Читать книгу: «Сказки вселенной ОМ. Серия «Кривая Будды»», страница 2
Алька остолбенел – это было так просто, а никто ему не сказал. Быстро в уме сосчитал до ста двадцати – получилось. Он зауважал Ленку.
– Давай играть в крестики-нолики, – предложила девочка.
– Я не умею.
– Я научу, – и стала чертить на песке возле скамейки квадрат с сеткой для игры.
Алька научился быстро. Играли азартно, забыв про время.
– Домой, обедать! – это звали Альку. Алька повернулся и сделал шаг к дому.
– До завтра, – сказала Ленка и побежала в другом направлении.
После обеда пацаны сказали, что на речку не пойдут, потому что скоро приедет Бабай. Бабай – это сказочная мечта каждого малыша и подростка во дворе. Старый татарин был менялой-старьёвщиком. Менял чудесные свистульки, надувные шары и трещотки на старые тряпки, рваную одежду. Его дело было рассчитано на то, что дети выклянчат у родителей хоть клочок тряпья или найдут где-нибудь за лето и сберегут до его приезда для обмена. Деньгами он никогда не платил. Имени Бабая никто не знал, да и не надо было никому. Приезжал он всегда на телеге, полной всякого барахла, которую везла лошадь. Самых маленьких в посёлке Бабаем пугали: «Вот скажу Бабаю – он приедет и заберёт тебя». Мать Альки ради такого праздника припасла ему какую-то старую кофту. Алька сбегал домой – кофта на месте. Вышел на улицу, сел на скамейку около крыльца и, болтая ногами, стал ждать Бабая, считая до ста девяноста девяти, а потом обратно, и так, пока из соседнего двора не показалась лошадь с телегой. Пацаны набежали кто с чем. Обмен шёл быстро, на ходу. Альке из-за малого ещё роста кто-то помог, и в руках у него оказалась заветная глиняная свистулька в виде соловья. Алька дунул в неё, и она громко и тонко запищала. Он бегал вместе со всеми около крыльца и свистел, пока кто-то из взрослых не сказал, что в свисток надо налить чайную ложку воды. Сделано. Чудесные переливы на разный манер полились из свистулек. Можно было даже заслушаться. Но тут вышли две-три старенькие бабки и, угрожая своими клюшками, велели всем убираться подальше.
Но свистеть уже надоело, и все разошлись по домам показать свои трофеи родителям и спрятать их понадёжней до подходящего случая.
Вечером пацаны затеяли прятки, но Алька как-то устал и пошёл домой. Ночью ему снились огромные крестики-нолики, в которые он старательно вписывал цифры больше ста. У него не получалось, а Ленкин голос всё время говорил, что это просте́нь.
Следующий десяток дней Алька выходил попозже и, дождавшись, когда во дворе все разбегутся кто куда, незаметно шёл в аллею. Там всегда на одном и том же месте сидела Ленка. Она никогда не играла в куклы, но всё время была чем-то занята. А когда появлялся Алька, начинала его чему-нибудь учить. Она научила его двум скороговоркам: про «ехал грека через реку…» и «Клару с Карлом». Потом она научила его ориентироваться, где север, а где юг. Потом они играли в новую игру: надо было успеть наступить на свою тень, пока она не сдвинулась, и Альке иногда казалось, что это ему удаётся. Потом она научила его играть в прятки со стрелками, и они исчертили этими стрелками всю окрестность школы. А в камень-ножницы они играли два дня. Шёл десятый день их знакомства. Они только что закончили играть в угадывание песни по мелодии, которую высвистывал один, а угадать должен был другой. Альке пора было домой, и Ленка вдруг сказала:
– А ты заметил, Алька, что пока мы играли, нам не помешал ни один взрослый?
– Ага, – сказал он. Он ещё три дня назад обратил внимание на то, что звуки со двора и от школы доносились до них, как сквозь стену, и фигуры людей вдалеке виделись слегка размыто. И даже один раз, когда мимо них прошёл какой-то взрослый дядька, показалось, он их не видел. Ленка тогда сказала: «Может, ему песка в карманы насыпать? Он всё равно не заметит». И они долго смеялись над этим дядькой.
