Читать книгу: «Изумрудная песнь», страница 3

Глава 6

"Вперёд сквозь темнь,

Пройдёшь, дрожа в метели,

Лишь для того,

Чтоб нежный тронуть лик!

Чрез боль и страх,

Что в сердце зачерствели,

Сорвёшь оковы,

Мнения других."

Эмендиль Лазурный "Изумрудная песнь"

перевод с эльфийского

Тяжело быть младшим сыном великого вождя. Все ждут от тебя не меньшего величия и храбрости, чем от отца и старших братьев. При том что те будут яростно оберегать свой высокий статус и близость к наследственной власти. До такой степени, что прояви ты себя хоть в чём-то лучше них, в твоём вине запросто может оказаться смертельный яд, а в боку кинжал, вогнанный так искусно, что ты не сможешь ни встать, ни закричать и просто истечёшь кровью в каком-нибудь тёмном углу, потеряв сознание от боли.

Но как оказалось, куда тяжелее в одночасье стать единственным сыном великого вождя. Наследником, на чьи плечи лёг груз ответственности за многочисленное племя, орков, на которого теперь смотрят не только с надеждой, но и с подозрением.

– А если не сдюжит? Ох, худо нам всем придётся…

– Я слышала он трус и вообще не чета своим братьям. Поговаривают, что Моркраг по пьяни прижил его от какой-то потаскушки с Мёртвых Пустошей, а та и подохла в родах, такая была слабая.

– Говорят, вождь даже не хотел признавать его, но жрецы велели ему сделать это. О, мудрейшие… они знали, что всё сложится так и позаботились о нас!

– И в чём же их забота? Уж лучше бы Аргур остался у власти – вот истинно достойный орк!

– Ох, закрой пасть, дурья твоя башка! Всем известно, что у Аргура после зимнего похода на замок дракона, владетеля Асприйских гор, нет и не может быть детей. Ты что же, хочешь оставить нас без вождя первой крови? Как по мне, так уж луче сын потаскухи из Мёртвых Пустошей с каплей крови рода Дурмад, чем хрен безродный вроде тебя!

– А-ха-ха!

– Н-да… твоя правда.

И такие разговоры можно было услышать, куда ни пойди! Но глупо было даже пытаться затыкать глотки всем и каждому по отдельности, пусть даже Ульд и мог это сделать на раз – силы в его могучих руках было не меньше, чем у любого из его братьев или даже отца. Раз и навсегда закончить злые толки могли только дела, по храбрости и безрассудству достойные его великих предков.

– Позволь мне говорить с ними, дядя! – горячо воскликнул Ульд, без спроса и приглашения вбежав в палатку Аргура.

Младший брат отца управлялся с делами, пока наследник не войдёт в нужный возраст. Сильный, мудрый, на прочность проверенный в сотне битв, он был достойным и даже врагами почитаемым орком. Пожалуй, если бы не бездетность, которой за что-то наказали его боги, Аргур мог бы запросто занять место вождя в обход обычаев. Но, как уже говорилось, он был мудрым воином. Умел думать наперёд и любил родное племя, а потому свои амбиции заботили его куда меньше будущего всех орков Облачной долины.

– И что бы ты им сказал?

Ульд раздражённо откинул от лица непослушные тёмные волосы и приблизился к Аргуру, совершенно не обращая внимание на карчакаров-генералов, собравшихся вокруг его дяди. В странных ледяных глазах молодого орка, совершенно нетипичных для представителей его породы, горело настоящее синее пламя.

– Я соберу храбрых воинов и пойду громить посты остроухих у Чернолесья! Мне пора отомстить за смерть отца и братьев! Я не могу больше ждать!

Трое карчакаров, собравшихся вокруг стола с картами местности в центре палатки, усмехнулись такой глупой дерзости, но Аргур одним только тяжёлым взглядом пресёк всякое веселье.

– Что ж, – сказал даже без намёка на издёвку, глядя на юного и ещё совсем тощего племянника, – пожалуй, помимо тебя найдётся ещё пара-тройка дураков. Да только хм… громить посты? Не слишком ли мелкая месть для наследника первой крови?

