Читать книгу: «ОНА.puzzles», страница 4
– Вам спасибо, – поблагодарила девушка, глядя уже в спину удаляющемуся – толи последнему за ночь, толи первому с утра – посетителю, удаляющемуся в свою недоступную для неё жизнь полированных иномарок, туда, где с утра пьют Remy Martin и просто так дарят коробки конфет, даже не пытаясь заигрывать, оставляя её в своей зарёванной по утрам жизни, когда хочется спать, но мешает вечно пьяный отец, которому она же и несёт после смены бутылку «палёной» водки, потому что так она выражает свою жалость к нему, а потом забудется на несколько минут в душе, где снова вспомнит того кто подарил ей коробку конфет, обёртку которой она грустно скоблит сейчас своим облезающим маникюром. Девушка сморгнула набежавшую слезу, упавшую с крупинками туши на коробку, и тихо повторила: – Вам спасибо…
≈≈≈
Когда Она вернулась домой, то, раздеваясь, услышала в ванной комнате шум: муж, проснувшись, принимает душ. Обув мягкие тапочки, женщина прошла на кухню и закурила возле окна.
Дом просыпается и начинает жить в своём обычном ритме. С улицы слышно, как общественный транспорт выходит на свои маршруты. Муж принимает душ, собираясь на работу. Скоро проснётся сын. Ей надо приготовить им завтрак. Приготовить завтрак пока муж принимает душ.
Ей вдруг стало обидно, что муж, проснувшись и не найдя её рядом в постели, не бросился её искать, не выбежал на улицу, чтобы найти, не оборвал телефон, поднимая в рассветный час все силовые и медицинские ведомства в страхе потерять её, не разбил что-нибудь дома из-за охватившей ревности, не напился, в конце концов, прямо с утра в отчаянии, не зная – что делать? где искать? как не потерять?! Нет, чёрт возьми! – он просыпается и идёт в душ, чтобы собраться на работу. Он не потерял голову и не перебудил всех соседей и родственников, нет! Он пошёл в душ…
Одно радует: скандала, скорее всего, не будет.
Но – радует ли? Может, лучше бы он, встретив её, дал пощёчину, от которой вылетело бы из головы всё это ночное наваждение?
– Мам, ты плачешь?
Женщина вздрогнула. Занятая своими мыслями, Она не заметила, как к ней подошёл проснувшийся сын. Он стоял и с любопытством смотрел на нее своими заспанными глазами. Приоткрыв окно, Она выбросила окурок на улицу и притянула сына к себе.
– Нет, родной мой, просто не выспалась, – успокоила его мама, разглаживая рыжие кудри, слипшиеся после сна.
– Правда? – не поверил ребёнок.
– Правда, – соврала мать, при этом подумав, что, возможно, она и в правду не выспалась из-за дурного непонятного сна – от того и глаза слезятся, и муж спокойно собирается на работу, и деньги все на месте, и одета она сейчас потому, что собралась отвести ребёнка в садик. Всё просто приснилось, от того и не осталось в памяти ни лица, ни голоса и на кухне их всех ждёт завтрак.
Она вытерла тыльной стороной ладони слёзы, размазав по лицу тушь, и, поцеловав сына в рыжую голову, сказала:
– Иди одевайся-умывайся, а я вам пока завтрак приготовлю, ладно?
– А ты никуда не уйдёшь? – почему-то спросил мальчик, обхватив ногу матери. Она прижала его к себе и погладила по голове, роняя ему на кудри вновь нахлынувшие слёзы.
– Ты что, глупый? Куда ж я от вас уйду?
≈≈≈
Он, не раздеваясь и не разуваясь, прошёл в кухню, выложил из пакета на стол сделанные покупки, после чего поставил на плитку турку с оставшимся в ней кофе.
Усталости не чувствовалось, спать не хотелось.
Он открыл коньяк и сделал пару глотков прямо из горла. Поставив бутылку на место, немного подумал и открыл торт-мороженное. Поддел ложечкой кусочек, попробовал, покачал головой, оставшись довольным, и вновь приложился к коньяку; развернул шоколад, отломил плитку и отправил её в рот, затем взял чашку и налил в неё кофе; сел на своё любимое место у окна, закурил и принялся наблюдать просыпающийся двор.
