Читать книгу: «Два мудреца в одном тазу…», страница 2

Глава 2 Горе-аргонавты

– Тут и города еще не было, – вещал Вовыч, – а про озеро знали уже все окрестные мамонты. И лошади знали – которые с Пржевальским сюда приезжали, и динозавры с гигантскими черепахами. Все вместе приходили на водопой. А когда ледниковый период грянул – тот, что в мультах, они и замерзли. Только один самый последний динозавр ползком кое-как добрался до озера. Всего-то и надо было – перейти на ту сторону! Понимаешь? И все! Один динозавр мог бы реально спастись!

Я потрясенно молчал. Врать-то мы все умели неплохо, но Вовыч врал просто сказочно. Кто его только этому учил! То есть, это ведь он про котлован мне втюхивал! Про то, что на самом деле это озеро, чудом уцелевшее чуть ли не с юрских времен! А я, дурак, слушал и головой кивал. Сто раз видел, как рыли этот котлован, как ревели экскаваторы, как сваи вбивали, а вот Вовыча слушал и верил. Да и как не верить, если у него глаза как фары горели, и руками мой друг размахивал, как голландская мельница.

– Прикинь, это, может, последний динозавр был! Какой-нибудь диплодок с длиннющей шеей! – почти кричал Вовыч. – Они же вон какие огромные были, – и этот думал, наверное, что запросто озеро вброд перейдет. А шагнул ножищей, и ульдык! Он же не знал про глубину. Только пузыри и пошли…

Я с трепетом глянул на темные воды котлована. Может, и впрямь где-то там на далеком дне лежали кости последнего динозавра?

– А сваи? – тихо спросил я. – Те, что из воды торчат?

Спросил не чтобы опровергнуть сказанное другом, а скорее, подбрасывая полешки в пламенную печь Вовкиного красноречия.

– И ты заметил? – он кивнул. – Это археологи. Кости хотели достать, станцию пытались строить.

– Не получилось?

– Почему, построили. А наутро… Наутро вода взбурлила, и выплыл монстр. Понимаешь, потомок того динозавра. Может, внук или даже првнук. И всю станцию в щепки разнес, только эти вот сваи и остались. Потом его с вертолетов пытались расстреливать, на удочку ловили, сети рыбацкие забрасывали, – бесполезно.

– Круто! – выдохнул я, не понимая, отчего первым не выдумал такую обалденную историю. Вроде и книг немало прочел, и Данелию с Гайдаем смотрел, а переплюнуть друга не получилось.

– Помнишь, этим летом в небе моторы ревели?

– Ага… Я думал, пожарные вертолеты.

– Пожарные! – фыркнул Вовыч. – Настоящие боевые, не хочешь? Ящера нашего искали. А чтобы лишнего не болтали, про пожары потом выдумали.

Я снова скосил глаза на поверхность озера.

– Думаешь, глубоко здесь?

– Километра два, не меньше. Глубже, чем на Байкале.

– Ого! – мне стало страшно. То есть, я отлично помнил, что котлован был не слишком глубоким – от силы метра три-четыре. Однако два Вовкиных «километра» проглотил без раздумий.

– Смотри, какой туман, – продолжал Вовыч. – В тумане ящеры обожают выбираться на поверхность.

– Точняк, обожают! – я в этом тоже не сомневался.

– Значит, самое подходящее время его выманить.

– Как выманить-то?

– А так… Я еще вчера придумал. Возьмем, выплывем на середину и посветим в воду фонариком. Раки тоже на свет вылезают, и он вылезет. А мы дадим ему хлебушка, приручим и сфотографируем. Фотки в сеть выложим, в журналы пошлем. Представляешь, как все обалдеют!

– Класс! – я сразу оценил идею Вовыча по достоинству. То есть, если монстр слопает наш хлеб, это сулит серьезные шансы. Потому что иметь прирученного монстра любому хорошему человеку не помешает. А уж нам-то тем более.

– Хлеб где возьмем?