– Таких мест, Алька, на Земле очень-очень мало, – продолжила Ленка. – Ты можешь запомнить это место, а можешь забыть. Оно всегда есть, и оно всегда Наше.
Так, по-взрослому, Альке ещё никто не говорил. Когда-нибудь Альке расскажут про Аватара, но сейчас…
Не удалось осмыслить сказанное Ленкой, голос матери вернул всё на свои места и снял вуаль. Алька побежал домой.
– Тебя кричали. Ты где был? – спросила мать.
– С Ленкой играл, – неожиданно для себя ответил Алька.
– С какой Ленкой? Нет у нас никаких Ленок, и в соседнем доме нет. Ты не слышала тут про Ленку? – спросила мать у бабушки.
– Отродясь здесь Ленок не было. Одни Зинки да Маринки, – ответила бабушка.
Алька обиделся и ушёл надолго умываться. Поел быстро и спрятался в своей комнате перебирать коробку с фантиками.
На следующий день он побежал на вчерашнее место, но Ленки там не было. Не осталось даже следов их прежних игр, аллея была выметена, а скамейки покрашены. Алька растерянно посмотрел по сторонам и, уже понимая, что он больше никогда не увидит Ленку, повернулся и побежал быстрее домой. Чтобы никто не успел рассмотреть на его лице слёзы обиды и какой-то запоздалой злости на себя самого за то, что не угадал расставания, потерял что-то невозвратное. Тихо зашёл в подъезд, добежал мимо второго этажа до чердачной лестницы, сел около неё и горюя задавил все слёзы в себе. Не хватало, чтобы кто-то увидел. Попыхтев ещё некоторое время и чувствуя, как с лица ушли остатки слёз, Алька прислушался – в подъезде, кажется, никого не было. С улицы доносились голоса пацанов.
Алька не спеша спустился и вышел на крыльцо. Рядом стояла кучка ребятишек.
– Алька, иди скорей сюда – пацаны из деревни и лагеря приехали.
Алька подошёл, потолкался среди всех и тихохонько сплыл домой. Дома удивились такому раннему приходу, а он, чтобы было меньше расспросов, с ходу сказал:
– Чего-то пацанов собралось куча возле дома. Праздник, что ли, какой?
– Праздник, не праздник, а лето кончилось – через два дня в школу. Наигрались, нагостились и хватит, – ответила мать. – Хорошего помаленьку. Возле школы весь двор вчера до вечера мели да скамейки красили для таких блондей.
И Алька понял, что Ленка не местная и её, наверное, тоже увезли куда-то родители. Обида, ещё сидевшая в нём, слегка отпустила. Он уже придумал, что увидится с Ленкой следующим летом, а может, даже зимой.
Альке до школы был ещё целый год, и он не испытывал никакого волнения по этому поводу. Взрослые говорили, что в школу ему хоть завтра – считать, читать и писать уже умеет даже лучше, чем для первого класса. Возрастом только не подходит.
Первого сентября утром, выйдя во двор, Алька остолбенел. Во дворе стояли с родителями и поодиночке все дети из его и из соседнего дома – и мальчишки, и девчонки. Парни постарше расположились в сторонке и негромко разговаривали. Но все, абсолютно все были умыты, причёсаны и одеты в костюмы и платья для школы. Сплошь на всех девчоночьих головах были завязаны огромные белые банты. Алька смотрел на этот праздник и с трудом узнавал вчерашних друзей-приятелей.
На него никто не обращал внимания. Ему ведь пока не в школу.
Но вот по какой-то неслышной команде все двинулись к школе. Она была недалеко – метрах в ста от Алькиного дома. Толпа пошла через ворота, а Алька ринулся было в обход, своими тропами.
– Ку-у-да пошёл?
Оказалось, что мать стояла у него за спиной и зорко за ним приглядывала.
– А ну, домой, нечего там тебе делать.