Ульд приосанился, хватая ртом воздух, но не находя слов, чтобы ответить на оскорбление, которым, в общем-то, слова дяди и не были. Зелёная кожа юноши посинела от гнева, потому что, в отличии от белокожих представителей других рас, орки не краснели в минуты раздражения, а именно что становились синими, иногда и до самой черноты, если возмущение их достигало предела душевных сил. Так как это сейчас было с молодым Ульдом.

– Вот что, юноша, – сказал Аргур, выйдя к нему из-за большого дубового стола и примирительно положил большую руку на хрупкое плечо мальчишки, – это хорошо, что в твоей крови столько огня. Не растеряй его, пока будешь расти. И всё же всему в этом мире есть своё время. Ведь ты хочешь отомстить за смерть нашей родни, а не стать ещё одним камнем на пепелище предков, так?

Ульд не нашёлся что ответить на это, но взгляда не опустил. Внутри него боролись два сильных чувства – желание действовать, проявить себя, показать всем, что он достоин памяти своего отца и братьев, но в то же время осознание того, что как бы они ему ни были противны, дядя, в общем-то, говорил правильные слова.

– Каким сильным и умелым воином был твой отец… и братья твои были ему под стать! А всё же мы-то с тобой знаем, что храбрость, порой, им заменяла ум. Если бы Моркраг не решил оружием ответить на оскорбление остроухих, был бы сейчас жив. Я говорил ему, что для того, чтобы надрать зад Эвандоэле одного лишь клана Облачной долины мало. Нужно собрать всех орков, или большого боя не получится. Но он был слишком горд, решил что остроухий король лично явится к нему навстречу. Вот только мы оба знаем, чем это кончилось. А ведь мог бы тихо – мирно покрошить одну остроухую деревню-другую, Эвандоэле бы сюда никогда не сунулся. Эльфы ведь без своих деревьев – ничто. Они не умеют сражаться на открытых пространствах и их однорогие лошади с ума сходят от вида бескрайних полей и горизонта у кромки неба. – Рассмеялся Аргур и примирительно взъерошил непослушные тёмные волосы племянника. – Вот что. Отомстить остроухим – твоё право. Если это придаст тебе сил, думай о мести, но не забывай, почему ты там, где ты есть. Ты наследник Облачной долины, не я. Это тебе вести за собой всех этих орков, которые сейчас злословят за твоей спиной. Но ты должен понять, что всё это они не со зла, ведь они просто не знают тебя. Боятся, что ты не сможешь стать им достойным правителем. Так почему бы тебе вперёд мести не доказать им обратное? Стань сильным и умелым воином Ульд и, вот увидишь, тебе не понадобится моё разрешение, чтобы говорить с ними. Тебе и вовсе не придётся с ними говорить – они сами пойдут за тобой без слов, куда бы ты ни отправился, и будут умирать за тебя с улыбкой на устах. Ведь это в твоих венах течёт первая кровь и тебе по праву принадлежит место отца.

Аргур Дурмад был действительно мудрым орком. И Ульд за время своего взросления убеждался в этом не раз, когда тому удавалось одним лишь правильным словом усмирять его пылкий нрав, непременно доставшийся от отца, и устремлять его неисчерпаемые силы в нужное русло – к обучению, тренировкам и правильным делам.

И всё же настало время и для занесённой вековой пылью, но незабытой мести.

Ульду на тот момент шёл уже сто десятый год и он по всем правилам мог занять место вождя клана Облачной долины, но не торопился. Потому что к тому времени стал не только сильнее, но и во много раз умнее, чем в тот день, когда вломился в дядин шатёр.

В отличие от Аргура, к нему, хоть и приобретшему некоторую долю уважения у орков долины, всё ещё относились с подозрением и осторожностью. Ульд понимал, что ему прежде нужно заслужить любовь своих соплеменников, а сделать это можно было только совершив что-то из ряда вон выходящее.

И случай представился, когда на границе с Аграрским ущельем остроухие захватили орочий караван, шедший из Переспейских лугов к Облачной долине.