– А это? – Вовыч торжествующе продемонстрировал надкусанный крендель. – И еще два куска в кармане. Я еще позавчера в столовке взял и забыл. Видишь, как удачно!

– Еще бы! – обрадовался я. – А фотоаппарат нужен настоящий – у моего папы такой есть. В следующий раз принесем – и сфоткаем.

– Вот видишь! Теперь только плот какой-нибудь сделать. Чтобы добраться до середины озера.

Я напряженно потер голову. Сначала макушку, потом затылок. Лучший способ что-нибудь выдумать, это наморщить лоб. Взрослые всегда так делают, кто не знает. Но у меня с морщинами пока не очень получалось, и я изобрел свой метод. Просто усиленно тер какую-нибудь часть головы, и нужная мысль тут же вылезала – точно потревоженный червяк из яблока. Наверное, я ее трением выгонял, – все равно как древние люди добывали огонь.

– Надо походить, поискать, – предложил я. – Может, лодку найдем или баркас.

Баркас было бы здорово! – согласился Вовыч. – Как у Верещагина из «Белого солнца пустыни»…

Мы тут же отправились на поиски, но баркаса почему-то не нашли. Даже крохотной лодки возле нашего озера не обнаружилось. Ну, почему вот так? Озеро есть, а плавсредств – ни одного-единого! Прямо хоть плачь!

И все же, кто ищет, тот всегда что-нибудь находит. Вот и мы с Вовычем наткнулись на железную бадью. То ли цемент в ней размешивали, то ли еще что, но была она размером с крохотную лодочку, вся ржавая, с вмятинами, но без дыр. По краям у бадьи топорщились приваренные петли, а на корме белой краской было намалевано число 339.

– Видал, как все сходится! – обрадовался Вовыч. – Трижды три – девять, а девять мое любимое число!

– И мое! – подхватил я. – Нам ведь с тобой по девять лет, ты не забыл!

– Конечно, помню. А тут еще и петли – вон, какие удобные. Совсем как уключины для весел.

– Не утонет твое корыто? – засомневался я. – Тяжеленное, наверное.

– Корабли – они тоже тяжеленные, но ведь плавают.

– Все равно – надо проверить…

Именно это мы и сделали. Стащить корыто в воду было не так-то просто. Но Вовыч был сказочно силен, а я кое-что знал про рычаг Архимеда, и, объединив науку с мускулами, мы столкнули бадью в воду. И вот чудо! – железная посудина не утонула. Просела до половины, но удержалась. И даже когда Вовыч шагнул в нее, качающееся корытце тонуть не надумало.

– Залезай, – отважно пригласил мой друг.

– Ага, – я неловко перебросил ногу через железный борт. Еще секунда, и я стоял рядом с Вовычем. Удивительно, но железная бадья держала нас двоих! Спасибо старику Архимеду: силу-то выталкивающую корабли из воды – тоже открыл он. Славный был сиракузец! Очень полезный для общества старичок.

Парой досок мы оттолкнулись от глинистого обрыва, и уже через несколько мгновений между нами и берегом оказалась приличная полоска воды.

– Куда держим курс? – поинтересовался Вовыч.

– На этот… На зюйд-зюйд-вест. В смысле – сначала прямо, а потом чуть правее той балки.

– Понял…

Я толкнулся доской более решительно.

– Судно, конечно, не фонтан, но вроде плывем.

– Ага… – Вовыч тоже попытался толкнуться, но доска у него ушла в воду целиком и дна не достала. Ойкнув, Вовыч положил ее поперек корыта, а сам присел, ухватившись за ржавые края.

– Глубоко, блин…

– Сам же говорил – два километра. Тут надо грести.

– Я бы греб, – Вовыч заметно побледнел, – но как-то не получается, когда качает.

– Это пройдет, – успокоил я друга. – Морская болезнь как правило долго не длится.

– А сколько она длится?

– Ну… У всех по-разному, – уклончиво отозвался я, потому что ответа на каверзный вопрос не знал. – Главное – делом полезным заниматься и не есть много жирного. У тебя ведь ничего жирного с собой нет? Масла там или колбаски с паштетом?