Не зная, возмущаться или нет, Алька послушно пошёл домой. Делать «там» ему и вправду было нечего, а двор сейчас опустел, словно вымер. Даже кошки и собака Найда попрятались от такого количества народа. Дома Алька переоделся и сел за стол рисовать. Рисовать он любил так, что иногда даже гуляние на улице пропускал, и пацаны не могли его докричаться. Об этом все знали и на Альку не обижались. Рисовал до вечера. На следующий день опять рисовал, потом читал сказки. Пару раз мать посылала в магазин за хлебом. Продавщицы Альку знали, знали, что он будет покупать и сколько денег у него в кармане. Сдачу всегда давали точно, потому что Алька в деньгах ещё путался, а обманывать его и потом иметь дело с Алькиной матерью или бабушкой никто никогда и ни за что не решился бы. Так пролетела ещё пара недель. Пацаны ходили в школу, Алька сидел дома. Пару мальчишек его возраста из соседнего подъезда он мало знал, летом их не было – отдыхали по деревням, а на сближение с ними Алька пока не шёл.
Через две недели заладили дожди с ветрами, и погода прояснилась, когда была уже вторая половина октября.
Алька погулял утром по двору, поиграл с Найдой и всё время пытался вспомнить какое-то слово, которое утром сегодня услышал случайно от родителей. Дома была бабушка, а родители уехали с утра в город. И Алька вспомнил, как утром, когда ещё валялся в кровати и притворялся спящим, он в тихом шёпоте родителей уловил слово «день». Слово как слово, но произнесено оно было не так. Начало интонации Алька уловил, но закончить её смог только сейчас, спустя пару часов. Ну конечно же, «день» – это «день рождения». Его день рождения.
Ну да, ведь скоро ноябрь, а в ноябре – его день рождения.
Альке будут дарить подарок, и родители уехали, наверное, что-то ему присмотреть в городе, давно уже об этом говорили. Или ботинки, или штаны с начёсом. Алька приободрился и даже на радостях сбегал домой и выпросил у бабушки кусок хлеба для Найды, покормить. Хлеб Найда слопала в один зевок. Потом он покидал голыши в воробьёв на проводах и загнал под крыльцо какую-то рыжую кошку. Он просто позволил себе небольшое баловство ради своего будущего дня рождения. Сел на скамейку и стал мечтать. Мечтать Алька любил. Сегодня он мечтал о том, как капитаном на корабле поплывёт куда-то далеко-далёко, открывать неизвестные острова. Страны-то открыты все, а острова – ещё нет. И обязательно будет сражаться с пиратами. Хотя, по правде говоря, Алька не видел ещё даже города. Поэтому в его мечтах город всегда отсутствовал, он его даже и представить себе не мог. Пока он так сидел, подошли вернувшиеся из города родители. Он поднял голову, а они стояли рядом и тихо смеялись над его задумчивым и глубокомысленным видом. В руках у обоих были какие-то свёртки и коробки с покупками, перевязанные бечёвкой. У одной маленькой коробочки часть перевязи была длиннее и болталась. Алька попросил её донести самостоятельно.
– Ну на! Хватай покрепче и держи! – разрешил отец.
– Пойдёмте домой – обедать пора, – сказала мать.
Вечером ему велели лечь пораньше: завтра, мол, недосуг будет. Алька-то думал, что ноябрь скоро, а он, оказалось, уже завтра.
Перегруженный мечтами о завтрашнем дне, Алька послушно пошёл в кровать и легко уснул.
***
В сон он не провалился, а влетел как никогда. Резвился над своей поляной и решил даже, что скоро можно будет подкрасться к обрыву над речкой и сигануть с него. Но это чуть позже. Сейчас же он был намерен отыскать свой дом, присутствие и близость которого всегда ощущал во сне. Алька уже давно знал, что он сейчас спит и времени у него столько, сколько он хочет, хоть сто лет, поэтому события не торопил и сам не спешил. Зато торопились другие, и поэтому Альке как-то быстро наскучило летать, и он пошёл в сторону от обрыва искать Свой Дом.
Через пару шагов под ногами обнаружилась тропка, идущая в направлении небольшого подлеска. Алька шёл по ней не спеша, прислушиваясь к росшему внутри ощущению верного направления. С краю подлеска близко к тропке стояли три огромные густые сосны, скрывавшие пространство за ними. Алька пересёк линию сосен и открыл рот от изумления. Совсем недалеко перед ним стоял Дом. Двухэтажный, под железной крашеной крышей, с крыльцом, дверью и окнами. На крыше установлены высокая печная труба и слуховое окно. Дом был красив, словно с картины, хотя никакой такой картины Алька отродясь не видел. И в своих полётах он не видел этого Дома. Но он точно знал, что это тот самый его Дом. Причём только его личный и ничей больше.