Захватили, разграбили и убили по меньшей мере с десяток орков, вспоров тем животы и подвесив на большом дубе, росшем на вершине холма, служившем границей между ущельем и землями его клана.

Такое нельзя было прощать и, как и говорил дядя, Ульду даже не пришлось собирать и увещевать толпу – едва орк высказал своё пожелание отправиться к ближайшей эльфийской деревне, охотники которой, без сомнения, и были повинны в этом кровавом убийстве, к нему на помощь вызвались два десятка воинов-бурвадегов и ещё два пришлось отсеять. Ведь те были не старше, чем он сам, в тот день, когда явился к дяде, взывать к неотвратимой мести.

Этот поход был странным от начала и до самого конца.

Дело в том, что всё изначально шло уж слишком гладко, хотя, возможно, это и объяснялось хорошей подготовкой. Люди дяди нашли ему эльфа-языка, который вроде как и не жил в той деревне, но по его заверениям очень часто там бывал, а значит, знал все входы и выходы, а также расположение и время смены охранных постов. За свои услуги предатель хотел немало, но что с того, если никто не собирался платить ему обговорённую цену? Ведь орки никогда не имеют никаких дел с предателями, тем более с остроухими. Потому что, если у тех совести хватило предать однажды – хватит и дважды.

Разделившись на отряды по четыре-пять бурвадегов, они пересекли реку Кер, отделявшую их земли, от земель эльфов и устремились вглубь владений неприятеля. К слову, информация, предоставленная эльфом, оказалась хоть и верной, но совершенно лишней.

Остроухие, видно настолько расслабившиеся и охамевшие от собственной безнаказанности, на ночь выставляли всего один патруль и тот из двух тощих охотников, которые даже в цель били не с первой стрелы. Сняв постовых у ворот и войдя в деревню среди ночи так тихо, что никто даже не заподозрил неладного, бурвадеги застыли как вкопанные, поражённые варварством и жестокостью остроухих, ведь черепами их собратьев те украсили помост глашатая на главной и единственной площади этого поселения. Головы десяти орков, среди которых были женщины и дети, остроухие насадили на копья и выставили по периметру, будто свидетельство собственного превосходства.

Узрев такое зверство, Ульд не стал ни в чём ограничивать бурвадегов, предоставив им полную свободу действий. Но самому ему, как выяснилось, кровь, насилие и крики не доставляли никакого удовольствия. И даже наоборот, отчего-то заставили что-то чёрное всколыхнуться в душе, а после заволокли мысли дурнопахнущей вязкой трясиной.

На самом деле орк знал в чём причина такой печали, но упрямо гнал от себя эти мысли. Ведь он был не простым орком, а бурвадегом, да ещё и будущим вождём племени! Узнай хоть кто-то, что в тот миг творилось в его душе, смог бы тем самым посеять в умах представителей клана такое зерно сомнения, которое в короткий срок заколосилось бы на податливой почве и переросло в настоящий бунт против него!

Потому Ульд решил просто уйти прочь из деревни, в которой оставалось лишь ждать окончания расправы над жителями и грабежа. На его удачу кто-то из бурвадегов заметил беглеца и он, взяв с собой троих самых верных бойцов, отправился по следу.

Но и тут всё оказалось скучно и просто. Сбежавшим был какой-то блаженный дурачок. Его они схватили на половине пути, который вёл к огромному оврагу и безжизненной, поеденной большим лесным пожаром долине. Быть может, эльф надеялся спрятаться там? Нет, навряд ли. Скорее, просто бежал куда глаза глядят, не разбирая дороги от ужаса.

Когда Оргри выбивал из него дух, искренне полагая, что остроухий только строит из себя полоумного, Ульд предпочёл остаться в стороне. Но когда эльф-язык, невесть зачем увязавшийся вслед за ними, позволил себе наглость поторопить его с платой за услугу, не сдержал гнев, и впервые в жизни замарал руки убийством безоружного.