Возможно, он так же сейчас просыпается вместе с домом, сбрасывая с себя остатки сна с помощью первой чашки несвежего кофе и порции коньяка с мороженным, пытаясь задержать в памяти то ли случившееся, то ли приснившееся, острыми осколками впившееся в самое сердце, в самую душу, в глубине которой засела необъяснимая уверенность в том, что это всё не случайно. Странное чувство, которое, наверное, пройдёт, как и любое наваждение.
А, может быть, и не пройдет…
– Ты чего не спишь? – услышал он тихий, словно боящийся ещё кого-нибудь разбудить, голос жены. Мужчина повернул голову в её сторону. Жена стояла в дверном проёме, пытаясь вдеть руку в шёлковый халатик. Обдумывая, что ответить, он смотрел на неё. Не найдя, что тут можно ответить, так же тихо спросил:
– Ты чего босиком? Простудишься.
Наконец, вдев руку в рукав, жена запахнула халат и вошла в кухню. Глянув на стол, она как будто не удивилась.
– Не простужусь. А ты почему не разулся?
– Они чистые.
– «Чистые они…», – передразнила жена. Она хотела ещё что-то добавить, но он опередил её своим предложением:
– Коньяк будешь?
– Я только проснулась, а ты меня уже спаиваешь. Кофе пару глотков – не откажусь, остался? – жена взяла его чашку и сделала из неё пару глотков. – Остыл уже. Невкусно.
Затем попробовала торт.
– Ммм, а тортик нормальный.
– Ешь, – улыбнулся Он, глядя на неё.
– Не хочу пока. Дай лучше на коленки залезу.
– Залезай.
Жена села к нему на колени, обняла и прижалась щекой к щеке.
– Холодный. А где ты был?
– За сигаретами ездил, – ответил Он, вдавив в пепельницу окурок.
– А это всё на сдачу дали? – жена кивнула на стол.
– Кстати, да, – усмехнулся муж, – угадала.
– Я такая…
Он прижал жену покрепче к себе и уткнулся носом в её шею, вдыхая ещё не смытый водой запах просыпающегося тела, с удивлением обнаружив, что какая-то новая нота, еле уловимый нюанс, вмешалась в его восприятие такого до боли знакомого, родного аромата. Осколок ночного наваждения зацепился за обоняние.
– Я проснулась, а тебя нет. Так испугалась. А если бы я проснулась немного раньше?
– Извини.
– «Извини…» А вот и не извиню, – нарочито по-детски, прошептала жена, при этом, сильнее обняв мужа.
Так они сидели какое-то время.
Просто обнявшись и ни о чём не думая.
Просто проснувшись.
Просто – новый день…
– А всё-таки: где ты был? – наконец проснулось чисто женское любопытство.
– В казино, – честно ответил Он.
– В казино?
– Да.
– А почему меня с собой не взял?
– А ты бы поехала?
– А тебе пришлось бы меня будить?
– Да.
– Вряд ли, – немного подумав, ответила женщина.
– Вот я и не стал.
– Ну и правильно сделал. И как поиграл?
Он вздохнул, вспомнив прошедшую ночь:
– При своих, милая, при своих…
Баллада странника
Расскажи мне сказку.
Но я не сказочник.
А кто ты?
Я – странник, наказанный Небом,
бредущий из жизни в жизнь, от времени до времени
в поисках второй половины души.
И нет мне покоя пока я не найду тебя.
Почему меня?
Потому что мы заодно.
Потому что в тебе та же душа
и печаль твоя переплелась с виноградной лозой.
Потому что ты и есть Та героиня легенды,
услышанной в детстве,
когда висящие на стене часы только начали отсчитывать время,
и ты пролила свои первые слезы,
в которых моя печаль.
Это ты научил меня плакать?
Нет, я не могу научить тебя плакать,
так же как волки не могут научить выть —
они просто идут к луне,
покрытой морщинами горя от того,
что она увидела на востоке судьбы,
откуда пришел падший ангел с волчьей мордой
и переломанными крыльями,
посеченный песками пустынных походов
и порезанный скалами за гордость пройти величие гор;
укрытый шлюхами и душегубами,
гонимый людьми с тех пор
как первый дождь пролился на Землю
и это были первые слезы, упавшие с неба…
Это были твои слезы,
поэтому я не могу научить тебя плакать
и не верь другим,
что они могут это сделать,
прикрываясь миром роз…
А какие твои цветы, Странник?