– Этого нет, – признался Вовыч. И по-моему, сглотнул слюну. – Не люблю есть жирное, когда отправляюсь в дальнее плавание.

– И я не люблю.

– А мы каким делом будем заниматься?

– Ну… Можем за айсбергами следить, а можем палубы драить. Главное – не кукситься.

– Кто куксится-то?

– Никто, конечно. Просто берег-то вон уже где…

Вовыч посмотрел за спину и, по-моему, скуксился окончательно. Так-то он парень храбрый, в боях с ашками из параллельного не раз меня выручал. Да и перед четвероклашками не трепетал, готов был стоять до последнего, но тут я его понимал. Вода – он же стихия, с ней не пошутишь. Особенно когда цунами или водовороты. Видел я в фильмах, что они вытворяют с кораблями – страшная штука! Тут, может, и сам Пушкин растерялся бы! Александр Сергеевич…

Махонькое судно между тем относило дальше и дальше. То ли ветром, то ли обманчиво теплым течением Куросио. Нам и грести было необязательно. Берег, от которого мы только что отплыли, начинал расплываться в белесой дымке. Мне стало не по себе, и я вдруг понял, что успел уже соскучиться по маме с папой, по сестренке и по нашей двухкомнатной уютной квартирке. То есть, минуту назад еще не скучал, а тут вдруг заныло под ложечкой. Или под вилочкой… Словом, где-то в животе. И малодушно захотелось вернуть все обратно. Хотя бы на пару-тройку минут. А уж там все взвесить повторно и как следует поразмыслить над резонностью путешествия. Чтобы не получилось, как у тех двух лошаков. Ну, помните еще стишок детский? Два мудреца в одном тазу пустились по морю в грозу – и так далее… Нехорошо, в общем, у них там все завершилось. И жирного вроде не ели, и не ругались друг с дружкой, но плаванье долго не затянулось…

Мне по-настоящему взгрустнулось. Спрашивается – и чего мы вечно спешим, куда рвемся? К каким таким радужным финишам? Клоуны, блин, торопыги. Разве плохо нам дома?..

Глава 3 Тоска адмирала

«Не спеши жить», – любит говорить моя мама. Раньше я этого не понимал. То есть, понимал так, что надо жить медленнее. Помните песню Высоцкого: «Чуть помедленнее, кони!». Мой папа ее прямо обожает. Он вообще певцов-старичков любит – Высоцкого, Цоя, Бутусова. Постоянно что-нибудь включает послушать. И «Коней» этих чуть ли не каждые выходные ставит. Вот и я, наверное, как-то пытался соответствовать песенному призыву – ходил в два раза медленнее, ел, умывался. С этим у меня как раз все неплохо получалось. Скажем, просыпаться, постель там заправить или зубы почистить – я мог даже в три или четыре раза медленнее! Но тут моя мама почему-то проявляла нелогичность, и мне тут же прилетало:

«Опять тянешь резину! Не копайся! Застрял ты там, что ли? Ну, сколько можно мозолиться?» И так далее, в том же духе. А попробуйте-ка на школьной физкультуре медленно перепрыгнуть через гимнастического коня! Или на вопросы у доски отвечать с неспешностью столетнего дедушки. И тоже схватите двояк, как миленькие.

Словом, фраза мамина до меня долго не доходила. Бродила этакими кругами около да возле, а в ум не заглядывала. Папа вот у нас мастерил неспешно и тщательно – считал да линейками вымеривал, на калькуляторе сто сорок раз перепроверял, и получалось все ровно да гладко. При этом так крепко, что после не оторвать. Но сколько же времени он на тратил на эти работы! Опупеть можно! Вот дядя Вася, муж моей родной тети – той самой, что с обоев, наоборот все делал быстро и на глазок. Его я понимал почему-то больше, чем папу. Линолеум там отрезать, картину прибить или полку выпилить, – чего, в самом деле, мудрить? Он и не мудрил. Прищуривался, что-то там прикидывал про себя и делал. Получалось, как ни странно, вполне пристойно, хотя не так ровно и крепко, как у папы. Я обычно дергал и проверял – иногда что-то ломалось. Папа, понятно, кривился, а дядя Вася посмеивался и снова приколачивал. Одним лихим махом, не тратя ни единой лишней секунды.