Алька подошёл к крыльцу, поднялся по ступенькам и открыл дверь. Вошёл, разулся. Внутри светло, хотя ламп видно не было – в Доме просто был свет. Альке показалось это удобным, и он больше не думал об этом. Небольшая прихожая с открытым арочным проёмом вывела его в зал. Диван, кресло, стол, пара стульев, окно и цветы на подоконнике. Красиво. На полу ковёр. Пол тёплый. Слева от арки вела на второй этаж лестница. А напротив виднелись две двери. Одна, прикрытая, вела на кухню. Алька точно знал, что там кухня. А во вторую, открытую дверь была видна комната. Из-за кухонной двери стали слышны еле различимые голоса – мужской и женский. Но Алька даже не загорелся любопытством. Голоса говорили так умиротворённо, почти бормотали, и вселяли такой покой, что Алька направился – сам или под действием этих голосов – в соседнюю комнату. Комната была пуста: только ковёр на полу и кровать у стены справа от двери. Дальше окно с видом в сад. Он вошёл, и на него вдруг стала наваливаться усталость. Такая, что просто валила с ног. «Просто прилягу», – подумал Алька и повалился в кровать. Накрыться одеялом сил уже не было. Алька уснул. Свет в комнате тут же погас, а дверь закрылась…
…Проснулся Алька в комнате и обнаружил себя не на привычной лужайке, а лежащим в своей кровати под одеялом. Вот только комната снова была его, да не его. Комната была какая-то серая, освещённая светом луны за окном, и двери из комнаты он не обнаружил. За окном возникло движение, и на Альку накатился страх. Страх давил на него так, что даже шевелиться было жутко. И вот к его окну снаружи подлетел кто-то. «Кто-то» – это потому что Алька чётко увидел огромную старушечью голову с неким грязно-коричневым тюрбаном поверх. Из-под тюрбана торчали длинные заплетённые в тонкие косы волосы. У старухи был длинный крючковатый нос и злые глаза, а вот ноги у неё отсутствовали, только голова. И эта голова давила с силой на стекло. Наконец, раздавила его и втиснулась в комнату. Глядя прямо на Альку, голова приближалась к нему и начала разевать свой огромный рот. Страх пригвоздил его к кровати, и вдруг внутри чётко прозвучала чья-то фраза: «Словно в кино».
«Словно в кино», – подумал вслед Алька и вдруг понял, что то, что он ощущал как страх, не было страхом. Это старуха тянула из него жизнь, а тело его сопротивлялось, и ум, пытаясь дать Альке команду бежать, создавал в нём страх, парализовавший его, потому что голова старухи двигалась быстрее, чем он соображал. «Словно в кино», – ухватился за фразу Алька, и страх ушёл. Медленно встав с кровати, шагнул навстречу голове, рот которой уже превратился в пасть с огромными зубами. Голова затряслась от предвкушения, и множество её мелких и длинных кос затряслись в такт движению Чудовища. Они напоминали Альке обрывки бечёвок, которыми накануне были перевязаны коробки с подарками на день рождения. «Хватай крепче!» – всплыли в памяти слова, и Алька схватил рукой за одну из кос и дёрнул что было силы на себя. «Хватай и держи!» – и он держал и тянул на себя за косу эту голову. И Чудовище завизжало. Завизжало так, что Алька остекленел. А Чудовище вдруг дёрнулось прочь от него в разбитое окно, наружу, и полетело куда-то вверх. Коса не порвалась, стала вытягиваться, пока не превратилась в нить для запуска змея. Нить гудела и вибрировала в руке Альки, как тогда, летом. Голова потащила Альку к окну, и он уже видел, как высоко вверх рванула она и как стала выписывать восьмёрки. Но неожиданно начала таять и пропадать. Натяжение нити постепенно слабело, Альку же в это время наполняла какая-то сила. Он вдруг ощутил себя неимоверно мощным и резвым. Тут нить словно растаяла, оставив в руке короткий обрывок обычной бечёвки. Алька же, ощущая собственную мощь, вдруг с места прыгнул в окно и за мгновение до прыжка успел заметить, как разлетелась в щепки оконная рама. Алька оказался за окном. Он никуда не упал и не полетел, а стоял на чём-то плотном, но неразличимом. Над ним ничего не было видно. Под ним – тоже. И вообще, там, где он стоял, не было верха, как не было и низа. Вокруг была одна сплошная светящаяся тёмно-серая бесконечность. Глазу зацепиться не за что, и только прямоугольник окна давал какую-то точку отсчёта. Но вот темень бесконечности под ногами Альки стала светиться сильнее и вдруг протянулась широкой дорогой далеко-далеко, насколько хватало глаз, и ему захотелось идти по этой дороге. Он занёс ногу и было сделал шаг.