Мои цветы – полевые.
Они лечили мои раны и поднимали на ноги,
радовали глаза
и укладывали на свою разноцветную постель.
Они рассказывали мне,
где тебя искать и как я узнаю тебя,
а ромашка гадала на удачу перед дальней дорогой.
И я шел через города и время,
превращаясь в ветер,
бьющийся в окна,
сквозняком проходя каждый дом,
срывая одежду ароматом тоски.
Я написал твое имя на волнах,
смывших мой след, оставленный ночью.
Мне в спину бросали проклятья и камни,
но мне было все равно.
Я знал – кто я и кого ищу из жизни в жизнь
от времени до времени, чтобы обрести покой.
Порой мне казалось, я нашел тебя —
что-то знакомое и родное звучало в голосе тех,
кто целовал мои губы,
но они оставляли свои двери открытыми
и окрашивали волосы в белое.
Так приходила мудрость.
И ты познал секрет бытия?
Мне не интересен секрет бытия.
Я пытался понять куда уходит Любовь.
И ты понял куда уходит Любовь?
Я понял, что Любовь никуда не уходит.
Она приходит и остается,
поэтому люди перестали пускать Ее к себе в дом,
прогоняя прочь от своей спокойной жизни,
и дальше не шли за Ней,
чтобы превратиться в красивую сказку.
Но я войду в этот город
и вспомню его пустые улицы в лунном свете.
Я найду тебя среди потерянных гондольер,
скитающихся между скамейками и влюбленными тополями, разглядывающую звездное небо через розовые очки
и скажу тебе: «Здравствуй…»
Ты проведешь пальцами по моим разбитым губам
и узнаешь по шрамам в глазах,
по знакам, покрывшим ладони,
по паролям, найденным где-то во снах.
Ты сердцем поймешь кто я,
потому что твой вдох – это мой выдох.
Вдох и выдох одной души,
в которой легко заблудиться,
потому что в ней бьется два сердца
и между ними потемки,
но темноте нужен свет как воде нужен воздух,
без которого земля не родит и огонь не горит,
и нет без воздуха ни вдоха, ни выдоха.
Ты прижмешься ко мне и соединятся метель и нежность,
а ты узнаешь, что лед – это лишь застывшие слезы…
И это не сказки, а я – не сказочник…
Не ради сказок я брел из жизни в жизнь,
от времени до времени…
Так кто же ты, Странник?
Я – сумерки,
оставившие волчьи следы между мраком и светом,
ночью свободный, потерянный утром;
Я – шелест опавшей листвы под ногами,
поздняя осень, размывшая трассы;
Я – день твой ненастный,
затмение солнца,
воин, бредущий в поисках битвы,
всеми гонимый и ненавистный,
передо мной закрываются Храмы;
Я – тишина посреди урагана,
грех, перекрывший дороги к Эдему;
Я – исповедь ветра, летящего в белом,
пепел костров, горевших на казнях,
песней своей испортивший праздник…
Я все в этом мире и я – одинокий,
песчинка под илом в море глубоком;
Тупая овца, потерявшая стадо;
Идущий туда, куда мне не надо;
Пуля, летящая мимо мишени;
Тень на стене деревенской плетени;
Я – брошенный дом с оторванной крышей;
Крик журавля, который не слышно;
Потерянный зной прошлого лета;
Глупый вопрос, не нашедший ответа;
Прореха в лохмотьях бродяги слепого;
Камень на сердце;
Последнее слово;
Плач палача и разбойничий свист;
С засохшего дерева сорванный лист…
Я – глас, вопиющий в центре пустыни…
Я – боль для всех тех, кого не любили…
Я – скорбь сатаны…
Я – раны Христа…
Упавшая с неба на Землю звезда…
И сколько мир помнит – искал я тебя,
а ты сколько помнишь – кого-то ждала,
но пройденный путь утоляет печали —
Мы в прошлую жизнь об этом узнали…
Тогда почему ты уходишь?!
Останься!