Свернув шею эльфу, всего на краткий миг, но Ульд всё же почувствовал облегчение. Словно, убив предателя, в какой-то мере очистил свою совесть перед теми, кто сейчас умирал в эльфийской деревне. Но ещё мгновение спустя, орка едва не скрутило от невыносимой гадливости и злости на себя. Ведь разве это не глупость, испытывать стыд за справедливую месть тем, кто не задумываясь убивал орков его племени, невзирая на возраст и немощь? И ещё хуже! Разве не слабость, когда будущий вождь клана позволяет себе такие мысли, защищая свой народ?

Но дальше всё стало ещё хуже, ведь покой в душе Ульда окончательно разрушила она. Не появившись однажды, как он ждал, в лучах тёплого утреннего солнца, с цветами в длинных волосах и искрами радости в невозможно прекрасных глазах, а выкатившись из колючих кустов терновника на мертвенный лунный свет. Исцарапанная, со страхом и лютой ненавистью в диком взгляде, чужая… но всё-таки его предначертанная.

Арана.

Глава 7

По орочьему обычаю, встретив истинную пару, её надлежало взять сразу. Разумеется, предварительно, для приличия, померившись с нею силами. Не только для того чтобы заявить свои права на свою женщину, но и чтобы с ума не сойти от той животной страсти, которая всегда наполняет предначертанных, едва они встретятся лицом к лицу.

Ничего постыдного в этом, разумеется, нет. Нравы орочьих племён в отношении плотской любви между соплеменниками всегда были весьма свободными, а судьбоносные встречи, что поделать, порой случались в самое неудобное для этого время.

Уж судьба ждать не умеет!

Например, Аргур, дядя Ульда, выпив изрядно бродянки, каждый раз ударялся в воспоминания о том, как встретил свою ненаглядную Сендиль. Эта история была из тех, которые и мимо ушей не пропустишь, и слушать так стыдно, что аж искры из глаз! Хотя Ульду порой, казалось, что из всех вокруг стыдно её слушать было только ему. А остальным почти наверняка было в радость ещё раз похохотать над сим действом, расписанным в красках и с самыми похабными подробностями, каждый раз становящимися всё краше и краше.

Молодой орк часто представлял себе, как бы сам поступил, если бы, как и дядя, встретил свою наречённую на похоронах её отца. И всякий раз думал что уж точно не стал бы тут же поддаваться инстинктам – при гостях и плачущей вдове!

Ну уж нет. В мыслях Ульда, встреча с его избранной – араной – неизменно происходила ранним свежим утром в поле, до горизонта дышащем золотистыми колосьями хлеба. Он бы наверно возвращался из похода, а она, быть может, шла бы ему навстречу, неся пахарям завтрак… или же брела довольная с ночной охоты, неся за плечом связку жирных уток или тетёрок.

В общем, что бы ни привело её в поле в тот ранний судьбоносный час, они с араной в его мыслях непременно оказывались там одни, и ничто не мешало им предаваться радости воссоединения.

Отчасти так и случилось…

Сейчас Ульд и его истинная были наедине. И даже где-то вдали, над кромкой шелестящего кронами леса уже начал заниматься рассвет. Вот только вместо поля, полного золотых колосьев, был берег реки, улитый кровью его соплеменников, которых убила долгожданная наречённая, прежде чем, наконец, сдаться его собственной воле. Но что хуже того, была она негордой полнокровной орчихой, в схватке с которой ещё пришлось бы попотеть, чтобы не потерять, например, глаз, как его дядя Аргур, а хрупкой светловолосой эльфийкой.

Эльфийкой!

Орочьи и эльфийские хроники часто спорили о том, чей народ первым заселил Эвенор. Но, в конце концов, каждому здравомыслящему существу, углублявшемуся в этот вопрос, без сомнения, должно было быть понятно, что от остроухих не стоит ждать правды в том, что может пошатнуть устои их веры в собственную избранность и святость. Поклоняясь своей незабвенной Лантишан, они отчего-то всё время забывают про Немлу, её младшую сестру, прародительницу орочьего племени.

Об этом родстве упоминается лишь вскользь в одном из не самых распространённых эльфийских трактатов о зарождении мира. В нём Немла описывается едва ли не как безродная прислужница ясноликой, хотя обе божественные сёстры строили этот мир вместе – Немла создавала реки, леса и поля, а Лантишан наполняла их жизнью.