– Стой, малец! Не делай так! – раздался неожиданный и спокойный голос из-за плеча.
Алька вздрогнул и повернулся. По ту сторону окна в комнате стоял дядька в свитере и подманивал его к себе ладонью:
– Рано тебе туда! Иди в дом. А то закроется окно и не успеешь.
Алька увидел, что и вправду проём окна уменьшается. Не быстро, но заметно.
– А ну, лезь в комнату, пока стена не заросла!
И Алька, не заставляя себя ждать, шустро полез обратно. Когда он встал на пол, никакого дядьки рядом не было, окно заросло, а дверь из комнаты оказалась приоткрыта. Алька выглянул в щёлку и увидел прежний зал. За спиной вдруг стало светло, он оглянулся и увидел комнату с ковром и диваном. Серая комната из сна исчезла. Вышел в зал и открыл дверь на кухню. Там за столом сидел дядька в свитере и напротив – женщина в платье.
– Здравствуйте! – сказал Алька. – А вы кто?
– Здравствуй, Алька! Ну, считай пока, что мы строители этого дома, а ты – заказчик.
– А голова старухи – это кто?
– Ишь ты – c места в карьер, – улыбнулся дядька, – лярва это.
– А кто…
– А вот баиньки пора, – перебил Альку дядька, и Алька, присев на скамейку с краю стола, уснул, положив под голову руку.
***
Утром он встал рано, выспавшийся и совершенно обновлённый. От ночных переживаний не осталось и следа. Умылся и вышел на кухню. Там бабушка готовила тесто для ватрушек и пельменей.
– Ох ты, горе моё, встал уже. Ну-ка, дай я тебя причешу! Во-от, теперь все девки твои. Да ты никак подрос, Алька? Какой-то ты сегодня рослый. На-ка вот тебе пирожок. С днём рождения тебя!
День начинался с ожидания праздника.
Конец первой сказки
Все маги в этой Реальности деревенские.
И они не решают вопросы
Эволюции Горизонтов Времени.
Голодный маг
Сказка, которой нет
Зима пришла в конце ноября, быстрая и звонкая. Снега не было совсем. Звенели под ногами ледяные корки выстуженных осенних луж во дворе, звенели на ветру выросшие за одну ночь тонкие длинные сосульки размером с половину Алькиной руки. Алька, тепло одетый, в осенних ботинках, осеннем пальто и шапке, подаренных на день рождения, гулял по двору один и отыскивал не замеченные им сразу небольшие оконца застывшего льда.
Неразношенные ботинки жёстко ступали на отвердевший песок с глиной и как будто норовили подвернуть Альке ногу. Но он ловко справлялся с возникшим неудобством. Около школьных ворот парни постарше уже успели накатать ледяную тропку метра три длиной и на переменке катались по ней с разбегу, балансируя на прямых ногах. Но поскользнувшийся школьный сторож уже пообещал прекратить это безобразие и сколоть лёд.
Алька к воротам не шёл – родители могли заругать – и лишь иногда посматривал на веселье, когда там становилось слишком шумно. Воздух был чист, и все звуки были чисты, различимы и словно не мешали друг другу. Отдельно от человеческой речи слышно было и мяуканье кошки, и чириканье воробьёв, и звук обивания обуви от налипшей грязи о ступени крыльца.
От резвящихся отделился незнакомый Альке парень, подошёл к нему и спросил:
– Пацан! Деньги есть?
– Нету, – сказал простодушно Алька.