В общем, честно скажу, первое время всех этих расчетов и цифр я жутко боялся. И путался на каждом шагу. Я, например, поднимал гантелину в четыреста граммов, а папа всего в шестнадцать килограммов. Согласно числам у меня получалось больше, но, глядя на гантели, в голову приходил совершенно другой вывод. И оказывалось, что в килограмме этих граммов аж целая тысяча, и все намного сложнее. Или мне, скажем, было шесть лет, а Машке, сестричке моей, три. И получалось, что я был вдвое ее старше. Я-то думал, что всегда так и будет, но прошел год, и что-то пошло с цифрами не так. Настолько не так, что мое старшинство стало стремительно таять. А в девять лет разница между нами стала совсем уж невзрачной. Согласитесь, приятно, когда кто-то тебе только до пояса. А если до плеча? Или даже до подбородка, если на цыпочках? Уж на цыпочки моя сеструха вставала мастерски. Чтобы казаться повыше и пострашнее. Я, кстати, сам ее этому научил. Потому что в шесть лет девчонки тем и хороши, что толком не понимают, что они девчонки. И моя сестра тоже свято верила, что главный ее долг – играть с братом в солдатики, стрелять по мишеням и воевать с недругами. Даже когда я дрался с дворовым Толькой (а он меня на два года старше, кто не знает), моя верная сеструха навалилась ему на левую руку, а я боролся с правой. И ничего этот жердяй с нами поделать не мог. Вот и скажите, что это не помощь! 6 лет – это вам не кот накашлял! Во-первых, шестнадцать килограммов (пуд, кто не знает!), а во-вторых, два глаза и два уха – считай, готовый разведчик в любом вражеском стане. А еще это две руки и две ноги, которые всегда могут оказать услугу родному братцу. Например, сбегать на кухню и принести печенье (потому что ей разрешают, а мне нет), или помочь собрать игрушки перед сном (я же не железный все делать в одиночку!). Так что, может, братик и был бы мне в чем-то полезнее, но я как-то и к сестренке своей привык. Полюбил даже, что ли…

Между прочим, когда мама впервые сообщила, что у меня скоро появится сестренка, и она назовет ее Машей, я и не расстроился почти. Ну, не братик, конечно, и что с того? Реветь и рвать волосы на голове? Больно надо! Разве что немного встревожился по поводу папы. Узнав о том, что у нас с мамой появится малышка, он мог запросто рассердиться. Папа у нас вообще не очень любит появления в доме новых вещей, – палок, которые я волоку со двора, камушков, игрушек разных. А тут, прикиньте, – целый живой ребенок! Да еще девочка. Конечно, рассердится. В общем, я предложил маме взять все на себя – и взял! Вечером собрался с духом и сам рассказал папе обо всем случившемся. И правильно, между прочим, сделал. Папа не рассердился, а наоборот принялся хохотать. Он так хохотал, что даже люстра под потолком звенела. А, отхохотавшись, крепко меня обнял. Ну, и маму, конечно, простил.

Хотя с Машкой все-таки путанная вышла история. Домой-то младенцев, оказывается, нельзя сразу приносить. Микробы там и прочие дела. Вот и свозят всех мамаш в одно место. Сначала рожать, а после имена новые придумывать. Потому как имен мало, а детей много. Попробуй раздели один пирожок на целый класс! Так и с именами. Короче, в это самое место папа меня однажды и привел. Скучнецкое такое здание, раз в пять больше садика. Куча окон, а прямо на стеклах – номера палат намалеваны маркером. За окнами тетеньки, под окнами дяденьки. Все на пальцах друг другу что-то показывают, на бумажках слова с цифрами пишут. Иногда свистят, иногда орут. Одну тетеньку вообще через окно похитили, я сам видел! А один дядя наоборот – подтянулся на подоконнике и ловко так вскарабкался на подоконник, а после взял да и шмыгнул в окно. То есть, зачем тетенька оттуда удрала, это еще можно было понять, – может, передумала, рожать или по собственной маме соскучилась, но вот что нужно было дяденьке в доме, где вокруг десятки мамаш с орущими младенцами, я решительно не понимал.