Я бы остался – тебя больше нет,
лишь в небе остался последний твой след…
Блинчики с кленовым сиропом
Внешне всё некоторое время остаётся по-старому после того, как внутри пойдёт трещина.
Фрэнсис Скотт Фицджеральд
Ночь нежна
Вдруг все кругом слегка изменилось. Словно чуть приглушили звук и сдвинули реальность на один градус. Я еще не успел набраться, не принимал ничего такого, а восприятие действительности стало другим. Хоть немножко все да изменилось.
Я не встревожился, нет, не испугался – бывает такое – лишь презрительно приподнял правую бровь и флегматично посмотрел на танцпол. Что-то нашло – так тоже бывает.
Сижу теперь и думаю: зачем я сорвался из дома? При этом, пришлось наврать своей девушке. Она уже привыкла и поэтому сделала вид, что поверила, при этом надув губы так, словно их только что накачали.
Такая у нас игра краплеными картами. И кто кого дурит в итоге еще неизвестно. Кому сейчас надо, чтобы я зависал с парочкой своих приятелей и длинноногим трио, похожих друг на друга словно сестры, отчего выбрать с кем встретить малиновый рассвет не так уж просто, как не просто выбрать что-то одно среди чего-то одинакового. В принципе, разницы никакой.
В принципе, мне все равно. Судя по тому как куклы оказывают одинаковые знаки внимания, они имеют ту же проблему. Тоже игра. Дома – вдвоем, краплеными. Тут – вшестером, новой колодой. И всем, по большому счету, все равно. Думаю, что моя девушка тоже извлекает из этого какую-то пользу, пока мы тут «хорошо проводим время». А после, пока будешь вылезать из-под чужого одеяла, где-то на задворках памяти, появится куцая запись в разделе «случайные связи», которая примерно через месяц самоудалится. Мы и после сможем еще не раз пересекаться телами, но любой шорох памяти будем оправдывать дежа-вю.
– У тебя бывает дежа-вю?
– Ага, а у тебя?
– Да вот у меня как раз сейчас такое ощущение…
– Прикольно!.. И у меня тоже.
Нет, конечно, бывают чувственные исключения, но чувственное и чувствуешь по-другому… как бы там ни было, сегодня не чувственное.
Сегодня как очередной выпуск глянцевого журнала: все стильно, дорого, ароматно и пафосно, вокруг узнаваемые персонажи и килотонны звука. Глянцевый плен, в котором даже лица отдают глянцем. Да и лица эти, если присмотреться, одни и те же. Вроде бы и меняются, но, если присмотреться – те же. Так же и в отношениях: перевернул страницу – тоже самое «новое» лицо.
Я и сам не исключение. Я понимаю это.
Сдается мне, что мы все это понимаем, но решили, что уж лучше быть обрывком глянца, чем объявлением «дешево» в мятой газетенке, в которую завернут вареную колбасу или копченую рыбу.
О высокой литературе тут как-то не задумываешься. Там вообще сложная классификация по корешкам и размерам полки. Следующая ступень в эволюции, в следствии скрещивания спальных районов и стеклобетонных офисов в пределах Садового Кольца.
В данный момент, моя страница каким-то образом выбилась из общей массы таких же страниц. Словно кто-то так завернул журнал одной рукой, чтобы вторую руку подложить себе под голову. И я чувствую, что моя страница постепенно отрывается. Такие сейчас издания – надо держать обеими руками, иначе страницы отвалятся одна за другой. И после рекламы BMW на 68-й странице сразу попадаешь в интервью на 73-й, начало которого вместе с превью и личной информацией о новой глянцевой звезде на 70-й.
Я на 69-й флегматично разглядываю ритмично подпрыгивающий танцпол, давно потеряв нить довольно оживленного разговора за нашим столиком. Да и интерес, по всей видимости, потерял. Моя страница выпала, превратившись в мусор под ногами снующей туда-сюда публики.