В отличие от эльфов орки всегда гордились известной им правдой и не пытались обелить свою богиню-мать в её поступках. Так, в песне “О первой колыбели”, до сих пор наизусть известной всем орочьим жрецам, рассказывается о том, как Немла позавидовала дару Лантишан создавать жизнь из пустоты и, усыпив ту, украла у неё немного волшебной силы. С её помощью она вдохнула жизнь в существ, созданных ею из камня, глины и болотной тины – первых орков. Всего двоих, ведь украденной магии было так мало! Но проснувшись ото сна, Лантишан увидела, какими искусными получились живые существа у её сестры. Какими сильными и разумными! За это она безумно разозлилась на неё и повелела уничтожить их немедленно, пригрозив, что в противном случае сделает это сама без всякого милосердия.

И Немла согласилась. Но, отведя первых орков в пустынные земли, поняла, что не сможет поднять руку на своих детей. Тогда богиня пала перед ними ниц и, рассказав обо всём, вознесла кинжал, который дала ей Лантишан, чтобы совершить страшное убийство, а после вонзила его себе в сердце, сказав, что лучше умрёт сама, чем позволит им погибнуть от гнева своей жестокой сестры.

Вот так, великая милосердная Немла, желая защитить своих детей, пожертвовала им свою жизненную силу, дабы те жили долго и свободно. Были сильны и мудры, и ни перед кем не склоняли головы!

Так и случилось. Приняв смерть ради орков, Немла не только защитила их, но и освободила от коленопреклонства и зависимости от единого в мире источника магии – божественной благодати старшей из сестёр.

Рассвирепев от оттого, что сестра не послушалась её, а орки отныне неподвластны ей, Лантишан удалилась в дремучие леса, желая создать существ, превосходящих их во всём, чтобы те истребили ненавистный народец. Но все-то у неё не ладилось, существа получались слабыми и глупыми, пока богиня наконец не додумалась вливать каждому из них в уста свою собственную силу. Тогда в конце концов она добилась своего, и древние леса заселили остроухие, тонкокостные эльфишки. Умелые в магии, но совершенно неприспособленные к жизни без неё.

Соплеменники Ульда жили, может, и не так долго, как их дальние родственники, зато их силы питала магия, которая шла изнутри самих орков. Пусть она была слабее и имела мало общего с благодатью Лантишан, но они рождались с ней и не нуждались в постоянном соприкосновении с её источником. Оттого все они были не в пример мощнее эльфов физически, имели крепкое здоровье, а главное, свободолюбивый дух, которым остроухие похвастаться не могли.

И пусть магические способности эльфов были куда сильнее – это не стоило рабского ошейника, который нацепила на них, всех и каждого, их собственная мать – непогрешимая ясноликая Лантишан.

Такова была настоящая история. Разумеется, непризнанная эльфами, и погребённая под слоем пыли в старинных свитках, которые старейшины эльфийских домов почитали проклятыми, но бережно хранимая первыми детьми Эвенора.

Орками.

Глава 8

Ульд тяжело поднялся с земли, поправляя на себе одежду и замер, сверху вниз глядя на застывшую у его ног обнажённую эльфийку. Её бледная, тонкая кожа, словно светилась изнутри лунным светом… или ему просто так казалось? Белые волосы шёлком струились по хрупким плечам, обнимая упругими локонами маленькие груди с острыми розовыми сосками. Но лучше всего в приглушённом мраке предрассветных сумерек ему были видны ее глаза – яркие, блестящие, словно большие чистейшие изумруды. Она действительно была так прекрасна или это ему лишь казалось, из-за того, что они судьбой предназначены друг другу? Хотя… имеет ли то хоть малейшее значение после того, как всё случилось именно с ними. С эльфийкой чей клан вероломно напал и истребил караван, возвращавшийся домой после долгого похода, и орком, который всего несколько часов назад отдал приказ уничтожить всех жителей её родной деревни ради мести.