Нашу маму я тоже видел в одном из окон, но что она там показывала, разглядеть было решительно невозможно. Кулек какой-то к стеклу подносила – может, с мусором, а может, с продуктами. А может, показывала таким образом, что ей снова нужно что-нибудь принести – в пакете или таком же вот кулечке. Я-то знал, папа ей постоянно продукты привозил. Тетенек в этом здании, наверное, совсем не кормили. Вот их и жалели все – кто яблоками подкармливал, кто апельсинами. И папа мой тоже вел себя, как все окружающие, – руками размахивал, поцелуи воздушные посылал, в общем, малость походил на сумасшедшего. Я глядел то на него, то на других пап, и мозги в моей гениальной голове потихоньку закипали. Странное такое место. Не знаю, как сформулировать, но чем-то оно меня очень расстроило. И зачем было Машку именно здесь рожать? Родили бы дома, спокойно, перед телевизором. Еще и мультяк какой-нибудь сразу показали. Чтобы она очень не пугалась и поскорее привыкла к новому обиталищу.

Словом, так вот у нас Машка и появилась. Какое-то время потусовалась в больнице, а после переехала к нам. И никаких там аистов с корзинками, никакой капусты. То есть, в ту далекую пору мне еще можно было вешать лапшу на уши, но времени-то вон, сколько прошло, – выросли, по счастью – и уши, и мы. И странно даже, что все эти байки про младенцев ничуть не изменились: в школе несли одну пургу, знакомые родителей – другую. Хоть бы что свеженькое придумали! А то снова магазины, куда, поднакопив деньжат, мамаши приходят покупать детей, снова огороды, переполненные младенцами и капустой, мускулистые аисты и прочие овощи-грядки. Прикольно, конечно, слушать все эти мифы и легенды, но, честно говоря, достало. И когда становилось совсем уж невмоготу, я коротко выкладывал им историю про наш двор, в котором деткам после шести лет легко и доступно объясняют всю правду рождения детей. Видели бы вы лица моих собеседников! Точно я взял и поймал их на воровстве! Ну, да сами виноваты. Нечего десять раз одну и ту же глину месить…

Словом, как стало нас четверо, сразу прибавилось забот-хлопот. Разные там песни по ночам, памперсы да пеленки по всей квартире и прочие дела. Но даже к этим переменам я отнесся вполне ответственно. Почти не ругался при Машке, никогда не пытался ее перекричать и даже сладким иногда делился. А когда сеструха научилась целоваться, я загодя рассчитал, что в будущем непременно буду давать ей ценные советы. Это ж суперудобно, когда есть такой брат советчик. По улицам – вон, сколько тетенек жутких бродит! Ужас, во что одеты и какие у них завивоны на головах, какая пожарного цвета помада! Им-то кажется, что выглядят они опупенно, а на самом деле, полный отстой. И все оттого, что не было в нужный момент под рукой мудрого брата. Так что нашей Машке я и про прически все загодя объясню, и про грязь под ногтями, и про джинсы с кроссовками. Да и без умения драться в нашем мире девчонкам тоже сложно обойтись. Обязательно кто-нибудь да обидит. А тут – хопана! – сунется кто понаглей и встретит кунгфу-панду!