Повинуясь желанию спасти свою матовую психику, чутко реагирующую на разноцветные всполохи лазерной комедии и на новые звуки, найденные ди-джеем, я оторвался от мягкого кресла и поднялся с места. Красавицы дружно обратили на меня свое внимание, при этом, одна подмигнула – видимо, определилась. Приятель повернулся ко мне и что-то спросил, но из-за громкой музыки вопрос долетел до меня в сложном для понимания цифровом формате, визуально продублированном губами. Но так как по губам я читать не умею, а заниматься расшифровкой долетевших до меня звуков нет ни сил, ни желания, то ответил на сколько мог мимическим подтверждением его слов, и, видимо, удачно, потому что после моей гримасы он понимающе кивнул. Что обозначал сморщенный мною нос я лично не знаю, но вот – поди ж ты! – на языке жестов это означает что-то такое, что привело нас к общему согласию.
Я пробираюсь сквозь толпу потных и угрюмокривляющихся тел и замечаю то, что раньше никогда не замечал – это толпа потных угрюмокривляющихся тел. И сразу осыпались внешний лоск и внутренняя сексуальность. Как если бы я достал страницу глянцевого журнала из постиранных брюк.
У входа удачно уворачиваюсь от парочки знакомых обитателей этого клуба и, спустя полминуты, плюхаюсь к себе в машину так, словно это жизненно важная точка по пути домой или просто check point, с которым я вполне успешно справился. Возможно, так сработало мое подсознание, давшее сигнал сознанию внешнему, чтобы я срочно валил, пока не случилась неизбежная катастрофа из-за утечки газа, и вот-вот простывший охранник в последний раз достанет из кармана легендарный Zippo с американским орлом на боку. Потом, разыскивая останки своих товарищей, я найду эту зажигалку и, повертев в руках, оставлю себе как напоминание о случившемся.
Такие вот мысли посещают, когда ищешь оправдание тому, что не хочешь остаться. Я даже уперся головой в руль, чтобы на корню задавить желание спасти тусующе-беснующуюся публику, оставшуюся в одном из лучших клубов Москвы, и не вызвать на всякий случай пожарную команду.
На всякий случай.
А вдруг?!
Я представил панику в этом обдолбанно-обкуренном глянцевом плену. Улыбнувшись своим фантазиям, откидываюсь на сидение и достаю сигареты. Закуриваю и в полной тишине пускаю плотные кольца дыма в лобовое стекло…
Все-таки странно мы устроены: желание что-то изменить встречает сопротивление страха сойти с заданной траектории, несмотря на то, что желание наше. Я только что покинул свою компанию, а что дальше – не знаю. Домой почему-то возвращаться неохота. Получится, что я сам собью алгоритм заданной мной программы, включенной моим же враньем о серьезной стрелке в полночь под Волоколамском.
Если откровенно, то о чем можно говорить в полночь в известном удалении от города? Нет, бывает, конечно, и такое, но, как правило, для таких встреч есть ряд условностей. Конечно, если что, в светлых льняных брюках Montana, мягко спадающих на шоколадный Redwood и в темно-синем поло Rene Lizard буду выглядеть как Тони Монтана на разборках в Майами, но моя девушка, прожив со мной столько лет, понимает когда и куда я еду по тому как и во что я одет и что беру с собой, Но, в любом случае, принимает мою версию, чтобы потом с подругами, сидя где-нибудь в Piano-баре, со смехом обсуждать мою креативность в стремлении потусить ночь с дружками и шлюхами, и невероятной историей из жизни московских бандитов, рассказанной мной с утра, при этом, пропахшим чужим женским парфюмом и с подозрительно красными глазами.
Игра краплеными…
Все всё знают, всех всё устраивает, и никто не задается вопросом «к чему всё это вранье?» У нас у всех есть связи на стороне, но пока она – связь – ведет себя тихо никому до нее и дела нет, по большому счету.
В-общем, ехать домой – не лучший вариант. Как это не парадоксально, но, именно, раннее возвращение домой может нарушить привычный ход вещей и закончиться скандалом. Конечно, велик шанс на постельное примирение, но до этого много чего такого придется друг другу высказать. Мое состояние как-то не очень вязалось со скандалом и ежилось лишь от одной мысли об этом.
Вряд ли я застану свою девушку с кем-нибудь, но, в любом случае, нарушу ее спокойный сон после пары серий «Секса в большом городе» и полуторачасовой болтовни со своей подругой.
Или – с дружком?..