– А если найду?
Алька не успел отреагировать, как прозвучало:
– А ты у меня найди! – это был голос соседа, дяди Ивана.
Парень очень быстро убежал, а сосед вслед ему крикнул:
– Увижу возле нашего дома – уши оборву!
Алька повернулся на голос. Сосед дядя Иван сидел на корточках на крыльце около подъездной двери и курил папироску. Он был одет в брюки и рубашку с незастёгнутой верхней пуговицей и распахнутым воротником. На ногах – тапки на босу ногу. Из-под рубашки на груди выглядывал синий рисунок с крестиком. «Наколка там – церковь», – как-то услышал Алька летом от пацанов постарше. Что такое церковь, Алька знал, а про наколку решил, что это такая синяя сводилка, как от конфетных фантиков. И ещё говорили шёпотом, что Иван сидел. Почему шёпотом, Алька не понимал, потому что сосед всегда сидел на крыльце на корточках с дымящейся папиросой и секрета в этом не было никакого.
– Алька, будет шпана приставать – скажи мне!
Алька кивнул, сосед выбросил потухший бычок и ушёл в дом. Ничего не поняв в произошедшем, Алька закончил свой славный подвиг по уничтожению льдинок и обратил взор на сосульки, свисавшие с крыши сарая.
Минут через двадцать он услышал, как кто-то около дома спрашивает его бабушку, и увидел старушку, которая, направившись к крыльцу, поднялась по нему и вошла в подъезд.
Тут же Алька понял, что на улице больше делать стало нечего, что сосульки от него никуда не денутся, что время обедать и бабушка, наверное, уже беспокоится.
Любопытство. Альке оно не было чуждо. Он тут же начал искать причину, и она явилась немедля. По улице проходил дяденька из соседнего дома с часами на руке.
– А скажите, пожалуйста, сколько времени? – голосом очень дисциплинированного мальчика спросил дяденьку Алька.
Услышал «без пятнадцати час» и с полным ощущением справедливости и собственной правоты не очень спеша, но поторапливаясь, пошёл домой.
Открыл незапертую дверь, разделся и вошёл в комнату со словами:
– Ба-аб! Я пришёл.
Дверь на кухню была прикрыта, и из-за неё раздался бабушкин голос:
– Обожди маленько.
Алька сел около печки поближе к двери и навострил уши.
Но ничего не расслышал. Из кухни вышла старушка в сопровождении бабушки.
– Алька-то как вырос, – сказала старушка.
– Да уж, жених, да и только, – ответила бабушка.
Старушка быстро ушла. Алька пошёл обедать, переваривать пищу и первые зимние приключения.
После обеда сел читать книгу с детскими рассказами. Мать велела читать больше, потому что до школы не много времени. Читал Алька с удовольствием и всегда фантазировал, представляя себя на месте героев рассказов. В своих фантазиях уходил так далеко, что иногда даже забывал и про рассказ, и про книгу, придумывая свои миры, никак не связанные с сюжетом прочитанного.
В пятницу вечером отец, придя с работы, сказал:
– Мороз уже пять дней, снега нет и завтра не обещают – едем с Алькой на озёра рыбачить. Алька, тебе спать пораньше – едем с первой электричкой.
Алька от радости не знал, куда деваться, но быстро успокоился, умылся на ночь, пошёл в кровать и на удивление быстро уснул.
***
За столом сидели мужчина и женщина и тихо спорили.
– Да, ты – Ведьма. Но не бывает Ведьмы без Колдуна, – произнёс мужчина.
Помолчали.
– Как нам удастся растолковать всё такому маленькому мальчику? – спросила женщина.
– Надо понимать, что мы – в Сновидении и Алька не маленький мальчик, а маленький человек.
– Ты можешь объяснить?
– Нечего объяснять – об этом написана куча книг.
– Ты говорил, что все книги утеряны.
– В том-то и прелесть, чтобы их прочитать, – улыбнулся мужчина.
– Но как?
– Ты Ведьма, вот и поколдуй. Не всё же время тебе людям голову морочить, – снова улыбнулся мужчина.
– Рано или поздно тебе придётся…
– Тс-с! Тихо! – перебил её мужчина. – Идёт кто-то.