Знает ли она, что отныне одна в этом мире и лишь он, убийца её близких, её единственный защитник? Сможет ли простить его… даже не так – сможет ли понять и принять?

…а полюбить?…

Ульд тряхнул головой, отгоняя тягучий морок тяжёлых мыслей и эльфийка отпрянула от него в страхе. Это не укрылось от его взгляда и больно кольнуло орка в самое болезненное место – куда-то под рёбрами, глубоко, где никогда ещё не болело.

Его собственные чувства были для Ульда загадкой. Сейчас он ощущал себя оголённым нервом, куском плоти, сжавшимся в ожидании нового болезненного укола, но старался не подавать виду. Чувствовала ли его наречённая то же самое? Или для эльфов всё иначе?

От внезапной мысли о том, что его арана могла и вовсе ничего не чувствовать к нему, Ульд едва не вскрыл ногтями кожу на своих огрубевших ладонях – так сильно мужчина сжал тяжёлые кулаки.

Орк и эльфийка предназначенные друг другу? А ведь он даже подумать не мог о том, что такое возможно! Что это, если не козни коварной эльфийской богини? Вот только зачем ей соединять судьбу ненавистного потомка сестры с возлюбленной дочерью… а самое главное, как ему, будущему предводителю клана, теперь с этим жить?!

Стараясь больше не смотреть на неё, чтобы не выдать своих мыслей, Ульд сорвал с плеч мёртвого Оргри плащ из грубой, но тёплой шерсти и швырнул его эльфийке.

– Оденься. – Бросил он через плечо на эльфийском, уже отвернувшись от неё, для того чтобы вернуть на бёдра пояс для ножен от меча и двух кинжалов.

Меч и один из кинжалов лежали тут же, а о том где второй он догадался по тихому шелесту стали за спиной.

– Уверена, что хочешь начинать это снова? – спросил он не оборачиваясь. – Если желаешь, я могу сломать тебе обе руки. Они не сильно пригодятся в дороге.

Он не увидел, но почувствовал, что эльфийка пошатнулась на ватных ногах и нерешительно опустила кинжал обратно в траву. А сразу после всхлипнула. Да так громко и жалобно, что Ульд поморщился, как от зубной боли.

– Что ты сделал со мной? Это какая-то ваша магия, да? – спросила она надрывно и будто бы даже с надеждой. – Сними свои чары… слышишь? Сними их сейчас же!

– Глупая эльфа.

Проворчал орк сквозь зубы и прошёлся вперёд, мимо тел своих воинов, собирая то, что позволит родичам почтить их память. У Оргри нашёлся амулет из клыков медведя, Марграг носил кожаный браслет, украшенный клёпками из бронзы и латуни, а у Верга пришлось вырвать нижние клыки. Этот бурвадег был из хоргюргов – жрецов Немлы, превыше всего чтивших аскезу. Они не брали себе доли из награбленного, не украшали себя и не имели личного оружия – для хоргюргов всё оно было общее. Уходя на битву, они брали что приглянется из монастырской оружейной и туда же возвращали, если не случится пасть или потерять его в бою. Подобно Немле, отрёкшейся от жизни ради своих возлюбленных детей, её жрецы без страха жертвовали всем ради блага соплеменников.

Ульд тяжело вздохнул, поднимаясь от тела павшего товарища. Была ли его смерть достойной в глазах богини-матери?

Судя по тонкому голоску, раздавшемуся позади, эльфийка поняла его печаль по-своему.

– Я защищалась. Вы бы убили меня! Как… как Йейри…

Вот значит, как звали этого дурачка, упрямо нукавшего на все вопросы. Только зачем об этом было знать Ульду? У них ведь всех были имена, у жителей её деревни. Их она тоже ему перечислит? Нет, лучше было ему их не знать. Враг с именем – уже никогда не станет прежней бездушной тушей на пути к справедливому отмщению. Ведь у всех тех орков из каравана, чьими черепами была украшена площадь в ее деревне, тоже были имена. Не хочет ли она, в свою очередь, узнать их? Малькан, Ригерга, Панф, Друб…

– Ты ждёшь похвалы?

– Я жду объяснений!