или с дружком…
Странно…
Раньше одна только мысль о подобном была способна привести меня в ярость, а теперь ничего: сижу вот курю и спокойно об всём этом размышляю…
Почему так?
Сидеть и думать над этим «почему так?» тоже не очень хочется. Так можно довести себя до внутреннего конфликта с самим собой же, в общем, и со всем миром, в частности. Как ни крути, а дом – есть дом, хотя, порой, плата за внеурочное возвращение обоюдоострые воспоминания былой ревности.
Я заочно прощаю своей девушке ее дружка и поворачиваю ключ зажигания. Панель приборов засветилась мягким оранжевым свечением, слегка затухающим, пока крутится стартер.
Автомобиль неслышно заводится.
Из заднего крыла, деловито замычав, выезжает антенна и вместо рева мощного двигателя салон заполняет гитарный перебор Santana, от чего я невольно вздрагиваю. Последняя линейка Technics дает о себе знать.
Интересно то, что весь аудио-комплект мне достался даром, а вот за установку мастер взял две с половиной «зелени», объяснив тем, что, кроме прочего, пришлось наращивать провода, потому что изначально аппаратура предполагалась в маленький «мерс», а заселять ее пришлось в большой «бумер». На мой взгляд, даже если нарастить платину, то должно было еще остаться мне на браслет и моей девушке на серьги с кулоном. Думаю, мастер меня развел, хотя сделал все на совесть.
Да и не стоит быть таким жлобом, коль скоро весь этот Technics мне достался даром. С другой стороны, мастер не знал об этом. Но его ход мыслей тоже вполне обоснован: раз этот тип отвалил столько бабла за эту дискотеку, то за работу с него точно не убудет.
Как ни крути, а все «за так» не бывает в принципе – мы, так или иначе, всегда за все платим. Закон равновесия никто не отменял.
И вот теперь яростный перебор одного из лучших гитаристов планеты схватил меня за ухо, потрепал слегка и выкинул всю чушь из головы. Ушел да ушел – эка невидаль! Надоело, расхотелось, потянуло к своей девушке, ведь она мне, фактически, хоть и гражданская, но – жена. А я могу, в конце концов, провести ночь со своей женой, а не с длинноногой куклой, которую, возможно, при виде обнаженного мужчины столбняк хватит, и остаток ночи придется возиться с сучковатым бревном, которое отпустили «колеса».
Бывают, конечно, и тут исключения, но всегда – орлянка. А еще это утреннее угрызение совести и чувство вины в чужом душе, которое вытираешь незнакомыми полотенцами, почему-то всегда похожими и заранее приготовленными.
Угрызения совести придется сглаживать через ювелирный…
И все-то мы знаем, и все понимаем, но – один черт – нанизываем очередное разочарование, словно бусинки на нитку, вместо того, чтобы отдать нерастраченное еще тепло той, которая рядом с тобой уже не первый год, и мы знаем друг друга как никто другой, пережив не один кризис и расставания, но, в итоге, приняли все как есть, соблюдая определенные правила игры.
А, может быть, это все уже давно не игра и так оно и должно быть? И, если так, мне надо приехать и сделать ей предложение. Типа, детка, мы давно знаем друг друга, любим и все такое – давай распишемся, что ли… как там, вообще, это делается?
Что за чушь в голову лезет? Поеду-ка я и правда домой.
При выезде со стоянки на Беговую меня приветствует взмахом жезла бдительный инспектор ГАИ. Видно, недавно подъехали. Еще довольно рано, чтобы ловить подвыпивших плейбоев и снимать свою долю с оставшихся после клуба карманных денег. Столбят. Все везде одно и тоже…
Опускаю стекло и жду приближающегося вразвалочку инспектора.
– Инспектор Мммннмв, – козыряет мне инспектор, носящий, как и все его коллеги, одну и ту же неразборчивую фамилию. А, может быть, они там все, действительно, братья? Клан, захвативший все инспекторские должности в Управлении ГАИ Москвы, так сказать, семейный подряд в униформе с палочкой в руках. Все может быть! Я ведь редко смотрю телевизор, а там, возможно, уже рассказывали про эту семейку в каком-нибудь шоу, типа, «Это такая фамилия!» То-то они все похожи и ростом, и сложением. – Ваши документики, пжалуста!