Шагов было не слышно, но дверь в кухню открылась и появился Алька. За столом сидели мужчина и женщина.
– Ну здравствуй, Алька! – сказал мужчина, выйдя из-за стола и протянув Альке ладонь.
– Здравствуйте! – ответил Алька, пытаясь изобразить рукопожатие.
– Я – Колдун!
– А она – Ведьма, и звать её КаРа!
Алька улыбнулся:
– Если вы – колдун и ведьма, почему тогда я вас не боюсь?
Колдун засмеялся так заразительно, что через мгновение смеялись все трое.
– А пойдёмте пить чай, – предложил мужчина, – у меня всё готово для чаепития.
Через пару минут все сидели за столом и наслаждались ароматным чаем.
– Не боишься ты нас, Алька, потому что мы здесь работаем Колдуном и Ведьмой. Как в кино, – произнёс мужчина знакомую Альке фразу, и он совсем успокоился.
– Скажи, ты понимаешь, что ты – во Сне? – Алька кивнул. – Ну вот, считай, что мы у тебя в гостях и присматриваем за Твоим Домом, пока ты бегаешь по улице и сбиваешь сосульки с крыши. Точнее, я слежу, чтобы твой Дом не превратился в жилище, а КаРа следит, чтобы моя работа не превратилась в Быт. Она иногда создаёт мне препятствия. Что делать – все Ведьмы таковы.
Алька, я сейчас тебе кое-что объясню, а ты должен меня понять, иначе мы с КаРой можем застрять на решении одной малюсенькой и про-о-остенькой задачи. Беда в том, что решить её надо, только когда придёт Время Решения. И Времени этого будет так мало, что стоит нам задуматься в этот момент, как Время будет упущено. Всего-навсего.
– Не пугай ребёнка, – сказала КаРа.
– Честно-честно, я тыщи раз так делал, и так оно и было, – смешливо возразил ей Колдун. – Алька, ты понимаешь мои слова?
Алька кивнул.
– Ну, в Путь, – сказал Колдун.
***
Разбудили его – было ещё темно. Собрались быстро. Пешком минут десять добирались до утреннего трамвая и через пару остановок брали уже билет на поезд – так Алька называл электричку.
В электричке он спал. Когда сошли на станции, небо уже стало серым – занимался рассвет. Станция была Альке знакома – раз-другой отец брал его с собой к родственникам в деревню в гости на пару дней. Но туда они не пошли, а двинулись по дороге в направлении леса:
– К реке, – сказал отец.
Дорога лежала через лес, но просека была широкая – метров пять-шесть, и подсвеченное рассветом небо позволяло идти не спотыкаясь. На ногах были валенки, обутые в галоши. При взгляде вдоль дороги казалось, что она уходит в огромный тоннель и там, в глубине его темноты, бесследно теряется. Алька живо представил, как он, отважный путешественник, бесстрашно пустившийся в путь, разведывает маршрут в поиске пропавшей без вести экспедиции. Дорога, открытая Алькой, была труднопроходимой, от неё вело в лес множество троп и тропинок, и так легко было сбиться с пути. Но не таков Алька, бывавший и не в таких передрягах! И вот уже стала зарождаться новая фантазия, новые приключения захватили его.
Лес кончился неожиданно. Был-был, и вдруг – раз, и перед Алькой огромное поле, покрытое инеем, начинавшим блестеть и таять в мягком свете ещё не взошедшего солнца.
Метров через сто вышли к реке. Постояли любуясь. Вниз по течению плыла шуга. Рыхлые бесформенные и пористые куски льда, иногда размером с письменный стол, в огромном количестве катило и несло течение вниз по реке. Шуги было много, куски льда тёрлись друг о друга, как живые, а над рекой стоял громкий шорох, как будто огромное количество людей вдруг собралось здесь, на реке, и невнятно, но слышно, шепталось между собой.
– Шуга! – сказал отец, и шуга, словно услышав своё имя, откликнулась и вдруг засверкала в ответ. Вспыхнуло серебром всё водное пространство – блеснули первые лучи солнца.
Светало быстро. Пошли берегом вверх по течению. Ветра не было, и тишина, раскинувшись вокруг, уходила далеко за горизонт. Алька даже идти старался тихо.