Если честно, имелся у меня и свой секретный план с помощью выбора подходящих женихов. В школе-то этому не учат! А я точно знал, что подберу Машке отличного мужа. Скорее всего, из самых своих проверенных дружков-приятелей. Вроде того же Вовыча или Лешика с Сашкой. Папе-то с мамой вечно не до нас, а ведь это суперважно – правильно выбрать свою половинку. А то вырастет однажды, выскочит за какого-нибудь Тольку из соседней пятиэтажки, и что? Фильм под названием «Приплыли» – так, что ли? К ним ведь даже в гости будет противно ходить. Толян – он же такой, постоянно ехидничает, в драку лезет, конфетами не делится. На фиг такой муженек! В таких делах следовало подходить к делу предельно серьезно – чтобы и на рыбалку вместе, и в лес за кузнечиками, и в киношку с 3-D фильмами. И чтобы у него (у мужа, значит) обязательно машина была, а лучше – грузовик, и характер добрый, и игрушек со жвачкой побольше. А иначе… Иначе и смысла в замужестве, по-моему, нет…

Корытце продолжало покачиваться, где-то отчетливо хлюпало – то ли под днищем судна, то ли в носу у Вовыча. А я вдруг отчетливо вспомнил, как тягостно и долго мы ждали с сестрой нашу маму по вечерам. Это когда она еще во вторую смену работала. Мы с Машкой вставали тогда на подоконник, приклеивались носами к стеклу и ждали. Там за стеклом плыла пугающая мгла, и где-то в этой черной пустоте бродила наша бедная мама. Выл ветер, и почти физически мы ощущали, как мама из последних сил пробивается к родному подъезду. Сеструха моя сдавалась первой и начинала тихонько подхныкивать, а я… Я даже утешить ее толком не мог, потому что и сам был готов разреветься. Но стоило в замке повернуться ключу, и все разом менялось. Мы прыгали с подоконника и наперегонки устремлялись в прихожую. «Мама! Мама пришла!» – орали мы паровозными голосами.

Как только нас соседи терпели?

Теперь-то, когда я совсем взрослый и мне давно грянуло полноценных девять лет, я тоже не очень понимаю, чего мы надрывали связки. То есть, не понимал, пока находился на берегу и дома. Но сейчас, оказавшись в железном корыте, неожиданно припомнил ту безумно радостную вспышку в момент маминого прихода и подумал, что, может, не столь уж безумной она была? И фотоальбом наш семейный припомнил, и папины мощные руки, заботливо перелистывающие страницы… Как же мне нравилось сидеть вдвоем с папой и глядеть на физиономии знакомых и незнакомых людей. Нравилось слушать про далекий город Ирбит (это папина родина, кто не знает), про сплав на плотах, про речку Ницу, превращавшую по весне город в уральскую Венецию. А еще папа рассказывал про Ленинград и Тюмень, где он жил и работал после института, про жаркий Ашхабад и знойный Сухуми, про туманный Владивосток и ветреный Мурманск. Мне казалось, папа успел побывать везде. Может, даже по морям-океанам поплавал. И чего я не взял из дома какую-нибудь мелочь на память? Скажем, тот же альбом, скакалку сеструхину или мамин фартук…

Короче, в такой вот обстановке я и рос. Не самой спартанской, но и не оранжерейной. Обычно в мемуарах начинают врать и приукрашивать – особенно про чтение, что все, мол, великие начинают читать и писать чуть ли не с колыбели (нам Аделаида не раз в пример приводила разных вундеркиндов). Но я в своих мемуарах решил излагать все честно. Зачем вводить страну в заблуждение? Пусть все знают, что читать и писать я выучился поздно – ну, то есть, как все нормальные люди. Во всяком случае, сидя на горшке, я еще не читал и, левым пальцем ковыряя в носу, правым не водил по печатным строчкам. И зубы (чего уж там!) – тоже не любил чистить. И гусениц мохнатых боялся, и жуков рогатых. Я и на грубость не всегда отвечал дерзко и смело. А еще… Еще в детском садике я совершил однажды вполне реальное злодейство – взял и своровал понравившегося мне солдатика. Сначала мне было стыдно, потом не очень, а после – опять немножечко стыдно, так что я даже решил попросить у хозяина солдатика прощения. В мемуарах, конечно. Он ведь их тоже прочтет когда-нибудь. А не прочтет, так сам же и будет виноват. Потому что солдатик тот до сих пор живет у меня, и если однажды прежний хозяин заявится ко мне домой, я верну солдатика без разговоров.