Подаю в окно «документики» и начинаю прикидывать во сколько мне обойдется вернуть их обратно. Давно заметил одну особенность: если документы называют «документиками», то речь определенно движется в сторону полюбовного соглашения. Инспектор с помощью уменьшительно-ласкательных суффиксов старается показать, что все это – так, глупая формальность, просто нелепость какая-то, пережиток коммунистического прошлого, атавизм, можно сказать, на пути нормальных товарно-денежных отношений, но «семья», если и не борется с этим в открытую, то всем своим видом показывает, что ни во что не ставит, предпочитая самим решать, как зарабатывать на жизнь с помощью жетона и жезла.
– Спиртное употребляли?
– Да, немного, конечно, но зачем буду врать? – меня неумолимо тянуло, если не домой, то в одиночество, или наоборот – тут я так и не решил, и поэтому в ответ на вежливое предположение даю прямолинейное подтверждение. – Не смог удержаться, чтобы не попробовать коктейль за 20 долларов.
– За 20 долларов?! – удивляется инспектор, доверительно наклонившись к окну.
– Угу.
– Ну, и как коктЭйл?! – именно так он и спрашивает, подменяя «е» на «э» и расширяя до таких пределов, что одна «й» уже не может справится, а на смягчение слова не остается сил.
– Да так… слишком много шику. Да Вы сами-то попробуйте.
– Хм, я б с удовольствием, конечно, но где ж я 20 долларов-то возьму? – и ведь не сказал, что, типа, на службе, но, в целом, резонно.
– Так я Вам дам.
Инспектор немного подумал, бросил взгляд на дорогу, оглянулся на свой Crown Victory, из которого за нами наблюдал его напарник, после чего оценивающе посмотрел на меня.
– А что? Давайте попробую, чё ж не попробовать? Только я это – один не пью.
– Окей, не вопрос, – соглашаюсь я и лезу в бумажник за деньгами.
– Он хоть того стоит? – интересуется инспектор, возвращая мои «документики».
– Не-а, деньги на ветер, но это, в принципе, мое мнение, а там смотрите сами, – протягиваю ему «зеленый» полтинник. – Там еще на орешки останется.
Улисс Грант тут же растворился в руках инспектора, словно в руках иллюзиониста.
– Что ж, спасибо, приму к сведению, – принял к сведению инспектор и тут же дал дельный совет: – А вот пепельницу рекомендую все-таки вытряхивать почаще. А то так и до серьезных проблем недалеко.
Я посмотрел в раскрывшую пасть пепельницу, из которой провокационно торчала недобитая «пятка». А я-то и забыл совсем про нее. О, как! Спасибо ГАИ!
– Ну уж прям вытряхивать я не стал бы торопиться, но за предупреждение спасибо, старшой, тронут.
– Дело-то, конечно, Ваше, но впредь будьте бдительней! – А мы еще ругаем нашу инспекцию, готовую прийти на помощь в любой момент, в любой ситуации, любому гражданину. – Осторожней на дороге!
– И Вам доброй ночи! – улыбаюсь в ответ, при этом кивая на «две сплошные»: – Ничего, если я здесь развернусь?
Инспектор покрутил головой, словно главнокомандующий, оценивающий поле сражения.
– Да ничего, валяй!
Развернувшись, сразу ухожу на Ленинградку. Вытягиваю из пепельницы нечаянный криминальный остаток вечера и, не раздумывая, прикуриваю. Ночью полно экипажей, охраняющих достойных отдых жителей и гостей столицы, поэтому, пока не столкнулся еще с каким-нибудь, неблагонадежную вещь стоит уничтожить. Не все экипажи с должным пониманием подходят к такому деликатному вопросу.
А выкидывать?.. Как?! Куда?! Вдруг ребенок найдет и где его потом ловить?.. У него вся жизнь может пойти наперекосяк!
Наперекосяк… на-пере-косяк…
На, паре! Косяк!
Ну, не косяк, конечно, так – солидная такая «пяточка».
Вот что это?!
Оставить «косяк» в пепельнице – наглость или невнимательность?
Или все-таки предусмотрительность?