Ульд помолчал мгновение и, поджав губы, отвернулся от неё. Взгляд его ещё раз прошёлся по телам воинов, но теперь орк уже не видел в них прежних товарищей. От них остались лишь пустые оболочки, а значит, с тел можно было поднять всё, что пригодится ему сейчас или позже.

– Ты оглох? – со злостью выкрикнула ему в спину эльфийка и попыталась обойти спереди, нелепо кутаясь в слишком большой и тяжёлый для неё плащ. – Что ты сделал со мной…

Она совершила ошибку, подойдя к нему слишком близко. Или раньше, осмелев от того, что он не убил её на месте и, решив что после случившегося может говорить с ним в таком тоне.

Огромный, внешне казавшийся неповоротливым орк, быстро, едва уловимо поднял руку и сжал её на челюсти девушки, широкой ладонью зажав ей рот и нос. Эльфийка содрогнулась, с диким ужасом уставившись в глаза Ульда и замычала, маленькими пальчиками вцепившись в его необъятное запястье.

– Слушай. Повинуйся. Молчи! – прорычал мужчина ей в лицо, приблизившись настолько, что от его дыхания дрожали маленькие локоны, разметавшиеся по её лицу.

Эльфийка что-то промычала в ответ, яростно сверкнув изумрудными глазищами, но Ульд не разжал руку. И тогда, начав задыхаться, она вымученно кивнула.

Только после этого он отпустил её, а для острастки ещё раз с угрозой заглянул в её прекрасные глаза. Отметил про себя, что несмотря на то что видел эльфийских женщин и раньше, они никогда не казались ему такими красивыми. Даже наоборот, Ульд наблюдал обнажённые тела эльфийских рабынь, пригнанных с востока, и чувствовал отвращение к их угловатости и молочной бледности кожи. Что женщины, что мужчины эльфийской породы выглядели для него как недоедающие, больные подростки и всё хорошее, что к ним можно было испытывать – это жалость. Да только они её не заслуживали.

И не получали.

Теперь же орк смотрел на девушку перед собой, одну из многих таких же, но ему не хотелось сводить с неё глаз. Хотелось разглядывать и даже больше – руки чесались стянуть с неё этот грубый шерстяной плащ, скрывающий волнующую беззащитную наготу…

Словно прочтя его мысли, девушка плотнее закуталась в свою единственную одежду и отступила, не сводя со своего пленителя настороженного взгляда. Её губы дрогнули, будто желая обронить очередное едкое слово, но остались безмолвны, помня о приказе того, кто явно не был расположен шутить.

Ульд отвернулся от неё, чтобы не заметила улыбки, тронувшей уголки его рта, и спешно поднял с тела Верга тонкую, скрученную в жгут верёвку, которую тот использовал для плетения силков на зайцев и лесных птиц.

– Руки. – прорычал он, подойдя к пленнице, но та не шелохнулась. Только затравленно уставилась на него своими огромными глазищами. – Что?

Эльфийка сдавленно сглотнула и ответила:

– Как же я буду держать плащ, если ты свяжешь меня? На мне ведь совсем ничего нет…

На мгновение Ульд уставился на неё, находясь в замешательстве, ведь рабам, точнее, эльфам, захваченным в плен, одежда вовсе не полагалась – в ней можно было спрятать много всякого, что сгодилось бы остроухим для побега. Но эту эльфийку он своей рабыней не считал… хоть и собирался выдавать её за пленницу перед соплеменниками. И всё же, одна только мысль о том, что другие бурвадеги будут пялиться на неё, совершенно обнажённую и открытую их сальным насмешкам, заставила орка поморщился до зубовного скрежета.

Пересилив сомнения, мужчина схватил девушку от страха дёрнувшуюся в сторону и удержав за плечи на месте, достал из-за пояса кинжал, заставив ее закричать от ужаса.

– Если язык дорог – молчи! – рявкнул он ей в лицо.

Только это заставило эльфийку замереть на месте и позволить ему довершить начатое.