Вскоре показался высокий старый тальник. Остановились перед ним около поваленного старого ствола какого-то дерева. Отец снял с плеча рюкзак, развязал его и достал оттуда завёрнутые в газету бутерброды с колбасой. Аппетит разыгрался за время путешествия не на шутку, и Алька, сидя на поваленном стволе, с удовольствием принялся за еду. Отец, налив и поставив перед Алькой на землю кружку с горячим чаем, со словами: «Не обожгись», достал из рюкзака маленький топорик и пошёл к тальнику. Присмотрев подходящий ствол с крепкой, отходящей под острым углом вверх веткой, он срубил его и, оборвав с ветки лишнее, вырубил из всего этого нечто похожее на клюшку. Ручкой клюшки служила часть ветки, а ствол был укорочен и плоско затёсан. Получилась, скорее, не клюшка, а колотушка. Такого орудия Алька в жизни не видал. Потом отец вырубил такую же колотушку поменьше, видимо, для сына. Алька уже позавтракал, а отец не стал, вероятно, им овладел уже азарт рыбалки и есть не хотелось.
Перевязав рюкзак, он забросил его за плечи и, передав Альке его колотушку и поманив за собой, со словами: «Не шуми только», двинулся сквозь тальник в глубь зарослей. Через заросли пробирались минуты три. Идти пришлось сквозь валежник, проваливаясь то и дело между старых сухих веток и корней, но шли осторожно, поэтому треска почти не было. Но вот заросли кончились, и перед Алькой открылось Чудо. Они вышли на узкую замёрзшую кромку берега огромной, метров тридцати, лужи. Лужа казалась идеально круглой и была затянута гладким-гладким прозрачным-прозрачным льдом. В зеркале льда отражалось голубеющее небо. Облаков не было, и казалось, что небо решило здесь, в густых зарослях тальника, где его никто не увидит, немного отдохнуть, пока день не занялся.
Лёд был настолько ровный, прозрачный и чистый, что казался обычной водой. И сквозь него была видна небольшая, около сорока сантиметров, глубина, было видно дно лужи, и росшие на дне травинки, и лежавшие без движения обломанные и потонувшие отсыревшие ветки кустов, и опавшая с осени бурая листва. А под самим льдом у поверхности стояли, застыв почти с равными промежутками, выросшие за лето остроносые щурята. Их было так много, что Альке даже в голову не пришло сосчитать их.
Чувства переполняли его.
На лёд было страшно заходить, но отец, попробовав ногой, встал на него и тихонько самым кончиком топора колотнул по нему. Отскочила льдинка, но трещины не пошли. Отец вынул из рюкзака пустое ведро, предназначенное для рыбы, и, оставив рюкзак на берегу и взяв колотушку, подозвал Альку к себе. Выбрав место, где стоял подо льдом щурёнок, ударил колотушкой над рыбиной, и она тут же перевернулась кверху брюхом, оглушённая ударной волной. Затем он топором вырубил небольшую лунку и достал из неё щурёнка, длинного и тощего. Рыбину бросил на лёд и сказал Альке:
– Это карандаши. Лужа всё равно вымерзнет скоро до дна и вся рыба здесь передохнет. А у нас не пропадёт. Собирай пока в ведро, – и пошёл к следующей рыбине.
Лёд звенел от ударов колотушки. Алька был в восторге. Он научился шустро передвигаться за отцом и вскоре, приблизительно через час, ведро было полно рыбы.
– Ну и хватит – куда её. Иди попробуй сам поколотить, а я пока перекушу.
Альке этого только и надо было. Взяв в руку колотушку, он пошёл на поиски разбежавшихся щурят. Увидев одного, он стукнул над ним колотушкой, но щурёнок от удара не перевернулся, а стрельнул куда-то в сторону и исчез. То же было и со всеми остальными.
– Они уже близко ко льду не держатся. Удар не доходит. Постой минут пять. Сейчас я помогу.
Через несколько минут они с отцом ходили по льду, выискивая подходящую рыбину. Наконец обнаружили цель, и Алька, руководимый отцом, стукнул по льду. Удар перевернул рыбину, и отец, вырубив лёд, достал её и положил в ведро.