Я внимательнейшим образом, задерживая после каждой затяжки дыхание, словно перед погружением в прорубь, докуриваю папиросу и выбрасываю бумажный мундштук в окно, после чего некоторое время смотрю в зеркало заднего вида, увлеченный взметнувшимися сзади искрами сотен небольших солнечных систем, на мгновение создавшими над темным асфальтом так никем и неизученные созвездия, которые только я и видел в зеркало заднего вида, успев представить как в моем мгновении, в моей секунде, за которую я проехал метров 20, у меня за спиной из мириадов кварков успела зародиться жизнь со своим понятием о пространстве и времени, там успели смениться эры и века, эпохи и цивилизации, они проникли в глубины космоса и даже поучаствовали в звездных войнах, пока все неожиданно не потухло, коснувшись холодного асфальта Ленинградского проспекта…
А мы все чего-то пыжимся, пялимся в телескопы, снаряжаем космические экспедиции, проникаем в секреты Большого Взрыва, а сами того не ведаем, что, возможно, так же на каком-нибудь неведомом хайвэе брошены в окно чьей-то пьяной рукой, и жить нам всем осталось пока искры не осыпятся на холодный асфальт…
Н-да… накрыло… прикольно…
От этой позитивной мысли улыбаюсь. Из-за ощущения, что я лечу, словно на звездолете, стараясь вырваться за пределы гаснущих за спиной галактик, сбавляю скорость до подозрительных пределов. В меня вливается латинский пассаж Santana и широкая часть бегущего слева Ленинградского проспекта превращается в съемочную площадку клипа в стиле roud-movie. Редкие машины проносятся в обе стороны, развозя своих владельцев и их пассажиров по своим жизням. И вряд ли кому приходит в голову, что все это возможно, пока искры не коснулись холодного асфальта… Да и стоит ли забивать себе голову всякой конопляной чепухой, когда и так хватает забот, если не на всю жизнь, то на эту теплую ночь точно?..
И пошел дождь.
Даже не сразу замечаю… Как будто реальность провернулась еще на один градус, добавив яркой иллюминации, дающей ощущение иллюзорности всего, что за пределами автомобиля, предельно медленно двигающегося по темной маленькой дорожке Ленинградского проспекта в сторону Белорусского вокзала, разрисовавшего своими шпилями темно-фиолетовый фон московского космоса. И мне кажется, что я один во всем мире, а редкие машины на освещенной части – так, навигационные спутники, передвигающиеся по заданной траектории, или вовсе – голограмма. Но для кого?! Неужели только для меня? Только для меня создается иллюзия присутствия какой-то жизни, фальш которой так заметна под дождем…
Но ведь кто-то это все создал, пусть и для меня одного? При чем, отдать должное, изрядно потрудился, создав все это вокруг меня, на моем пути, и все это только ради того, чтобы я вот так неожиданно, во время дождя, понял вдруг, что все вокруг меня бутафория, декорация моей жизни, которой, на самом деле, тоже не существует – я лишь аудитория Santana, мечущегося по салону моего BMW с гитарой наперевес и вырывающего своими шустрыми пальцами стоны из моей души, но, если понять, кто сейчас обо всем этом думает, тогда можно будет вычислить того, кто все это придумал для меня одного, да…
Перед тем как вырулить на мост, после которого начинается самая, наверное, воспетая и – одновременно – оплеванная улица нашей страны – Тверская, останавливаюсь и выхожу из машины, чтобы подставить лицо дождю.
Люблю дождь.
Люблю слезы неба, стекающие по моему лицу, порой, вперемешку с моими… но сейчас – нет, я не плачу, а напротив – улыбаюсь… Чему? Да кто его знает?
Просто дождь.
Просто капли стекают по моему лицу, словно слезы по щекам, но мне хорошо.
Просто дождь.
Просто улыбаюсь.
Просто хорошо.
Просто один.
А ночь нежна, и весь этот мир придуман только для меня…
Просто накрыло…
– У Вас все в порядке? – подъехавший патруль ДПС напоминает, что я не совсем один, если не во всем мире, то в этом городе точно. Ночью, видимо, возможно пообщаться только с представителями закона, не спешащими, правда, в этот раз покинуть свою белую с синей полосой «пятерку» с номером 617 на борту. Наверное, не любят дождь.