Дёрнув её к себе, Ульд оттянул шерстяной плащ, наброшенный на её плечи и сделал в нём грубые прорези для рук, после чего отрезал кусок от верёвки, которую сжимал в руках, и перехватил ею девушку поперёк талии, вместо пояса. Отошёл на шаг, оценивая проделанную работу и недовольно фыркнул.

Получившаяся хламида смотрелась на худенькой эльфийке, как отцовский доспех на угловатом подростке. Но всё же это было лучше, чем ничего.

Тащить пленённую эльфийку на привязи, ведя за собой как собаку, было бы правильней, но Ульду не хотелось в который раз подставлять изворотливой девице спину. Если уж в неравном бою, смотря ему в глаза, она дважды чуть его не убила, то страшно подумать, что она предпримет, когда в пути до лагеря у неё в достатке будет времени на размышления и нападение.

Впрочем, не её возможное нападение страшило его, а побег. Ульд даже думать не хотел о том, что случится, если эта девчонка сбежит от него.

Серая шерстяная хламида, которую он заставил её надеть, казалось бы, должна была хорошо скрывать фигуру эльфийки. Но та, будто назло, выступала по лесной тропе в том неказистом облачении, словно лесная королева в шелковом одеянии – шагала плавно и легко, качая бёдрами и держа горделивую осанку, словно ни разу за всю жизнь ни перед кем не склоняла головы.

Смотреть ей вслед было Ульду приятно, но при этом раздражало до зубовного скрежета. Потому что глядя на то, как она ведёт себя, орк не мог не думать о том, что любое худо-бедно правильное объяснение тому, почему он оставил её в живых и держит теперь при себе, разобьётся вдребезги из-за непокорного нрава эльфийки.

Чтобы отвлечь себя от тяжёлых мыслей, а её от составления плана побега, который точно крутился в её голове, Ульд решил спросить о том, о чём следовало ещё тогда, на берегу.

– Эй? – позвал он, на что девушка даже ухом не повела. Только нос выше вздёрнула, – Как зовут? Почему молчишь?

Эльфийка нервно дёрнула плечиком и коротко обернулась к нему, пронзив убийственно холодным взглядом.

– Ты же велел молчать. Вот и молчу.

Ульд ухмыльнулся её дерзости. Много эльфов он встречал на своём веку, но ещё ни разу не видел, чтобы кто-то, шагавший рядом с ним в путах и дырявых тряпках, позволял себе при разговоре с ним такой снисходительный тон. Можно было подумать, что это не он её пленил, а наоборот!

– А теперь велю говорить. – спокойно ответил он, с интересом наблюдая за тем, что будет дальше.

Девушка помолчала, не сбавляя прежнего темпа, отмеряя шаг за шагом, и, не оборачиваясь, ответила.

– Не скажу.

Хочет играть с ним? Что ж, будут ей игры.

Орк встал на месте и дёрнул на себя верёвку, которой были связаны её руки, заставив девушку резко развернуться, едва не упав.

– Глупая. Хочешь, чтобы заставил сказать?

– Скажу, только если расскажешь, где так хорошо научился высокой речи. – Ответила она, смерив его презрительным взглядом, – Не подумай хорошего, акцент у тебя ужасный, но то как много слов ты знаешь, как умело вставляешь их в предложения… никогда не слышала об орках, свободно говорящих по-эльфийски!

– Не слышала, не значит что таких нет. Зачем тебе?

– А имя моё тебе зачем?

Ульд недовольно нахмурился и сложил на груди мощные руки, так, что верёвка, удерживающая девушку, резко натянулась, заставив ту нехотя сделать два быстрых шага ему навстречу. Иначе бы эльфийка просто упала.

– Так и будем отвечать вопросом на вопрос?

– Не нравится? А ты попробуй для разнообразия первым дать нормальный ответ?

Ульд нахмурился ещё пуще прежнего. Эта маленькая вредная Арана начала его раздражать. Пожалуй, он запросто мог бы ответить ей на любой вопрос, кроме этого, ведь ответ на него был слишком личным.

И всё же, эльфийка выдержала его тяжёлый взгляд. Подумав, что хуже ни ей, ни ему от такого знания не будет, Ульд недовольно пробурчал: