась решать возникшую проблему, вооружившись опытом большого количества прочитанных ею книг.
Идею своевременного падения в обморок Алина рассмотрела, но отвергла. Хотя в романах героини в обморок падали регулярно, но с самой Алиной такого пока не случалось, и она сомневалась, что сумеет сделать это достаточно достоверно. Кроме того, подобные проявления слабости всегда казались Алине чем-то недостойным. Проще всего, наверное, было бы завести с гвардейцем разговор на какую-нибудь общую тему (перечень тем принцесса предусмотрела заранее), но для этого он должен был проявить инициативу. Дело осложнялось тем, что дворцовый устав в общем-то запрещал гвардейцам разговаривать на посту, хотя это правило часто нарушалось.
Решение Алины было простым, но, на ее взгляд, сработать должно было непременно. Она вооружилась книгой – одной из своих любимых – и стала прогуливаться по коридору, кольцом окружавшему Большой Зал, всякий раз проходя мимо гвардейского поста. На ходу она не отрывала глаз от книги, выражение лица сохраняла, как уже было сказано, одухотворенно-задумчивое, порой поднимала глаза к потолку или начинала покусывать губки. Алина полагала, что зрелище столь увлеченно читающей принцессы неизбежно возбудит любопытство гвардейца и он, как минимум, обязательно спросит, что же она читает; развивать же литературную тему Алина могла почти до бесконечности.
